Текст книги "«Великий Вавилон»"

Глава XIX
Августейшие особы в «Великом Вавилоне»

Королевские покои «Великого Вавилона» пользовались славой первых во всем гостиничном мире. Залы и салоны некоторых дворцов Германии и, в частности, дворца сумасшедшего Людовика Баварского, быть может, превосходят их своей пышной роскошью и ослепительным, сказочным блеском богатства, но нигде в мире, даже на Эйтс-авеню в Нью-Йорке, нельзя было найти ничего более совершенного, законченного, красивого и – что не менее важно – более комфортабельного. Королевская квартира состояла из шести комнат: прихожей, салона или комнаты для аудиенций, столовой, желтой гостиной (где августейшие особы принимали своих друзей), библиотеки и королевской спальни, с которой мы уже познакомились. Самым важным и в то же время поражающим воображение являлся, конечно, зал для аудиенций, имевший пятьдесят футов в длину и сорок в ширину, с великолепным видом на Темзу. Убранство этого зала было в немецком вкусе, так как из шести его царственных посетителей четверо оказывались тевтонской крови. Но главную его славу составлял французский потолок работы Фрагонара, целиком перевезенный из одного известного дворца на берегах Луары. Стены были покрыты дубовыми панелями с каррарским панно в восемь футов вышиной, точь-в-точь скопированными с редких моделей, находившихся на Континенте. Ковер представлял собой древний образец турецкого искусства и был приобретен Феликсом Вавилоном по случаю у одного разорившегося румынского принца. Серебряные канделябры, теперь снабженные электрическими лампочками, были вывезены с берегов Рейна.

Каждая вещь имела свое прошлое. Царское кресло – по этикету не полагалось называть его троном, хотя трону оно ничем не уступало – было отнято Наполеоном у одного австрийского города и куплено Феликсом Вавилоном на распродаже после смерти известного французского коллекционера. В каждом углу комнаты красовалось по фантастической гигантской величины вазе германского фаянса XVI века. Они были подарены Феликсу Вавилону Вильгельмом I Германским в память о его первом пребывании инкогнито в Лондоне в 1875 году, когда он приезжал по поводу беспорядков во Франции.

Только одна картина висела в приемной – это был портрет несчастного, но благородного Дон-Педро, императора бразильского. Подаренный Феликсу Вавилону самим императором, этот одинокий и величественный портрет как бы служил напоминанием королям и принцам о том, что империи падают и величие проходит. Один принц, занимавший апартаменты во время юбилея 1887 года – в то время под крышей Феликса Вавилона находились семь особ королевской крови, – прислал Феликсу краткое предложение убрать портрет. Феликс почтительно отклонил предложение, а принц выехал в другой отель, где у него было похищено драгоценностей на две тысячи фунтов.

Королевская приемная в «Великом Вавилоне» приобрела бы громкую славу одного из чудес Лондона, если бы была доступна для посетителей, но ее никогда не показывали, а если бы вы стали расспрашивать у гостиничной прислуги о собранных в ней чудесах, то услышали бы только какие-нибудь глупости, вроде того, что одна чистка турецкого ковра стоит 50 фунтов или что одна из ваз имеет трещину на пьедестале вследствие неосторожного с ней обращения во время шумной игры в жмурки четырех балканских принцесс, балканского короля и его адъютантов.

В конце июля, под вечер, в одной из оконных ниш этого великолепного помещения стоял принц Ариберт Познанский. На нем был общепринятый в Англии костюм – безукоризненный фрак с гарденией в петлице и с неизбежной складкой вдоль панталон. Казалось, принц был весел и поджидал кого-то, так как часто оборачивался и быстро через плечо поглядывал на дверь за королевским креслом. Наконец в дверях появился запыхавшийся сгорбленный старый человек с типичными немецкими манерами и положил какие-то бумаги на столик возле кресла.

– А, Ганс, дружище, – поприветствовал Ариберт вошедшего, подходя к нему, – мне надо поговорить с тобой. Каким тебе показалось состояние его королевского высочества?

Старичок поклонился по-военному.

– Не очень хорошим, ваше высочество, – ответил он. – Я служу его высочеству вашему племяннику со времени его совершеннолетия, служил раньше его царственному родителю, но я никогда не видел…

Он не договорил и с удрученным видом развел руками.

– Чего ты никогда не видел?

Ариберт ласково улыбнулся старичку. Сразу было видно, что эти два человека, столь различные по положению, были близки между собой.

– Знаете ли, принц, – снова заговорил старик, – что мы должны принять финансиста Симпсона Леви – кажется, так его зовут – в приемном зале? Без сомнения, осмелюсь заметить, для финансиста подошла бы и библиотека.

– Да, вероятно, ты прав, – согласился принц Ариберт, – но, похоже, у твоего господина есть на это свои, особые причины. Скажи-ка, – продолжал он, меняя тему разговора, – как случилось, что ты покинул принца, моего племянника, в Остенде и вернулся в Познань?

– По его приказанию, принц. – И старый Ганс, привыкший к прихотям королей и знавший половину секретов всех дворов Европы, кинул Ариберту многозначительный взгляд. – Он послал меня обратно с… с поручением, ваше высочество.

– И ты должен был вернуться к нему сюда?

– Именно так, ваше высочество. Я и вернулся сюда, хотя, сказать по правде, уже начинал бояться, что никогда больше не увижу своего господина.

– Принц был очень болен в Остенде, Ганс.

– Я так и думал, – мрачно ответил Ганс, медленно потирая руки. – И до сих пор еще не вполне оправился.

– Мы одно время совсем потеряли надежду на то, что он выживет, Ганс, но благодаря своему великолепному организму он благополучно перенес это испытание.

– Его нужно очень беречь, ваше высочество.

– Да, безусловно, – торжественно проговорил Ариберт. – Его жизнь очень дорога Познани.

В эту минуту Евгений, владетельный герцог Познанский, вошел в приемную залу. Он был бледен и вял, мундир, казалось, сильно стеснял его. Волосы его были слегка всклокочены, темные глаза смотрели с каким-то тревожным беспокойством – ему было, видимо, не по себе. Он походил на человека, за плечами которого стоит грозный призрак и который боится оглянуться. Но в то же время на нем, несомненно, лежала печать царского достоинства, и нельзя было не поразиться контрасту между больным Евгением в мизерной комнатке в Остенде и этим принцем Евгением в королевских покоях «Великого Вавилона», окруженного всей роскошью и помпой, какими только новейшая цивилизация может окружить людей с высоким рождением.

Весь остендский эпизод был пережит и предан забвению, будто этого никогда и не было. Он существовал еще, как затаенный позор, в сердцах людей, ставших его свидетелями. Принц Евгений выздоровел или по крайней мере выздоравливал и был перевезен в Лондон, где и продолжал по-прежнему прерванную нить своей придворной жизни. Дама в красной шляпе, неподкупная и дикая мисс Спенсер, бесчестный, но изысканный Жюль, темный, сырой погреб, жалкая, тесная спальня – все это отошло в прошлое. Благодаря принцу Ариберту и Раксолям Евгений благополучно выпутался из истории и был в состоянии снова вступить на свое общественное и официальное поприще. Император был уведомлен о его благополучном прибытии в Лондон, после неизбежной задержки в Остенде имя его вновь фигурировало в придворной хронике газет. Словом, все казалось в порядке. Только вот Жюль, Рокко и мисс Спенсер все еще разгуливали на свободе, тело Реджинальда Диммока покоилось в дворцовом мавзолее Познани, а принцу Евгению предстояло еще свидание с Симпсоном Леви.

Без сомнения, многие вещи угнетали принца Евгения. Он, по всей видимости, ушел в себя. Несмотря на необыкновенные перипетии, через которые он только что прошел, и события, настоятельно требовавшие разъяснений и искренних признаний между дядей и племянником, он мало говорил с принцем Арибертом. Всякий, даже прямой намек на остендские дни он с большей или меньшей ловкостью оставлял незамеченным, и принц Ариберт не был ближе к разрешению тайны заговора Жюля, чем в ту ночь, когда они с Раксолем посетили игорные залы Остенде. Евгений хорошо знал, что он был захвачен агентами дамы в красной шляпе, но, без сомнения, пристыженный тем, что он был проведен ею, он нисколько не торопился разъяснить дело.

– Ты хочешь принять Симпсона Леви в этой комнате, Евгений? – спросил Ариберт.

– Да, – последовал угрюмый ответ. – Почему же нет? Если у меня здесь и нет настоящей свиты, это еще не причина, чтобы не давать аудиенции, как принято… Ганс, можете идти!

Старый слуга быстро исчез.

– Ариберт, – продолжал владетельный герцог, когда они остались одни, – ты думаешь, что я сумасшедший?

Принц Ариберт невольно вздрогнул:

– Добрый мой Евгений, не говори глупостей!

– Я говорю, что ты считаешь меня сумасшедшим. Ты уверен, что этот приступ горячки оставил на мне вечный след. Может быть, я и действительно сумасшедший, как знать? Бог видит, что после всех пережитых мною ужасов нетрудно сойти с ума.

Ариберт не отвечал. В сущности, у него в голове не раз мелькала мысль, что ум Евгения еще не вполне вернулся к нормальной деятельности. Как бы то ни было, но эта речь племянника немедленно убедила его в полной здравости ума последнего. Он почувствовал, что если бы он только мог вернуть полное доверие племянника, то братское доверие, которое существовало между ними в дни их детских игр, – все могло бы быть хорошо. Но теперь, казалось, Евгений вовсе не был расположен одарять кого бы то ни было своим доверием. Молодой принц вернулся из царства теней, но некоторые из них последовали за ним, и он, по-видимому, был не в состоянии освободиться от этих мрачных спутников.

– А кстати, – сказал вдруг Евгений, – я ведь, наверно, должен наградить этих Раксолей. Я им в самом деле очень благодарен. Если я подарю девушке браслет, а отцу тысячу гиней, будет ли этого довольно?

– Дорогой мой Евгений! – в ужасе воскликнул Ариберт. – Тысячу гиней! Да знаешь ли ты, что этот Теодор Раксоль мог бы купить всю Познань, не сделавшись нищим?! Тысячу гиней! Ты бы с таким же успехом мог бы предложить ему шесть пенсов.

– В таком случае что же я могу им предложить?

– Ничего, кроме благодарности. Все прочее равнялось бы оскорблению. Ведь это не обыкновенные содержатели гостиницы!

– Значит, я не могу подарить девушке браслет? – Принц Евгений язвительно засмеялся.

Ариберт пристально взглянул на него:

– Нет!

– Почему ты поцеловал ее тогда ночью? – невзначай спросил принц Евгений.

– Кого поцеловал? – проговорил Ариберт, краснея и сердясь, несмотря на все усилия сохранить хладнокровие.

– Мисс Раксоль.

– Когда это?

– Тогда, ночью, в Остенде, когда я был болен. Вы думали, что я в бреду. Может быть, это и было так. Но все-таки я помню это необыкновенно ясно. Я помню, что приподнял голову на миг и в это самое мгновение ты целовал ее. О, дядя Ариберт!..

– Послушай, Евгений, бога ради. Я люблю Неллу Раксоль и женюсь на ней.

– Ты?! – Последовала длинная пауза, затем Евгений засмеялся. – Ах, – сказал он, – сначала все так говорят. Я и сам так же говорил, дорогой дядюшка. Это звучит очень красиво, но ровно ничего не значит.

– В данном случае это очень много значит, Евгений, – спокойно проговорил Ариберт.

Решимость, звучавшая в голосе дяди, заставила Евгения отнестись к делу несколько серьезнее.

– Ты не можешь на ней жениться, – сказал он. – Император не допустит морганатического брака.

– Император тут ни при чем. Я отрекусь от своих прав и сделаюсь простым гражданином.

– Начнем с того, что у тебя не будет ровно никаких средств…

– Но у моей жены они будут. Зная о жертве, которую я принесу, чтобы иметь возможность на ней жениться, она без колебаний отдаст свое состояние в мои руки для нашего обоюдного пользования, – жестко сказал Ариберт.

– Ты, безусловно, будешь очень богат, – пробормотал Евгений, и мысли его устремились к прославленному богатству Теодора Раксоля. – Но подумал ли ты о том, – спросил он, и глаза его снова засветились безумным блеском, – подумал ли ты о том, что я не женат и могу умереть в любой момент и тогда трон перейдет к тебе, к тебе, Ариберт?

– Трон никогда не перейдет ко мне, Евгений, – мягко сказал Ариберт, – потому что ты будешь жить. Ты совершенно выздоровел, и тебе больше нечего бояться.

– Я боюсь следующих семи дней, – проговорил Евгений.

– Следующих семи дней? Но почему?

– Не знаю, но я боюсь их. Если я их переживу…

– Мистер Симпсон Леви, ваше высочество, – громко возвестил Ганс.

Глава XX
Мистер Симпсон Леви желает принцу Евгению доброго утра

Принц Евгений вздрогнул.

– Я приму его, – сказал он и жестом дал понять Гансу, что мистер Симпсон Леви может войти.

– Подожди минуту, прошу тебя, – остановил его Ариберт, ласково положив руку на плечо племянника и устремив на старого Ганса взгляд, который мгновенно выпроводил прекрасно вышколенного слугу за дверь.

– Что это значит? – сердито спросил принц Евгений. – К чему эта внезапная серьезность? Не забывай, что я условился с мистером Леви и не должен заставлять его ждать. Ведь кто-то сказал, что аккуратность – вежливость королей.

– Евгений, – начал Ариберт, – я бы хотел, чтобы ты был настолько же серьезен, как и я. Разве мы не можем доверять друг другу? Я хочу тебе помочь, я уже помог тебе. Ты – мой коронованный повелитель, но, с другой стороны, я имею честь быть одних лет с тобой, я был товарищем твоего детства. Доверься мне. Я думал, что с давних лет пользовался твоим доверием, но позже узнал, что ты имел от меня тайны даже тогда. А теперь, со времени твоей болезни, ты стал еще более скрытным.

– К чему ты клонишь, Ариберт? – проговорил Евгений скорее враждебным, чем дружелюбным тоном. – Что ты хочешь сказать?

– Прежде всего то, что ты потерпишь неудачу с почтенным мистером Симпсоном Леви.

– Неужели? – проронил Евгений. – Откуда ты знаешь, какие у меня с ним дела?

– Довольно будет сказать, что я знаю это, и все. Ты никогда не получишь от него миллиона фунтов.

У принца Евгения перехватило дух, но он подавил волнение.

– Кто это сказал? О каком миллионе идет речь? – Глаза его беспокойно забегали по комнате. – Ах, понимаю! – Он притворно засмеялся. – Это я наболтал в бреду. Ты не должен принимать это всерьез, Ариберт. Когда человек в горячке, то у него появляются дикие и химеричные мысли.

– Ты ничего не говорил в бреду, – возразил Ариберт. – По крайней мере ничего не говорил о себе. Я узнал об этом предполагавшемся займе раньше, чем увидел тебя в Остенде.

– Кто же сказал тебе? – спросил Евгений гневно.

– Значит, ты сознаешься, что пытаешься устроить заем?

– Вовсе не сознаюсь. Кто сказал тебе?

– Теодор Раксоль, миллионер. Эти богачи не имеют тайн друг от друга, они образуют кружок более тесный, чем какое бы то ни было наше общество, Евгений, и гораздо более сильный. Они разговаривают и между словами правят миром. Эти миллионеры и есть настоящие монархи.

– Будь они прокляты! – вырвалось у Евгения.

– Да, может быть. Но вернемся к твоему делу. Представь себе мой стыд, мое отвращение, когда я увидел, что этот Раксоль мог сказать мне о твоих делах больше, чем мне самому было известно. К счастью, он порядочный человек и на него можно положиться, иначе я сделал бы что-нибудь отчаянное, когда убедился, что ему известна твоя частная история. Евгений, позволь мне коснуться этого пункта: зачем тебе нужен миллион? Неужели действительно правда, что ты так запутался в долгах? Не думай, что я пользуюсь случаем сделать тебе выговор, я только спрашиваю.

– А что, если у меня действительно миллион долга? – сказал принц Евгений с напускной храбростью.

– Ничего, дорогой мой, ничего. Только это довольно большая сумма, чтобы промотать ее за десять лет, не правда ли? Как тебе это удалось?

– Не спрашивай меня, Ариберт. Я был безумцем. Но клянусь тебе, что женщина, которую ты называешь дамой в красной шляпе, была последним из моих безумств. Я собираюсь вступить в брак и стать благоразумным принцем.

– Значит, помолвка с принцессой Анной – уже свершившийся факт?

– В сущности, да. Как только я условлюсь с Леви, все будет хорошо. Ариберт, я бы не согласился променять Анну даже на императорский трон. Она чистая, хорошая девушка, и я люблю ее так, как только человек может любить ангела.

– И все-таки ты хочешь обмануть ее относительно твоих долгов, Евгений?

– Не ее, но ее упрямых родителей и, быть может, императора. До них дошли слухи, и я должен прекратить всякие разговоры, представив им расписку в уплате долгов.

– Я рад, что ты был откровенен со мной, Евгений, – произнес принц Ариберт, – но я скажу тебе прямо: ты никогда не женишься на принцессе Анне.

– Почему? – Тон Евгения снова стал надменным.

– Потому, что ее родители этого не допустят. Потому, что ты не будешь иметь возможности представить им расписку в уплате долгов. Потому, что этот Симпсон Леви никогда не одолжит тебе миллион.

– Объяснись, пожалуйста!

– Это я и намереваюсь сделать. Тебя заманили – это гадкое слово, но я вынужден употребить его, – тебя заманили в Остенде.

– Правда.

– Ты знаешь почему?

– Полагаю потому, что эта подлая старая женщина в красной шляпе и ее сообщники хотели выманить у меня денег. К счастью, благодаря тебе им это не удалось.

– Вовсе нет, им совсем не нужны были твои деньги. Они хорошо знали, что у тебя их нет. Им известно, что ты беспечный школьник среди европейских принцев, без всякого сознания какой-либо ответственности или чувства долга перед своей страной. Сказать тебе, зачем они тебя заманили?

– Раз уж ты принялся отчитывать меня, дорогой дядюшка…

– Они заманили тебя для того, чтобы не пускать тебя в Англию еще несколько дней, просто чтобы вынудить тебя нарушить твое условие с Симпсоном Леви. И, мне кажется, они преуспели в этом. Допустим, что ты не получишь денег от Леви, – найдется ли в Европе другой капиталист, который одолжил бы их тебе при тех фантастических гарантиях, которые ты можешь предложить?

– Возможно, что и нет, – спокойно проговорил Евгений. – Но, видишь ли, я получу деньги от Симпсона Леви. Он обещал это, а я из некоторых источников знаю, что он умеет держать слово. Он сказал, что деньги, имеющие известное назначение, будут свободны до…

– До?

– До конца июня.

– А теперь уже конец июля.

– Ну, что значит какой-нибудь месяц? Он будет рад одолжить деньги и получить прекрасные проценты. И с чего ты вбил себе в голову предположение о каком-то заговоре против меня? Это же просто смешно! Заговор против меня!? Для чего?

– А ты не подумал о Боснии? – холодно спросил Ариберт.

– При чем тут Босния?

– Мне незачем говорить тебе, что король Боснии имеет естественные обязательства по отношению к Австрии, которая предоставила ему корону. Австрия страстно желает, чтобы он сделал выгодную партию.

– Ну и пусть делает.

– Он и собирается. Он собирается жениться на принцессе Анне, – заявил Альберт.

– Пока я жив, ему это вряд ли удастся. Он делал предложение в прошлом году, но был отвергнут.

– Да, но он повторит свое предложение и на сей раз не будет отвергнут, Евгений! Да неужели ты не видишь, что этот заговор против тебя устроен кем-то, кто отлично осведомлен обо всех твоих делах и кто желает во что бы то ни стало помешать твоему браку с принцессой Анной? Только один человек в Европе может иметь мотивы желать вашего разрыва, и это человек, который сам хочет жениться на ней.

Евгений побледнел.

– Значит, Ариберт, ты пытаешься дать мне понять, что мой арест в Остенде был устроен какими-нибудь агентами короля Боснийского?

– Именно так.

– С целью прервать мои переговоры с Симпсоном Леви и положить таким образом конец самой возможности моего брака с Анной?

Ариберт утвердительно кивнул.

– Ты мне хороший друг, Ариберт, ты желаешь мне добра, но ты заблуждаешься.

– А про Реджинальда Диммока ты забыл?

– Я помню: ты говорил, что он умер.

– Я не говорил ничего подобного. Я говорил, что его убили, и это также было частью заговора.

– Я совсем не верю в то, что он был убит, – сказал Евгений. – Что же касается Симпсона Леви, то я готов поспорить с тобой на тысячу марок, что мы с ним придем сегодня к соглашению и что этот миллион будет в моих руках прежде, чем я покину Лондон.

Ариберт покачал головой:

– Ты что-то уж очень уверен в мистере Леви. Разве у тебя были с ним дела и раньше?

– Да, то есть… – Евгений с секунду колебался. – Да, кое-какие. Разве найдется человек в моем положении, который в то или иное время не прибегал бы к помощи таких, как Симпсон Леви?

– Я никогда не прибегал к ней, – заметил Ариберт.

– Ты! Да ведь ты просто какое-то ископаемое! – Евгений позвонил в серебряный колокольчик. – Ганс! Я приму мистера Симпсона Леви.

Ариберт скромно удалился, а принц Евгений опустился в бархатное кресло и принялся просматривать бумаги, положенные ранее на стол старым Гансом.

– Доброго утра, ваше королевское высочество, – входя и кланяясь, проговорил Симпсон Леви. – Надеюсь, что ваше королевское высочество в добром здравии?

– Благодарю, так себе, – ответил принц.

Несмотря на то что Симпсону Леви приходилось вести дела с представителями королевской крови чаще, чем какому-либо другому простому смертному во всей Европе, он никак не мог приучиться чувствовать себя свободно в первые минуты свидания со своими высокими клиентами. Потом он овладевал собой, но вначале неизбежно смущался, багровел и его бросало в жар.

– Мы немедленно приступим к делу, – сказал принц Евгений. – Садитесь, мистер Леви.

– Покорнейше благодарю, ваше королевское высочество.

– Итак, речь идет о займе, который мы уже почти устроили, – кажется, о займе в миллион фунтов? – небрежно проронил принц.

– Да, миллион, – подтвердил Леви, играя своей поразительно толстой цепочкой от часов.

– Теперь все в порядке. Вот тут бумаги, и мне бы хотелось покончить с этим делом сейчас же.

– Точно так, ваше высочество, но…

– Но что? Несколько месяцев тому назад вы выражали полнейшее удовлетворение относительно обеспечения, хотя я готов признать, что это обеспечение довольно-таки необычного свойства. Вы также соглашались на размер процентов. Ведь не каждому, мистер Леви, удастся ссудить миллион за пять с половиной процентов, по истечении десяти лет вся сумма будет выплачена полностью. Кажется… гм… кажется, я говорил вам, что состояние принцессы Анны, которая выражает согласие принять мою руку, со временем достигнет пятидесяти миллионов марок, что равняется двум миллионам фунтов на ваши английские деньги. – Принц Евгений остановился: он не привык пускаться в откровенности с финансистами, но чувствовал, что теперь обстоятельства требовали этого.

– Изволите ли видеть, ваше королевское высочество, – начал Симпсон Леви, – дело вот в чем: я говорил, что могу продержать свободной эту сумму денег до конца июня, а вы должны были назначить мне свидание здесь до истечения этого срока. Не имея известий от вашего высочества и не зная местопребывания вашего высочества, я решил, что вы заключили какую-нибудь другую сделку – бумаги ведь сильно понизились за последние месяцы.

– Я, к несчастью, был задержан в Остенде, – сказал принц Евгений, напуская на себя как можно больше высокомерия, – важными делами. Других сделок я не заключал, и миллион мне нужен по-прежнему. Если вы будете так добры и уплатите его моему лондонскому банкиру…

– Мне очень жаль, – проговорил мистер Симпсон Леви твердым, безукоризненно вежливым тоном, удивившим даже его самого, – но мой синдикат отдал уже эти деньги в другие руки, в южную Америку. Я могу конфиденциально сказать вашему высочеству, что мы одолжили их чилийскому правительству…

– К черту чилийское правительство, мистер Леви! – воскликнул принц, побледнев. – Я должен иметь этот миллион, таково было условие.

– Допускаю, что таково было условие, – возразил Симпсон Леви, – но ваше высочество сами нарушили это условие…

Наступило продолжительное молчание.

– Что же вы хотите сказать, – снова начал принц с напускным спокойствием, – что вы не можете одолжить мне этот миллион?

– Я мог бы предоставить его вашему высочеству года через два.

У принца вырвался нетерпеливый жест.

– Мистер Леви, если вы завтра же не передадите деньги мне в руки, вы погубите одну из старейших царствующих династий и невольно измените карту Европы. Вы не держите слова, а я рассчитывал на вас.

– Извините меня, ваше высочество, – проговорил коренастый Леви, вставая с обиженным видом. – Это не я не держу слова. Я прошу позволения повторить, что деньги находятся уже не в моем распоряжении, засим желаю вашему высочеству доброго утра! – И мистер Симпсон Леви покинул приемную принца с неловким, обиженным поклоном.

Это была очень характерная для конца XIX века сцена: сытый, вульгарный, толстый человечек, родившийся на полуразвалившейся вилле в Брикстоне и находивший высшее наслаждение в воскресной прогулке по реке на дорогом электрическом катере, здесь, в отеле американского миллионера, не уступал и даже совершенно разбивал одного из представителей расы людей, веками двигавших европейскую историю и в своих родовых замках и поныне окруженных всеми внешними проявлениями помпы и могущества.

– Ариберт, – сказал немного позже принц Евгений, – ты был прав. Все кончено. Мне остается одно…

– Ты ведь не думаешь… – Ариберт оборвал племянника, пораженный.

– Да, я думаю, – быстрым шепотом проговорил Евгений. – Я устрою так, что это будет похоже на случайность.