Текст книги "Наедине со временем"

Вместо того, чтобы прояснить неизбежно возникающие в этой связи недоуменные вопросы, преемники Сталина избрали постыдную форму умалчивания. На всякое положительное или даже нейтральное упоминание о деятельности большевистских лидеров, возглавлявших оппозиционные группировки после смерти Ленина, по-прежнему налагался запрет. В советских энциклопедиях 50—80-х годов содержались подробные персоналии Гитлера, Муссолини и т. д., но отсутствовали какие бы то ни было биографические справки о Троцком, Зиновьеве, Бухарине и других ведущих деятелях большевизма. Положительно характеризовались лишь несколько ближайших соратников Ленина, смиренно умерших до сталинского террора.

Тянувшаяся десятилетиями дезориентация советского общественного мнения относительно основных вопросов истории большевизма явилась решающей идеологической предпосылкой того, что в условиях горбачевской «гласности» антикоммунистической пропаганде удалось сравнительно легко «развенчать» в глазах широких масс весь большевизм во главе с Лениным. Пришедшим к власти новым хозяевам «поделенной» общественной собственности, лишенным моральных основ, уставшим от десятилетий сказочных догм массового очковтирательства, было глубоко наплевать на идейную подоплеку марксистского учения, в результате чего они без боя, быстро сдали позиции, завоеванные Октябрем и большевизмом. Страна за многие десятилетия не выдвинула ни одного идейно-политического героя-лидера, противопоставившего себя в суровой борьбе сталинскому режиму.

И на еще одно важное обстоятельство обращает внимание профессор А. Рабинович, дотошный исследователь первых лет становления советской власти, считающий, что политические заблуждения, вместе с моральными компромиссами, и ответственность тех, кто сознательно насаждал ложь и террор ради сохранения собственной власти, лежат в разных плоскостях, говоря о коллизиях того времени как о сложных и, вероятно, потому трудно понимаемых и почти неисследованных процессах огромного, не осознаваемого с первого взгляда значения.

Рабинович считает: «Успешная борьба Ленина, которая на VII партсъезде в апреле 1917 г. направила партию на социалистическую революцию в России, была одним из решающих моментов в истории революции, даже если это не означало конец внутрипартийным конфликтам. Разногласия между умеренными под руководством Каменева, придерживающимися мнения, что Россия еще не созрела к социалистической революции, и ленинцами, верившими в успех социальной революции в России, который был бы началом для решающих революций по всему миру, оставались глубокой и важной темой до конца 1917 г. После Октябрьской революции разделение вылилось в ожесточенные конфликты в начале ноября между умеренными и ленинцами по составу нового правительства, и в декабре из-за того, как нужно обходиться с Учредительным собранием»[162]162
  «Die Oktoberrevolution 1917 in Russland war sicherlich das wichtigste Ereignis im ХХ Jahrhundert», Interview mit Prof. A. Rabinowitch // World Socialist Web Site (wsws.org/de). 02.06.2011.


[Закрыть].

Он продолжает: «Традиционно советские историки, а также большинство западных исследователей представляли, что большевики являются строго организованной монолитной партией, сплоченные авторитетным вождем В.И. Лениным, считая Октябрьскую революцию восстанием широких масс трудящихся, в то время как западные историки, наоборот, рассматривали это как военный переворот, относительно мало поддержанный населением». Согласно взглядам Рабиновича, большевики после февральской революции перестроились в массовую партию с тесными связями с рабочими, солдатами и матросами. Их режим правления был разделен между умеренными центристами и радикальной фракцией, собравшейся вокруг Ленина. По мнению ученого, каждая из этих фракций привнесла свою долю успеха в Октябрьскую революцию, не считая ее ни народным восстанием, ни переворотом, даже тогда, когда она содержала элементы обеих. Она была скорее результатом сложного динамического, политического и социального процесса, имевшего свои корни в развитии России до февральской революции и усиленного безрезультатным участием в войне.

Троцкий присоединился к большевикам только на 6-м всероссийском партийном заседании в конце июля. Члены межрегиональной фракции Троцкого, такие как Володарский и Урицкий, присоединились к большевикам намного позже. Отношения между Лениным и Троцким характеризовались в 1917 г. обоюдным уважением. Троцкий попал в тюрьму вследствие своей защиты Ленина после подавления июльского восстания, помогал Ленину при подготовке к Октябрьской революции, оставаясь во время и после борьбы за власть твердым приверженцем Ленина.

Вторая часть

Фальсификаторы истории

Подтасовки фактов и фальсификации были широко распространены в идеологических манипуляциях советской власти: часть из них покрылась архивной пылью, часть остается жить, обретая в руках подтасовщиков чужих аргументов современное звучание, внедряясь в существующие проблемы общества. По своей идеологической направленности очень распространена так называемая концепция участия еврейского капитала в становлении гитлеровского режима.

Раковский и Троцкий. 1924 г.

Обреченная Версалем на репарации Германия обеспечила огромный приток капитала в страны Антанты, перекачивавшие его под проценты в американские банки. Последние, в свою очередь, выдавали кредиты американским фирмам, инвестировавшим в германскую промышленность. Львиная доля этих сделок была реализована еще задолго до прихода Гитлера к власти. И не было среди них еврейских банков, ибо ни Рокфеллер, ни Морган и ни Дюпон никакого отношения к еврейству не имели. И тем не менее сейчас западные правительства пытаются не повторять ошибок прошлого. Возникновение санкций применительно к Ирану, Северной Корее и т. д., что является следствием предвоенного опыта, ибо, несмотря на огромные доходы, сулящие сделки с правительствами, проводящими трудно оценимую внешнюю политику, они так же непредсказуемы, как и последствия совершаемых сделок. Мир не хочет повторения Второй мировой войны и ее трагических причин, ведь именно на деньги Запада происходила милитаризация стран, превращая их в агрессоров.

Однако существует «исследователь» Мартиросян, о котором речь пойдет позже, уделяющий очень много места в своих работах криминологии и конспирации, но проходящий мимо фактов и событий прошлого. Его больше увлекают, например, размышления о великом противостоянии двух диктатур, нет, не диктатур, а разных идеологических воззрений. И сразу возникает вопрос «о широко распространенном мифе – подсобил ли Сталин Гитлеру, и почему именно Гитлеру». Кто помогает венчать этих злостных фальсификаторов истории? Пожалуйста, из позорного архива истории сталинизма вытаскиваются размышления на допросах опытнейшего мастера закулисных интриг, видного масона высокой степени посвящения, давнего агента германской и австро-венгерской разведок, а впоследствии еще и британской разведки, Х.Г. Раковского. Нет, нет, Моссада еще не было. А вот масоны, пожалуйста, были. И мусаватисты были, и дашнаки проходили по делу. А вот Моссада не было. Чего нет, того нет. Но Раковский – дитя Сиона – по Мартиросяну, был.

Сама фамилия Раковского несет какой-то запах иудейства, а раз так, то его можно протащить под еврея, хотя он совсем не еврей, а болгарин. Но у Мартиросяна это опущено, хотя не может быть, чтобы он об этом не знал, ибо еще в 1991 г. издательством «Московский рабочий» в количестве 45 тыс. экземпляров была издана работа Троцкого «Портреты революционеров», и в этой-то работе очень подробно описывается жизненный путь Раковского. В частности, Троцкий отзывается о нем, почти главном герое сборника, исключительно восторженно: «Болгарин по происхождению… но румынский подданный силою балканской карты, французский врач по образованию, русский по связям, симпатиям и литературной работе, Раковский владеет всеми балканскими языками и четырьмя европейскими, активно участвует в разные периоды во внутренней жизни четырех социалистических партий – болгарской, русской, французской и румынской, чтобы впоследствии стать одним из вождей советской федерации, одним из основателей Коминтерна, председателем Украинского совета в Англии и во Франции, разделив затем судьбу левой оппозиции. Личные черты Раковского – широкий интернациональный кругозор и глубокое благородство характера – сделали его особенно ненавистным для Сталина, воплощающего прямо противоположные черты»[163]163
  Л.Д. Троцкий. Моя жизнь.


[Закрыть]. Но раз такая характеристика идет от «самообоссанного»[164]164
  А.Б. Мартиросян. 200 мифов о Сталине. Сталин. Биография вождя. С. 46.


[Закрыть] за государственный счет Троцкого, то естественно, что еврейства в нем больше чем достаточно. Но кто все это будет проверять, Стариков или Ремизов?

И еще важный момент склоняет Мартиросяна на путь фальсификации. Это отношение Раковского к антисемитизму. В радиосообщении от 25.09.1919 г., посланном в Париж, Лондон и всем, всем, всем… Раковский очень подробно, с перечислением мест, лиц и обстоятельств рисует картину еврейских погромов, учиненных русскими и украинскими националистами, белогвардейцами и другими. Борьба Раковского с погромным антисемитизмом контрреволюции дала повод зачислить его в евреи: белая пресса иначе о нем не писала, как о «еврее Раковском». Троцкий пишет: «Раковский был человеком изысканной нравственной натуры, и она просвечивалась сквозь все его помыслы и дела. Чувство юмора было ему свойственно в высшей степени, но он был слишком доброжелательным к живым людям, чтоб позволять себе слишком часто превращать его в едкую иронию. Но у друзей и у близких он любил иронический склад мыслей так же, как и сентиментальный. Этому неутомимому борцу, соединяющему политическую смелость с отвагой, совершенно чужда область интриг. Вот почему, когда действовали и решали массы, имя Раковского гремело в стране, а о Сталине знали только в канцелярии. Но именно поэтому, когда бюрократия отстранила массы и заставила их замолчать, Сталин получает перевес над Раковским».

Троцкий продолжает: «„Европеец и настоящий европеец“, – не раз со вкусом говорил Ленин, мысленно противопоставляя Раковского широко распространенному типу большевика-провинциала, наиболее выдающимся и законченным представителем которого является Сталин. В то время как Раковский, подлинный гражданин цивилизованного мира, в каждой стране чувствует себя дома, Сталин не раз ставил себе в особую заслугу то, что никогда не был в эмиграции. Ближайшими и наиболее надежными сподвижниками Сталина являются лица, не жившие в Европе, не знающие иностранных языков и, по существу дела, очень мало интересующиеся всем тем, что происходит за границами государства. Всегда, даже и в старые времена дружной работы, отношение Сталина к Раковскому окрашивалось завистливой враждебностью провинциала к настоящему европейцу».

«Исторической судьбе было угодно, чтобы Раковский оказался главой правительства в советской Украине», – говорится в книге «Очерки политической истории Румынии», изданной в 1922 г. Именно стараниями Троцкого и вопреки сопротивлению Пятакова и Антонова-Овсеенко Раковский был назначен главою харьковского правительства (и одновременно наркомом иностранных дел Советской Украины). Кто бы мог подумать, что все трое вождей Советской Украины во время внутрипартийной фракционной борьбы станут «троцкистами», а Раковский после высылки Троцкого из Советского Союза к тому же будет не просто оппозиционером, а еще и первым хранителем традиций оппозиции 1923 г.

Уже будучи высланным в Астрахань, Раковский усиленно работает над книгой о Сен-Симоне, перечитывает Сервантеса и Овидия. Резко выступал Раковский против капитуляции своих сподвижников, поэтому-то Троцкий и другие лидеры международной сталинской оппозиции упоминали Раковского всегда на первом месте, когда речь заходила о мучениях узников советских политизоляторов и колоний ссыльнопоселенцев. «Группа немецких рабочих… могла бы написать письмо Б. Шоу, Роллану, М. Горькому, приветствовать их за поддержку СССР и в то же время потребовать от них вмешательства в пользу Раковского», – писал Троцкий.

А тем временем о Раковском доходили все более тяжелые известия, специалисты ГПУ старались полностью изолировать его от внешнего мира, один обыск следовал за другим. Ссылку в Астрахань, город с тяжелым климатом, сменило изгнание в Барнаул, место с не менее трудными условиями и без всяких культурных традиций. У дома Раковского маячило всегда пять-шесть подозрительных соглядатаев в одинаковых кепках и пальто, и чем чаще о Раковском вспоминали прогрессивные круги Запада, тем более ужесточался его режим. Поэтому Троцкий часто вспоминал в кругу домашних о Раковском и его многострадальной семье. 02.09.1931 г. он рассылает по миру специальную инструкцию, где объясняет эффективные способы борьбы за освобождение Раковского. Материалы о Раковском всегда лежали у Троцкого в кабинете в отдельной папке. 31.03.1933 г. он писал сыну Седову: «Я сейчас работаю над биографией и характеристикой Раковского. Толчком конечно послужило известие о его смерти. Хотя этот повод, к счастью отпал, биографию надо будет все-таки выпустить, ибо в августе ему исполняется 60 лет».

Но Раковский, казавшийся истинно непреклонным в борьбе со сталинским режимом и его сообщниками, неожиданно в феврале 1934 г. «капитулировал», обратившись в ЦК ВКП(б) с просьбой принять его обратно в партию. Довольное кремлевское руководство разрешает Раковскому вернуться из ссылки, организовав ему почетную встречу. На вокзале старого оппозиционера, измученного донельзя физически и морально, встретили традиционно пионеры с цветами и… Л. Каганович, второй секретарь ЦК, в тот период самый близкий к Сталину политик. Осенью того же 1934 г. Раковского посылают с дипломатической миссией Красного Креста в Токио. А в 1935 г., как бы пройдя испытательный срок, он принят в партию. После этого фарса почти никого не удивило, что во время первых концептуальных политических процессов Раковский на страницах советской прессы потребовал смертной казни для своих же недавних товарищей по оппозиционной деятельности.

«Капитуляция» Раковского словно обухом ударила Троцкого, отреагировавшего следующим объяснением: «…бывшие оппозиционеры в СССР герметически отделены, разумеется, их сдача есть известный моральный удар для нас, но если вдуматься во всю обстановку и в индивидуальное положение каждого из них, буквально жившего в закупоренной бутылке, – никогда ничего похожего в мировой истории революционного движения не бывало, – то приходится скорей удивляться, как они удерживались или удерживаются на своих позициях до сих пор». Но, как бы оправдывая Раковского такими доводами, Троцкий все же не может простить ему капитуляции и просит своего секретаря Ван Эйнарта разорвать большой портрет Раковского, годами висевший в его рабочей комнате. В дневнике, предназначенном отнюдь не для публикации, а словно для будущего, появилась запись Троцкого от 20.02.1935 г.: «Раковский милостиво допускается на торжественные собрания и рауты с иностранными послами и буржуазными журналистами, одним крупным революционером меньше, одним мелким чиновником больше!»

Мясорубка 30-х гг. не пощадила Раковского, ставшего вновь вскоре одной из ее жертв. В 1937 г. он повторно арестовывается и подвергается изощренным пыткам. Раковского обвинили в том, что с 1924 г. он являлся агентом британской разведки, а с 1934 г., после поездки в Токио, еще и японской, и, согласно подготовленному сценарию, заставили признаваться в преступных связях с Троцким. Сломленный подсудимый покорно повторял заученные выражения, но вдруг посреди казенного набора фраз у него вырвалось что-то личное: «Я старше Троцкого и по возрасту, и по политическому стажу, и, вероятно, не меньше у меня политического опыта, чем у Троцкого».

Иностранные журналисты, присутствовавшие в Октябрьском зале Дома Союзов, единодушно заметили, что на «большом процессе» в марте 1938 г. перед ними появился старый, болезненного вида, сломленный человек, приговоренный к 20 годам заключения и 5 годам поражения в гражданских правах. «…Раковский, отдавший 50 лет делу борьбы за освобождение трудящихся, может надеется искупить свои мнимые преступления к 90-летию своего рождения!» – негодовал Троцкий на страницах «Бюллетеня оппозиции». Почти чудо, что Раковскому дали возможность дожить до лета 1941 г., когда он был расстрелян вместе с эсеркой М. Спиридоновой и сестрой Троцкого Ольгой Каменевой во дворе Орловского централа.

Троцкий вспоминал: «Раковский был писателем, оратором, организатором, затем администратором. Он был солдатом, одним из главных строителей Красной армии. Только в этом ряду стоит его деятельность в качестве дипломата. Он меньше всего был человеком дипломатической профессии. Он не начинал секретарем посольства или консула. Он не принюхивался в салонах в течение долгих лет к тем правящим кругам, которые не всегда хорошо пахнут. Он вошел в дипломатию как посол революции, и я не думаю, что у кого-либо из его дипломатических контрагентов было хоть малейшее основание ощущать свое дипломатическое превосходство над этим революционером, вторгшимся в их святая святых».

И показания такого человека, изможденного и сломленного пытками и психотеррором длительного тюремного заключения, Мартиросян – исследователь «засилья еврейства» в советском государстве – берет за основу своих фундаментальных обвинений в несмываемой вине ненавистной ему нации. Приводимый им целый ряд признаний Раковского можно селективно сортировать, выбирая согласно заранее выбранной концепции шельмования как событий, так и действующих лиц. Например, согласно идее создания постоянного образа врага: «они в конце концов увидели, что Сталин не может быть низвергнут путем государственного переворота, и их исторический опыт продиктовал им решение повторения со Сталиным того, что было сделано с царем». Хотя то, что представители жидомасонства – еврейские меньшевики не хотели развала российской государственности, о чем пойдет речь далее, мягко упускается, ибо не укладывается в систему заговора. Имелось тут, правда, еще одно затруднение, казавшееся им непреодолимым. Во всей Европе не было государства-агрессора, пригодного для этих целей: удобно расположенного в географическом отношении и обладающего армией, достаточной для атаки на Россию. Если такой страны не было, то «они», по Раковскому, должны были создать «ее». Под местоимением «они» (и соответствующими их вариациями – «им», «ими», «их») Раковский якобы «подразумевал» высших иерархов мировой закулисы, чьи имена не принято упоминать всуе, особенно самими «вольными каменщиками» (масонами).

Речь идет прежде всего о членах Комитета 300 – самой могущественной в мире теневой структуре, состоящей из масонов, жидомасонов и их представителей в России – «беса» (Троцкий) и «Балаболкина» (Бухарин), устремляющих свой взор на Германию. Что под этим имел ввиду «новый Пимен», он же Мартиросян? Оказывается, Троцкий, выступавший за мировую революцию, как, впрочем, и Сталин и присные с ним, считал, что именно в Германии в 1923 г. может произойти революция, ибо она была очень слаба, находясь под гнетом выплачиваемых репараций, особенно Франции. Предполагалось, согласно Мартиросяну, что красная конница через Польшу войдет в Германию, но здесь будет разбита Антантой, пришедшей бы на помощь Германии в случае нападения на нее СССР. К этому времени на западных границах СССР были уже сосредоточены громадные военные силы, в том числе 43 тыс. членов белоэмигрантских военных соединений. Это великое вторжение должно было стать великим поражением СССР, когда на плечах разгромленной и отступающей Красной армии предполагалось ворваться в СССР и устроить военный переворот.

В обоснование своей теории двоичного дубля, почерпнутой из игры в домино, Мартиросян ссылается на письмо Антонова-Овсеенко, отрывки из которого приводились уже выше, в котором ни слова нет о том, что поведал нам Мартиросян. Следует упомянуть и о другой исторической подтасовке Мартиросяна, а именно о провале компартии Германии, в котором якобы были замешаны все те же «бес» и «Балаболкин», ошельмовавшие вождя германских коммунистов. Троцкому помогает Бухарин, не еврей, но все же. Именно «Балаболкин» обозвал социал-демократов социал-фашистами в июле 1928 г. на VI конгрессе Коминтерна, резко усилив тем самым борьбу Коминтерна против социал-демократов и одновременно посредством интриги в деле Витторфа – Тельмана нанеся удар по КПГ. Витторф – бывший руководитель гамбургских коммунистов – был обвинен в растрате партийной кассы и исключен из КПГ. Воспользовавшись дружбой между Витторфом и Тельманом, который в преступлении своего друга никак не был замешанным, оппортунисты из ЦК КПГ развязали травлю вождя немецких коммунистов в тот период, когда компартия находилась на своем пике, представляя огромную силу, противодействовавшую рвавшимся к власти нацистам. Избиратели во многих округах отвернулись от коммунистов, перейдя на сторону Гитлера.

Каково? Нет, это не фрагменты лекции о международном положении, прочитанной в поселковой избе-читальне или даже в Политехническом музее столицы, нет, перечисленные выше коллизии основаны на вырезках стенограммы допроса Раковского в застенках НКВД СССР от 26.01.1938 г. Интересно, в какой позиции находились палачи этого мученика, какими инструментами истязаний они пользовались для получения таких отточенных по остроте мышления и логики формулировок. Мы этого не узнаем, но великий баснописец Мартиросян наверняка знает, хотя он никогда не опубликует этих подробностей. Ибо тогда разрушится вся его концепция создания образа великого менеджера.

А мы, чтобы немного соприкоснуться с прошлым советского гестапо и опытом его работы – выбивания показаний, подобных полученным от Раковского, расширим круг истязаемых и обратимся к письму известного театрального деятеля В. Мейерхольда, являвшегося не меньшим приверженцем советской власти, чем Мартиросян. Вместе с поэтом В. Маяковским и художником Н. Альтманом он еще на заре советской власти предложил А. Луначарскому, тогдашнему наркому просвещения, свои услуги в деле строительства новой культуры будущего социализма. Да, это был тот самый Мейерхольд, последний режиссер Императорских театров, вступивший в 1918 г. в РКП(б).

В 1928 г., будучи руководителем ГосТиМа[165]165
  ГосТиМ – Государственный театр им. Мейерхольда.


[Закрыть], он отправляется вместе с женой за рубеж – для лечения и переговоров о гастролях театра, задержавшись во Франции, и поскольку в это же самое время из зарубежных поездок не вернулись М. Чехов, возглавлявший в то время МХАТ 2-й, и руководитель ГОСЕТа[166]166
  ГОСЕТ – Московский государственный еврейский театр.


[Закрыть] А. Грановский, Мейерхольд также был заподозрен в нежелании возвращаться. Но он не собирался эмигрировать и вернулся в Москву раньше, чем ликвидационная комиссия успела расформировать театр.

В 1930 г. во время гастролей ГосТиМа за рубежом Мейерхольд встречается в Берлине с М. Чеховым, который впоследствии вспоминал: «Я старался передать ему мои чувства, скорее предчувствия, о его страшном конце, если он вернется в Советский Союз. Он слушал молча, спокойно и грустно ответил мне примерно так: с гимназических лет в душе моей я носил Революцию и всегда в крайних, максималистских ее формах. Я знаю, вы правы – мой конец будет таким, как вы говорите. Но в Советский Союз я вернусь. На вопрос мой – зачем? – он ответил: из честности».

20.06.1939 г. Мейерхольд был арестован в Ленинграде; одновременно в его квартире в Москве был произведен обыск. В протоколе обыска зафиксирована жалоба его жены Зинаиды Райх, бывшей жены С. Есенина, протестовавшей против методов одного из агентов НКВД. 15 июля она была убита неустановленными лицами.

После трех недель допросов, сопровождавшихся пытками, Мейерхольд подписал нужные следствию показания: его обвиняли по статье 58 Уголовного кодекса РСФСР. Заседание Военной коллегии Верховного суда СССР состоялось 01.02.1940 г. Коллегия приговорила режиссера к расстрелу. 02.02.1940 г. приговор был приведен в исполнение. В 1955 г. Верховный суд СССР посмертно реабилитировал Мейерхольда.

Как бы ни были толсты и непроницаемы тюремные стены, как ни старались сталинские сатрапы скрыть то, что творилось в кабинетах следователей, крики оттуда донеслись и до нас, повиснув эхом в воздухе казематов. Сохранилось в досье Мейерхольда его письмо к председателю Совета народных комиссаров Молотову – потрясающий документ о технологии добывания «правдивых показаний»:

«…Когда следователи в отношении меня, подследственного, пустили в ход физические методы (меня здесь били – больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой… В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные, чувствительные места ног лили крутой кипяток, я кричал и плакал от боли. Меня били по спине этой резиной, руками меня били по лицу размахами с высоты) и к ним присоединили еще так называемую „психическую атаку“, то и другое вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней своих: нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребенка; глаза оказались способными (при нестерпимой для меня боли физической и боли моральной) лить слезы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться, корчиться и визжать, как собака, которую плетью бьет ее хозяин. Конвоир, который вел меня однажды с такого допроса, спросил меня: „У тебя малярия?“ – такую тело мое обнаружило способность к нервной дрожи. Когда я лег на койку и заснул, с тем чтобы через час опять идти на допрос, который длился перед этим 18 часов, я проснулся, разбуженный своим стоном и тем, что меня подбрасывало на койке так, как это бывает с больными, погибающими от горячки. Испуг вызывает страх, а страх вынуждает к самозащите. „Смерть (о, конечно!), смерть легче этого!“ – говорит себе подследственный. Сказал себе это и я. И я пустил в ход самооговоры в надежде, что они-то и приведут меня на эшафот…»

Вам этого мало? Пожалуйста, информация из первых рук, как выбивались показания, изложенная моим тестем А.Е. Эйзлером, среднестатистическим обывателем страны, в письме на имя очередного Гражданина с большой буквы – председателя Совета министров, отправленное 10.08.1954 г., сразу по горячим следам после смерти великого кормчего. Привожу дословный текст письма, тем самым предоставляю читателю возможность сравнить, без комментариев Мартиросяна, два письма авторов выбитых показаний, чтобы понять и осознать «рассуждения представителя масонов» Красовского на дачном участке советской Лубянки.

«Заявление

Я жалуюсь на бесчинства и насилия во время производства следствия по моему делу „следственной части“ по особо важным делам б. МГБ, и мои утверждения не будут голословны. На первом же допросе (22.05.48 г.) подполковник Рассыпинский начал порученное ему расследование с того, что стал избивать меня кулаками по голове. Если бы второй подполковник (которого берусь опознать) не был бы соучастником этого обдуманного разбоя, он мог бы быть свидетелем этого насилия. Но так как я в этот период следствия был один в камере, то некому было предъявить следы этого насилия. И этот эпизод следствия останется в числе недоказуемых.

На всех последующих допросах и в особенности при отказе подписывать фальсифицированные протоколы Рассыпинский бил резиновой палкой, преимущественно по спине. И следы этих побоев я показывал своему сокамернику Доброву Александру Филипповичу, который может удостоверить таким образом факт систематических насилий в процессе следствия.

Когда я начал покорно подписывать любые протоколы и в битье надобность миновала, в моей камере вместо Доброва оказался Ланников Иван Иванович, который у того же Рассыпинского проходил первую фазу следствия, т. е. был избиваем резиной, и который, возвращаясь с допроса, демонстрировал красные и синие припухлости на теле – следы побоев. Для этого случая я могу быть простым свидетелем следственных приемов Рассыпинского. Все эти виды непосредственного физического насилия сочетались со специально разработанным распорядком допросов, обеспечивающих режим непрерывной бессонницы: после дневных – ежедневные вечерние и ночные допросы с 21:30 до 5:30; тюремный же надзор в свободную от допросов часть суток не допускал отдыха даже сидячего (с закрытыми глазами).

В журналах при следственной части Лефортовской тюрьмы регистрировалось время привода и увода арестованных на допросы, и, таким образом, точность изложенного удостоверяется документально. Посредством такого систематического беззакония и насилий, организованных Рассыпинским по указанию (с его слов) начальника следствия, оформлялись фальсифицированные протоколы, а эти протоколы и являлись единственной основой как обвинительного заключения, так и постановления ОСО от 16.10.1948 г».

Далее идет описание процессуальных подтасовок и казуистики, в результате чего следствием доказывается и обосновывается виновность арестованного в соответствии со статьей 58, п. 8—17, заканчивающееся философскими размышлениями моего тестя, такими же, как и у Мейерхольда. Следует отметить, что усредненному советскому гражданину Эйзлеру свойственно и естественное тяготение к справедливости, желание быть понятым, услышанным, в результате чего заявление заканчивается следующей челобитной: «Представляя Вашему вниманию изложенное, прошу Вас, Гражданин Председатель Совета Министров, сделать распоряжение об отмене постановления ОСО от 16.10.48 г., в основу которого положены фальсифицированные протоколы, добытые противозаконными методами, и вследствие чего я уже седьмой год отбываю наказание в лагере усиленного режима за преступления, которых не совершал».

В 1955 г., отсидев восемь лет, Эйзлер был выпущен на свободу и реабилитирован, а упомянутый в письме Рассыпинский был уволен из рядов советского гестапо. Только и всего, стоило писать. Но это так, «для ясности мысли, чтобы голова не качалась», – как авторитетно заявлял в свое время мой друг Леня Рожек. Хотя не будем ставить точку на показаниях моего тестя, повременим, мы перечитаем их вновь попозже, набравшись терпения и исторической зрелости, не обезумев от жестокости страданий.

Тюремное фото А. Эйзлера