Текст книги "«Великий Вавилон»"

Глава XXIX
Теодор Раксоль призван на выручку

Спустившись по лестнице на нижний этаж гостиницы – лифты еще не начали работать, – Нелла ввела отца в свою комнату и заперла дверь.

– Что все это значит? – спросил он, заинтригованный и даже испуганный чрезвычайной серьезностью ее лица.

– Папочка, – начала Нелла, – ведь ты очень богат, не правда ли? Очень-очень?

Она улыбнулась робкой, заискивающей улыбкой. Ему казалось, что он никогда еще не видел ее такой. Он хотел было отделаться шуткой, но удержался.

– Да, – сказал он. – И ты должна это знать.

– Как скоро ты смог бы раздобыть миллион фунтов?

– Что? Миллион фунтов?! – вскрикнул он; даже он был изумлен ее спокойным отношением к такой громадной сумме. – Бога ради, к чему ты клонишь?

– Миллион фунтов, иначе говоря, пять миллионов долларов. За какое время ты смог бы их достать?

– Гм… Ну, приблизительно за месяц, если хорошенько постараться. Полагаю, что в течение месяца я мог бы облегчить Уолл-стрит и другие тому подобные местечки на эту сумму, не нанося им слишком чувствительного ущерба. Но это потребует большой осторожности.

– Ужасно! – воскликнула Нелла. – Можешь ли ты это сделать раньше, если в самом деле захочешь?

– Если я действительно захочу, то смогу устроить это, пожалуй, через неделю, но это произведет большой переполох, и я порядочно потеряю при таком обороте дел.

– Разве ты не мог бы сегодня же отправиться в Сити и собрать этот миллион во что бы то ни стало? Ведь речь идет о жизни и смерти!

Раксоль колебался:

– Послушай-ка, Нелла, что ты такое затеяла?

– Пожалуйста, ответь на мой вопрос, папочка, и постарайся не думать, что я окончательно помешалась.

– Да, наверно, у меня получится собрать миллион сегодня, даже и в Лондоне. Но это мне дорого обойдется, пожалуй, тысяч в пятьдесят фунтов, и притом, черт возьми, еще и крах на бирже в Нью-Йорке – нечто вроде универсального погрома по моей милости.

– Зачем же Нью-Йорку что-либо знать об этом?

– Зачем Нью-Йорку знать об этом? – повторил он. – Дитя мое, если кто-нибудь занимает миллион соверенов, об этом становится известно целому свету. Уж не думаешь ли ты, что я могу втихомолку пойти к директору английского банка и сказать: «Послушайте, одолжите Теодору Раксолю миллион на несколько недель», и он даст мне свое согласие и чек для получения денег на бирже?

– Но ты же можешь достать этот миллион? – снова спросила Нелла.

– Если в Лондоне вообще найдется миллион, я думаю, что мог бы получить его, – ответил он.

– Ну, папочка, – и она обвила его шею руками, – так, пожалуйста, пойди и устрой это. Понимаешь, это для меня. Я у тебя никогда еще не просила чего-нибудь действительно серьезного, а теперь прошу. Мне это необходимо!

Раксоль посмотрел на дочь с удивлением.

– Я присуждаю тебе приз, – проговорил он наконец. – Ты заслуживаешь его за твое колоссальное и безграничное хладнокровие. Ну, а теперь, надеюсь, ты откроешь мне сокровенный смысл всей этой ерунды?

– Мне нужны деньги для принца Евгения, – начала Нелла колеблющимся, прерывающимся голосом. – Он погибнет, если не достанет миллиона для уплаты своих долгов. Он страстно любит принцессу, но из-за этих долгов не может на ней жениться – ее родители не согласятся на это… Он должен был получить деньги у Симпсона Леви, но прибыл сюда слишком поздно – из-за Жюля.

– Я все это знаю, и даже лучше тебя. Но я не понимаю, при чем тут ты или я.

– Дело в том, папочка, что он совершил попытку самоубийства… он настолько расстроен. Да-да, самую серьезную попытку: вчера вечером он принял опиум, и, хоть яд сразу и не убил его, он пережил первое потрясение, но он очень слаб и говорит, что умрет. И я правда думаю, что он умрет… Ну так вот, папочка, если бы ты одолжил ему этот миллион, то мог бы спасти ему жизнь.

Сообщенные Неллой новости были большим и неприятным сюрпризом для Раксоля, но он хорошо скрыл произведенное ими впечатление.

– У меня нет ни малейшего желания спасать ему жизнь, Нелла. Я не слишком-то уважаю твоего принца Евгения. Я сделал для него все что мог, но только потому, что игра эта была для меня увлекательна и что мне вообще противны всякие заговоры и таинственные убийства. Если же он сам хочет покончить с собой, то это уже другое дело. Все, что я могу сказать, это пускай себе! Кто виноват в том, что у него столько долгов? Он должен винить только себя и свои дурные привычки. Думаю, что в случае его смерти трон Познани перейдет к принцу Ариберту, что будет прекрасно! Ариберт стоит двадцати своих племянников.

– Это совершенно верно, папочка, – с жаром подхватила Нелла, воспользовавшись благоприятным случаем. – Я и хочу, чтобы ты спас принца Евгения, именно из-за Ариберта… Принц Ариберт не хочет занимать трон… он предпочитает никогда не владеть им…

– Предпочитает не владеть им? Не говори глупостей! Если Ариберт пожелает быть вполне искренним, то сознается, что счастлив возможности получить трон: это у него, так сказать, в крови.

– Ты ошибаешься, папа. А причина такова, что, если принц Ариберт займет трон, он принужден будет жениться на принцессе.

– Ну и что же? Принцам и подобает жениться на принцессах!

– Но он этого не хочет! Он хочет отречься от своих прав и стать просто гражданином. Он хочет жениться на девушке, которая никогда не была принцессой…

– Что же, она богата?

– Ее отец богат, – пролепетала Нелла. – О, папочка, неужели ты не догадываешься? Он… он любит меня.

Девушка склонила голову на плечо Раксоля и заплакала. Миллионер только присвистнул.

– Нелла, – сказал он наконец, – ну а ты? Ты любишь его?

– Папочка, ты ужасно бестолков! – заявила она. – Неужели ты думаешь, что я стала бы так терзаться, если бы не любила его?

Она улыбнулась сквозь слезы. По тону отца она поняла, что победа за ней.

– Это в высшей степени оригинальная затея, – заметил Теодор. – Но, конечно, если ты думаешь, что это принесет какую-нибудь пользу, то ступай, скажи своему принцу Евгению, что этот миллион можно раздобыть, раз уж он так ему необходим. Должно быть, у него найдется приличное обеспечение, иначе Симпсон Леви не пошел бы на это дело.

– Благодарю тебя, папочка! Не ходи со мной… я лучше сама скажу…

Она поцеловала отца и быстро исчезла. Раксоль, обладавший столь необходимым для миллионеров талантом – сразу думать о нескольких делах, важных и неважных, вышел распорядиться насчет завтрака и вознаграждения своего вчерашнего помощника, Джорджа Хэйзела. Затем он послал Феликсу Вавилону приглашение позавтракать вместе. Рассказав Вавилону историю пленения Жюля и обсудив различные вопросы, касавшиеся дел гостиницы и особенно наблюдения за винными погребами, Раксоль надел шляпу, вышел на Стрэнд, позвал кеб и направился в Сити. Род и очередность операций, которые он там предпринял, были слишком сложны, чтобы распространяться о них здесь.

Когда Нелла вернулась в королевскую спальню, оба доктора находились при больном. При появлении девушки они отошли к окну и начали спокойно разговаривать друг с другом.

– Интересный случай! – сказала знаменитость из Манчестер-сквер.

– Да. Конечно, как вы говорите, он неврастеник, в этом-то все и дело. Тут идет борьба между крепким, живучим организмом и отсутствием воли к жизни, и результаты будут чрезвычайно интересны. Как вы думаете, сэр Чарльз, есть какая-нибудь надежда?

– Если бы я видел его, когда сознание к нему вернулось, я бы скорее сказал, что надежда есть. Откровенно говоря, уходя ночью или, вернее, утром, я не ожидал уже увидеть принца в живых – в сознании и способным говорить. Казалось бы, он сравнительно легко должен теперь перенести потрясение нервной системы. Но я не думаю, что он переживет его, главное, не думаю, чтобы он хотел пережить. Кроме того, мне кажется, что он еще одержим манией самоубийства. Если бы у него была под рукой бритва, то он бы перерезал себе горло. Вы должны поддерживать его силы, если нужно, делать вспрыскивания. Я зайду после полудня, а теперь меня ждут во дворце. – И, сказав несколько вежливых, ободряющих слов принцу Ариберту, знаменитый врач вышел с низким поклоном.

Принц Ариберт отозвал другого доктора в сторону:

– Доктор, забудьте все, кроме того, что оба мы – живые люди, и скажите мне правду. Можете ли вы спасти его высочество? Прошу у вас только правды.

– Правду сказать невозможно, – ответил доктор, – будущее не в наших руках, принц.

– Но вы не теряете надежды?

Доктор взглянул на принца Ариберта:

– Я никогда не надеюсь, раз пациент меня не поддерживает.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что его высочество не имеет желания жить. Вы сами должны были это заметить.

– Да, это слишком очевидно.

– И вам известна причина?..

Ариберт утвердительно кивнул.

– Нельзя ли устранить ее?

– Нет, – сказал Ариберт.

В это время кто-то тронул его за рукав. То была Нелла: знаками она позвала его в переднюю.

– Если хотите, – сказала она, когда они вышли, – принц Евгений может быть спасен. Я все устроила.

– Вы все устроили? – Он глядел на нее почти со страхом.

– Идите скажите ему, что этот миллион фунтов, который так необходим для его счастья, скоро будет в его руках. Скажите, что он получит его сегодня же, если это доставит ему удовлетворение.

– Но что вы хотите этим сказать, Нелла?

– Только то, что говорю, Ариберт. – Она взяла его за руки. – Если миллион фунтов может спасти жизнь принца Евгения, то он будет в его распоряжении.

– Но как вы устроили это? Каким чудом?

– Отец, – мягко ответила она, – сделает для меня все, что я попрошу. Не будем терять времени. Идите скажите Евгению, что все устроено, все будет хорошо. Идите!

– Но мы не можем принять этой… этой громадной, невероятной услуги. Это невозможно.

– Ариберт, – сказала она, – вспомните, что вы не на придворной аудиенции в Познани. Вы в Англии и говорите с американкой, у которой всегда был свой особенный образ действий.

Принц вернулся в спальню. Доктор у стола писал рецепт лекарства. С сильно бьющимся сердцем Ариберт подошел к кровати. Евгений приветствовал его слабой, усталой улыбкой.

– Евгений, – прошептал Ариберт – слушай меня внимательно, у меня есть новость. С помощью друзей я устроил для тебя заем. Все уже улажено, и ты можешь рассчитывать на миллион фунтов. Но ты должен обещать мне стать более благоразумным, слышишь меня?

Евгений почти сел в кровати.

– Скажи мне, неужели я не брежу? – воскликнул он.

– Конечно, нет. Но ты не должен сидеть, ты должен быть осторожен.

– Кто одолжит деньги? – спросил Евгений слабым, но счастливым голосом.

– Не все ли равно? Ты узнаешь после. Постарайся же теперь поправиться!

В лице больного произошла разительная перемена. Мысли его приняли совершенно другое направление. Доктор был удивлен, услышав, что пациент просит есть.

Ариберт сидел подавленный волнующими мыслями. До сих пор он никогда не знал истинной цены денег, чудесного могущества богатства, которое философы презирают, но за которое люди часто готовы продать душу. Сердце Ариберта было преисполнено восторга перед этой удивительной Неллой, которая силой своего характера вырывала двух людей из глубочайшей бездны отчаяния и возносила их на блаженные высоты надежды и счастья.

«Что за раса эти англосаксы!» – так заключил он свои размышления.

К полудню Евгению стало заметно лучше. Доктора в третий раз выразили недоумение перед оборотом болезни и заявили, что всякая опасность миновала. По-видимому, тон этого заявления должен был внушить Ариберту, что счастливым исходом болезнь всецело обязана несравненному искусству светил науки. Впрочем, может быть, Ариберт и ошибался. Во всяком случае он пребывал в таком настроении, что готов был все забыть и простить.

– Нелла, – сказал он немного позже, когда они снова остались одни в передней, – как мне благодарить вас? Как благодарить вашего отца?

– Вам лучше его вовсе не благодарить. Папочка сделает вид, что это чисто деловая сделка, да ведь в действительности так оно и есть. Ну, а что до меня, то вы можете… вы можете…

– Что?

– Поцеловать меня, – сказала она. – Так! Верите ли вы теперь, что вы мой официальный жених, мой принц?

– О, Нелла! – воскликнул он, снова обнимая ее. – Будьте моей! Это все, чего я могу желать.

– Ну, положим, вам, вероятно, потребуется еще согласие папочки.

– Разве он будет против? Это невозможно, Нелла, он не откажет вам.

– Лучше спросите его самого, – ласково посоветовала она.

Минуту спустя Теодор Раксоль вошел в комнату.

– Ну что? Все благополучно? – осведомился он, указывая на спальню.

– Великолепно! – разом ответили влюбленные, и оба покраснели.

– А! Если это так и если вы можете подарить мне минутку, я кое-что покажу вам, принц, – сказал Раксоль.

Глава XXX
Заключение

– Мне надо многое вам поведать, принц, – заявил Раксоль, лишь только они вышли из комнаты, – а также, как я уже заметил, показать кое-что. Не пройти ли нам в мою комнату?

– С удовольствием, – согласился Ариберт.

– Я искренно рад выздоровлению принца Евгения, – начал Раксоль, побуждаемый соображениями вежливости.

– Ах, по поводу этого… – перебил его Ариберт.

– Лучше поговорим об этом позже, принц.

Они вошли в комнату владельца.

– Я должен рассказать вам обо всех эпизодах прошлой ночи, – приступил Раксоль к своему повествованию, – о том, как я взял в плен Жюля и как расследовал его дело сегодня утром. – И он вдался в подробный отчет всего дела, не пропуская ни малейших подробностей. – Видите, – заключил он, – наши подозрения относительно Боснии были весьма обоснованны. Но что касается самой Боснии, то чем дольше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что ее преступных политиков никак нельзя привлечь к ответственности.

– А что вы намерены делать с Жюлем?

– Пойдемте со мной, – сказал Раксоль и повел Ариберта в другую комнату.

Там стояла покрытая простыней кушетка. Раксоль сдернул простыню – он имел слабость к театральным эффектам. Под ней оказался труп человека. Это был Жюль, мертвый, но без малейших следов ран или царапин.

– Я уже послал за полицией, но не за полицейским, а за чиновником из Скотленд-Ярда, – сказал Раксоль.

– Как же это случилось? – учтиво и несколько испуганно спросил Ариберт. – Из ваших слов я понял, что он был заперт целым и невредимым в бывшей своей комнате.

– Да, все так и было. После полудня я отправился к нему наверх с целью отнести ему еды. Рассыльный все еще караулил у дверей. Он не слышал ни малейшего шума и вообще ничего, привлекшего внимание. Однако когда я вошел в комнату, то уже не нашел в ней Жюля. Ему каким-то образом удалось развязать на себе веревки, а потом оторвать дверцу от платяного шкафа. Он придвинул кровать к окошку, а дверцу высунул на три четверти из окна, укрепив другой конец ее под железной перекладиной у изголовья кровати. При помощи такой импровизированной платформы ему удалось вылезти в окно. Стоя на ней, он, вероятно, руками мог достать до карниза под крышей отеля, а поднявшись на своих мускулистых руках, очутился и на самой крыше. Очевидно, он имел намерение перебраться по ней на другую сторону, выходящую на улицу: с того края крыши спускается в маленький низкий дворик у винных погребов пожарная лестница. Жюль уже думал, что его побег удался. Но, к несчастью для него, оказалось, что одна ступенька железной лестницы была дурно выкрашена и проржавела. Она подалась под тяжестью, и Жюль, не ожидавший ничего подобного, свалился на землю. Тут и пришел конец всей его изобретательности и ухищрениям.

Закончив рассказ, Раксоль снова накрыл труп простыней, и в его жесте промелькнул оттенок почтения.

После того как смерть пресекла темную и бурную карьеру Тома Джексона, считавшегося когда-то гордостью «Великого Вавилона», кончились и все треволнения наших героев. О белокурой мисс Спенсер, преданной рабе и помощнице блестящего негодяя, не было больше ни слуху ни духу. Возможно, она до сих пор проживает еще в качестве таинственной незнакомки в каком-нибудь недорогом заграничном пансионе. Что же касается Рокко, то о нем, конечно, были вести. Несколько лет спустя после описанных здесь событий Феликс Вавилон узнал, что Рокко, благополучно достигший Буэнос-Айреса, кулинарными талантами способствовал процветанию одного великолепного отеля. Вавилон сообщил об этом Теодору Раксолю, который при желании мог бы возбудить судебное дело против своего бывшего шеф-повара. Но так как все, по-видимому, говорило в пользу того, что Рокко честно исполнял теперь свое призвание, то Раксоль решил оставить его в покое.

Единственное затруднение, постигшее Раксоля после смерти Жюля, – затруднение, которое он, впрочем, предвидел заранее, – заключалось в улаживании дела с полицией. Полиция требовала подробного отчета: она желала знать, какое отношение Раксоль имел к случаю с Диммоком и что произошло в период времени между его визитом в Остенде и выдачей властям тела Жюля. Миллионер же, само собой разумеется, отнюдь не был склонен это рассказывать – вне всякого сомнения, он нарушил законы как Англии, так, вероятно, и Бельгии, и в глазах блюстителей правосудия его прекрасные нравственные побуждения не могли служить ему извинением.

Следствие по делу Жюля наделало порядочно шума и спровоцировало тысячу рассказов и комментариев. Однако в конце концов удалось прийти к компромиссу. Первой заботой Раксоля было умиротворить инспектора полиции, за которым миллионер так вежливо отказался последовать, когда тот «напал на след», кстати сказать, оказавшийся ложным. Остальное было лишь делом такта и терпения. К успокоению властей, ему удалось доказать, что он действовал хотя и довольно решительно, но при этом вполне честно и что по существу правосудие уже свершилось. Он также тонко намекнул, что не советовал бы им слишком придираться. Наконец ему посчастливилось добиться влиятельного заступничества посланника Соединенных Штатов, и дело было закрыто.

Однажды, спустя две недели после выздоровления владетельного герцога Познанского, Ариберт, все еще гостивший в «Великом Вавилоне», выразил желание переговорить с миллионером. Принц Евгений в сопровождении Ганса и нескольких вызванных им придворных сановников с чрезвычайной пышностью покинул Лондон, увозя с собой спасительный миллион, окончательно устроивший его помолвку. Получая этот миллион, Евгений представил достаточные гарантии и условился об уплате долга по истечении пятнадцати лет.

– Вы желали поговорить со мной, принц? – спросил Раксоль, когда они уселись в комнате владельца.

– Я хочу сообщить вам, что имею намерение отречься от всех моих прав и титула наследного герцога Познанского и продолжить дальнейшее существование под именем графа Гартца – я имею право на это имя по матери. Мне нужно сказать вам также, что я имею годовой доход в десять тысяч фунтов, замок и городской дом в Познани. Все это я говорю вам потому, что прошу у вас руки вашей дочери. Я люблю ее и имею смелость думать, что она отвечает на мое чувство, – я уже просил ее быть моей женой и получил согласие. Мы ждем вашего одобрения.

– Вы оказываете нам большую честь, принц, – сказал Раксоль, улыбаясь, – могу я узнать, по каким причинам вы желаете отречься от ваших титулов?

– Просто потому, что мысль о морганатическом браке была бы так же неприятна для меня, как и для вас, и для Неллы.

– Это хорошо.

Принц засмеялся.

– Полагаю, что вам уже приходило в голову, – продолжал Раксоль, – что десять тысяч годового дохода – сумма не слишком большая для человека в вашем положении. Нелла ужасно расточительна. Я знаю, что она тратит шестьдесят тысяч долларов в год, так себе, по пустякам. Она разорит вас меньше чем за двенадцать месяцев!

– Нелле придется немного изменить свои привычки, – сказал Ариберт.

– Если она сумеет это сделать, то прекрасно! Я согласен.

– Благодарю вас за нее и за себя, – серьезно проговорил Ариберт.

– А чтобы ей не пришлось слишком круто менять свои привычки, – продолжал миллионер, – я переведу на имя ее и ваших детей – если они у вас будут – небольшую сумму в пятьдесят миллионов долларов, или десять миллионов фунтов, в прекрасных, вернейших железнодорожных акциях. Сознаюсь, что это равняется половине моего состояния, но мы с Неллой всегда все делили поровну.

Ариберт ничего не ответил. Оба молча пожали друг другу руки, а тут и сама Нелла вошла в комнату. Вечером после ужина Раксоль и Феликс Вавилон прогуливались вместе по террасе гостиницы «Великий Вавилон». Феликс решился приступить к разговору:

– Ну что, Раксоль, вам не надоел еще «Великий Вавилон»?

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что я уже начинаю уставать без него. Тысячу раз с тех пор, как я его вам продал, меня обуревало желание вернуть его назад. Я не могу существовать без дела. Не продадите ли вы его мне?

– Пожалуй, – сказал Раксоль, – пожалуй, я бы согласился его продать.

– За сколько, друг мой?

– За столько же, за сколько купил, – последовал быстрый ответ.

– Ах, вы! – воскликнул Феликс. – Я продал вам отель с Жюлем, Рокко и мисс Спенсер, вы имели неосмотрительность потерять это незаменимое трио, а теперь предлагаете мне отель за ту же самую цену! Да ведь это чудовищно! Тем не менее, – прибавил он, – мы не будем спорить о цене. Я принимаю ваши условия.

Так завершилась сложная цепь событий, начавшихся в тот момент, когда Теодор Раксоль попросил бифштекс и бутылку пива за столом гостиницы «Великий Вавилон».