Текст книги "Запоздавшее возмездие или Русская сага"

Добравшись домой, Романов сбросил в прихожей куртку, минуя гостиную, пошел на кухню. Сейчас вскроет старомодный баул и усядется за работу. Все же не удержался, заглянул в большую комнату. Дашка сидела на диване с книжкой на коленях. До того увеклась чтением, что не заметила прихода приемного отца.

На кухне баула не оказалось. Он стоя рядом со столом в гостиной, прислонившись выцветшим боком к ножке. На столе – распечатанная пачка, аккуртно развернуто недочитанное письмо. Сюда же перекочевала хрустальная пепельница, сигареты с зажигалкой, бокал для пива.

– Что за фокусы? – со злостью спросил Романов. – Зачем трогала мои вещи?

– А почему ты, как бедный родственник, сидишь возле газовой плиты?

Если нет домашнего кабинета, работай здесь. Не бойся – не помешаю.

В объяснении – скрытая обида. Дескать, я старалась создать человеку нормальную обстановку, а он еще злится. Бедная, разнесчастная девочка! Романову показалось – вот-вот заплачет. И хотя по прежнему общению с Дашкой он понял – из нее никакими силами слез не выдавить, почувствовал неожиданную жалость.

– Что читаешь? – примирительно спросил он. – Детектив? Или – сладкую сказочку про вечную любовь?

– Сказочку, – коротко ответила девушка. – Фантастику.

– Ну-ну, читай… А я минут сорок поработаю.

Десятиминутное молчание нарушила Дашка. Она не читала – притворялась, на самом деле незаметно следила за «отцом». Вот он принес из кухни три банки охлажденного пива, вскрыл одну, отпил несколько глотков. Потянулся за сигаретами и испуганно отдернул руку. Будто прикоснулся к раскаленной сковороде.

– Кури, кури, – со смехом разрешила девчонка. – Я и сама бы попробовала, боюсь заругаешь… Есть будешь или – поужинаем позже?

– Позже. Через часок.

В отведенное время Романов, конечно, не уложился – увлекся очередным посланием, на первый взгляд не имеющим ничего общего с похищением женщины.

Дашка на цыпочках пошла на кухню – готовить ужин. Хорошая девчонка, не отрываясь от пожелтевшего письма, машинально подумал сыщик. Если все сложится, не придется искать новую жену или просить соседок помочь ему в ведении домашнего хозяйства. Заживут они вдвоем с дочерью на славу!

И еще он подумал, что не мешает купить Дашке какую-нибудь обнову. Хотя бы новые шлепанцы или красивый халатик. Заботливаый папаша умудрился заметить и стоптанные тапочки и порванный подол халата.

Но эти мысли промелькнули рикошетом – сыщика поглотили письма.

На этот раз перед ним появился вечный комибат. Дерзкий и ласковый, грубый и нежный, самодовольный и самокритичный. Короче, обычный человек, со слабостями и недостатками…

Глава 10

«… О Семене Видове я знала задолго до нашего знакомства. О нем рассказывали курсанты, посещающие вечера отдыха педагогического института. Одни – с осуждением за наивную честность, другие – за прямоту и бескомпромиссность. Впоследствии я сама убедилась в сложности характера мужа…»

Подпись выписана аккуратным учительским почерком. Без закорючек и росчерков. Гурьева-Видова…

«… С первых дней пребывания в полку лейтенант Видов вошел в его жизнь, как патрон в обойму. Грамотный. Общительный. Недостатки: нежелание учавствовать в общественной жизни коллектива, излишне обостренное чувство справедливости и болезненная реакция на критику. Делу коммунистической партии Ленина-Сталина предан…»

Бывший секретарь комсомольской организации полка. Подпись неразборчива.

Человек общается с внешним миром с помощью зрения, осязания и обоняния

– азбучная истина. Но социологи и психиатры утверждают, что у некоторых категорий людей имеется еще одно средство общения, условно названное душеведением. Они с первого взгляда отличают правду от лжи, доброту от зла, открытость от закрытости, истину от фальши.

Если это имеет место, то Семен Видов – один из самых ярких представителей подобной группы. Удивительно, никто не воспитывал парня в духе всеоб"емлющей честности и правдивости. Родители больше налегали на изучение школьных предметов: отец – математики, мать – литературы.

Однажды помкомвзвода, остроносый младший сержант, обожающий воспитывать курсантов, так сказать, нетрадиционными способами, вознамерился провести показательный под"ем. Утвердился на кривых ногах в коридоре, разделяющем койки спящих отделений, поднес к глазам секундомер и пронзительно пропел: «Под»ем!". Так, что у дремлющего дневального уши заложило.

С разочарованием следил за слаженными действиями подчиненных. Ему больше по душе возможность наказать запаздывающих. И вдруг увидел, что на койке возле окна безмятежно спит малорослый, слабосильный курсант. Он только болезненно простонал и перевернулся с боку на бок.

– Команда подъем не для вас? – внешне миролюбиво спросил младший сержант, трогая спящего за плечо. – Встать!

И вдруг из строя донесся звонкий голос.

– Разрешите доложить, он болен. Всю ночь кашлял.

Пораженный грубым нарушением дисциплины помкомвзвода оставил в покое больного, спрятал секундомер и вплотную подошел к курсантам.

– А вы, Видов, в адвокаты нанялись, да? Кто разрешил говорить в строю?

– помедлил и выпалил. – Два наряда вне очереди! – с наслаждением добавил.

– Только не на кухню.

Молодым парням назначенного рациона питания не хватало, поэтому наряд на кухню ими воспринимался не как наказание – как поощрение. Повара охотно подбрасывали оголодавшим лишние порции, нередко разрешали облизывать жирные протвини.

– Слушаюсь два наряда вне очереди! – в точном соответствии с уставом четко ответил Видов. И все же добавил. – А Нефедова не наказывайте, его нужно отправить в санчасть.

Первая попытка восстановить попранную справедливость окончилась сравнительно легко – два наряда отстоял дневальным по роте. Зато вторая…

Как-то замполит училища долго и нудно читал курсантам двухчасовую лекцию о достижениях советского сельского хозяйства. Сам утомился до того, что пот стекал на глаза, и слушателей уморил. После завершения лекции к нему подошел крепкий, розовощекий курсант.

– Разрешите вопрос?

Любопытные курсанты немедленно окружили их плотным кольцом, всем хотелось узнать какой вопрос задаст Семка Видов? К тому времени он уже успел прослыть правдолюбцем.

– Задавайте, – неохотно разрешил комисссар, предчувствуя подвох. – Только покороче, спешу.

– Вот вы говорите о том, что сто процентов крестьян уже вступили в колхозы. А если кто-нибудь решит остаться единоличником? Ему разрешат? Должны разрешить! У нас ведь теперь, не то, что в царские времена, – свобода.

Замполит уцепился за последнее слово, как утопающий за случайную доску. Принялся перечислять статьи Конституции, гарантирующие гражданам все виды свобод. О судьбе злостных единоличников – ни слова. Ибо в районе их предостаточно и партийное руководство, чтобы не понизить уровень коллективизации, изо всех сил прижимает противников коллективного хозяйствования.

Подобный ответ не удовлетворил правдолюбца. Он не отступил, не согласился.

– У нас в деревне дядю Федора так замордовали – со слезами понес заявление в правление колхоза.

– Значит, осознал…

– Осознаешь, когда землю отобрали, зерно из амбара выскребли, мерина-доходягу реквизировали, – стоял на своем дотошный курсант. – Почему такое?

– Бывают, конечно, отклонения, – вытирая мокрый лоб, вынужденно признался комиссар. – Партия борется с нарушителями…

– Не шибко-то борется, – нагло усмехнулся парень. – Кроме дяди Федора, могу назвать с десяток таких же горемык…

На следующий день правдолюбца вызвали в местный отдел НКВД. Сажать на первый случай не стали – пропесочили словами. Можно сказать – ему повезло: допрашивающий чекист-следователь в детстве учился у родителей курсанта. В протокол допроса занесены обтекаемые фразы, исчезла анонимка, в которой Видов обвинялся в предательстве и связях с зарубежной разведкой.

– Гляди, мамин сынок, еще раз попадешься – не помилуем… Передавай привет родителям. Ради них не сажаю. Хорошие они у тебя, в кого только уродился безмозглый наивняк?

Видов с трудом промолчал. В горле застревали обрывки доказательств правоты, подтвержденные множеством конкретных фактов и фактиков, но он понимал, что плетью обуха не перешибешь.

По комсомольской линии Семка получил строгача. Перед выпуском выговорешник сняли. Как не снять, когда курсант получил на экзаменах только отличные оценки? Что по огневой, что по тактической, физической, марксо-ленинской. Преподаватели не нахвалятся будущим командиром РККА, пророчат ему блестящую карьеру. Большинству выпускников присвоено звание младших лейтенантов, немногочисленным отличникам – лейтенантов.

Подошло время выпуска.

Настроение у молодого командира было далеко не праздничным. Мучили недобрые предчувствия, не выходил из памяти жесткий разговор с чекистом. Органы обычно не забывают своих «подопечных», пасут их, как деревенский пастух пасет бычков. С тем, чтобы впоследствии отправить на мясокомбинат.

Как сложится его судьба? Вдруг вместо взвода отличник получит роту?

Или органы упрячут его за решетку с последующим переселением за Полярный

Круг? Или просто вычистят из армии, отправят в колхоз облизываться со свиньями?

В шесть вечера начищенные и наглаженные выпускники чинно заняли указаные им места в первом ряду перед президиумом. Во втором – командный состав училища, преподаватели. Остальные курсанты, которым еще предстоит стать командирами, расположились в задних рядах.

Большой зал клуба училища украшен непременными портретами Ленина-Сталина, лозунгами и плакатами. На стендах – фотографии лучших курсантов, преподавателей-участников гражданской войны. На сцене – красноскатерный стол, чуть в стороне – духовой оркестр. С другой стороны – трибуна, украшенная гербом Советского Союза.

Но выпускники смотрели не на лозунги, стенды и праздничную сцену. Все внимание – приглашенным девушкам, в основном, студенткам пединститута. Разодетые, веселые, они перешептывалоись, бросали на молодых командиров заинтересованные взгляды.

Видов рассеянно листал свежий журнал. Знакомства, флирт с перспективой женитьбы, без любви и привязанности – просто ради того, чтобы приехать в часть солидным, женатым человеком, не прельщали его. Сначала – вписаться в армейскую жизнь, найти себя в ней, потом уж думать о семье

– Семка, как тебе вон та, полненькая, а? – взволнованно шептал на ухо сосед, армянин по национальности. – Есть за что подержаться, да? Не люблю тонконогих, говорят, в любовных делах – ледышки, рожают не сильных мужчин – доходяг.

Видов равнодушно кивал. Нет, он не был равнодушен к расцвеченной девичьей стайке, наоборот, машинально искал среди студенток свой идеал подруги. И не находил. Все на одно лицо, вот только прически разные. Разве можно сравнить их с Клавкой? Та всем взяла – и фигуркой, и личиком, и умением ненаигранно смеяться.

Захотелось уйти в казарму, завалиться с книгой на заправленную постель. Не читать – думать, вспоминать школьные годы, рыбалки. Жаль нельзя покинуть клуб, командование училища не простит подобной вольности, вполне могут переделать назначение. И очутится отличник боевой и политической в какой-нибудь Тьму-Таракани в роли третьего помощника коменданта заштатного городишки.

Поэтому Семен терпел. Маскируя зевоту, прикладывал к губам наглаженный носовой платок, невидящим взглядом «изучал» плакаты и лозунги.

Как водится, торжественный вечер начался с доклада замполита. Первая треть – хвалебные песнопения в адрес руководителей партии и правительства, персонально – товарища Сталина. Потом – краткий анализ хиреющего империализма, в сравнении с набирающей силы страной Советов. Десяти минут хватило для перечисления успехов училища в подготовке грамотных кадров для армии. Еще меньше отдано отличникам. В заключении доклада – многословные напутствия будущим командирам. И опять надоевшие до тошноты здравицы.

Доклад завершился.

В зале облегченно зашевелились. Послышались аплодисменты. Кто-то фальшиво-восторженным голосом прокричал здравицу коммунистической партии и товарищу Сталину. Аплодисменты переросли в овации. Оркестр заиграл «Интернационал». Все встали. Несмотря на обыденность происходящего, Видов ощутил в груди волнение и гордость. За великий народ, за его могучие Вооруженные Силы.

– После десятиминутного перерыва в Большом зале – концерт художественной самодеятельности училища. В Малом – танцы под духовой оркестр.

Очередное послабление жесткой дисциплины – свободный выбор: хочешь иди танцуй, хочещь наслаждайся выступлениями певцов и танцоров. Курсанты и молодые лейтенанты друг за другом потянулись в Малый зал. Туда же пошли девушки-студентки. Смотреть и слушать самодеятельных артистов остались семьи командного и преподавательского состава.

Видов решил незаметно покинуть клуб. Сидеть в зале не хотелось, танцевать – тем более. Благо, все заняты своими делами, никто не заметит исчезновения лейтенанта. Да и кому он нужен? Особых друзей в училище Семен не завел – сказалась не нравящаяся многим излишняя прямота суждений, впрочем, недругов – тоже.

Но когда он пробирался среди танцующих, его неожиданно остановила тоненькая девушка.

– Разрешите пригласить вас на дамский вальс?

В глазах прыгают озорные чертенята, тонкие, не знакомые с помадой, губки насмешливо улыбаются. Дескать, не посмеешь отказаться!

Видов недовольно поморщился. Еще и кокетничает, полуребенок, еще и под руку берет. Но не отвечать же грубостью?

– Насколько понимаю, сейчас играют не вальс, а танго. Оно дамским не бывает.

– Любой танец может быть дамским, – кокетливо возразила «тростинка», назидательно грозя крохотным мизинцем. – Но мы с вами подождем вальса!

Девичья ручка вцепилась в рукав гимнастерки. В глазах бесенята сменились упрямыми огоньками. Видов покорился. Не удирать же? Они отошли в сторону, остановились рядом с колонной. Как на грех, танго сменилось фокстротом.

– Не знаю, как вас звать, – мучаясь неумения вести «светскую» беседу, произнес Семен. – Зовуткой, что ли?

– Почему зовуткой? Светлана. Можно – Светочка. А ваше имя мне уже известно – Семен Видов, да?

– Откуда? – удивился лейтенант. Не такая уж он значимая фигура, в училище – множество более интересных парней, достойных девичьего внимания. – Птичка на хвосте принесла?

– И вовсе не птичка, – по детски возразила студентка. – Ваши товарищи часто приходят в наш институт на вечера отдыха. Они и рассказали.

О чем именно рассказали лучше не уточнять – излишне гордый и самолюбивый парень может обидиться. Повернется и уйдет. А Светлане почему-то страшно хочется укрепить случайное знакомство. Не потому, что ей так уж понравился хмурый нелюдим – поспорила с подружками: заинтересует равнодушного парня, заставит его ухаживать.

Наконец заиграли вальс.

Со стороны, наверно, Видов и Гурьева выглядели комической парой. Он – рослый, широкоплечий, она – тоненькая, низкорослая, похожая на ребенка. Танцуя, Семен настороженно ловил надуманные насмешливые взгляды, но никто на них не смотрел – все были заняты своими проблемами.

Вальс сменился фокстротом. Видов проводил партнершу к подругам, но она не отпустила его – по прежнему держала за рукав гимнастерки.

– Знаете, мне нравится танцевать с вами… Пригласите на фокстрот… Потом – на танго…

Новые знакомые протанцевали весь вечер. Постепенно лейтенант увлекся, мысли о казарменной койке и недочитанной книге оставили его. Он уже не думал о назначении, о переезде на новое место службы, о родителях, вообще ни о чем.

Светлана послушно выполняла все предложеннные кавалером движения: отстранялась от широченной мужской груди и, наоборот, прижималась к ней упругими холмиками, заливисто смеялась, когда Семен поднимал ее над полом и нарочито сердито хмурила стрельчатые бровки, когда его рука, будто случайно, опускалась ниже талии.

Кажется, предстоит увлекательный вечерок, подумал загоревшийся парень. Он увлек партнершу в дальний, полутемный угол зала и легко, призывно прикоснулся губами к полуоткрытому девичьему рту. Губки едва заметно шевельнулись, но даже это Семен расценил ответным поцелуем,

– Не надо, – беспомощно прошептала Светлана. – Прошу… Не надо…

Но парень понял, что девушка не против продолжения беглого поцелуя, ее просьба – обычная дань невинной стеснительности.

– Надо, обязательно надо, – так же тихо проговорил лейтенант, всерьез завладев приоткрытыми губками. – Ведь надо, да?

В ответ – молчание, а поскольку оно означает согласие, парочка перебралась в пустующее клубное фойе, где под прикрытием развесистого фикуса Видов не только обцеловал покрасневшее лицо Светланы, но и дерзко покрыл поцелуями впадинку между холмиками грудей.

Девушка только вздрагивала и постанывала. На сопротивление не было ни сил, ни желания. Оттолкнуть приникшего к ней красавца казалось самой настоящей глупостью. Она уже целовалась с парнями, но никогда не испытывала такого наслаждения и радости. Кажется, нашелся тот единственный мужчина, с которым она соединится навек. Светлана начисто позабыла о сговоре с подружками, не думала о фактически выигранном пари.

Видов не строил так далеко идущих планов, он просто наслаждался.

Увлекательное занятие прервало появление в фойе группы курсантов в опровождении оживленных студенток. Еще бы, на улице – превосходная весенняя погода, когда уже отступили надоевшие холода, но еще не пришла летняя жара. Танцы – простая прелюдия к настоящим любовным приключениям.

– Хочу домой, – прерывисто прошептала Светлана, поправляя сбившееся платье и потревоженную прическу. – Проводите, пожалуйста…

Она могла бы и не просить, ибо разгоряченный парень ни за что не упустил бы возможности побыть с девушкой наедине. В сознании возникали и пропадали цветные кадры, пересохшие губы тянулись к влажным губкам девушки, жадные руки тянулись к ее груди.

– Ты где живешь? – спросил Семен, когда они вышли из клуба. – Наверное, с родителями?

Последний вопрос рассмешил успокоившуюся девушку. Кажется, «кавалер» нащупывает следующий ход, напрашивается в гости – чайку попить, пластинки послушать. А думает вовсе не о чае и музыке.

– В студенческом общежитии. В комнате – еще две студентки. Так что, не надейся… К тому же, комендант у нас – лютый зверь, дежурные – ему подстать – ни за что не пропустят вечером постороннего.

– Это меня да не пропустят? – выпятил мускулистую грудь лейтенант. – Спорим, пройду?

Девушка промолчала. Согласись поспорить – парень на самом деле проникнет в пустующую сейчас комнатенку. Судя по охватившей ее при поцелуях слабости, она не станет сопротивляться и тогда совершится то страшное, о чем она мечтает по ночам, мечтает и боится. Откажись спорить – вдруг лейтенант фыркнет рассерженным котом и уйдет. Лучше помолчать.

– Так хочешь угостить меня чаем или не хочешь?

Снова молчание, которое можно расценить и как согласие и как отказ Светлана шла рядом с Видовым, на всякий случай попрежнему придерживая его за рукав гимнастерки. Они медленно, нерешительно прогуливались мимо темных зарослей запущенного парка, в котором каждое дерево, каждая лавочка готовы были приютить «бездомных». Ни он, ни она не торопились в общежитие. Ибо это означает расставание, а расставаться – ни малейшего желания.

– Посидим, отдохнем малость? – не дождавшись ответа на вопрос о чае, Семен предложил другой вариант. – Да и куда торопиться – время детское, а мы с тобой уже выросли из младенческого возраста.

Не ожидая согласия, он неожиданно подватил девушку на руки и понес в темноту аллеи. Как на грех, все лавочки оказывались либо поломаными, либо недостаточно удобными для «отдыха». Светлана испуганно обняла парня за крепкую, литую шею и шептала: не надо, милый, прошу – не надо. Но не отталкивала, не пыталась высвободиться.

Устроились влюбленные в глубине эстрадной ракушки. Семен жадно впился в послушные губки подруги. Она не сопротивлялась, наоборот, отвечала такими же страстными поцелуями.

Сейчас, сейчас все свершится, надо оттолкнуть парня, найти убывающие силы, спрыгнуть с помоста и бежать к общежитию, думала девушка. Но сил уже не было, слабые тонкие руки с неожиданной силой обнимали лейтенанта, она уже не шептала обычного – не надо, с губ слетали другие слова: милый, родной, люблю.

В конце концов, свершилось – Семен овладел девушкой.

– Все же добился своего, нахал, – прошептала она, закрывая наготу остатками порванного подола. – Что же будет теперь?

– Как это что будет? – удивился Видов и неожиданно приказал. – Завтра утром никуда не уходи. Пойдем регистрироваться… Если, конечно, ты не против? – спохватился он.

Светлана не возразила, только что-то прошептала и покрыла лицо парня мелкими, торопливыми поцелуями.

Проводив девушку к общежитию, Видов возвратился в казарму. Шел по темной улице и недоуменно покачивал головой. Надо же, до чего расквасился, предложил девчонке, с которой только-что познакомился, руку и сердце! Каким же надо быть остолопом, чтобы, начиная самостоятельную жизнь, напяливать на себя семейное ярмо?

И все же от данного слова не отступил – не тот характер! На следующее утро заявился в студенческое общежитие, преодолел сопротивление дежурной, и беспрепятственно добрался до указанной ему комнаты.

– Готова, невеста?

Можно не спрашивать – Светлана в одолженнои у подруги светлом платьи с оборками сидела за столом, безвольно выложив на него тонкие ручки. Из завитых волос на чистый лоб упал упрямый локон. В глазах – ожидание и испуг.

– Думала не придешь, – беспомощно прошептала она, когда жених обнял ее за талию и поцеловал в губы. – Приготовилась на всякий случай.

Парню не положено знать о бессонной ночи, о завистливых восклицаниях подруг, о выборе свадебного наряда.

– Я ведь обещал… Побежали!

В загсе Видов со свойственным ему упорством и умением уговаривать преодолел нерешительное сопротивление заведующей. Ни о каком месяце ожидания и речи не может быть, молодой командир завтра, нет, сегодня вечером, отправляется к месту службы. Неужели такое заведение, как ЗАГС, разрушит его семейную жизнь?

В конце концов, дородная заведующая сдалась…

После завершения обряда бракосочетания моложожены вышли из ЗАГСа. Остановились на будьваре под развесистым деревом. Светлана крепко держала мужа за рукав гимнастерки, хотя можно было и не опасаться его бегства – залогом служит штамп в паспорте. Наподобии наручников или кандалов.

– Никаких свадеб, никакого торжества, – приказал Видов. – Отметим в части. Поэтому особо не распространяйся о замужестве.

Семен не знал, что его приказание запоздало. После ночной подготовки к брачной церемонии подружки Светланы не удержались и разнесли потрясающую весть по всем комнатам студенческого общежития. Как женским, так и мужским. Но признаваться в болтливости было стыдно.

– Как скажешь, милый, – покорно потупилась супруга. Тихо прошептала.

– Девочки на время переселились в другие комнаты…

Молодожены медленно пошли по бульвару, в конце которого высилось двухэтажное здание студенческого общежития. Что касается Светланы, она бы помчалась вприпрыжку. Неожиданное превращение в женщину зародило в девчонке не только сознание своей значимости, но и страстное желание снова отдаться неожиданно обретенному мужу.

– Поздравляю с законным браком! – трубно провозгласил дежурный, окутав супругов облаком табачного дыма. – Цветов не дарю – не купил, получите при крещении первого младенца.

Новобрачная мучительно покраснела и опустила голову. Дедок будто подслушал ее мысли. Видов досадливо поморщился.

Казалось, все жильцы общежития высыпали в коридор, Студенты шумно поздравляли молодоженов, намекали на обязательную комсомольскую свадьбу, студентки целовали молодую пару, дарили цветы. Все это раздражало Семена, но он старался благодарно улыбаться. Все же не выдержала, болтунья, растрезвонила на весь институт, не хватает еще поздравлений от декана и ректора, от партийной и комсомольской организации!

В комнате их ожидал еще один сюрприз. На этот раз – более приятный. Обеденный стол застелен наглаженной скатертью. В центре – небольшой букетик цветов и бутылка шампанского в окружении незатейливых закусок.

– Молодчины твои подружки, – улыбнулся Видов, в свою очередь разгружая портфель. Бутылка водки, полкило варенной колбасы, коробка шоколадных конфет. – Сейчас посидим, выпьем и – на боковую. Честно признаться, устал.

Стыдливость и радость охватили новобрачную. Пытаясь скрыть смущение, Светлана забегала по комнате, достала из тумбочки бумажные салфетки, включила электрический чайник, протерла стопки и фужеры.

Начали с шампанского. После первого фужера молодая вытерла губки и, закрыв глаза, подставила их Семену. В виде легкой закуски. Видов приложился к ним, как верующий к иконе. Странно, но привычное мужское желание не разгорячило его, оно дремало в глубине сознания, будто он целовал не женщину – беззащитного ребенка

Водочную бутылку не открыли – оставили на утро. Закусывать тоже не хотелось – ограничились несколькими конфетами.

– Все, – поднялся Видов и расстегнул портупею. – Где твоя койка?

Светлана, отвернувшись к окну, показала пальчиком на одну из кроватей. Погасила свет и скользнула под прикрытие открытой дверцы шкафа.

Оттуда доносился шелест сбрасываемого нарядного платья, взволнованное дыхание. Семен лежал под одеялом и нетерпеливо улыбался в темноту.

Ночь прошла незаметно. Кратковременные отдыхи сменялись бурными объятиями, разговаривать, обсуждать дальнейшую семейную жизнь не был ни сил, ни желания. Уже под утро Видов вдруг разговорился.

– Интересно, кто у нас появится: парень или девка? Хотелось бы – мужик. Я бы вывел его в люди, сделал настоящим командиром.

Теплая узкая ладошка легла на его губы. Светлана тихо засмеялась.

– Не надо торопиться, милый, сын или дочка – какая разница?

– Согласен – одинаково, – легко согласился Семен. – Через несколько дней мы с тобой уедем в часть. Распределили меня на Украину в стрелковый полк.

Несколько долгих минут смущенного молчания.

– Через несколько дней не получится… Семочка, сам подумай, мне осталось до диплома каких-то полтора года. Разве разумно бросать институт?

Видов высвободился из объятий жены, поднялся на локте, всмотрелся в ее бледное лицо.

– Ты хочешь сказать…

– Да, да, хочу! – нервно выкрикнула женщина. – Не могу я бросить учебу, как хочешь – не могу! Это все равно, что поставить крест на всю свою жизнь… Ну, кем я буду в твоей части? Обычной женой, такой же, как десятки жен твоих товарищей, да? Заниматься сплетнями, стирать белье и готовить обеды?… Нет, милый, согласиться на такое сверх моих сил…

Ладно, подумал Видов, успокаиваясь, впереди – почти неделя, Светка подумает, поймет и перерешит. Разве не глупость создать семью и тут же поставить ее на грань развала? Разве могут молодые супруги столько времени жить друг без друга?

Полуребенок, оказывается обладал недюжинной силой воли – Светлана не передумала. Внешне все было гладко – молодые проводили ночи без сна, часто прихватывали и послеобеденные часы. Когда они выходили на прогулки, встречные студенты понимающе подмигивали и завистливо вздыхали, девчонки перешептывались и хихикали.

Но что-то в молодой семье нарушилось, испортилась какая-то важная деталь. Занятие любовью не могло заполнить образовавшегося провала.

– Ладно, будь по твоему. Учись, – вынужденно согласился Видов.

Через неделю лейтенант уехал на Украину…

Городишко, носящий экзотическое название Ковыль, походил на большую деревню. Затененные разросшими деревьями широкие улицы, низкорослые хаты, крытые соломой. Только в центре – двухэтажное здание райкома партии и горсовета, напротив такое же – милиции.

Гарнизон стрелкового полка разместился на окраине. Длинные одноэтажные казармы, штаб осененный красным флагом, непременный плац для построений и строевых занятий. По другую сторону плаца – барак-лазарет. Чуть в стороне

– конюшни, парк для артиллерийской техники, мастерские, склады.

Три командира постояли на краю плаца, на котором сержант проводил занятия по строевой подготовке. Судя по неуклюжести красноармейцев и излишней строгости сержанта шло обучение новобранцев. В стороне покуривают два взводных – младщие лейтенанты. И это вместо того, чтобы самолично готовить из новобранцев солдат, про себя возмутился Видов. Ну, уж нет, такого в «своем» взводе он не допустит, в нитку вытянется, есть-спать не будет, а сделает будущее подразделение самым передовым…

Новое пополнение командного состава принимали, как говорится, на высшем уровне: командир полка, полный одышливый подполковник с припухшими глазами, комиссар, розовощекий, подтянутый, и начальник Особого отдела, сухопарый с узкими, недоверчивыми глазами.

– Семейные есть? – перебирая на столе личные дела командиров, спросил комполка. Будто семейное положение лейтенантов – главное их качество.

Двое отрицательно помотали головами. Семен промолчал.

Подполковник перелистал личные дела.

– Почему не признаешься, Видов? Стесняешься? Ну, ладно, – обреченно вздохнул он. – Твоя благоверная пока поживет у папы с мамой, освободится место в семейном общежитии – вызовешь… Так говорю, комиссар, или не согласен?

– Все правильно. Пусть лейтенант покажет себя, а мы поглядим: дать ему отдельную комнату или повременить.

Видов еще выше задрал голову, самолюбиво проговорил.

– Разрешите доложить, жена кончает институт, раньше, чем через год не образуется.

Подполковник облегченно вздохнул. Комиссар рассмеялся. Особист достал из кармана крохотный блокнотик и что-то черкнул в нем таким же маленьким карандашиком. Взял на заметку? Почему, что заинтересовло его в коротком докладе лейтенанта?

Со времени конфликта с комиссаром училища осталась у Видова этакая настороженность, ожидание продолжения училищных неприятостей. Нет, он ни о чем не жалел, вопросы комиссару тогда задавал не по простоте душевной – осознанно. Но как бы эта самая идиотская «осознанность» не аукнулась для него в полку?

– Ну, и слава Богу. А то не успеют принять подразделения – рапорт на стол: прощу разрешения вызвать горячо любимую женушку… Итак, молодежь, пойдете взводными. Чтобы никого не обидеть по одному в батальон… Другие мнения имеются?

Комиссар одобрил, особист равнодушно пожал плечами. И снова что-то черкнул в дамском блокнотике.

Вот и все знакомство. Если, конечно, не считать пространной лекции, прочитанной комиссаром и инструктажа в комнате Особого отдела. По поводу всепроникающей вражеской агентуры и, в связи с этим, необходимости постоянного контроля за разговорами среди личного состава.

– Это как понимать? – не выдержал Семен. – Стукачами обзаводиться?

Особист смерил дерзкого лейтенанта предупреждающим взглядом.

– Люди, помогающие органам в борьбе с вражескими разведками, именуются не «стукачами», а сексотами. Расшифровывается – секретный сотрудник.