Текст книги "Запоздавшее возмездие или Русская сага"

Марк не отвечал – не до ответов, до боли сжимал женские груди, впивался затяжным поцелуем в искривленную шею, не входил в Райку – врывался. Она не сопротивлялась, не казалась холодной и равнодушной – тихо ойкала.

Как на грех, Хмырь покидал каморку не так часто, как хотелось. К тому же, не предупреждал на сколько времени уходит. Как то раз появился в самый разгар любовных упражнений. Хорошо еще, что настороженная Вездеход услышала шорох шагов и успела сбросить с себя Марка.

Дни шли за днями, недели цеплялись за недели. Марк не успокаивался, попрежнему использовал каждую минуту отсутствия Хмыря. Счастливая Райка уже не упоминала о необходимости подыскать ему девку «поядренней», считала себя единственной повелительницей «сынка».

В один из холодных зимних вечеров, устроив голову удовлетворенного любовника на своей груди, разговорилась.

– Ну што за разнесчастная житуха у бабы! Мужик потешил тело и душу и – в сторону. А она стережется как бы не затяжелеть, не родить младенчика. Какая уж тут сладость? А с таким азартным как ты, попасться – плевое дело… Гляди-ка, сызнова наготове, – удивилась она, бесстыдно ощупав Марка. – Когда токо угомонишься?

Продолжение непонятного разговора – через десять минут, когда Доходяга, вторично за ночь, перевалился с Вездехода на топчан.

– О чем ты? – утихомирив дыхание, спросил он. – Так уж устроено природой…

– О чем, спрашиваешь? – подняла голову и прошептала на ухо парню.

– Неужто не понял? Затяжелела я…

Марк растерялся. Посочувствовать или порадоваться? Главное, не обидеть, не оскорбить. Но ничего этого от парня не потребовалось – женщина как бы просто поставила его в известность о предстоящей перемене в ее жизни.

– Ничего страшного, – успокорительно отреагировал он. – Родишь – вырастим, воспитаем. Попрошу батю, он вытащит нас из этого вертепа, устроит на жительство в какую-нибудь деревушку. Зарегистрируемся, пойдем работать, жизнь наладится.

Полузакрыв глаза, ласково поглаживая лежащую на ее груди голову паренька, Вездеход слушала его и насмешливо улыбалась. Наивный интеллигент, еще – малыш, не понимает, что отец не позволит ему жениться на уродливой немолодой бабе, бывшей проститутке. Ни за что не разрешит.

На следующий день произошло то страшное, чего так боялась Райка.

Сразу после обеда, когда поток богомольцев иссяк, Хмырь перестал кривляться. растолкал по карманам подаяния. Повернулся к «ученику».

– Все, Доходяга, линяем. Желток велел привести тебя.

Под удивленными взглядами старух, пораженных неожиданным выздоровлением несчастного мальчика, он, не церемонясь, схватил ничего не понимающего Марка за рукав и потащил за собой.

– Гляньте, люди добрые, это ж вовсе не больные!

– Вымогатели!

– Притворы!

Кой у кого из мужиков зачесались кулаки, женщины навострили отточенные в схватках с соперницами коготки. Пришлось Марку не сопротивляться и не отказываться – спасаться. Краем глаза он видел, как заметалась Вездеход, Но с дорогостоящим младенца на руках за резвыми пацанятами не поспеть.

Волоча за собой Доходягу, Хмырь нырнул в подворотню, пробежал по малолюдному двору и выбрался на другую улицу. Подростки остановились, перевели дух.

– Что за срочность? – недовольно спросил Марк, пфтаясь освободиться из цепких рук наставника. – Никуда не пойду!

– Захотел – под молотки? Так мы с Желтком быстро организуем. Спрашиваешь куда? Желток прислал с пацаном маляву – наклюнулось выгодное дельце. Как в прошлый раз постоишь на стреме – две косые в кармане. Иди плохо, а?

– Почему днем?

– Вечером тебя Вездеход пасет. Хай поднимет – лягавые оглохнут. А так посидим на одной хате, почифирим до вечера. Не штормуй, парняга, не гони волну – все в цвете будет.

В конце концов, Доходяга покорился судьбе, перестал думать о побеге и обреченно поплелся рядом с Хмырем. Ничего страшного не произойдет, уговаривал он себя, Райка поворчит, поскрипит и уймется. А когда он принесет купленные на заработанные деньги колечко и бусы – бросится на шею, обцелует, заласкает.

Представил себе заманчивую картиночку и на душе полегчало.

Добрались они до окраинной избушки только около шести чесов вечера. Хозяин – угрюмый вдовец, который за все время знакомства ограничился двумя-тремя словами, кивнул на дверь и продолжил отесывать сучковатое бревно.

Изба подстать старику – вонючее медвежье логово.

В горнице шестерок уже ожидал Желток.

– Думал, лягавые повязали, – недовольно пробурчал он. – Садитесь на трамвай, – кивнул он на давно немытую скамью. – Побазарим. Ништяк, времени навалом… Прогуливались, фрайера?

– Не, – замотал Хмырь кудлатой головой. – Не гуляли. Вездеход пасла своего хахаля, вот и пришлось рвать когти прямо от церкви. В рванных лепенях, – продемонстрированы дырявые пиджачишки, под которыми – голое, разукрашенное нарисованными язвами тело. – Что делать?

– Так и знал, что тощая лярва не пустит полюбовника, – засмеялся Желток. – Захватил с собой приличные прохаря и целые лепеня… Переоденетесь, почифирим, перекинемся в стиры. Выход – в одинадцать. Ништяк, успеем.

– Что за дело? – осторожно поинтересовался Хмырь. – Опять иконки?

– Кое-что подороже. Заяц дал наводку на одну старуху. Не то бывшая балерина, не то певичка. Короче – шкура. Сидит дома, будто курица на яйцах, стережется. Пищу ей правнучка таскает. Через день. Вчера доставила. У старухи золотишко водится, камушки, облигации. Вот мы и наведем шмон.

– Так она ж стережется?

– До чего же ты ушатый, Хмырь. А для чего мы тащим с собой ходячего мертвяка, – пренебрежительный кивок в сторону молчащего Доходяги. – Какая баба устоит, чтоб не пожалеть?

Желток отвернулся от непонятливого кореша, принялся инструктировать Доходягу. При этом больно тыкал острым пальцем ему под ребра…

В половине двенадцатого ночи налетчики стояли на лестничной площадке перед оббитой дермантином дверью. Желток и Хмырь прижались к стене, Доходяга по сигналу вожака нерешительно нажал на кнопку звонка. Молчание. Вторичное нажатие, более продолжительное. За дверью – шарканье тапочек.

– Кто там?

– Извините, тетенька, – пропищал Марк. – Маманя – в обмороке, задыхается. Можно позвонить – вызвать Скорую?

Минутное молчание. Старуха не знает, как быть, открывать, помочь несчастному мальчику или не открывать. В конце концов, милосердие оказалось сильней осторожности. Дверь открылась.

– Проходи, позвони. Только недол…

Договорить не успела – сильный толчок отбросил ее вглубь прихожей. Желток принялся связывать полотенцем руки, Хмырь пытался заткнуть рот старухи заранее подгоовленным кляпом. Та вертела головой, неожиданно пронзительным голосом кричала.

– Помогите, убивают! Караул! Люди добрые!

– Ах ты, старая шлюха! Получай!

Разьяренный Желток ударил ножом. Брызнула кровь. Старуха захрипела и осела на пол. Марк тоже сполз по стене, его вырвало. В беспамятстве растянулся на полу рялом с мертвой старухой.

Он не чувствовал, как Желток аккуратно протер рукоять окровавленного ножа, вложил в его руку.

– Рвем когти, кореш, – прохрипел он Хмырю. – Дерьмовая артистка весь дом подняла – вот-вот лягавые заявятся.

– А как же он?

– Антилигент? Пусть потрет бока на нарах, похавает тюремную баланду…

Примчавшийся по телефонному звонку соседей милицейский наряд увидел труп женщины и лежащего в обмороке щуплого подростка. В его руке крепко зажат окровавленный нож. Все ясно, никаких проблем – убийца рядом со своей жертвой. Почему в обмороке – никого не интересует.

Следствие длилось сравнительно недолго – чуть больше полугода. Учитывая возраст подсудимого суд определил – десять лет на ушах.

Это и была первая ходка сына фронтового старшины на зону…

А через три месяца после суда, во время очередной встречи с хозяином Заяц собщил ему потрясающую новость. Сын Сидякина отбывает срок на Севере, его шлюха неожиданно родила, во время родов скончалась.

– Невесть-что приключилось с бабой, – недоуменно пожимал узкими плечами старший надсмотрщик. – В одночасье опрокинулась. Токо и сказала

– сынок Доходяги, передайте его деду… Вот я и выполняю.

На следующий же день Сидякин отправился в роддом. С трудом, позвякивая медалями, потрясая ветеранским удостоверением, добился своего.

Внука нарек Ефимом…

Романов закрыл тетрадь, потянулся до хруста в суставах. Потер уставшие глаза. Теперь понятно упорное нежелание Ефима Марковича открыть адрес деда, тем более знакомить его с частными детективами. Вдруг бывший старшина разоткровеничается, откроет тайну рождения внука?

Роман, улыбаясь и негодуя, походил по комнате. До чего же переплетаются человеческие судьбы! Возбужденный прочитанным мозг не желал успокаиваться. Спать не хотелось.

Частный детектив снова уселся за стол, покопался в бумагах Видовой. Извлек заклеенный конверт с адресом деда. Наверно, Клавдия раздумала отправлять его, но, на всякий случай, сохранила…

Глава 23

«… я долго колебалась, снова и снова перечитывая коротенький список подозреваемых. Вычеркнут разведчик Фоменко, поставлены два вопросительных знака рядом с фамилией рядового Кочерыгина, округлен черным фломастером ездовой Хомяков. Нетронутой осталась одна единственная фамилия – телефонист Яковлев. Если и он с»умеет доказать свою невиновность, круг замкнется. Останется Прошка Сидякин…"

Из неотправленного письма Клавдии Терещенко.

Поездка к бывшему батальонному телефонисту была отложена. Сначала – на месяц: свадьба – далеко не простое мероприяие, она требует серьезной подготовки. Потом – на полгода: молодые жили то у родителей Натальи, то у Клавдии, долго и нудно решался вопрос об их постоянном местожительстве. Наконец – на неопределенный срок. Беременность новобрачной из догадки превратилась в реальность – живот рос с удивительной быстротой.

Нельзя сказать, что Клавдия перестала надеяться отыскать убийцу мужа – она жила этой надеждой, дышала ею. Случайная встреча в кафе с Прошкой, совместное чаепитие на кухне – все это позволило ей проверить главную версию, убедиться в ее состоятельности либо абсурдности.

Не получилось. То, что Сидякин, услышав тихий, острый, как лезвие бритвы, вопрос: «За что ты убил Семенку?», отшатнулся и побледнел, еще ни о чем не говорит. Это может быть и реакция ни в чем неповинного человека на чудовищное обвинение, и признание.

Окончательную точку ставить рано. Предстоит не менее напряженная беседа с Яковлевым. Она может либо подтвердить подозрения вдовы либо опровергнуть их.

А Карп, похоже, начисто позабыл о задуманной поездке в Коломну – он не мог надышаться на беременную жену. По утрам носил ей в постель поднос с завтраком. Бережно поддерживая под локоть, выводил на непременную прогулку. Вечерами читал легкие рассказы, говорил только на приятные темы.

Наконец, Наталья родила. Легко и безболезненно, будто не рожала – освобождалсь от груза. Появилась девочка – крошечная, пухленькая. По настоянию матери ее назвали Ольгой.

Казалось бы, наступило время для задуманной поездки к Яковлеву. Но Карп слышать ни о чем не хотел – как оставить жену и дочь? Клавдия не настаивала, делала вид – понимает сына. На самом деле, про себя, возмущалась. По ее мнению, мужик всегда должен оставаться мужиком, а не подстилкой под ножками женщины. Как бы она не была любимой и желанной.

Прошло еще полгода.

В июне Карп, наконец, вспомнил о запланированной поездке. Наталья с Оленькой – на родительской даче, особо срочных дел не предвидится.

– Как у тебя с работой, мама? – спросил он вечером, отрываясь от газеты. – Можешь выкроить денек?

– Зачем? – Клавдия вопросительно вздернула стрельчатые брови. – У тебя

– проблемы? Чем могу помочь?

– Проблемы у нас общие, – рассмеялся Карп. – Если не ошибаюсь, мы хотели навестить твоего бывшего фронтового сослуживца… Забыл его фамилию…

– Яковлев, – тоже рассмеялась Клавдия. – Не умеешь притворяться – весь в отца. Завтра поедем – сейчас позвоню главврачу, он не откажет.

Главврач действительно не отказал, даже предложил недельный отпуск. Опытную и знающую медсестру в поликлинике уважали, всегда шли навстречу. Клавдия отказалась от отпуска, ограничилась тонким намеком на возможное отсутствии на работе и послезавтра.

– Все, сын, разрешение – в кармане, – со вздохом облегчения, весело проинформировала она. – Два дня гуляем. Что оденешь? Костюм с галстуком? Сейчас поглажу, почищу, приготовлю.

До чего же ей хотелось, чтобы Карп выглядел солидным человеком, чтобы бывший телефонист позавидовал убитому отцу и вырастившей такого сына матери!

– Ничего не нужно, мама, – спортивный костюм, кеды.

Спорить, доказывать – бесполезно, характер у Карпа отцовский, два раза не повторяет.

Утром поднялись в половине шестого. Поездка дальняя, не стоит терять дорогое время. Пока Карп на балконе делал обычную пятнадцатиминутную зарядку, Клавдия быстренько организовала сытный завтрак, приготовила в дорогу несколько бутербродов…

Вагон поезда – полупустой. Утром основной поток пассажиров – в Москву, на работу, вечером – в обратном направлении. Возле дверей устроилась веселая компания – шесть уже поддатых парней играют в карты. Вернее, играют четверо, двое подсказывают, подсмеиваются, под прикрытием столика разливают по стаканам вонючий самогон. По вагону плывет густой, грязный мат.

В противоположном конце, подальше от веселой компании, устроились две бабуси с корзинками, закрытыми марлей. По другую сторону прохода – немолодая женщина с шаловливым пацаном на руках. Рядом с ней – бородатый старик. Тихо разговаривают. Посредине вагона – крепкий седоголовый мужчина с развернутой газетой. Внимательно читает, при особенно вычурных матерках выпивох досадливо морщится. Но не пытается усовестить матерщиников, видимо, знает – бесполезно.

– Карпуша, может быть, перейдем в другой вагон?

Сказано не с испугом – просто интересно, как отреагирует сын. Семенко, конечно бы, воспротивился, он был такой – бесстрашный.

– Ничего ужасного, мама. Ребята решили порезвиться, каждый волен отдыхать по своему.

Клавдия удовлетворенно кивнула и первая пошла по проходу. Устроились Видовы неподалеку от картежников. Будто бросили им вызов. Между ними и теплой компанией – один только седоголовый. Карпу показалось, что тот бросил на новых соседей оценивающий взгляд, скупо улыбнулся и снова загородился газетным листом.

Паровоз несколько раз прогудел и тронул с места короткий состав пригородного поезда. В окне побежали, быстро меняя друг лруга, красочные картинки полей, перелесков, речек, деревушек. Будто включили кинопроектор.

Парням надоели карты, запас самогона, прихваченный в дорогу, иссяк. Захотелось более интересного времяпровождения, одолела скука.

Широкоплечий верзила оглядел вагон, безразличным взглядом прошелся по бабусям, старику с женщиной, осмотрел седоголового. Наверно, ни один из них не привлек особого внимания. А вот пожилая женщина и подросток почему-то явно его заинтересовали.

Пошептавшись с друзьями, он поднялся и, прокачиваясь, направился к Видовым. Придерживаясь за спинку скамьи, остановился в проходе, скривил мокрый, губастый рот.

– Кореш, позычь филки на пузырь, – неожиданно тонким голосом попросил он. – Понимаешь, водка закончилась, а выпить еще охота. Не сумлевайся, завтра возверну должок, за мной не пропадет.

Дружный хриплый хохот наглядно продемонстрировал, что никакого возврата долга ожидать не приходится.

Карп скупым не был. Мог отдать нищему попрошайке последнюю рублевку, стипендию вручал матери, оставляя себя только на проезд в институт. Но издевательский гогот выпивох и наглое выражение лица верзилы обозлили его.

– Работать нужно, а не бездельничать. Тогда и милостыню просить не будете.

Упоминание о милостыне взбесило «просителя». Большой, мозолистый кулак с силой ударил в лицо подростку, но в лицо не попал – прошел в нескольких сантиметрах. Карп никогда не учился на курсах восточных единоборств, не учавствовал в драках сверстников – завидная реакция пришла к нему невесть откуда, скорей всего – от отца.

Нападающий не удержался на ногах – навалился на Клавдию. Та непроизвольно охнула, попыталась оттолкнуть парня, но разве под силу слабой женщине справиться с таким верзилой?

Помог Карп. Резкий удар в подбородок отбросил пьянчугу в проход, второй

– ребром ладони по шее – заставил захлебнуться.

– Гляди-кось, наших бьют! – заорали друзья верзилы. – Лупи фрайера, братва!

Толкаясь в проходе, мешая друг другу, пьяная орава двинулась на Карпа, размахивая кулаками и поливая его злым матом. Поверженный главарь, наконец, поднялся с пола, потирая шею, отодвинулся в сторону, освобождая дорогу «свежим силам». Похоже, он не испытывал особого желания вторично нарываться на болезненные удары Видова.

Седоголовый отложил газету, но со скамьи не поднялся – с интересом следил за развитием событий. А вот обе бабки, старик и женщина с ребенком поспешно выбрались в тамбур.

Оберегая мать, Карп выскочил в проход. Подпрыгнул и встретил первого противника ударом ногой в грудь. Падая, тот свалил узкоплечего приятеля. Третий не успел прийти на помощь опозоренным корешам – седоголовый резко ударил концом ботинка ему по колену. От резкой боли тот вскрикнул и рухнул на скамью.

Мужчина выбрался в проход и встал рялом с Карпом.

– Молодец, парень! Таких мордоворотов словами учить – зряшный труд. Кулаками нужно… Правильно, молодец! – одобрил он, когда Карп припечатал ожившему первому парню под вздох. – Толково действуешь, с умом!

Трудно сказать, кто одержал бы победу в вагонной схватке. У обозленных выпивох в руках появились ножи и кастеты. Немного отрезвев они изменили тактику – двое продолжила наседать в проходе, трое, прыгая через спинки скамей, пытались зайти с тыла. Положение спасли два милиционера. Скорей всего их вызвал догадливый старикан.

– Линяй, братва – лягавые!

Прихрамывая, держась руками за ушибленные места, толкая друг друга, пьяная компания убралась через тамбур в соседний вагон. Один милиционер побежал за ними, второй подошел к победителям.

– На лицо нарушение общественного порядка, – козырнув, сухим голосом пред"явил он обвинение. – Прошу – документы.

Карп хотел было достать из кармана пиджака паспорт, но седоголовый повелительным жестом остановил его. Показал стражу порядка краснокожую книжку. Тот внимательно прочитал, сверил наклеенную фотокарточку с оригиналом. Почтительно взял под козырек.

– Извините, товарищ капитан. Порядок есть порядок.

– Понимаю. Ничего страшного. Вы правильно поступили.

Ободренный похвалой сержант расплылся в довольной улыбке.

– Хулиганствует молодежь, вот и приходится… Хорошо, мы во время подоспели…

– Не обольщайтесь, сержант, мы и без вашей помощи справились бы. Тем более, с таким помощником.

Капитан поощрительно потрепал Карпа по плечу. Тот отодвинулся терпеть не мог фамильярности. Даже от матери. А тут – посторонний человек.

– Свободны, сержант. Спасибо за помощь.

Милиционер, еще раз откозыряв, поспешил вслед за товарищем.

Седоголовый перебрался на скамью Видовых. Вежливо поздоровался с Клавдией, посчитав долг культурного человека выполненным и повернулся к Карпу.

– Работаешь? Учишься?

– Студент. Юрист. В этом году защищаю диплом.

Выдал все, чем может поинтересоваться капитана. Полуофициальным тоном. – Превосходно! – почему-то обрадовался тот. – Получается – коллега?

После диплома – сразу к нам, в уголовку. Работа интересная, а к опасностям, судя по стычке с пьяными мордоворотами, тебе не привыкать. Так или ошибаюсь?

Карп пожал широченными плечами. Дескать, думайте, что хотите.

– Понятно. Где учился единоборству?

– Нигде. С детства терпеть не могу драк. Здесь – так получилось.

– Только не думай, что приглашаю в уголовку из-за крепких кулаков и мгновенной реакции. Придешь к нам – проверим, как мозги шевелятся: со скрипом или нормально. Вот такие-то дела, ладушки, полны кадушки!

Капитан вырвал из записной книжки листок бумаги, что-то написал. Протянул студенту.

– Возьми на всякий случай номера телефонов: служебный и домашний. Надумаешь пообщаться – буду рад… Хороший сынок у вас, мамаша, нынче таких немного… Ох ты, черт, забыл представиться! Кашлов Тимофей Иванович. Сыскарь или как сейчас любят именовать милиционеров – лягавый… Моя остановка. До встречи.

Сильно сжал широкую руку Карпа, неуклюже поклонлся Клавдии и ушел.

Мать и сын помолчали. Таясь Клавдия положила под язык таблетку валидола. Недавняя схватка не прошла для нее безболезненно. Карп сделал вид – не заметил. Стареет мать, как же быстро она стареет!

– Неужели пойдешь работать в уголовный розыск? – в голосе – плохо скрытая тревога. – Учти, это очень и очень опасно.

– О чем говоришь, мама? В нашей житухе – сплошные опасности. Забраться под одеяло и щелкать зубами? Уволь… Что касается уголовки – подумаю, торопиться не буду.

Но по лицу сына женщина поняла – решение уже принято: получит диплом и в тот же день позвонит Кашлову.

По сведениям, полученным от Нечитайло, бывший телефонист жил в центре города. Улица Коммунистическая. Видовы нашли ее без подсказок. Нужная квартира – на шестом этажа. Оббитая темнокоричневым дермантином дверь, металлическая табличка с выгравированной надписью – «Яковлев Н.П». Сколько же ему лет? Василий обмолвился – во время разгрома вражескими истребителями батальонной колонны было восемнадцать. Значит сейчас – за тридцать. Возраст не пенсионный, зрелый мужик.

Дверь открыла полная женщина в домашнем халате, с накрученными бигудями, прикрытыми цветастой косынкой. Не спросила кто и по какому поводу, только удивленно вздернула выщипанные брови.

– А я думала сын пожаловал, – не приглашая войти в прихожую, разочарованно проговорила она. – Сбежал с лекции и нацелился на любимый диван… По какой нужде пришли?

– К Николаю Павловичу.

– У него, между прочим, приемные дни в понедельник и четверг. И посетителей он принимает не дома – в райкоме.

Явное пожелание убираться по добру, по здорову! Хозяйка даже взялась за ручку открытой двери – вот-вот захлопнет перед носом. И это называется культура поведения? Будь на ее месте Клавдия, пригласила бы в гостиную, распросила.

На щеках вспухли красные пятна. Карп шагнул вперед, собираяь « защитить» мать, но Клавдия жестом остановила его.

– Спасибо за информацию, – поблагодарила она, вложив в благодарность солидную порцию сарказма. – Будьте добры, подскажите, как найти райком партии? Мы в Коломне впервые.

– Как везде, в центре города. Но, повторяю, сегодня – не приемные день, зря потеряете время.

Дверь захлопнуась.

Действительно, отыскать райком не составило труда. Технический секретарь, дама бальзаковского возраста, почти слово в слово повторила то, что сказала жена второго секретаря: приходите завтра, желательно, во второй половине дня, сегодня Николай Павлович занят другими делами

– готовится к заседанию бюро.

– Не могу завтра – мы приехали из Москвы, пришлось взять отгул, – не отступила Клавдия. – Передайте Николаю Павловичу, что его хочет повидать товарищ по фронту.

Магическое слово «фронт» мигом вызвало на сухом лице секретарши приветливую улыбку. Встречи фронтовиков – нечто святое, откажешь настырной женщине – узнает Яковлев, устроит грандиозный разнос.

– Присядьте, попробую доложить.

Взяв с пустого стола красную папку с бумагами, она прошла в кабинет.

Через несколько минут из кабинета поспешно вышел Яковлев. Клавдия, конечно не узнала его – мыслимое ли дело запомнить шестьсот красноармейцев и командиров! А вот бывший связист сразу узнал батальонную фельдшерицу, расплылся в радостной улыбке.

– Ба, Клавдия Ивановна! Дорогая! Нисколько не постарела, все такая же молодая и красивая! Не зря вечный комбат тогда положил на тебя глаз! Проходите, присаживайтесь… Лида, сообрази кофейку!

Усадив дорогих гостей за приставной столик, покаянно развел руками.

– Не мешало бы принять по сотне фронтовых граммулек, да вот незадача

– мы боремся за абсолютную трезвость. Не гоже секретарю райокома нарушать директивы ЦК. Вот вечерком дома, под прикрытием жены, обязательно примем… Как живешь, дорогая фронтовичка?

– Нормально… Скажи, Николай Павлович…

– Какой еще Николай Павлович? – возмущенно воскликнул секретарь. —

Для тебя я – телефонист Колька… Кто этот молодой человек можешь не объяснять. По внешности видно – сынок Видова… Будем знакомы, – протянул он Карпу пухлую потную руку. – Я с твоим отцом рядышком сражался до самой его гибели. Помню, перебьет снарялом кабель – капитан кричит, матерится. Колька, туда тебя и сюда, бегом на линию, связь нужна! А я что – простой красноармеец, сказано – сделано…

Привыкший к докладам и выступлениям перед публикой партийный босс говорил не останавливаясь. Воспоминания о фронтовых буднях изливались из него прямо-таки полноводным потоком. Попытки Клавдии вставить хотя бы одно слово напоминали наспех насыпанную плотину, которую мгновенно размывает бурлящая вода.

Наконец, она воспользовалась секундным перерывом, когда рассказчик пригубил пятую по счету чашку кофе.

– Скажи, Коля, ты помнишь в сорок третьем мессеры разгромили батальонную колонну?

– Конечно, помню. Тогда и погиб мой командир, твой муж. Страшный день. Сколько ребят полегло. А все почему – не продумали высшие командиры воздушного прикрытия… Вообще-то, судить сейчас легко, тем более, с позиций рядовых участников происшедшей трагедии.

– Кто мог выстрелить в капитана? Ведь расследование показало, что погиб он от очереди из нашего автомата.

Клавдия напряженно следила за лицом Яковлева. Как он отреагирует на подспудно пред"явленное обвинение – виновато отведет узкие глаза или недоверчиво поморщится? Ничего подобного – секретарь удивленно вздернул густые брови.

– Разве? Слышал, конечно, от солдат ничего не скроешь, но не поверил. На грубого комбата многие точили зубы, но чтобы убивать – не верю. Что-то смершевцы тогда перемудрили.

– Не перемудрили, – не отступала Клавдия. – Кто-то пустил очередь в Семена – это неоспоримо. Как думаешь, кто?

Яковлев поставил на блюдечко опорожненную чашку. Задумался.

Заботливая секретарша принесла полный и тарелку с печеньем. На цыпочках покинула кабинет.

– Тогда было не до разглядываний – спрятал голову за бугорок, зад, извини, – под кустик и дышал через раз. Смерть-то свистела, визжала над головой. Спрашиваешь, кто? Хрен его знает.

Он отодвинул чашку, грузно поднялся, походил по комнате. Видовы следили за ним, затаив дыхание.

– Вот что, Клава, перестань валять дурака. Думаешь, я застрелил комбата, да? Зря так думаешь. Прежде всего, у меня был не автомат – винтовка. Потом – какой смысл убивать командира, который мне ничего плохого не сделал. Понимаешь – ни-че-го! Впрочем, более подробно обсудим этот вопрос дома.

Рывком придвинул белый телефон, быстро набрал номер.

– Надя? Ко мне пожаловала фронтовая подруга. Накрой стол, приготовь хорошую закуску. Остальное – за мной.

Не дожидаясь согласия либо возражения, бросил трубку.

Еще раз встречаться с неприветливой особой не было ни малейшего желания.

– Прости, Коля, но мы с Карпом прямо сейчас уедем в Москву. Дела.

Яковлев хотел возразить, настоять на своем, но неожиданно ожил второй телефон – красного цвета. Не орал взбаламошно – таинственно мурлыкал. Яковлев извинительно пожал полными плечами, поспешно снял трубку.

– Слушаю… Да-да, непременно буду… В восемь вечера… Спасибо за приглашение, – осторожно положил трубку, извинительно развел руками.

– Видишь, Клавдия, какая жизнь у партийных работников? Начальство приказало быть на общезаводском торжественном собрании. Если хотите остаться в городе – устрою бесплатный номер в нашей гостинице…

– Спасибо. Но ты еще не ответил на еще один вопрос. Кого подозреваешь? Фоменко не захотел брать грех на душу, Яковлев выразился более интеллигентно.

– По-моему, комбата застрелил старшина Сидякин. Почему так думаю?

Во первых, старшине больше доводилось общаться с грубым капитаном, значит, зародилось чувство недоброжелательности. Второе – Сидякин лежал на поле почти рядом с Видовым. И, наконец, третее: его чаще других вызывали особисты…

– Еще раз спасибо. Будешь в Москве – заглядывай… Приветливаясекретарша проводила гостей до выхода из здания райкома. Яковлев, судя по его поведению, непричастен к убийству Видова. Значит, из перечисленных бывшим начштаба батальона людей остается одна фамилия. Прошка. Старый друг и… недруг. Резоные доводы бывшего телефониста усилили смутную интуицию, наполнили ее реальным содержимым…

Карп не забыл случайного знакомства с капитаном уголовного розыска. Через неделю после защиты диплома он набрал номер телефона уголовки. Конечно, значительно лучше позвонить капитану домой, но это смахивает на поиски покровительства. Поэтому он выбрал официальный путь.

– Вас слушают?

Если судить по голосу, девчонке никак не больше семнадцати лет.

Неужели в таком серьезном и опасном учреждении работают дети? Представил себе длиноногую девчонку с пистолетом в руке преследующую матерого бандюгу и невольно улыбнулся.

– Мне капитана Кашлова.

– Тимофей Иванович – у руководства. По какому вопросу он понадобился? Может быть, я смогу вам помочь?

– Не сможете, – с раздражением выпалил Карп. – Мне нужен капитан.

– Тогда что ему передать?

– Спасибо, я перезвоню.

Выждав два часа, Видов снова подсел к телефонному аппарату. На этот раз ему повезло.

– Кашлов, слушаю вас.

Заранее заготовленные солидные фразы рассыпались на подобии неумело построеннного сооружения из костяшек домино.

– Наверно, вы забыли меня, столько прошло времени…

– Почему забыл? Мне по профессии забывать ничего не положено. Драка в вагоне между подвыпившими парнями и молоденьким студентиком. Не ошибся?

– Нет, не ошиблись. Меня зовут Карп Семенович.

– Даже Семенович, – рассмеялся Кашлов. – Значит, диплом – позади, можно готовить вам рабочее место? Все, времени на пустую болтовню у меня нет, завтра ожидаю к десяти утра… Нет, в десять не получится – приходите к обеду. Пропуск закажу. До встречи.

Ровно в час дня Видов вошел в указанный ему подъезд. На оформление пропуска ушло не больше десяти минут. Поднялся по лестнице на второй этаж, медленно, читая таблички на дверях, пошел по длинному коридору.

Он ожидал увидеть серьезных, озабоченных сотрудников с наплечными кобурами, некоторые – с перевязанными головами, подвешенными к шее раненными руками. Ничего подобного! Обычные парни в костюмах, при галстуках, смеются, перебрасываются шуточками, на новичка не обращают внимания. Много голоногих девчонок, перебегающих из кабинета в кабинет с папками в руках.

Обычный контора!

Перед указанной ему дверью остановился, оглядев пустующий коридор, поправил дурацкий, повязанный матерью, галстук, расправил плечи, придал лицу «самостоятельное» выражение.

– Разрешите?

– Проходи, дорогой, присаживайся.

Кашлов обедал. Если бутылку кефира и две булочки можно назвать обедом. Кивком предложил гостю разделить с ним трапезу, Карп отричательно покачал головой. Капитан не обиделся, не стал настаивать, быстренько прикончил последнюю булку, вытер носовым платком рот и пересел к письменому столу.