Текст книги "«Великий Вавилон»"

Глава X
В море

Нелле казалось, что ее тихо баюкают в большой люльке, мерно и невыразимо приятно покачивавшейся из стороны в сторону. Это ощущение длилось несколько мгновений, но вот послышались звуки быстрых рокочущих ударов. Мягкий, бодрящий ветерок сам собой нес ее вперед, а Нелла оставалась в состоянии восхитительного покоя. Уж не мать ли ее, как бывало в детстве, склонившись над ней, тихо напевала колыбельную песню? Вдруг странный свет мелькнул перед ее глазами, ресницы дрогнули, и она проснулась.

Несколько секунд она в недоумении осматривалась кругом, напрасно стараясь понять, где она. Она вся отдалась чувству сладкого покоя и освобождения, будто какая-то страшная и фатальная борьба миновала; ее не заботил исход столкновения с чуждой личностью, борьба была кончена, и сознание ее конца радовало девушку. Мало-помалу ее мозг начал реагировать на происходящее, и она увидела себя на несущейся по морю яхте. Движение люльки было не что иное, как мягкое покачивание судна, удары производил работавший винт, странный свет падал от облаков, освещенных восходящим солнцем и проносившихся над убегавшей далью берега, а баюканье матери ей чудилось в негромкой песне рулевого.

За свою жизнь Нелла успела привыкнуть к плаванию на яхтах. Во всякое время года и во всякую погоду ей не раз случалось приплывать из Гудзона в синие воды Средиземного моря. Она любила море, и ей казалось, что быть на воде совершенно в порядке вещей. Она приподняла голову, чтобы осмотреться, но тотчас же от слабости опустила ее: ей хотелось лишь уединения и покоя, она не чувствовала ни забот, ни страха, ни ответственности. Казалось, встреча с мисс Спенсер произошла чуть ли не сто лет тому назад, и воспоминание о ней было похоронено в самой глубине ее памяти.

Яхта была маленькая, и опытный глаз Неллы тотчас безошибочно определил, что она принадлежала к типу любительских судов высшей аристократии. Вытянувшись в шезлонге (в тот момент ей и в голову не приходило разбираться в том, как она сюда попала), Нелла рассматривала все доступные ее глазу детали судна. Блеском и белизной палуба не уступала ее собственной руке, а пазы пересекали ее, словно синие вены. Вся медная отделка яхты, от бугелей[4]4
  Бугель– плоское металлическое кольцо, служащее для крепления к рангоутным мачтам частей такелажа.


[Закрыть] вокруг стройной трубы до вогнутого колпака нактоуза[5]5
  Нактоуз– ящик со стеклянной крышкой для компаса на палубе корабля.


[Закрыть], сверкала, как золото. Остроконечные мачты высились, кокетливо накренив верхушки, а снасти казались сплетенными из крученого шелка.

Паруса не были подняты, яхта шла под паром, делая от семи до восьми узлов. Нелла мысленно решила, что судно имеет водоизмещение сто тонн и, должно быть, построено в Клейдсе не больше двух или трех лет тому назад. На палубе никого не было видно, кроме рулевого, одетого в синий тельник, но без всякого на нем названия или инициалов. Ни спасательные буйки, привязанные к перилам, ни прекрасно отполированный тузик[6]6
  Тузик– легкая двухвесельная лодка с одним гребцом.


[Закрыть], высоко поднятый по правому борту на боканцах[7]7
  Боканцы– брусья на борту судна для привешивания шлюпок.


[Закрыть], не выдавали названия яхты. Слабым голосом Нелла окликнула рулевого, но он не обратил на нее внимания, продолжая напевать свою монотонную песню, точно в целом мире не существовало ничего, кроме яхты, моря, солнца да его самого.

Глаза девушки обратились к очертаниям берега, от которого они уносились, и она узнала маяк и большой белый, неправильной формы купол остендского курзала, этого пышного соперника игорных залов Монте-Карло. Лучи солнца окатывали Неллу бодрящим теплом. Вода кругом отливала всеми цветами радуги, играя то серыми, то лазурными, то нежно-розовыми или чудно-зелеными искрами, магический калейдоскоп зари развертывался все шире и шире, равнодушный к превратностям судеб смертных. В отдалении, то там, то сям, мелькали паруса – коричневые паруса рыбачьих лодок, возвращавшихся домой с ночного лова. Вдруг послышался шум колес, и, неуклюже переваливаясь в волнах, точно черепаха, мимо пропыхтел пароход. То была «Ласточка» из Лондона. Нелла успела заметить некоторых пассажиров у перил, с любопытством глядевших на нее. Молоденькая девушка в каучуковом плаще помахала ей рукой, и Нелла машинально ответила на приветствие. Офицер с мостика окликнул яхту, но рулевой не дал ответа, и минуту спустя «Ласточка» превратилась лишь в слабое пятно в отдалении.

Нелла попробовала выпрямиться в своем кресле и не смогла. Сбросив покрывавший ее плед, она увидела, что привязана к сиденью широкой полотняной лентой. Вся обычная живость и бойкость девушки мигом вернулись к ней, и ее охватил гнев: итак, бедствия ее еще не кончились, быть может, они только начинались. Чувство ленивого довольства, ощущение мира и покоя растаяло как дым, и она приготовилась без трепета встретить все возможные опасности. В это самое мгновение какой-то человек лет сорока, одетый в безукоризненный костюм синего цвета и остроконечную морскую шапочку, поднялся на палубу.

– Доброе утро, – сказал он, вежливо приподнимая шапочку, – не правда ли, великолепный восход солнца?

Очевидная дерзость его тона, как хлыстом, ударила привязанную к креслу Неллу. Подобно большинству людей, проводивших легкую и веселую жизнь в тех прекрасных странах, где золото решает все проблемы и закон наложил узду на злодейство, она с трудом могла себе представить существование других стран, где золото бесполезно и закон бессилен. Двадцать четыре часа тому назад она сочла бы немыслимыми те приключения, которые ей пришлось претерпеть, она бы весело рассуждала о цивилизации XIX века, о прогрессе и полиции. Но собственный опыт доказывал ей, что натура человеческая неизменна и что за тонкой стеной безопасности, за которой живем мы, добрые граждане, темные и тайные силы преступности продолжают жить точно так же, как и в те времена, когда нельзя было проехать из Чипсайда в Челси, не подвергнувшись нападению разбойников. И это свидетельство опыта было убедительнее, чем все доводы сыскных бюро Парижа, Лондона и Петербурга.

– Доброе утро, – повторил вошедший.

Нелла смерила его враждебным, гневным взглядом.

– Так это вы! – воскликнула она. – Вы, мистер Том Джексон, если это действительно ваше имя! Отвяжите меня от стула, и тогда мы поговорим с вами!

Глаза ее горели, и кипевшее в них презрение лишь усиливало ее красоту. Мистер Том Джексон, иначе – Жюль, бывший метрдотель «Великого Вавилона», считал себя знатоком женской красоты, и внешность Неллы Раксоль просто ослепила его.

– С удовольствием, – ответил он. – Я и забыл, что прикрепил вас к стулу, чтобы предохранить от падения.

Быстрым движением он развязал ленту. Нелла вскочила на ноги, дрожа от негодования и презрения.

– Ну, – сказала она, – что все это значит?

– С вами случился обморок, – произнес он невозмутимо, – вы забыли?

Элегантным жестом он предложил ей стул. Против воли Нелла вынуждена была сознаться, что человек этот не был лишен изящества и имел вид вполне благовоспитанный. Никто бы не сказал, что он целых двадцать лет был лакеем в гостинице. Его продолговатое, подвижное лицо и легкая небрежность манер делали его похожим на аристократа, а голос его звучал спокойно, сдержанно и авторитетно.

– Это не объясняет, почему вы увезли меня на вашей яхте!

– Яхта не моя, – возразил он, – впрочем, это не важно. Что касается обстоятельств более важных, простите меня, но я вынужден вам напомнить, что несколько часов назад вы угрожали револьвером одной даме в моем доме.

– Так то был ваш дом?

– А почему бы и нет? Разве у меня не может быть дома? – улыбнулся он.

– Я требую, чтобы вы сейчас же повернули к берегу и доставили меня назад.

Нелла старалась говорить твердо.

– О, к сожалению, это невозможно. Я вышел в море вовсе не с намерением тотчас вернуться.

В последних словах его слышалось намеренное подражание ее тону.

– Если я вернусь обратно, – начала Нелла, – если мой отец когда-либо узнает об этом деле, вам не поздоровится, мистер Джексон.

– Но предположим, что ваш отец не узнает о нем. Предположим, что вы никогда не возвратитесь.

– Так вы хотите иметь на своей совести убийство?

– Ну, что до убийства, то вы сами чуть было не убили моего друга мисс Спенсер. По крайней мере она мне так сказала.

– Мисс Спенсер находится на яхте? – спросила Нелла, которой возможность присутствия женщины подавала луч надежды.

– Нет, ее тут нет. На яхте нет никого, кроме вас, меня да малочисленного и, могу прибавить, очень скромного экипажа.

– Мне больше нечего сказать. Делайте что хотите!

– Благодарю за разрешение, – ответил он. – Я пришлю вам завтрак на палубу.

Подойдя к лестнице, ведущей в салон, он свистнул, и на зов явился мальчик-негр, держа на подносе горячий шоколад. Нелла взяла чашку и, не говоря ни слова, без малейших колебаний выбросила ее за борт. Мистер Джексон отошел было на несколько шагов, но вдруг вернулся.

– У вас есть характер, – сказал он, – а я обожаю особ с характером. Это редкое качество.

Нелла не ответила.

– Зачем вы только вмешались в мои дела? – продолжал он.

Она опять не ответила, но этот вопрос заставил ее задуматься, зачем она, в самом деле, впуталась в эту историю. Вмешиваться в какие бы то ни было серьезные дела шло в разрез с обычным течением ее веселого, подобного бабочке, существования. Действовала ли она исключительно из желания увидеть, как восторжествует справедливость и будет наказан порок? Или из любви к приключениям? Или, может быть, из жажды быть полезной его светлости принцу Ариберту?

– Не моя вина, что вы теперь находитесь в затруднении, – продолжал Жюль, – не я завлек вас в него, вы сами в него попали. Вы с вашим отцом пошли уж слишком форсированным маршем.

– Это еще покажет время, – холодно вставила она.

– Да, покажет, – согласился Жюль. – И повторяю, я не могу не восхищаться вами – издали, пока вы не вмешиваетесь в мои личные дела. Этого вмешательства я никогда не спускал с рук никому, даже миллионеру, даже красивой женщине. – Он поклонился. – Теперь скажу вам, что я намерен делать. Я намерен проводить вас в безопасное место и продержать там, пока не закончу все свои дела, чтобы вы не могли в них вмешаться. Вы только что говорили об убийстве. Какая нелепая мысль! Только любители совершают убийства…

– А что вы скажете о Реджинальде Диммоке? – быстро перебила Нелла.

Он многозначительно помолчал, затем повторил:

– Реджинальд Диммок? Я думаю, что здесь причина в болезни сердца… Позвольте мне прислать вам еще шоколаду. Я уверен, что вы голодны.

– Я умру с голоду, но не притронусь к вашей пище.

– Прелестное создание! – прошептал Жюль, пожирая ее взглядом. – Ах, какая бы жена из вас вышла! – Он подошел к ней ближе. – Вы и я, мисс Раксоль, с вашей красотой и богатством и с моим умом – мы бы победили весь мир. Не много людей достойны вас, но я – один из них. Послушайте, выходите за меня замуж. Я – великий человек и стану еще более великим. Я вас обожаю. Выйдете за меня замуж – и я спасу вам жизнь. Все будет хорошо. Я начну сначала, прошлое канет в вечность!..

– Это что-то уж слишком внезапно, Жюль, – прервала его Нелла с презрением.

– Разве вы думали, что я таков, как все? – возразил он. – Я люблю вас!

– Допустим, – ответила она на его аргумент. – А что же станет с вашей теперешней женой?

– Моей женой?

– Да, мисс Спенсер, как она себя называет.

– Она сказала вам, что я ее муж?

– Да.

– Это неправда.

– Может быть. Но тем не менее я не собираюсь выходить за вас замуж.

Нелла, как статуя, стояла перед ним, дрожа от презрения. Он еще приблизился к ней.

– Ну, так хоть поцелуйте меня. Один только поцелуй, я не прошу о большем, один поцелуй этих уст – и вы свободны. Люди губили себя за поцелуй. И я погибну.

– Подлец! – воскликнула она.

– Подлец! Подлец, вы говорите? Ну, так я и буду подлецом, а вы поцелуете меня – не добром, так силой!

Он положил руку на плечо Неллы. Она с невольным криком отшатнулась от его горящих глаз, и в это же мгновение в нескольких шагах от них кто-то выпрыгнул из лодки. Один меткий удар в ухо свалил мистера Джексона с ног, и он без сознания упал на палубу…

Над ним с револьвером в руке стоял принц Ариберт Познанский. Для мистера Джексона это было, по всей вероятности, величайшим сюрпризом в жизни.

– Не тревожьтесь, – обратился принц Ариберт к Нелле, – мое присутствие здесь объясняется в высшей степени просто. Как только я покончу с этим молодцом, я все объясню вам.

Сначала Нелла не могла выговорить ни слова, потом, заметив револьвер в руках принца, воскликнула:

– Как? Да ведь это мой револьвер!

– Да, – сказал он, – и это я также объясню вам.

Рулевой на эту сцену не обратил ни малейшего внимания.

Глава XI
Придворный кредитор

– Мистер Симпсон Леви желает видеть вас, сэр.

Эти слова лакея, обращенные к Теодору Раксолю, вывели миллионера из задумчивости отнюдь не приятного свойства. Дело в том – на это следует обратить особенное внимание, – что владелец гостиницы «Великий Вавилон» был недоволен собой. Над его отелем витала какая-то тайна, и, при всей своей проницательности и знании жизни вообще, мистер Раксоль чувствовал себя неспособным разгадать эту тайну. Он подсмеивался над бесплодными стараниями полиции, но, положа руку на сердце, не мог не сознаться, что и его собственные усилия не более плодотворны. Кругом начались пересуды, так как публика каким-то образом узнала об исчезновении тела бедного Диммока, а Теодору Раксолю вовсе не хотелось, чтобы его безупречная гостиница стала предметом мрачных толков. Он злорадно усмехался при мысли о том, что заговорили бы в городе и какой переполох подняли бы воскресные газеты, если бы до них дошла весть о других происшествиях, до сих пор еще не ставших общественным достоянием: исчезновении мисс Спенсер, странных визитах Жюля и несостоявшемся приезде принца Евгения Познанского. Теодор Раксоль напрасно напрягал свой ум, он постоянно проводил частные дознания и истратил на них порядочную сумму денег, но не добился никаких результатов. Полиция уверяла его, будто нашла нить, но Раксоль говорил себе, что полиция только это и умеет, но ей редко удавалось достигнуть большего. Как бы то ни было, над его гостиницей, над его прекраснейшей, лучшей в своем роде новой игрушкой повисло облако, и хоть оно и не мешало процветанию дел гостиницы, но все же давило своей тяжестью. Может быть, вернее будет сказать, что Раксоля угнетало осознание невозможности разогнать это облако.

– Мистер Симпсон Леви желает вас видеть, сэр, – повторил лакей, не получив ответа.

– Я слышу, – сказал Раксоль. – Он желает видеть лично меня?

– Да, он спрашивал вас, сэр.

– Может быть, ему надо видеть Рокко насчет какого-нибудь тепи или чего-то в этом роде?

– Я спрошу его, сэр.

Слуга сделал движение к выходу.

– Стойте! – вдруг приказал Раксоль. – Попросите мистера Симпсона Леви пройти сюда.

Известный маклер «Кафрского кружка» вошел в комнату со скромным видом. Это был человек довольно приземистый и краснощекий, одетый подобно типичным представителям евреев-финансистов, со слишком толстой цепочкой и в жилете со слишком глубоким вырезом. В своих пухлых руках он держал трость с золотым набалдашником и совершенно новую шелковую шляпу – была пятница, а мистер Леви каждую пятницу, за исключением праздников, имел обыкновение покупать новую шляпу. Он тяжело дышал и сильно сопел носом, будто только что совершил какой-нибудь подвиг Геркулеса. На американского миллионера он взглянул с едва заметным смущением, и в то же время на лице его отразилось искреннее восхищение и добродушие.

– Мистер Раксоль, кажется… мистер Теодор Раксоль? Горжусь встречей с вами, сэр.

Таковы были первые слова мистера Симпсона Леви. По форме это было приветствие трубочиста низшего разряда, но тон его почему-то понравился Раксолю. «Вопреки ожиданиям, – подумал он, – передо мной стоит честный человек».

– Здравствуйте, – отрывисто проговорил миллионер. – Чему я обязан удовольствием видеть вас?

– Вы, должно быть, не располагаете свободным временем, – ответил Симпсон Леви. – Во всяком случае сам я очень занят, а потому без обиняков приступлю к делу, мистер Раксоль. Я человек простой и вовсе не претендую на то, чтобы казаться джентльменом, или на какие-либо подобные глупости. Я маклер, вот кто я такой, и мне все равно, кто как на это смотрит. На днях я давал бал в этой гостинице. Он обошелся мне в две с лишком тысячи фунтов, и, кстати сказать, я сегодня утром выдал чек для уплаты по вашему счету. Я не люблю балов, но иногда они бывают мне полезны, да и жена моя страстно их любит, вот мы и устраиваем их время от времени. Ну, относительно устройства бала я ни в чем не могу упрекнуть администрацию гостиницы, все было очень прилично, очень прилично, но я хотел бы знать вот что: зачем вам понадобилось посадить шпиона среди моих гостей?

– Шпиона? – воскликнул удивленный таким обвинением Раксоль.

– Да, – твердо проговорил мистер Симпсон Леви, обмахиваясь шляпой и глядя прямо в лицо Теодору Раксолю с выражением несправедливо обиженного человека. – Да, шпиона. Это не важно, я знаю, должно быть, вы считали себя вправе, как хозяин заведения, распоряжаться как вам вздумается по всем статьям, но я пришел заявить вам, что я протестую. Это дело принципа. Я не сержусь, но я стою за принцип.

– Дорогой мой мистер Леви, – возразил Раксоль, – уверяю вас, что, сдав золотой зал частному лицу и для частного приема, я бы никогда и не подумал сделать то, в чем вы меня обвиняете.

– Правда? – спросил мистер Леви.

– Ей-богу. – Раксоль улыбнулся.

– На моем балу присутствовал субъект, которого я не приглашал. У меня чудесная память на лица, и я в этом уверен. Многие спрашивали меня потом, зачем он был там. Кто-то сказал мне, что это один из ваших лакеев, но я этому не поверил. Я мало знаю о «Великом Вавилоне», и, признаюсь, эта гостиница не в моем вкусе, но я не думаю, чтобы вам понадобилось прислать вашего лакея наблюдать за моими гостями – если, конечно, он не был прислан, чтобы им прислуживать, а этот парень никому не прислуживал, хотя пил и ел весьма усердно.

– Может быть, мне удастся несколько прояснить эту тайну, – ответил Раксоль. – Мне уже известно, что на вашем балу присутствовал один неприглашенный человек.

– Как вы это узнали?

– Совершенно случайно, мистер Леви, не допытываясь. Это бывший лакей гостиницы – метрдотель Жюль. Вы, без сомнения, слышали о нем?

– Не слышал, – твердо заявил мистер Леви.

– А мне говорили, что Жюля знает всякий, но это, оказывается, не так. Ну, как бы то ни было, а в ночь, предшествовавшую вашему балу, я уволил Жюля и приказал ему никогда более не переступать порог «Великого Вавилона». Но вечером я его опять встретил здесь – не в золотом зале, а в самой гостинице. Я попросил его объяснить свое присутствие, и Жюль стал утверждать, что он ваш гость. Вот и все, что я знаю об этом деле, мистер Леви, и мне очень грустно, что вы сочли меня способным на такую низость, как подослать сыщика на ваш бал.

– Я совершенно удовлетворен, – сказал мистер Леви, немного помолчав. – Я хотел только объяснения и получил его. Некоторые мои коллеги в Сити говорили мне, что, идя напрямик, можно положиться на мистера Теодора Раксоля, и я рад, что их слова оказались правдой. Ну а что до этого молодца Жюля, то я сам наведу о нем справки. Можно узнать, за что вы его рассчитали?

– Я и сам этого не знаю.

– Вы не знаете? О, ну если вам так угодно… Я ведь спросил только потому, что вы, как я думал, могли бы помочь мне выяснить, почему он без всякого приглашения явился ко мне на бал. Извините мою бестактность.

– Да нет же, мистер Леви, я и в самом деле не знаю. Он просто показался мне довольно подозрительной личностью, и я уволил его, так сказать, инстинктивно. Понимаете?

Мистер Леви ответил на вопрос вопросом:

– Если этот Жюль – такая известная личность, как мог он надеяться не быть узнанным на моем балу?

– Не могу вам сказать, – поспешно ответил Раксоль.

– Ну, я пошел, – заявил мистер Симпсон Леви. – До свидания, благодарю вас. Ведь вы, кажется, не имеете ничего общего с «кафрами»?

Раксоль с улыбкой покачал головой.

– Я так и думал, – произнес Леви. – Ну, а я никоим образом не связан с американскими железными дорогами, так что, полагаю, мы не встанем друг у друга на пути. Прощайте.

– Прощайте, – вежливо проговорил Раксоль, провожая посетителя к двери.

Уже взявшись за ручку двери, мистер Леви остановился и, глядя на Раксоля лукавым и пытливым взглядом, заметил:

– Что-то странное здесь творится в последнее время, да?

Несколько секунд оба пристально глядели друг на друга.

– Да, – согласился Раксоль. – А вы что-нибудь знаете?

– Не то чтобы… Но мне сдается, что мы могли бы друг другу пригодиться… Так мне кажется.

– Вернитесь-ка, мистер Леви, да присядьте снова. – Раксоль начинал чувствовать расположение к этому человеку за его несомненную прямоту. – Посмотрим, какую услугу мы можем оказать друг другу. Я считаю себя порядочным физиономистом, в особенности относительно финансистов, и вот что я вам скажу: если вы раскроете свои карты, то я сделаю то же самое.

– Согласен, – заявил мистер Леви. – Для начала я хотел бы прояснить, что связывает меня с вашей гостиницей. Я ожидал от некоего принца Евгения Познанского приглашения явиться сюда, и приглашение это не последовало. По-видимому, и сам принц Евгений вовсе не явился в Лондон. Ну, а я бы дал голову на отсечение, что он должен был оказаться здесь не позднее вчерашнего дня.

– Почему же вы так уверены в этом?

– Вопрос за вопрос, мистер Раксоль. Почему вы купили эту гостиницу? Несколько дней тому назад эта загадка сильно озадачила многих наших молодцов в Сити. Зачем вы купили «Великий Вавилон»? И какой будет с вашей стороны следующий ход?

– Никакого хода больше не будет, – чистосердечно ответил Раксоль, – а почему я купил «Великий Вавилон», я сейчас объясню вам, мне незачем держать это в секрете. Купил я его просто из каприза. – И Теодор Раксоль дал этому еврею, которого он начинал уважать, подробный отчет о своей сделке с Феликсом Вавилоном. – Полагаю, – присовокупил он, – вам будет несколько трудно понять мое настроение, вовлекшее меня в эту игру.

– Ничуть, – возразил мистер Леви. – Однажды я сам купил совершенно подобным образом электрический баркас на Темзе, и случилось так, что эта покупка оказалась самой выгодной, какую я когда-либо делал. Так, значит, вы владеете этой гостиницей вследствие простой случайности?

– Чистейшая случайность – просто из-за бифштекса и бутылки пива.

– Гм… – промычал мистер Леви, потирая тройной подбородок.

– Однако вернемся к принцу Евгению, – заключил Раксоль. – Я ожидал здесь его высочество. Королевские апартаменты были приготовлены для него. Он должен был приехать в тот самый день, когда умер молодой Диммок. Но он не приехал, и я не знаю, что его задержало, в газетах его имя мне не попадалось. Что у него за дела были в Лондоне – я также не знаю.

– Это я вам объясню: он должен был совершить заем.

– Государственный заем?

– Нет, частный.

– У кого?

– У меня, Симпсона Леви. Вы удивляетесь? Если бы вы подольше пожили в Лондоне, вы бы узнали, что я и есть то лицо, к которому должен был приехать принц. Вы, может быть, еще не знаете, что весь Зерогмортон-стрит зовет меня «придворным кредитором», ибо я помогаю совершать займы мелким, второстепенным европейским государям. Я – маклер, но настоящая моя профессия – устройство финансовых дел некоторых маленьких дворов Европы. Теперь должен сказать вам, что владетельный герцог Познанский для себя лично нуждался в миллионе, и этот миллион ему был необходим к известному сроку, и он знал, что если дело не будет улажено в определенное время, то ему нельзя будет получить деньги к этому сроку. Вот почему я и удивляюсь, что его до сих пор нет в Лондоне.

– А зачем ему нужен этот миллион?

– Долги! – лаконично ответил Симпсон Леви.

– Его собственные?

– Разумеется.

– Да ведь ему нет еще и тридцати лет?

– Ну так что же! Он не единственный из европейских принцев, которые успели наделать долгов за какие-нибудь двадцать лет. Принцу это так же легко, как проглотить тартинку!

– Почему же ему вдруг пришло на ум решение заплатить их?

– Потому что император и родители его невесты не дают согласия на брак, прежде чем он их не уплатит. И совершенно основательно! Он должен явиться перед ними свободным от долговых обязательств, или принцесса Анна Экштейн-Шварцбургская никогда не станет принцессой Познанской. До сих пор император не знает, какую сумму составляют долги принца. Если бы он знал!..

– Но разве императору не стало бы известно об этом предполагавшемся займе?

– По крайней мере не сразу. Дело можно было бы устроить… Примечаете? – Симпсон Леви рассмеялся. – Я и прежде не раз обделывал такие дела. После свадьбы все могло бы всплыть на поверхность. А ведь знаете, состояние-то у принцессы Анны довольно-таки порядочное! Ну, а теперь, мистер Раксоль, – прибавил он, резко меняя тон, – куда же, по-вашему, девался принц Евгений? Ведь, если он не появится сегодня же, он не получит своего миллиона. Сегодня – крайний срок. Завтра деньги получат другое назначение. Я не один участвую в деле, и друзья мои имеют право голоса в нем.

– Вы спрашиваете, куда, по моему мнению, исчез принц Евгений?

– Да, именно.

– Так вы думаете, что это исчезновение?

Симпсон Леви утвердительно кивнул:

– Разбирая все за и против, я прихожу к этому заключению. Случай с Диммоком весьма странен, поистине странен. Диммок был родственником Познанского дома с незаконной стороны. Примечаете? Об этом мало кому известно. Его приставили к принцу Ариберту и сделали секретарем последнего именно с целью оставить его в семейном кругу. Мать его была ирландка, все несчастье которой заключалось в ее красоте. Примечаете? (Мистер Симпсон Леви, пребывая в хорошем настроении, всегда употреблял это курьезное словечко). По моей догадке, смерть Диммока связана с исчезновением принца Евгения. Единственное, чего я не могу постичь, так это кому нужно было, чтобы принц Евгений исчез. Бедный маленький принц не имел ни единого врага в мире. Если его словили, как говорится, то зачем? Никому от этого ни тепло, ни холодно.

– Разве? – воскликнул Раксоль, которого будто внезапно озарило.

– Что вы хотите сказать?

– Я вот что думаю: предположим, что кто-нибудь из обедневших европейских принцев хотел бы жениться на принцессе Анне с ее состоянием. Разве этот принц не был бы заинтересован в том, чтобы заставить принца Евгения исчезнуть хотя бы на время?

Симпсон Леви с минуту напряженно думал.

– Мистер Теодор Раксоль, – сказал он наконец, – мне кажется, вы напали на след!