Текст книги "Наедине со временем"

От врагов внутренних к врагам внешним

Еще до зарождения советской власти в самом стане друзей мирового, революционного и прогрессивного движения появились внутренние враждебные группировки ревизионистов, например, Бернштейна и Каутского, «опошливших» марксизм, исключив из него учение о диктатуре пролетариата, считая его не абсолютным носителем прогресса. С течением времени, уже при создании республики Советов и после ее становления, в годы развернутого строительства социализма к ним непрерывно добавлялись и «политические проститутки» Зиновьев и Каменев, продавшие планы революционного переворота буржуазной прессе, и троцкистско-зиновьевские, бухаринские, каменевские, тухачевские и другие группировки во главе с политическими двурушниками, рвачами и выжигами, извергами в белых халатах, наемниками мирового сионизма. А ежовщина, власовцы, чеченцы и осетины, преступные группировки Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова – разве они любили свою страну?

Разве были преданы делу коммунизма так называемые его зарубежные продолжатели, якобы радеющие за реализацию коммунистических идей в своих странах, а на самом деле, прикрываясь идеями всемирной революции, сомкнувшиеся с фашистской идеологией, постоянно находясь в замаскированной оппозиции сталинскому большевизму. С ними расправлялись особенно жестоко, ибо они, будучи несогласными с насаждаемыми в их партиях сталинскими концепциями нетерпимости к инакомыслящим, были последовательными противниками репрессий, проводимых сталинской внешней политикой. Следует привести некоторые характерные для того времени примеры, относящиеся к первой половине 30-х гг. В ярославском политизоляторе содержались три члена Политбюро ЦК компартии Венгрии, приглашенные в СССР для обсуждения спорных внутрипартийных вопросов и сразу же арестованные после приезда в Москву, а югославские оппозиционеры, отбывшие три года заключения и потребовавшие возвращения на родину, получили без всякого нового дела еще два года изолятора, замененных позднее ссылкой. Китайские коммунисты-оппозиционеры, обучавшиеся в университете имени Сунь Ятсена в Москве, после его закрытия были отправлены в ссылки и концлагеря или выданы на расправу Чан Кайши, насильственно доставлены пароходом из Владивостока в Шанхай. Пятьдесят видных польских коммунистов расстреляны без всякого суда по огульным обвинениям в шпионаже и провокациях[4]4
  Бюллетень оппозиции. 1935. № 47. С. 2; № 49. С. 8, 11.


[Закрыть].

Эти и другие аналогичные сообщения содержались в письмах из СССР, публиковавшихся в «Бюллетене оппозиции», выпускаемом Троцким. В одном из них говорилось, что в Соловецком лагере наряду с советскими политзаключенными находилось много венгерских, болгарских, румынских, польских и других зарубежных коммунистов, осужденных за «шпионаж». «Это была одна из форм расправы с оппозиционерами-иностранцами»[5]5
  Бюллетень оппозиции. 1936. № 51. С. 13.


[Закрыть]. Перед такими расправами оказывались беззащитными прежде всего коммунисты тех стран, где господствовали фашистские или полуфашистские режимы и деятельность компартий была запрещена. В 1935 году из 76 партий, входивших в Коминтерн, 50 вели работу в нелегальных условиях.

Троцкий, подводя итог возникшей ситуации, в статье «Революционные пленники Сталина и мировой рабочий класс» раскрывал механизм репрессий против зарубежных коммунистов: «Та часть национального ЦК, выполняющая в данный момент поручения московской клики, обращается к последней с ходатайством избавить ее от оппозиции. Сталин вызывает оппозиционеров в Москву, где их после короткой попытки „убеждения“ подвергают аресту, заключению в изоляторы и другим видам расправы. Среди сотен убитых „в связи“ с делом Кирова, т. е. в подавляющем большинстве своем без всякой связи с этим делом, расстрелян был ряд болгарских и других иностранных оппозиционеров… Вызов в Москву „на совещание“ означает сплошь да рядом предательскую ловушку… В этих случаях агенты Сталина действуют методами, достойными самых квалифицированных американских гангстеров»[6]6
  Бюллетень оппозиции. 1936. № 48. С. 5.


[Закрыть].

Троцкий писал о шпиономании, развернувшейся на страницах советской прессы: «В СССР расстреляно за годы сталинского самодержавия немалое число иностранных коммунистов-оппозиционеров… Не будет ничего удивительного, если агенты Коминтерна объявят всех расстрелянных и арестованных в СССР иностранных коммунистов „шпионами иностранных разведок“»[7]7
  Там же. С. 4.


[Закрыть]. Так обеспечивался карьерный рост лишь тех, кто безоговорочно оправдывал и прославлял все, что происходило в СССР. Всем нашим прошлым мы были приучены к безошибочности партийных решений и партийной дисциплине, одинаковой для всех, к мысли, что СССР всегда прав.

Уже после Второй мировой войны и разгрома фашизма СССР, получивший под свое правление так называемые страны народной демократии, установив в них диктатуру братских партий, окружил себя идеологическими союзниками, проводя в них непрерывные идеологические чистки, выявляя шпионов и сионистов, опираясь на богатый опыт борьбы с врагами и их буржуазными подстрекателями в годы становления советской власти, громя их враждебное инакомыслие и идеологические концепции. Если копнуть в ближайшем окружении, то страна обложена со всех сторон шпионами и сионистами: венгерскими лакеями, такими как Ласло Райк, болгарскими ренегатами во главе с Т. Костовым, чешскими ревизионистами от Сланского до Дубчека, польской оппозицией, начиная с Гомулки и заканчивая Циранкевичем, югославской кликой Тито вместе с Джиласом, Карделем и Ранковичем, албанскими перерожденцами во главе с Э. Ходжей и М. Шеху.

Все они – основатели и продолжатели идей мирового прогресса, наши бывшие друзья, шедшие по указанному нами пути, преданные нашим идеалам, любили нас и, что самое главное, в подлиннике читали Маркса, Ленина, Каутского и Бернштейна, цитируя по памяти строчки и страницы. Этих самых друзей было великое множество, начиная от густонаселенного Китая или от освещенной лучами Адриатики Албании и заканчивая Кубой, Боливией и африканскими странами с их повстанческими движениями и племенами, ведущими борьбу за правое дело с помощью пик, стрел и более современного оружия – арбалетов.

Чтобы прикоснуться к тем временам, листаю подшивку «Литературной газеты» за 1947 г. В глаза бросается рубрика под названием «Наши друзья». Мелькают созданные мастерами пера образы все тех же Мао Цзэдуна, Ходжи, Тито, Гомулки, Ракоши, полные романтизма революционной борьбы. Сколькими эпитетами порядочности и добродетели наделены эти руководители братских коммунистических и рабочих партий! И ничто не предвещало заката этих восходящих звезд – вождей коммунистического движения. Например, статья А. Манусевича восхваляет товарища Владислава, того самого В. Гомулку, признанного лидера польского народа, уложенного спустя некоторое время на нары по решению Сталина. А рядом статья о борце за мир М. Ракоши. Парадоксально, но и ему впоследствии, как и Сталину, будет вменен культ личности, и остаток своей жизни он проведет вдали от своей любимой Венгрии на полном обеспечении Кремля.

Большинство вождей постигла печальная участь: отторжение от власти с последующей ликвидацией как перерожденцев, осознавших, что дело приняло другой оборот, и пытавшихся перейти на сторону врага. Причем многие, будучи арестованными, давали на допросах ложные показания, спасая себя и свои семьи – во всяком случае, надеялись, что спасали. Фейхтвангер в своей книге «Москва 1937», подытоживая московские показательные судилища над ветеранами партии и как бы предупреждая о грядущих процессах над новыми вождями коммунистического движения, писал: «То, что обвиняемые признаются, объясняется очень просто. На предварительных следствиях они были настолько изобличены свидетельскими показаниями и документами, что отрицание было бы для них бесцельно». К счастью, Фейхтвангер не был участником этих предварительных следствий и не мог стать свидетелем процедур получения этих показаний. По наивности писатель задается вопросом: «Как они должны были себя вести, увидев перед собой весьма внушительный следственный материал, изобличающий их в содеянном? Они были обречены, независимо от того, признаются они или не признаются… Грубо говоря: если они не признаются – они обречены на смерть на все 100 %, если признаются – на 99… Из их заключительных слов видно, что такого рода соображения действительно имели место».

Как легко связывает история преступления в один узел, несмотря на временные интервалы, сопровождаемые иллюзиями взаимного доверия и братской взаимопомощи. Сколько многомиллионной, как всегда, безвозмездной помощи было предоставлено китайскому народу, выбравшему тем не менее свой особый путь. Формальной причиной для этого послужило издевательское поведение товарища Сталина к другому своему товарищу Мао, попридержанному посредством многодневного «ареста» в счастливом неведении в номере московской гостиницы. Согласно писаниям многочисленных исследователей, этого было достаточно, чтобы великий китайский кормчий затаил злобу и пошел своим путем, заставив усомниться в строфах Л. Ошанина, что «русский с китайцем – братья навек». Дружба продолжалась всего несколько лет, вскоре перестав соответствовать словам ведущего советского поэта-песенника:

 
В мире прочнее не было уз;
В наших колоннах ликующий май.
Это шагает Советский Союз;
Это могучий Советский Союз,
Рядом шагает новый Китай!
Новый Китай! Новый Китай!
 

Бросив своих детей на госдотации советского правительства, Мао занялся внутренним переустройством китайского общества, выдвинув лозунг «пусть расцветают все цветы». В Москве встрепенулись, опасаясь, что китайский НЭП и культурная революция с озверевшими массами, стихийно вышедшими из-под контроля хунвейбинов, – это допущение к власти мелкобуржуазных элементов. В Кремле поселился страх. Успокаивало лишь обладание атомной и водородной бомбами, но применительно к Китаю эффект молниеносной войны казался весьма сомнительным. Было заморожено строительство индустриальных объектов и огромных промышленных комплексов, осуществляемое с помощью СССР. Советские специалисты, так и не успев освоить китайский язык, были отозваны на родину. Госплан подсчитывал убытки, что в переводе на язык марьинорощинской шпаны, из которой я вышел, означало: «Ваши денежки пахнут воблою».

Мао ударился в плавание. Он регулярно, в присутствии жен, любовниц, интернациональной прессы и кислородных подушек, переплывал реку Янцзы под охраной соединений морской пехоты. Чтобы не скучать, во время заплывов он сочинял лозунги текущего момента, увековеченные впоследствии многомиллионными тиражами «красных книжечек» или цитатников, не придумав ничего нового. Каждый китаец, по примеру советских людей, должен был зазубривать цитаты великого кормчего всех времен и народов азиатского материка и примкнувших к нему окраин.

Затем между СССР и страной восходящего солнца произошел Даманский пограничный конфликт и прочие неприятности, продолжавшиеся до тех пор, пока китайцы не осознали, что количество стальных колонн своих солдат, укладываемых штабелями скорострельной техникой советского оружия, зависит только от наличия у защищающей стороны боеприпасов. А их как раз было предостаточно, ибо складские помещения Советской армии буквально трещали от перепроизводства отечественной оборонной промышленности. Китайцам оставалось только создать свою атомную бомбу, что они и сделали. Снова возникла дружба, но уже не бескорыстная, а прагматичная.

Ну а с албанцами? – с теми проще. С ними у нас нет общей границы. «Послали» и все, как отрезали. А сначала было как в сказке – Э. Ходжа, легендарный герой и вождь албанского народа, нашел свой прообраз в лице великого воина и полководца Скандербега. Был снят даже одноименный фильм, исправно сработанный сценаристами и композиторами дружественных стран. Хвалебную песню тов. Сталину написал выпускник Московской консерватории, будущий автор гимна Албании, руководитель театра оперы и балета Тираны Ч. Задея, а исполнил ее впервые на русском языке солист Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской армии им. Александрова заслуженный артист РСФСР Н. Лукьянов, жена которого Евгения Адольфовна давала мне первые уроки пения. Солист призывно бросал в зал:

 
О Сталине мы песню споем!
 

А Краснознаменный хор кричал за спиной:

 
О друге!
 

Солист:

 
За ним идем мы верным путем.
 

Хор вторил:

 
За другом!
 

Солист:

 
И мы, борясь и строя новый мир свободный…
 

Хор ревел вместе с солистом:

 
Славу Сталину поем!
 

Каково? А через пару лет Ходжа и Шеху «продали» страну китайским экстремистам и пресловутому американскому капиталу, солист, к большому несчастью, разбился на мотоцикле, а сам Ходжа врезался в память как диктатор, хищник, лицемер и многоженец.

Вообще распевание революционных песен борьбы за лучшее будущее было свойственно всему коммунистическому рабочему движению, начиная с Интернационала. «Это есть наш последний и решительный бой», – это не только суровая обреченность, но и растянутая на столетия эпоха противостояния. Даже в фашистской Германии теряющие свои позиции коммунисты Э. Тельмана, воодушевляясь экстазом всеобщего равенства, в своих последних маршах по городам страны распевали песни революционной борьбы своими пролетарскими солистами и великолепными интерпретаторами, такими как, например, Э. Буш. Их можно было петь где угодно: их тексты были универсальными, нацеленными на победу поднимающегося с колен пролетариата в мировом масштабе:

 
Идут стальные колонны, и песня зовет их в бой!
 

Например, композитор Г. Эйслер написал песню на слова Б. Брехта, в русском переводе звучащую так:

 
Марш левой! Два! Три!
Марш левой! Два! Три!
Встань в ряды, товарищ, к нам!
Ты войдешь в наш единый рабочий фронт,
Потому что рабочий ты сам!
 

И все время марши, и обязательно колонны и равнение. Многие песни трансформировались в простые лозунги и призывы, постоянно используемые для разрушения идеологических концепций стран-противников их внутренними врагами: «Долой поджигателей новой войны!», «Миру – мир!», «Да здравствуют французские докеры!», «Руки прочь от Кореи!» Последний лозунг был особенно характерен для СССР, постоянно вмешивающегося в дела других государств, науськивая, подстрекая их народы против собственных и чужих правительств, создавая слухи и сплетни, мистификации и небылицы, используя буржуазное правосудие для разрушения буржуазных основ общества.

Был создан почти сказочный миф о народно-освободительной миссии Северной Кореи, имевшей целью освобождение Южной Кореи, выбравшей, в отличие от Северной, западный образец развития страны. Во главе Северной Кореи был поставлен так называемый народный вождь и любимец Ким Ир Сен, майор КГБ, ускоренно обученный в марксистском кружке. Усиленно натаскиваемый СССР, осознавая неустойчивость своего режима, он осуществил крупномасштабное вторжение в Южную Корею, руководимую Ли Сын Маном. Причем последний всегда употреблялся в сочетании со словами «пресловутый наемник империализма», а Ким Ир Сен – с эпитетами великого народного героя. Кто же был на самом деле пресловутый Ли Сын Ман, в отличие от офицера КГБ? Это был, прежде всего, продолжатель древнего рода, окончивший Гарвардский и Принстонский университеты, основатель чудо-государства Южной Кореи, до сих пор являющейся образцом западной демократии. СССР, имевший за плечами успешное испытание в Семипалатинске ядерного оружия, добившись тем самым атомного паритета между великими державами, неважно каким образом – за счет ли достижений собственных физиков или посредством шпионажа, сделал Ким Ир Сена первой пробной фигурой, воспользовавшись им в попытке нарушить атомное равновесие конвенциональными средствами.

Для этого, сосредоточив 25.06.1950 г. на границе с Южной Кореей группировку в 150 танков и 200 истребителей, армия Северной Кореи неожиданно перешла границы своего соседа, дойдя в течение 27 дней до Сеула, но благодаря вмешательству международных войск ООН была отброшена за 38-ю параллель. Война на Корейском полуострове была прекрасным полигоном для советских летчиков, проходящих боевую обкатку, привыкая стрелять в американцев. 22 летчика-истребителя получили там звание Героев Советского Союза. Советские ВВС потеряли над Кореей 335 самолетов и примерно 200 летчиков. Точная цифра не обнародована. Впоследствии Северная Корея, усмиренная международным бойкотом, превратилась в ядерную державу, а население перешло на пайковый продовольственный режим с интенсивным использованием подножного корма. И это тоже прогресс.

Плакат для газеты «Правда» «Английский забастовщик», 1926. Тема плаката связана с событиями в английской угольной промышленности, охваченной в 1926 г. крупной забастовкой горняков

Лозунги и призывы становятся нормой мифологизации общественного мнения, проходящей красной линией через время до и после войны. Один из крупнейших художников Советского Союза Д. Моор в своей монографии, изданной в 1937 г., помещает рисунок, изображающий убогого шахтера с унылым подростком, выглядывающим из-за спины. Подпись под рисунком весьма характерна для того времени: «Всякий, кто теперь саботировал бы, кто не поддерживал целиком борьбу английских горняков, не заслуживал бы ни капли доверия рабочего класса».

Несмотря на корявый текст, с точки зрения сегодняшнего дня, он отображает стремление мастера палитры как можно более простым, доходящим до убожества способом донести до английского пролетария чувство солидарности с ним рабочих угольных копей СССР, которым самим нечего есть, но тем не менее из последних, скудных средств выделяющих гроши для бастующих братьев по классу.

Советские пропаганда и система шпионажа, нагнетая обстановку напряженности, провоцировали внутренние беспорядки во враждебных социализму капиталистических странах. Подобное, например, происходило с компартией США. СССР путем постоянного внешнего давления и натаскивания выпячивал и преувеличивал ее роль, которую она не могла играть в силу малочисленности и политической отсталости. Это вело к мнимому повышению ее значимости и создавало угрозу для внутренней стабильности страны. «Слава Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки!» – это не просто регулярный праздничный газетный лозунг, но и колоссальная материальная поддержка маленьких авантюристически настроенных групп фанатиков-единомышленников американских коммунистов, паразитирующих на уровне сект в обществе, не принимающем их идеологии и устремлений.

Мокрые дела сталинизма: от фальсификаций до криминала

Нам до всего есть дело! Задачей советской власти в сфере внешней политики была организация «пятых колонн» – будущих форпостов коммунистического влияния в создании новой геополитической карты переустройства с целью размывания капиталистического общества. Этого добивались посредством дезинформации, дипломатических интриг, провокаций и шпионажа, направленных на умыкание или добывание как политических, так и научно-технических секретов. Не случайно, что убийство Троцкого, как и раскрытие тайны создания атомной и водородной бомб, было организовано благодаря шпионской деятельности, через раскинувшуюся по всему Западному миру глубоко законспирированную агентурную сеть советских разведывательных служб.

Лучше всего по этому вопросу обратиться к работе В. Карпова[8]8
  В. Карпов. Генералиссимус. 2006. Т. I. С. 346–363.


[Закрыть], бывшего разведчика, Героя Советского Союза, с 1986 г. являвшегося первым секретарем правления Союза писателей СССР, с 1984 по 1989 гг. – депутатом Верховного Совета СССР, а с 1989 г. – народным депутатом России, собравшего много материала об убийстве Троцкого, одной из важнейших операций советской контрразведки на чужой территории.

Но прежде, чем говорить об этом, следует немного приоткрыть завесу над личностью главного администратора пишущей братии СССР, приводя некоторые его опубликованные высказывания, характеризующие его внутренние переживания, богатство и благородство души. В одном из них Карпов пишет: «Сталин, партийная официальная критика поддерживали писателей, писавших правду, даже если в их произведениях были трагические сюжеты, связанные с гибелью героев: „Разгром“ Фадеева, „Чапаев“ Фурманова, „Железный поток“ Серафимовича, позднее – „Молодая гвардия“ Фадеева, „Звезда“ Казакевича. Да, отдавалось особое почетное внимание талантливым произведениям с положительным героем. Что вызывает особую ярость критиков социализма? И с каких это пор нельзя пропагандировать добрые дела и поступки? Почему это осуждают? Называют лакировкой? Для ответа на эти вопросы придется выйти за чисто творческие рамки. Кто не хочет улучшения духовно-нравственных качеств советского человека? Кому это не нравится? Вот здесь показывает свое гнусное обличие госпожа грязная политика, а точнее – политическая оппозиция! А еще точнее – троцкистско-сионистское мурло. Кого они травят? Есенина, Маяковского, Шолохова, Булгакова и других великих русских писателей»[9]9
  Там же. С. 258–259.


[Закрыть].

Вот к такому патетическому финалу своих дотошно-сокровенных дум пришел один из наиболее тиражируемых хроникеров России. В очередной раз на голову сионистского мурла вываливаются шовинистические помои бездоказательной клеветы и прямого натаскивания на соответствующую реакцию.

Откуда он все это взял? Где нашел первоисточники? Неужели Карпов сошел с ума со всеми своими должностями? И кому советские писатели доверили возглавить руководство собой? Неужели он что-то прищемил, пробираясь на эти ответственные посты? Нет, Карпов не дает себя остановить. Задавая вопросы, он уже имеет в запасе готовые ответы. Кто критикует, кто организованно травит? Он привлекает для ответов так называемого «доброжелателя» Сталина литературоведа Е. Громова, заламывающего следующую цитату с поименным списком действующих лиц и исполнителей: «В резком, с прямыми политическими обвинениями, нередко грубыми, а то и вульгарно-хамскими выпадами, планомерном осуждении трогательно объединились „неистовые ревнители“ всех мастей, лефовцы, театральные критики из мейерхольдовского круга, ведущие партийные литераторы, занимавшие ключевые позиции в печати и управленческих органах. Назовем лишь несколько имен: Авербах, Киршон, Пикель, Сокольников, Безыменский, Билль-Белоцерковский, Лелевич, Блюм, Шкловский, Алперс, Бачелис, Кольцов, Пельше, Луначарский»[10]10
  Там же.


[Закрыть]. Все ясно, все названы пофамильно. Становится страшновато, или мы привыкаем к страху.

Но задача у Карпова гораздо шире – не просто запугать. Нужно наравне с жертвами сионистских мракобесов от критики показать и спасенного от их мучений. Дымовая завеса Карпова опускается в виде статистических выкладок, например, на Булгакова, согласно которой за десять лет о писателе было опубликовано только три похвальных отзыва, а 298 враждебно-ругательных, причем можно только догадываться, кто плодил эти злостные отзывы и рецензии. А тов. Сталин – спаситель – взял под защиту, – свидетельствует Карпов, – этого талантливого автора. Оказывается, Сталин неоднократно смотрел его пьесы во МХАТе «Дни Турбиных», а позднее «Бег». Великий друг писателей объяснял свои симпатии: «Булгаков здорово берет. Против шерсти берет. Это мне нравится». Он помог Булгакову устроиться на работу в Художественный театр, многократно говорил с ним, подбадривая по телефону, да так «заподбадривал», что писатель чуть от голода не преставился.

Будучи много лет без работы, Булгаков неоднократно обращался к родному правительству и лично к Сталину с просьбой выпустить его за рубеж. Однако на свои многократные обращения он не получал ответа, что доводило его порою до нервных срывов, отражаясь на здоровье. Предоставленное, наконец, Сталиным место во МХАТе было жалкой подачкой, чтобы не умереть с голоду, попыткой навязать и закабалить партийной программой и соответствующим репертуаром великого писателя. Но все это остается вне познаний Карпова – великого разведчика и хроникера закулисных интриг своего времени. И невдомек ему, что Сталин ставил своей целью организовать советскую литературу по принципу «большого колхоза», а для этого продемонстрировать добровольный характер этой «коллективизации». Здесь все было пущено в ход: и подкуп (в виде домов творчества, распределения тиражей, Сталинских премий «понятливым»), и всемирный авторитет писателя-гуманиста, и, конечно, привычное средство – запугивание и прямые репрессии[11]11
  М. Левин. Комментарии к книге Карпова В.В. «Генералиссимус».


[Закрыть]. И спросить разъяснений нельзя, ввиду смерти вождя, оставив это на его совести, соразмерно заслугам.

Конечно, нельзя ни в коей мере отрицать успехи советской культуры в самых разных ее областях. Были, безусловно, и мировые шедевры, успехи в науке и технике, спорте. Но возникали они в процессе противостояния творцов цензорам, бюрократам и стукачам всех уровней. На память приходят роман Гроссмана «Жизнь и судьба», повести Дудинцева, произведения о Сталинграде В. Некрасова и т. д.

Еще Бенкендорф предложил Николаю I создать политическую полицию нового типа, контролирующую не только поступки, но и мысли и настроения. Бенкендорф заявил издателю А. Дельвигу: «Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства, и Вы не имеете права в объяснении со мной на них ссылаться или ими оправдываться». Заговоров и тайных обществ 3-е отделение не выявило. Впервые в России, да и, пожалуй, в мире, секретная полиция столь основательно занялась идеологией и творческой интеллигенцией. По словам историка Н. Эйдельмана, «когда Пушкин отклонился от правильного пути к добру, генерал писал ему вежливые письма, после которых не хотелось жить и дышать. Пушкин едва не прослезился от радости, по его собственным словам, когда Николай I сказал, что сам будет его цензором».

Но вернемся к познаниям Карпова, связанным с убийством Троцкого: правдоподобную информацию об этом мокром деле, стоящем в череде подобных сталинских успехов, можно было получить только благодаря связям из первых рук и от первых лиц. К этому событию, произошедшему на чужой территории, СССР официально не имел никакого отношения, да и по определению не должен был иметь, ибо в противном случае он бы выступал как инициатор вооруженного конфликта с последующим убийством лица, наделенного правительственной аккредитацией на жительство.

Карпов собрал много материалов по вопросу существования якобы реальной угрозы режиму, хотя легальное существование оппозиции не допускалось – ликвидировалось систематическими преследованиями и другими репрессивными мерами, прикрываясь навешиванием на них ярлыков «левых», «правых», «троцкистов» и других. Фабриковались дела и ликвидировались обреченные инакомыслящие путем расстрелов и показательных устрашающих акций, создававшихся на основании провокаций, оговоров и самооговоров, тем самым лишая оппозицию статуса оппозиции и превращая ее в банду заговорщиков и террористов. Поэтому ссылки на всякого рода публичные суды или, лучше сказать, судилища, переходящие в фарсы или в эстрадные феерии, с прокурором, буквально вытанцовывающим на публику обвиняемых и свидетелей, оговаривающих себя и всех, на кого указывали карающие органы, были сродни любительским инсценировкам. Любые общественные дискуссии или обсуждения находились под контролем и строго пресекались на корню, порождая множество возникающих один за другим новых процессов в назидание оставшимся в живых, внушая им страх за себя и близких.

Меня с детства интересовала судьба Троцкого. В нашей коммунальной квартире находилась угловая ничем не примечательная комнатка с постоянно доносившимся оттуда стуком пишущей машинки. Уже позднее я узнал, что владение такими машинками как средством множительной техники было строжайше запрещено. Но кто мог среди жильцов нашей коммуналки знать об этом запрете, да и в мыслях не было ни у кого закладывать эту бедную одинокую женщину, работавшую в адвокатской конторе машинисткой и бравшую домой на подработки для перепечатки корявые рукописи адвокатской братии. Вспоминается даже, что звали ее Елена Семеновна Азюкевич.

Во время эвакуации на Восток у нее потерялись в суматохе бомбежек мать и дочь, а еще раньше, перед самым началом войны, был арестован ее муж-художник, очень друживший с моим отцом. Звали его Борис Иванович, фамилии его не помню. Он обладал миниатюрным американским патефоном и огромным количеством пластинок, открывавших перед моим детским воображением мир скачущих всадников, непрерывно набрасывающих лассо на пытавшихся удрать с добычей грабителей-бандитов. Это были ритмы «Рио-Риты». Пластинки были тоже маленькие, умещавшиеся на ладони владельца этого чуда американской техники. Сам же Борис Иванович был высокого роста, широкоплечий, всегда улыбающийся добряк, у которого мы с братом легко располагались на одном колене. После войны, уже совсем седой и сутулый, он ненадолго появился у Елены Семеновны, но вскоре был вновь арестован и пропал навсегда.

Однажды, вскоре после исчезновения Бориса Ивановича, я увидел, как Елена Семеновна с огромным тюком через весь двор направлялась в сторону помойки в другой конец двора. Я быстро пересек ей путь и предложил свою помощь. Она согласилась. Так я оказался владельцем многих экземпляров запрещенного к тому времени журнала «Красная новь». Уже намного позже я узнал, что у этой одинокой женщины был брат – редактор этого довоенного журнала, довольно известный литератор Михаил Семенович Гус, иногда наведывавшийся к своей скромно живущей сестре, привозя ей, очевидно, редактируемые им журналы.

Тогда же в школе стали очень часто на уроках истории СССР ссылаться на «Краткий курс истории партии большевиков», читая который, мне по какому-то непонятному чувству стали казаться симпатичными эти приверженцы различных оппозиций. Их бесстрашное поведение по отношению к воинствующему большинству взывало к чувствам терпимости и гуманизма как к побежденным, на фоне всеобщего ликования трудящихся масс, требующих от властей бескомпромиссных жестких мер по отношению к ним.

Возможно, это пришло от Сервантеса с наивным рыцарем из Ла-Манчи, книжка которого с упоением была поглощена мною в то время. Тогда же я случайно обратился к содержанию мешка моей соседки и с удивлением обнаружил, что мои чувства разделяют огромные массы людей, ибо практически во всех журналах, из номера в номер помещались материалы, связанные со ссылкой в Алма-Ату Троцкого-вождя и одного из создателей партии, верного последователя большевизма, соратника Ленина, – что подтверждалось многими публикациями.

В статьях описывались стихийно или организованно возникающие митинги и демонстрации солидарности в поддержку бывшего властителя дум, а теперь опального заговорщика и предателя, по всему пути его следования в ссылку. На вокзалах и станциях собирались массы сторонников Троцкого и, буквально рискуя жизнью, выражали свои чувства преданности ему и недовольство существующим режимом. Поэтому поэтапный демонтаж Сталиным Троцкого и его сторонников представляется примером вершины криминального цинизма идеологического противоборства, когда доминирующим инструментом поражения противника является его физическое уничтожение.