Текст книги "Последнее наказание"

Глава 12

В это утро Одиллия Ван Бателаан проснулась в очень хорошем настроении. Вчерашний бал, по ее мнению, вполне удался, и все внимание Роэля, как казалось девушке, принадлежало только ей одной. Она долго провалялась в постели, наслаждаясь ощущением уюта и покоя и вспоминая понравившиеся события прошедшего вечера. Когда же она все-таки решила встать, то первым делом подошла к зеркалу и взглянула в отражение. Даже сейчас, еще не умывшаяся с ночи и с растрепавшимися после сна волосами, она казалась себе прекрасной. Одиллия села поближе к зеркалу и, еще не надев платье, стала расчесывать свои густые, слегка вьющиеся у концов каштановые волосы. Расчесав их и расправив по плечам, она слегка похлопала ладонями по щекам, чтобы придать им приятный румянец, а затем несильно прикусила нижнюю губу, отчего та приняла чуть более интенсивный розовый оттенок.

– Нет, – сказала Одиллия, внимательно разглядывая свое отражение в зеркале. – Она все равно никогда не сможет сравниться со мной.

В этот момент в комнату зашла горничная, которая, опустив взгляд в пол, доложила о том, что господин Ван Бателаан ожидает свою дочь в столовой. Одиллия бросила прощальный взгляд отражению в зеркале, а затем приказала горничной помочь ей одеться.

Отец Одиллии, господин Ван Бателаан, был человеком болезненным, как, по крайней мере, он сам о себе отзывался. Болезни словно сами липли к нему, а он совершенно им не противился и как будто бы сам даже призывал их на себя. По этой самой причине последние несколько лет он вел сугубо затворнический образ жизни и совершенно не выходил из дома, предоставляя вести все возможные дела своей единственной дочери. Одиллия же, подозревающая, что причиной всех его недугов является только лишь одна болезненная мнительность, никогда не позволяла себе вслух усомниться в его словах о недомоганиях. Она безропотно приняла на себя все обязанности хозяйки дома и, в общем-то, вполне хорошо с ними справлялась.

Когда Одиллия вошла в столовую, ее отец был уже там. Он сидел во главе стола, но, ожидая ее, все еще не приступал к еде.

– Рад, что ты в благоприятном настроении, – сказал он, протягивая к ней руки.

Она опустилась на стул рядом с ним и с любовью взяла его ладони в свои. Господин Ван Бателаан не был стар, но постоянные недомогания и серьезные волнения из-за периодических отсутствий всякого рода недомоганий сильно подкосили его. В глазах дочери он был уже совсем дряхлым стариком, и та скорость, с которой он угасал, действительно пугала ее. Неважно, были ли болезни господина Ван Бателаана настоящими или выдуманными, так или иначе они подтачивали его. Одиллия же, выращенная и воспитанная только одним отцом, была сильно привязана к нему и, конечно же, не желала, чтобы он покидал сей свет раньше положенного Богом времени, но надежд на его чудесное выздоровление практически не оставалось. Многие доктора, и городские, и приезжавшие издалека, пытались его излечить, но все их усилия были бесполезны. Он угасал с каждым новым днем. Одиллия все же считала, что только он сам и его непомерное воображение являлись действительными причинами его страданий.

Много лет назад господин Ван Бателаан, по какой-то известной только ему и Богу причине, вбил себе в голову то, что его околдовала ведьма, и с тех самых пор он ежедневно убеждал окружающих и самого себя в невозможности своего исцеления. Господин Ван Бателаан сам не желал выздоравливать, и этим своим пожизненным страданием он словно бы жаждал доказать кому-то свою собственную правоту. Богу ли он стремился что-то доказать, людям, а может быть, той ведьме, что якобы наслала на него это проклятье? Одиллия считала, что он пытался доказать что-то только самому себе, так как это его постоянное самоистязание словно бы стало для господина Ван Бателаана делом всей жизни. Отец ее всегда, и до получения псевдо-проклятья, и в особенности после него, был невозможно упрям. Сейчас же он был абсолютно убежден в том, что его прокляли, но об этом своем убеждении он рассказывал дочери далеко не так подробно, как ей, вероятно, хотелось бы. Он ни разу не упомянул ей о том, знает ли ту ведьму, которая, как он утверждал, прокляла его, и почему, если он так уверен в своем околдовании, то никогда не обращался к священникам, которые, возможно, смогли бы ему помочь снять проклятье и наказать злую ведьму, если бы та в действительности существовала. Вместо этого господин Ван Бателаан хранил свою тайну ото всех, поверяя ее разве что Богу.

– Так, расскажи мне, как прошел вчерашний бал? – деловито осведомился отец.

Он задавал этот вопрос после каждого бала, но Одиллия прекрасно знала, что подробности этих мероприятий его давно уже не интересуют. Господин Ван Бателаан задавал этот вопрос только лишь из любви к дочери, а также для того, чтобы узнать какие-нибудь новости о людях, с которыми общался в те времена, когда еще не вел жизнь истинного затворника.

– О, отец, бал прошел чудесно! – сказала Одиллия, придавая своему лицу выражение бесконечного восхищения. – Менсинги, как, впрочем, всегда, постарались на славу. Музыка, еда, напитки – все было великолепно!

– Я рад, я рад, – довольно закивал головой господин Ван Бателаан, при этом в его голосе прозвучали непривычные нетерпеливые ноты, отчего Одиллия решила, что в этот раз в свой стандартный вопрос старик вложил еще какой-то, неизвестный ей дополнительный смысл. Подумав так, она оказалась права, так как отец ее в скорости спросил: – А как Роэль? Наверное, не отходил от тебя целый вечер?

– Да, это так, – подтвердила Одиллия, чувствуя, что отец снова хочет затронуть тему, весьма щепетильную для нее самой. – Роэль был очень внимателен ко мне, как, впрочем, и всегда.

– Я рад это слышать, – старик удовлетворенно кивнул и добавил: – Надеюсь, вскоре он решится-таки посетить меня. Ты ведь знаешь, я в последние дни очень уж плохо себя чувствую и начинаю задумываться о том, что могу и не дожить до того дня, когда этот Роэль Менсинг наконец наберется смелости и придет просить у меня твоей руки.

– Отец, ты же знаешь, как я не люблю подобные ваши шутки, – обиженно скривилась Одиллия. – Ты очень скоро поправишься и проживешь еще много-много лет. Я в этом абсолютно уверена и требую, чтобы ты более не произносил при мне подобных ужасных речей.

Одиллия обреченно вздохнула. Ее и саму совершенно не устраивал тот факт, что Роэль, казалось, совершенно не торопится делать ей предложение. Весь Амстердам уже давно принял этот брак, и Роэль знал про сей факт не хуже нее, но почему-то все же не хотел продвигать их отношения с той дружеской точки, на которой они находились в течение уже нескольких лет. Одиллия предпринимала немалые усилия, чтобы внушить Роэлю мысль о браке, но тот будто бы не замечал их. Девушка уже подозревала, что в скором времени, если изменений в их отношениях так и не произойдет, люди начнут распускать неприятные сплетни о них обоих и о ней конкретно, и, понимая это, она немало поражалась тому, что Роэль может совершенно не задумываться о последствиях подобного откладывания брака на потом. Этот факт больно задевал ее, и к тому же осознание того, что и отец уже стал очень часто намекать на подозрительность дружбы с Роэлем, только лишь заставляла ее выходить из себя и все больше сердиться на молодого человека.

Господин же Ван Бателаан, заметив, как расстроилась его дочь, когда он затронул тему брака, дабы не огорчать ее еще больше, захотел изменить ход течения беседы и, придав своему голосу непринужденный тон, сказал:

– Я слышал, что недавно в дом Ханнеса Кельца прибыли гости. Родная сестра госпожи Лотты с дочерью, кажется. Они тоже были вчера на балу?

– Ах, они… – Одиллия, казалось, удивилась этому вопросу. – Да, они были.

– Люди говорят, что молодая племянница госпожи Кельц очень красива, – заметил господин Ван Бателаан.

– Я бы так не сказала, – Одиллия нервно передернула плечами, словно бы сама эта мысль казалась ей абсурдной до безумия. – Она выглядит слишком уж провинциально.

Господин Ван Бателаан искренне засмеялся, заметив ревность, прозвучавшую в голосе дочери, и постарался ее успокоить:

– Какой бы она ни была, эта племянница госпожи Лотты, я абсолютно уверен в том, что затмить тебя у нее никогда не получится. Твоя красота подарена Богом!

При этих словах взгляд его почему-то помрачнел, что встревожило Одиллию.

– Отец, – спросила Одиллия, желая отвлечь его от неприятных мыслей. – А хочешь я приглашу их сегодня к нам на обед? Полагаю, что это было бы вполне естественно – пригласить их, чтобы продолжить знакомство, да и ты бы смог с ними познакомиться.

Господин Ван Бателаан внимательно посмотрел на дочь, словно подозревая в ее предложении какой-то тайный умысел, но потом, подумав, сказал:

– Это было бы хорошо. Я ведь уже давно не встречал новых людей.

Одиллия кивнула со всей возможной убежденностью, а затем, заговорщицки улыбнувшись своему отцу, предложила:

– А еще можно было бы позвать на этот обед Роэля. Кто знает, может сегодня он и решился бы поговорить с тобой о нашем браке.

Это заявление заметно воодушевило старика.

– И правда, и правда, – сказал он, растирая друг о друга всегда холодные старческие ладони. – Позови его обязательно.

– Ну и Уолтера Адденса тоже надо позвать, – сказала Одиллия, но теперь уже в голосе ее не было никакого энтузиазма.

– Я думал, что он тебе не нравится? – господин Ван Бателаан удивленно воззрился на свою дочь, так как много раз слышал, как она негативно отзывалась об этом молодом человеке.

– Ты прав, отец, – подтвердила его догадки Одиллия. – Но он нравится Роэлю. Более того, они лучшие друзья, и, если я хочу, чтобы Роэль поскорее решился сделать мне предложение, я должна добиться и благосклонности этого Уолтера.

Господин Ван Бателаан в очередной раз подивился проницательности и рассудительности своей дочери. В этом она напоминала ему свою мать, которая также отличалась особой расчетливостью. Она и замуж-то за него вышла из соображений коммерческой выгоды, в то время как он женился на ней только из чувств искренней любви. Он любил ее и сейчас, несмотря на то, что с самого рождения дочери они не жили вместе и не видели друг друга.

Одиллия не стала долго тянуть и сразу же после завтрака написала приглашения всем, кого хотела видеть у себя в гостях этим вечером, при этом она заведомо назначила для Роэля и Уолтера чуть более раннее время визита, чтобы иметь возможность пообщаться с ними наедине. Когда же они оба явились в дом семьи Ван Бателаан, Одиллия расположила их в небольшой, уютно обставленной гостиной на втором этаже дома.

– Вчерашний бал был изумительным, – обратилась Одиллия к Роэлю.

При этом она встала полубоком к нему, грациозно взяла с низенького кофейного столика графин с вином и собственноручно налила бордовую жидкость в хрустальные бокалы.

– Я рад, что вам все понравилось, – улыбнулся Роэль, принимая бокал с вином из ее рук.

– Да, все было восхитительно! – снова изъявила свой восторг Одиллия, поднося другой бокал с вином Уолтеру, а затем добавила: – Как, впрочем, и всегда, на балах, которые вы устраиваете. Я полагаю, у вашей семьи, Роэль, есть особенный утонченный вкус и чувство прекрасного. Жаль только, что не все гости смогли соответствовать вашей изысканности.

– Что вы имеете в виду? – полюбопытствовал Уолтер, скептически приподняв бровь.

Он сделал глоток вина и многозначительно улыбнулся, призывая Одиллию пояснить опрометчиво сказанные слова.

– Я имею в виду, – казалось, Одиллия совершенно не заметила этой его настороженной перемены. – Я имею в виду тех двух дам, что гостят теперь в доме Ханнеса Кельца.

– А я думал, они вам понравились, – простодушно изумился Роэль. – Разве вы не пригласили их сегодня на обед?

– Пригласила, – ответила Одиллия, скорчив презрительную рожицу. – Но это была прихоть моего отца. Это он очень хочет с ними познакомиться и, так как сам не имеет возможности покинуть дом, изобретает такие незатейливые способы для встреч.

Одиллия заметила, что при ее словах Роэль несколько погрустнел и как будто бы о чем-то задумался, но у нее не было времени для того, чтобы понять причину этих изменений, так как Уолтер отвлек ее внимание на себя.

– Так чем же вам не угодили эти две милые дамы? – с лукавой улыбкой поинтересовался он.

– Хотя бы тем, что они не такие уж милые, – возразила хозяйка дома. – Лотта, конечно, обрядила их в самые модные платья, но кто, как не вы, с вашей всегдашней проницательностью, должны подтвердить, что дорогие ткани не могут скрыть провинциальную кровь. Эти две милые дамы, как вы, Уолтер, их назвали, не кто иные, как обычные деревенщины, и если мать еще когда-то, возможно, и входила в приличное общество, то эта госпожа Мария совершенно не представляет, как себя стоит вести в уважаемых кругах. Разве вы не видели, как она глазела по сторонам, когда пришла в дом Роэля? Такое чувство, что ее в Амстердам из леса привезли!

– А я слышал сегодня от многих, что эта девушка произвела на них весьма приятное впечатление, – заметил Уолтер, стараясь отвлечь внимание Одиллии от того смущения, которое проступило на лице Роэля в тот момент, когда он услышал резкие слова, адресованные той, с кем наедине он провел все утро.

– Очень сомневаюсь, что эти слова были правдивыми, – не согласилась Одиллия.

– Отчего же? – почти искренне изумился Уолтер. – Она и правда вполне занимательный предмет. Я, конечно, соглашусь с вами в том, что в некоторых вещах Мария очень уж наивна и проста, но этот провинциальный дух в целом придает ей некоторое особенное очарование. Разве вы не находите? Я даже слышал сегодня от нескольких весьма уважаемых мужчин, что они почитают ее, возможно, одной из первых красавиц в Амстердаме.

– Глупости! – воскликнула Одиллия, негодующе взмахнув руками, а затем повернулась к Роэлю и, ища у него поддержки, спросила: – Неужели вы тоже считаете ее хоть сколько-нибудь привлекательной?

Роэль был заметно смущен ее вопросом. Он всегда ценил дружбу и теплые отношения с Одиллией, но никогда не был влюблен в нее. Теперь же ее резкие высказывания в адрес той, что за последние сутки смогла пленить его мысли, рождали в молодом человеке досаду и некоторое разочарование. Он не хотел перечить Одиллии, но не мог и согласиться с ее негативными суждениями.

– Да, – сказал Роэль, бросив тревожный взгляд на Уолтера. – Я тоже слышал от многих о том, что племянница госпожи Лотты произвела на них прекрасное впечатление, и я склонен скорее поддержать это мнение, чем опровергнуть его.

– Вот это поистине удивительно! – уязвленно воскликнула Одиллия. – Даже не знаю, чем эта простушка могла заворожить весь Амстердам, и к тому же самого Роэля Менсинга! Уж не колдовством ли тут веет? А, господа? Кто знает, может быть, эта Мария – ведьма?

Она произнесла эти слова с улыбкой, придавая им скорее облик шутки, чем серьезного убеждения, тем не менее оба молодых человека поняли, что своими ответами всерьез настроили Одиллию против семейства Кельц.

– Сомневаюсь, что это так, – усмехнулся Уолтер, делая вид, что шутка Одиллии ему понравилась. – Разве можно всех красивых женщин считать ведьмами? Если следовать вашей логике, то вы, дорогая наша Одиллия, должны быть первой среди них. Вы же не станете утверждать, что ваша поражающая сердца красота досталась вам от Дьявола?

Это полушутливое замечание осадило Одиллию Ван Бателаан от дальнейших еретических подозрений, но отнюдь не успокоило ее насовсем.

Глава 13

Я помню, что испытывала смешанные чувства в тот момент, когда входила в дом семьи Ван Бателаан. Мне совершенно не нравилась Одиллия, но ее приглашение, облеченное в столь учтивую и приятную форму, было никак невозможно отклонить. Получив утром ее письмо, Лотта оказалась удивлена не меньше моего, так как она очень хорошо знала Одиллию Ван Бателаан и не питала пустых надежд на то, что я смогу когда-нибудь с ней подружиться. Скорее, Лотта могла поверить в то, что желание пригласить нас на обед изъявил сам господин Ван Бателаан, который, вероятно, слышал о появлении новых людей в городе и захотел тоже с нами познакомиться. К господину Ван Бателаану Лотта питала куда более положительные чувства, чем к его дочери. Она отзывалась о нем как о добродушном, но очень болезненном чудаке. Лотта уважала его и его болезнь, хоть и не вдавалась в подробности ее возникновения. В те времена, когда она сама еще только появилась в этом городе, господин Ван Бателаан уже вел затворническую жизнь, и поэтому за все годы, что Лотта прожила в Амстердаме, она видела его всего несколько раз, когда они с мужем приходили навещать старика. Ханнес Кельц был знаком с отцом Одиллии несколько ближе, чем супруга, и помнил его еще энергичным и деятельным мужчиной, каким тот был в эпоху своей молодости. Помнил Ханнес и свадьбу господина Ван Бателаана с женщиной безумно красивой, но совершенно не подходящей ему по знатности рода. На свадьбу эту было затрачено немалое количество средств семьи Ван Бателаан, но она того стоила, и о ней люди на площадях с восторгом вспоминали еще долгие месяцы до тех самых пор, пока по прошествии года господин Ван Бателаан внезапно не выгнал из дома свою молодую супругу. Почти сразу за этим он прекратил всякие выходы в свет и постепенно стал превращаться в отчаянного, вечно больного затворника. В тот период, когда в молодой семье Ван Бателаана произошел разрыв, у людей на площадях появилась новая и весьма пикантная тема для сплетен и слухов. А слухи, надо сказать, ходили разные. Кто-то говорил, что молодая жена изменяла своему супругу со слугами. Кто-то утверждал, что после свадьбы муж прозрел и, наконец, увидел, что красавица-невеста вышла за него отнюдь не по любви. Кто-то даже уверял, что он сам разочаровался в ней как в любовнице. Но, как бы там ни было, правды не знал никто, а господин Ван Бателаан не спешил обсуждать сей вопрос с посторонними.

Я вошла в дом семьи Ван Бателаан, предчувствуя долгий неприятный вечер в компании госпожи Одиллии, но, к своему удивлению, обнаружила в гостиной, подготовленной для приема гостей, Роэля и Уолтера. Едва мы вошли в комнату, оба молодых человека встали, чтобы поприветствовать нас. Роэль, с которым мы расстались всего пару часов назад, широко улыбнулся мне, и в этот момент я поймала на себе недовольный взгляд Одиллии, от которой, конечно же, не укрылось то воодушевление, с которым воспринял мое появление ее названый жених. Уолтер тоже улыбался, но улыбка его скорее обозначала то, что его забавляет злость Одиллии, чем то, что он сколько-нибудь особенно рад моему появлению.

– Вы пришли как раз вовремя, – сухо сказала Одиллия, даже не попытавшись принять вид гостеприимной хозяйки. – Совсем скоро подадут обед, и я, пожалуй, пойду извещу отца о вашем прибытии.

Сказав это и даже не предложив нам присесть, она, намеренно горделиво приподняв подбородок, спешно покинула комнату. Когда дверь за ней закрылась, Роэль и Уолтер с сомнением посмотрели друг на друга. В их лицах я прочитала подозрение о том, что сегодняшний вечер не оставит всем нам приятных впечатлений.

– Прошу вас, не стесняйтесь, – как будто спохватившись, сказал Роэль, обращаясь к нам.

Он подошел к моей маме и, деликатно взяв ее под руку, подвел к одному из стоявших в гостиной диванов. Уолтер, в свою очередь, предложил руку мне и усадил рядом с мамой. Лотта и Ханнес расположились на диване напротив нас.

– Надеюсь, мы не очень опоздали? – встревоженно спросила Лотта.

Она тоже заметила странное, негостеприимное поведение Одиллии, но не приписывала его к кому-то из нас конкретно, а решила, что мы все вместе случайно или по незнанию нарушили некий сложившийся в доме Ван Бателаанов этикет. Ей очень не хотелось доставлять неудобства и без того страдающему отцу Одиллии.

– Ох, нет. Что вы! – успокоил ее Роэль.

– Вы пришли как раз вовремя, – добавил Уолтер. – Просто у госпожи Одиллии сегодня не самое хорошее настроение.

Сказав это, Уолтер криво усмехнулся, но его слова все же несколько разбавили сложившееся после ухода Одиллии напряжение.

– А я думал, настроение у нее всегда «не самое хорошее», – многозначительно заметил Ханнес Кельц, на что Роэль и Уолтер сдержанно засмеялись.

Вскоре вернулась Одиллия, которая за время своего отсутствия успела успокоиться и принять более доброжелательный вид.

– Отец уже в столовой и ожидает всех нас, – возвестила она и сделала знак следовать за ней.

Столовая в доме Ван Бателаанов оказалась небольшой и, что было особенно неожиданно, довольно простой, но, несмотря на это, она показалась мне гораздо более уютной, чем та гостиная, в которой нас встретили. В центре комнаты был установлен недлинный широкий стол, накрытый, казалось, со слишком уж вычурным для этих простых стен изяществом. Во главе стола восседал мужчина, который тяжело приподнялся со своего места, когда мы вошли. Это простое для нас движение, казалось, ему приносило невыносимые страдания, и он почти сразу же тяжело опустился обратно в кресло.

На первый взгляд господин Ван Бателаан показался мне очень старым, но присмотревшись повнимательнее, я сделала вывод о том, что он совсем не старый, а только лишь состарившийся прежде времени из-за болезни. Когда мы подошли ближе, он широко и дружелюбно улыбнулся, и я подумала о том, что, даже несмотря на все терзающие его болезни и жалкий вид, он намного приятнее во внешности, чем его дочь, какой бы красавицей та ни была.

– Господин Ван Бателаан, очень рад видеть вас, – поприветствовал его Ханнес.

– И я, – господин Ван Бателаан дружелюбно закивал. – И я очень рад вас видеть, дорогой друг.

– Позвольте представить вам сестру моей супруги, госпожу Нору, и ее дочь Марию. Они совсем недавно прибыли к нам погостить.

– Да, – улыбнулся нам господин Ван Бателаан. – Я слышал о вашем прибытии в Амстердам и очень благодарен за то, что вы согласились сегодня уделить внимание такому дряхлому старику, как я.

– Ну что вы, право, – сказала мама, весьма польщенная его словами. – Нам очень приятно знакомство с вами, и это мы благодарны вам за приглашение.

Вскоре мы сели за стол. Господин Ван Бателаан настоял на том, чтобы рядом с ним, по правую и левую руку сидели Лотта и Ханнес. Подле Лотты разместилась мама, напротив нее расположился Уолтер, рядом с ним Роэль, напротив которого, рядом с мамой, сидела я. Одиллия опустилась на стул, который находился во главе стола с противоположной стороны от той, где сидел господин Ван Бателаан, так что по правую руку от нее оказался Роэль, а по левую я.

Когда слуги подали первое блюдо, господин Ван Бателаан осведомился у Ханнеса о том, как идут его суконные дела. Оказалось, что в эпоху открытой жизни отца Одиллии они с Ханнесом были весьма дружны и, можно сказать, считались партнерами, так как господин Ван Бателаан много помогал и поддерживал тогда зарождающееся дело Ханнеса Кельца. Теперь же, услышав, что дело это процветает, господин Ван Бателаан был очень рад. Он похвалил Ханнеса и заявил, что никогда не сомневался в его таланте. Они быстро погрузились в разговор, в котором никто из присутствующих, кроме них самих, ничего не понимал.

– Мария, – вдруг обратилась ко мне Одиллия. – Расскажите же нам, откуда вы прибыли в Амстердам?

Ее вопрос не столько удивил меня, сколько насторожил. Вообще, по какой-то непонятной даже мне самой причине, я никак не могла расслабиться в присутствии Одиллии Ван Бателаан. Само ее нахождение рядом вызывало у меня чувство недоверчивой осторожности, и поэтому этот, казалось бы, праздный вопрос вызвал в моей душе странные, необоснованные подозрения в адрес хозяйки дома.

– У нас есть усадьба, – ответила я. – Она находится недалеко от Лейдена.

Одиллия сделала вид, будто бы ей крайне интересна эта информация, и задумчиво произнесла:

– Кажется, это довольно далеко отсюда.

– Не очень, – сказала я. – Всего несколько дней пути.

Одиллия ничего не ответила на мои слова, но, поразмыслив немного о чем-то своем, она снова завела беседу со мной.

– Но вы, наверное, часто выезжали в Лейден, – сказала она, придавая своему голосу некий томно-покровительственный тон. – Как вы находите, балы, которые дают там, сравнимы с теми, что дают у нас в Амстердаме?

На этом вопросе я смутно начала понимать то, к чему хотела подвести разговор хозяйка дома. Она желала продемонстрировать присутствующим мою приземленную сущность и посредством этого обрести большую притягательность в глазах молодых людей, что сидели рядом с нами. Мне это показалось обидным, но осуждать ее я не могла, так как чувствовала, что ни красотой, ни изяществом не могу составить ей хоть сколько-нибудь значимую конкуренцию.

Тем временем, нетерпеливо теребя салфетку, Одиллия Ван Бателаан ожидала ответа на свой вопрос.

– Боюсь, – честно призналась я, – здесь мне сравнивать сложно, так как я редко бывала в Лейдене и совершенно не посещала балов, которые там дают.

Одиллия несколько излишне наигранно удивилась и бросила многозначительный взгляд на Роэля, из чего я смогла заключить, что именно для него сейчас разыгрывается сей спектакль.

– Вас это удивляет? – спросила я у Одиллии, сделав вид, будто не замечаю в нашей беседе ничего подозрительного или даже задевающего мою честь.

– Немного, – ответила хозяйка дома, снова обратив свой взор на меня. – Дело в том, что в вашем возрасте я уже давно блистала на балах…

– Ну если это так, – улыбнулась я, – тогда очевидно, что время начала «блистаний» никаким образом не определяет скорость «выхода замуж».

Я сама не ожидала того, что произнесу это вслух, и испугалась тех последствий, которые эти необдуманные слова могут принести. Услышав их, Роэль посмотрел на меня так удивленно, словно бы в первый раз увидел. Уолтер же честно попытался подавить смешок, но не смог этого сделать и, довольно улыбнувшись, обратился к онемевшей от моей неожиданной дерзости Одиллии.

– Дорогая Одиллия, – сказал он, – вы не находите, что госпожа Мария весьма проницательна для столь молодой особы?

Одиллия бросила на него полный презрения взгляд, на что Уолтер только еще сильнее рассмеялся и озорно глянул на меня.

– Госпожа Мария, правильно ли я понимаю, что вы практически все время до приезда в Амстердам жили в своей усадьбе и почти никуда не отлучались оттуда?

– Да, вы правы, – ответила я, крайне жалея о произнесенных ранее словах.

– И много ли учителей приезжало к вам туда? – осведомился Уолтер.

Я подумала о том, что, если я сразу признаю первенство Одиллии, то она, возможно, прекратит нападки на меня, и остаток вечера мы все проведем в относительном спокойствии.

– Моим образованием занималась в основном моя мама, – честно призналась я.

Одиллия бросила победный взгляд на Уолтера, но тот, вместо того чтобы признать свое поражение, сказал, обратившись к моей маме:

– Тогда мы все должны восхищаться сейчас не госпожой Марией, а той, что смогла своими руками сотворить для нас эту чудесную девушку.

Мама, немного смутившись, поблагодарила его, но я чувствовала, что находиться в обществе Одиллии ей совершенно неприятно. Я знала, что она желает вернуться домой, и я тоже этого хотела, но Ханнес, увлеченный беседой с господином Ван Бателааном, совершенно не замечал нашего неудобства и не думал покидать дом своего старого друга так скоро. После второй перемены блюд напряжение возросло еще сильнее. Теперь уже каждый человек за столом, за исключением Ханнеса и господина Ван Бателаана, ощущал на себе недовольство Одиллии. Она то и дело провоцировала неловкие для меня ситуации, но, на мое счастье, Уолтер все время спасал положение. Роэль был прав: Уолтер держал свое слово. Утром он пообещал быть моим другом и сейчас успешно справлялся с этой ролью. Что же касается Роэля, то он во всем поддерживал Уолтера, но при этом старался не сердить Одиллию, отчего я сделала вывод о том, что он был человеком, совершенно не любящим конфликты.