Текст книги "Моя жизнь в красно-белом"

Глава 2. Юноша, играющий в футбол

В 1960-е годы мы с братом играли за футбольную команду Дюттленхайма. Возможно, мы играли неплохо, но мне казалось, что главные дела еще впереди. Клуб говорил нам, что мы способные, что мы даже из лучших футболистов деревни, но это мало значило для меня. Клуб выступал в низшем дивизионе департамента и часто проигрывал. Я помню, что, работая над организацией и вкладывая всю возможную страсть, мы одерживали красивые победы. Я вспоминаю чудесную взаимопомощь, мощные подбадривающие крики. Это была отличная школа смекалки и инициативности, потому что у нас не было тренера.

Играли мы в красно-белой форме. Случайно получилось так, что именно в таких цветах играют все команды, которые я буду тренировать позднее.

Мы не тренировались. Перед воскресным матчем играли между собой в среду вечером, совершенно анархично. Существовал комитет, определявший состав на следующий матч – и все. В деревне все началось с установки электрического освещения, которое позволяло тренироваться поздно вечером. Многие годы спустя, пройдя через другие клубы, дивизионы, лучше подготовленные и более управляемые команды, я осознал все те преимущества и недостатки, которые вынес из Дюттленхайма. Во-первых, я заплатил недостаточным физическим развитием. Откровенно говоря, никто из деревенских ребят – а команда состояла исключительно из местных, за исключением пары игроков, потому что клуб и деревня потихоньку приоткрывались, – не провел ни одной тренировки на физику, не пробежал ни одного кросса.

Думаю, я компенсировал недостаток подготовки, серьезной базы упорной работой, помноженной на страсть. Я играл ради победы, а не только забавы ради или потому, что это было единственное развлечение в деревне наряду с народными танцами, где я тоже был очень хорош. Насколько я помню, никто не учил меня танцевать: мы учились, приглашая девочек, бросаясь в танец, забывая о страхе. Как с плаванием. У нас никогда не было учителей плавания, как сегодня. Вас просто бросали в воду, и надо было как-то справиться.

Каждый воскресный матч мне казалось, что на кону стоит моя жизнь. Я нервничал накануне, мне бывало очень плохо после поражений, но во время матча наступало освобождение. Я наполнялся исключительной энергией и постепенно осознал, что мне нравится и то предельное напряжение, которое возникает перед каждой встречей, и 90 минут на футбольном поле. Меня полностью поглощала атмосфера игры, ничто не могло меня отвлечь. Бывало так, что дождь я замечал только после окончания игры, когда насквозь промокший приходил в раздевалку. Мне нравилось совершать усилие, преодолевать боль. Бежать еще быстрее, чувствовать боль, напряжение – даже в Дюттленхайме это были важные составляющие игры. Я стремился соревноваться с самим собой. Это мне очень помогло, когда пришлось доказывать свою состоятельность в других командах и как-то компенсировать недостатки техники: например, в приеме мяча или искусстве первого касания, в котором мне никогда не удавалось добиться желаемой тонкости. Мои физические кондиции также были недостаточными. Но ключевое значение имели другие факторы, и это я осознал с самых первых шагов в нашей скромной команде. Мне нравилось играть, самовыражаться, преодолевать себя, выкладываться на поле. Мне нравились дуэли один на один. Я был упорным и выносливым. Вместе с тем я быстро осознал, что хорошо умею анализировать тактику игры.

За несколько лет мы с ребятами, многие из которых остались моими друзьями, одержали несколько побед, давших повод для гордости всей деревне.

Но жизнь мою изменили не эти победы, а одно поражение. Один разгром, со счетом 1:7.

Я играл в центре поля за команду Дюттленхайма против клуба «Мютциг», который тренировал Макс Хильд. «Мютциг» был командой другого уровня по сравнению с «Дюттленхаймом». С тренером, подготовкой, настроем, которого не было у нас. Мы играли в третьем дивизионе департамента, а они – в третьем национальном.

Матч обернулся для нас катастрофой, и я был зол на себя, разочарован. Я знал нескольких игроков в команде противника, в первую очередь полузащитника Жана-Мари Дютона. Он стал моим другом и рассказал впоследствии историю. Макс Хильд зашел в раздевалку, поздравил игроков с победой и добавил: «Но главное, я сегодня увидел великого игрока, экстра-полузащитника». Жан-Мари Дютон встал, решив что Хильд воздает ему хвалу. Но тот говорил обо мне, полузащитнике из команды проигравшего противника. Жан-Мари всегда немного обижался на меня за это, что не помешало нашей прекрасной дружбе. Он утешал себя тем, как любил рассказывать, не без доли шутки, что отомстил мне, женившись на моей первой подруге.

Таков был футбол той поры: команды сталкивались на поле, но уважали друг друга, а в жизни дружили.

После этого матча все изменилось. В 1969 году я перешел в «Мютциг»: узнал, что такое тренировки, новый уровень, новые ставки, новые вызовы. Но главное – тренер, который стал для меня образцом и кем-то вроде футбольного отца.

Макс Хильд[3]3
  Настоящее имя – Раймон Хильд. Макс – это прозвище.


[Закрыть] родился в 1932 году. Это был эльзасец, выросший и выкованный в Эльзасе. Очень большой фанат футбола. Он начинал играть в Вайерсхайме, своем родном городе. Затем он прошел через великолепный «Расинг» из Страсбурга и первый дивизион. Он также играл в Бишвиллере, Виттисхайме и Мютциге, где и стал тренером. Он учился на практике. Он был хорошим игроком, распасовщиком, выступал под шестым номером. А в Мютциге, в клубе, спонсируемом пивоварней Вагнера, он стал в 1966 году тренером-тактиком. Он обладал любовью к игре, своим видением, уникальным умением распознать талант и способностью заставлять их прогрессировать.

Невысокий мужчина, ростом всего метр шестьдесят семь, говоривший с сильным эльзасским акцентом. Его доброта, благожелательность, любопытство и страсть к футболу пробудили и развили эту же страсть во мне. Он чувствовал мое нетерпение, мою жажду идти вперед, играть, учиться. И он дал мне этот уникальный шанс. Говорил он мало. Например, он никогда мне так и не признался, почему он меня заметил и выделил среди других в том самом матче. Его ответ, его похвала и одобрение – все выражалось в игре.

Именно благодаря Хильду и своему внутреннему настрою я стал хорошим игроком и думаю, что благодаря им я стал тренером. После Мютцига я отправился играть в Мюлуз, в Вобан, и наконец в Страсбург – за «Расинг». Я познакомился с замечательными тренерами – Полем Франтцем, тренировавшим «Мюлуз», Жильбером Грессом, который тренировал чемпионский «Страсбург» 1979 года, а сменил его в клубе именно Макс Хильд. Они все были без ума от игры, воплощением эльзасского футбола с его суровостью, чувством преодоления себя, жаждой борьбы. Они были знакомы и высоко ценили друг друга. Жильбер Гресс играл в Страсбурге у Поля Франтца, Макс Хильд играл против Гресса на уровне любителей, Гресс пригласил Хильда тренером в центр подготовки футболистов «Страсбурга», а Макс привел с собой меня. Мне нравятся эти связи, пересечения, взаимопомощь. То была эпоха, когда ценились верность и дружба. После «Мютцига» я повсюду следовал за Максом. Куда бы он меня ни позвал, я ехал за ним. Именно он оказал на меня самое большое влияние. Он умер в 2014 году. Мы с несколькими игроками той поры приехали к нему на могилу и молча отдали ему должное.

В «Мютциге» ему удалось собрать отличных парней и создать уникальную атмосферу. Этот космос, дружба между игроками и с тренером остались навсегда. Мы играли, тренировались и питались вместе и везде обсуждали футбол. Мы почти всегда были вместе, и я многому научился. Однако первое время все было не так безоблачно.

Мне пришлось адаптироваться к изменению ритма жизни. Внезапно начались тренировки дважды в неделю, и поскольку я никогда раньше так не занимался, то выкладывался на тренировках, а к субботе был трупом.

Я был полон сомнений, смогу ли я соответствовать требованиям. На тренировках другие игроки проверяли меня. Они били меня по ногам и смотрели, как я буду реагировать. Упаду ли я, буду возмущаться, сдрейфлю. Именно там я научился, что в раздевалке надо уметь сразу сказать другим игрокам: «На меня можно рассчитывать». Я научился ставить себя. Сражаться.

Я научился превращать сомнения в силу. Я не хотел, чтобы страх – страх перед мнением других и последствиями каких-то действий – сковывал меня на поле, мешал мне двигаться вперед.

Роль Макса в этом была велика. Первое время в «Мютциге» я ничем не выделялся, не мог найти свое место, но у Макса хватило сил настаивать на своем. Он оставил меня в команде, выпускал на поле. Это стало уроком: игрокам надо давать время. Сегодня это недостаток: игроки лучше готовы, но у них меньше времени.

В каждом новом клубе мне пришлось учиться заново, сдавать экзамен, преодолевать свои недостатки. Я был эмоционален. И быстро понял: в «Мютциге», «Мюлузе», «Вобане», «Страсбурге», во всех клубах, где я играл, а потом и во всех клубах, которые тренировал, что жизнь – это тропа, исполненная страданий, которые заставляют нас прогрессировать, несмотря на страхи и внутренние сомнения.

После «Мютцига» в 1973 году меня позвал к себе клуб «Мюлуз». Именно там я познакомился с Полем Франтцем. Как и в «Мютциге», первое время было сложно. Первый год был самым тяжелым. Я с трудом находил себе место, получил травму. Я потерял уверенность в своих силах, веру в удачу и в окружение, которые у меня были в «Мютциге». Но на второй год я полностью обрел себя. Все это время я постоянно тренировался и упорно прогрессировал. Это принесло плоды и дало мне такое место в команде, о котором я даже не подозревал. Когда клуб столкнулся с финансовыми трудностями, то игроки выбрали меня наряду с двумя другими партнерами в качестве переговорщиков с президентом на тему зарплаты и премиальных. Возможно, впервые в своей жизни я обсуждал денежный вопрос, думая одновременно и об интересах клуба, и об интересах игроков. Мы пришли к согласию. Нам сократили на 50 % зарплаты в течение сезона, но если мы сохраняли место в дивизионе, то получали остальное. Я полагал, что мы нашли приемлемый для всех компромисс, справедливый, взвешенный. Но позднее я обнаружил, что игроки разбились на группы, ходили обсуждать к президенту свои личные условия и некоторые сохранили свои зарплаты на уровне 100 %. А поскольку в конце сезона я отправился в «Вобан» вслед за Максом Хильдом, то причитавшиеся мне 50 % зарплаты так никогда и не получил.

«Мюлуз» стал отличной школой, подготовившей меня к дальнейшей карьере. Мне понравилось вести переговоры, думать о коллективе, служить мостиком между игроками и руководителями. Мне нравилось идти на жертвы, обретать ощущение заслуженности нашей зарплаты. И я усвоил, что иногда мне придется сталкиваться с ложью, предательством, подлостью.

В 1978 году, после нескольких сезонов в «Вобане», я, снова усилиями Макса Хильда, стал игроком «Страсбурга». Мечта сбылась. Это был клуб нашего детства. Он казался нам недостижимым, мы грезили о нем. И я тут же захотел отдать ему все. Я первым приходил на тренировки, и, если бы потребовалось, я тренировался бы четырежды в день. Всю жизнь я проводил на стадионе. Я не считал время, а жил на Римской улице, в десяти минутах ходьбы. Но у меня не было ощущения, что я чем-то жертвую. Мне это казалось очевидным: именно такой жизни я и хотел.

В «Страсбурге» я одновременно был игроком, отвечал за клубную академию и возглавлял молодежную команду. Именно благодаря Максу Хильду я стал вести параллельную жизнь игрока и молодого тренера. Мы с Максом подолгу беседовали. Мы ездили вместе смотреть тренировки, матчи клубов и сборных, чаще всего в Германию. Из этих поездок мы возвращались в 4–5 часов утра, но это было исключительно полезно для образования. Думаю, именно он первым почувствовал, что я стану тренером. Он предоставил мне место тренера в Академии, а когда мог его себе вернуть после отстранения от главной команды, то не стал этого делать.

– Теперь твоя очередь, – сказал он.

Работа в Академии доставляла мне наслаждение. Я учился всему по ходу дела. Я массировал игроков, наматывал тейпы, встречался с родителями, организовывал выезды. Смотрел все доступные тренировки. Читал методические труды, например «1000 упражнений для лучшей подготовки», чтобы приобрести базовые знания, которых у меня еще не было до учебы в CREPS[4]4
  CREPS – Региональный центр физического воспитания. Образовательные организации, подчиненные Министерству спорта. Созданы в 1939 году. Центры начального и дополнительного спортивного образования.


[Закрыть] и до поступления в Национальную академию футбола в Виши[5]5
  Созданный по инициативе Федерации футбола в 1972 году центр подготовки молодых футболистов (16–18 лет). Самый известный выпускник – Жан-Пьер Папен. Команда Академии выступала в третьем дивизионе. Академия закрылась в 1990 году.


[Закрыть].

«Страсбург» стал для меня лабораторией, где я осваивал все, чем мне предстояло впоследствии заниматься в роли тренера. Мне повезло, что в Академии мне доверяли, выдали своего рода карт-бланш. Я хотел искать и находить новые методики, которые позволяли бы дать игрокам то, в чем они нуждаются. У меня было много сомнений. Мне едва исполнилось 30 лет, а тренировал я 18–19-летних. Чему их учить? Необходимо было попробовать все. Например, я впервые пригласил в клуб психолога. Каждую неделю он беседовал с игроками один на один, помогая им оценивать себя и бороться со страхами. Это было неслыханно, не уверен, что и сегодня во многих командах есть такая практика.

Именно в «Страсбурге» я начал пробовать развивать интеллект игроков. Во время матча на игроков оказывается серьезное давление, но хороший игрок должен сохранять ясную голову для анализа, чтобы выбирать оптимальное решение.

В развитии моей тренерской карьеры ключевую роль сыграли сразу несколько человек.

На региональном уровне мне помогали технические консультанты Жаки и Пьерро Демю, они дали мне базовое образование. С Пьерро у нас было много оживленных ночных дискуссий во время обучения в CREPS, в Страсбурге.

Вторым человеком стал румынский тренер и бывший игрок Петреску. Он приехал в Страсбург, чтобы прочитать лекцию о тренерской профессии. Благодаря ему я значительно продвинулся в понимании ремесла и тренировок. Он на двадцать лет опередил свое время. Он уже работал над улучшением краткосрочной и долгосрочной памяти и прекрасно понимал, как именно следует учить игрока.

На национальном уровне важным человеком для меня стал Жорж Булонь[6]6
  Жорж Булонь (1917–1999) – футбольный тренер и функционер. В 1970–1982 годах – технический директор национальных сборных. Много делал для системного развития молодых футболистов. По его инициативе была открыта Академия в Виши, основаны центры подготовки при футбольных клубах, изменился подход к обучению тренеров.


[Закрыть], который делал для тренеров все. Он учредил центры подготовки и статус преподавателя, бился с президентами клубов за создание клубных академий. Он поработал тренером в сборной, так что был хорошо знаком с профессией. Он знал, насколько это одинокая и зачастую неблагодарная работа. В то время тренеров могли в один день наградить, а на другой – оставить ни с чем. Именно у него я защищал свой диплом для получения тренерской категории «профессиональный». После этого мы остались близкими друзьями. Часто именно он после какого-нибудь поражения или упущенного титула говорил мне: «Время от времени надо давать место другим». И он был прав, хотя мне всегда было очень тяжело с этим соглашаться.

Окончание моей игровой карьеры случилось как-то естественным образом. Однажды президент «Страсбурга» сказал мне: «Ты становишься слишком старым». Это меня задело. Я не вышел на поле, к удивлению остальных игроков. Я смотрел за матчем с трибуны и… игроки превзошли самих себя! Я понял: время посвятить себя целиком и полностью тренерской работе.

Дальше последовала цепь логичных, желанных событий. Я познакомился с огромным количеством замечательных людей, которые послужили мне мостиком для перехода на новый уровень. Я ухватился за этот шанс и смог принять моментальное решение.

От тех лет, выступлений за клубы, общения с почитаемыми тренерами, у меня остались как чудесные, так и болезненные воспоминания.

Особенно часто я вспоминаю один из матчей «Страсбурга» в сезоне 1978/79, когда мы стали чемпионами Франции. Единоборство, которое я проиграл. Мы играли против «Реймса», и против меня играл Сантамария[7]7
  Сантьяго Сантамария (1952–2013) – аргентинский футболист, нападающий. Выступал за «Реймс» в 1974–1979 годах. За сборную Аргентины провел 11 матчей.


[Закрыть], невероятный футболист. После одной из моих ошибок он перехватил мяч, и нам забили гол. Виноват был я. И дико себя упрекал. Даже сегодня помню, до какой степени я был разгневан на себя, до какой степени виноватым я себя чувствовал. Разумеется, были и голы, и победы, но среди удачных моментов эта ошибка против «Реймса» осталась вечным шрамом.

Важными мотиваторами в ту эпоху служили чувство вины, ярость, несправедливость, жестокость в некоторых матчах. Арбитры на многое закрывали глаза, когда отсутствовали телетрансляции, на стадионах после матча гасили свет, а между игроками случались жестокие драки.

Но это была эпоха не только суровых впечатлений. Я восхищался игроками, с которыми был знаком или просто играл в одно время. Звездами той эпохи считались Ди Стефано, Пеле, Беккенбауэр и Гюнтер Нетцер. Последний, как и я, играл в полузащите. Его мощные удары и переводы с фланга на фланг служили для меня источником вдохновения. Беккен абауэр вызывал мое восхищение своей элегантной игрой. Он был артистом. Мы, разумеется, никогда не встречались на футбольном поле, но пересеклись, когда он несколько месяцев работал в «Марселе», а я тренировал «Монако».

Я был знаком с Ги Ру, когда он был тренером «Осера», а я выступал за «Мютциг». На его глазах я забил гол в Кубке Франции[8]8
  Матч «Мютциг» – «Осер» в ¹/₃₂ Кубка Франции прошел 4.02. 1973 года. Венгер забил единственный мяч в той встрече на 86 минуте.


[Закрыть]. Несмотря на все различия в наших методиках и характере, я с большим уважением относился к тому, что он сделал в «Осере» и как он довел эту команду до Лиги чемпионов.

На протяжении всех лет своего формирования я восхищался разными тренерами. Теми, кто уважал игроков, игру и ее красоту, кто в первую очередь заботился об игре своей команды, а не об использовании слабостей противника. Такими были Макс Хильд, Жильбер Гресс и Йохан Кройф. На мой взгляд, ты не имеешь права делать игру своей профессией, если у тебя нет цели подарить людям мечту. Я осознал это, наблюдая, как эти тренеры готовят свои команды.

Я бесконечно уважал игроков: тех, у кого есть своя философия игры, кто способен на самовыражение, кто не боится идти против своих страхов, сражаться с ними, не подчиняться. Именно этими чертами я восхищался, их я искал в игроках всех моих клубов.

На протяжении нескольких лет я учился понимать чувства игрока, его страх или гнев, восхищаться его мастерством, когда игрок служит команде, уважать тренеров, слушать их. И теперь я был готов покинуть Эльзас, своих наставников и друзей, чтобы тренировать самостоятельно, принимать новые вызовы.

Глава 3. Первые тренерские годы в «Канне» и «Нанси»

«Страсбург» был для меня клубом жизни. Я работал тренером в Академии и все свое время проводил с игроками. Старался посещать как можно больше матчей в Эльзасе и в Германии. Читал о тренерском искусстве все, что мог обнаружить. Внутри Академии создал школу для детей 5–7 лет. Я обладал достаточной свободой, чтобы и работать так, как мне хочется, и влиять на жизнь клуба, постоянно придумывая что-то новое. Я мог бы остаться там на долгие годы, и мои наставники, а также руководители «Страсбурга» советовали мне так и поступить. Они призывали упорно и со страстью работать, подниматься по ступеням и в конце концов возглавить первую команду. Но какая-то часть меня больше жаждала приключений, чем комфорта. Я хотел открывать новый футбол, новых игроков, людей, тренирующих по иным методикам, чтобы постоянно прогрессировать.

Во время матча моей команды со вторым составом «Мюлуза» я познакомился с Жан-Марком Гийу. Эта встреча сыграла не меньшую роль, чем знакомство с Максом Хильдом или Жоржем Булонем.

Жан-Марк был отличным игроком, выступал сначала за «Анже», а потом за «Ниццу». Он был выдающимся атакующим полузащитником. Он выступал и за сборную Франции, ездил с ней на чемпионат мира в Аргентину. Он принадлежал к восхитительному поколению игроков, о котором немного забыли в тени следующего. Это поколение пало жертвой той эпохи, когда надо было играть много сезонов за один и тот же клуб, провести несколько сложных и ярких сезонов, чтобы тебя заметили. Меня это угнетает еще сильнее, когда я вижу, как сегодня иногда достаточно, без преувеличения, одного матча, чтобы открыть талантливого игрока. Закончив игровую карьеру, Жан-Марк Гийу стал тренером в «Мюлузе» и вывел его из второго в первый дивизион.

После матча между нашими командами Жан-Марк захотел познакомиться со мной. Мы проговорили несколько часов. Это был словно удар молнии, как с профессиональной, так и с человеческой точки зрения. Жан-Марк обладал – и обладает по сей день – сильным характером и четкими взглядами на игру, которые я восхищенно разделяю. Когда он стал тренером в «Канне», выступавшем на тот момент во втором дивизионе, то предложил стать своим помощником и возглавить Академию.

По своему обыкновению, я принял решение в одиночку, не слушая тех, кто советовал мне остаться в Страсбурге. Я отправился в Канны на встречу с Жан-Марком и президентом клуба Ришаром Контом. На тот момент мы еще не были знакомы, но впоследствии он станет моим другом. Мы обсудили контракт. Проговорили всю ночь и пришли к соглашению только на рассвете. Суммы, которые тогда звучали, сегодня у любого вызвали бы приступ хохота, но тогда нам было не до смеха: трое мужчин с сильным характером, готовых к борьбе, не желавших проиграть, уступить хоть в чем-нибудь. Впоследствии мы сформировали отличное трио, где каждый на своей должности двигался вперед, разделяя одни и те же идеи и любовь к клубу.

Воспоминания об этой ночи у меня особенно сильны и хранятся в деталях. Она скрепила печатью дружбу, объединяющую нас до сих пор. Она стала для меня рубежом. Я впервые уехал из Эльзаса, сделал первые шаги как тренер, провел первые переговоры. Я был одинок, решителен, следовал инстинкту и стремился доказать себе и другим, что я на это способен. Страх присутствовал, но не парализовал меня.

От переезда в «Канн» у меня осталось еще одно воспоминание, которое много говорит о состоянии моего ума и о том, каким был футбол в те годы. Я знал, что Жан-Марк ищет в «Канн» центрального нападающего. Накануне отъезда я прочитал в журнале France Football впечатляющую статистику игрока «Оранжа» Ламина Н’Диайе. Данные говорили о нем, как о великолепном снайпере. Перед выездом в Канны на машине я позвонил ему по телефону. Я буквально дословно помню наш разговор и свое предложение: встретиться с ним и несколькими друзьями у поворота с шоссе в Оранж. «Я приеду с бутсами, сыграем в футбол». На следующий день он был на месте. Мы сыграли четыре-на-четыре и один-на-один, и я немедленно понял, какой он великолепный игрок, какой у него потенциал. Присоединившийся к нам Жан-Марк Гийу, наблюдавший за игрой, разделял мой энтузиазм. На следующий день мы привезли его в «Канн», где он подписал свой первый профессиональный контракт. Таков был мой первый опыт подписания игрока в команду. Впоследствии он стал моим другом. Долгое время он выступал в первом дивизионе, сначала за «Канн», потом за «Мюлуз». Впоследствии он тренировал клуб «Котон-Спорт» из Гаруа, сборную Сенегала, а сегодня возглавляет «Мазембе». Но мы оба не забываем о той первой встрече на парковке в Оранже. Можно ли представить сегодня, чтобы игрока подписывали таким образом?

В «Канне» я провел всего год на позиции помощника главного тренера и руководителя Академии, но этот год стал определяющим. Это был мощный вызов. Уезжая из Страсбурга в Канны, я представлял себе, будто пересаживаюсь из «Роллс-Ройса» в 2 CV[9]9
  Самая маленькая, доступная модель «Ситроена».


[Закрыть]. Я согласился спуститься ступенью ниже, но это было увлекательно, потому что мы находились в начале определенного пути и между мной, Ришаром и Жан-Марком существовало полное взаимопонимание. «Канн» был тогда еще строящимся клубом, без профессиональной структуры. Он выступал во втором дивизионе. Нам троим предстояло сделать все: создать Академию, набрать молодежь, просмотреть игроков, переформатировать команду, переосмыслить тренировки. Мы занимались этим практически круглосуточно. Это была большая работа, и думаю, именно этим она мне и понравилась. Это был интенсивный, познавательный год.

Первые недели в южном городе были непростыми. В Страсбурге у меня были семья и друзья, а здесь я не знал никого, кроме Ришара и Жан-Марка. Покидать Эльзас было мучительно. Я оказался в полной изоляции. Я нашел квартиру, где жил как отшельник. Там стояла кровать, диван и телевизор, на котором я каждую ночь смотрел матчи, которые записывал себе постоянно. Никто не мог видеть мою печаль, потому что я постоянно был в работе. Но жизнь в полном одиночестве помогла мне понять настроение игрока, приезжающего в незнакомые клуб и город. Помня об этом, я всегда давал игроку не менее полугода на то, чтобы обжиться, почувствовать себя как дома. Только после этого он сможет полностью отдаться игре.

Одинокая, изолированная жизнь без каких-либо опорных точек стала для меня откровением. Я понял, что благодаря своей страсти к футболу я могу жить один где угодно, безо всякого взаимодействия, без эмоциональной поддержки. Страхи не исчезают, но я могу с ними справляться. Я понял, что я – одиночка, который любит быть с командой и одновременно любит одиночество в принятии решений, подготовке к игре не меньше, чем совместную радость от игры, от перипетий матча.

Поначалу было трудно сменить эльзасский футбол на футбол, где господствуют другая техника и другая ментальность. В «Канне», как и повсюду на юге, мяч в основном находится в ногах, тогда как в Эльзасе больше играют средними и длинными передачами, больше игры на пространстве. В «Канне» играли в мелкий пас, более технично. И более жестко. Еще одно значительное отличие. Жесткость противоборств, устрашение арбитра, команды противника. Все это принимало форму безнаказанности, а тренера наполняло ощущением беспомощности. Я быстро привык к этому, но в Эльзасе я не знал, что это может быть развито до такой степени. И это тоже стало познавательным открытием: надо уметь держать удар, показывать, что ты не боишься, что ты готов дать сдачи. И мне понравилось это нервное напряжение, эта страстная игра.

Моя работа плавно перетекала между выполнением функций в Академии и на посту помощника главного тренера. Иногда я проводил до четырех тренировок в день. Молодежь я тренировал с 8.30 до 10, а потом с 14 до 16, а в первой команде был занят между 10 и 15 часами и потом с 16 до 18. Если у нас был выездной матч, я отправлялся с командой и возвращался в воскресенье утром, проводил заминку на поле и иногда, например, отправлялся со второй командой в Марсель. Такой непрерывный ритм работы я установил сам – и для себя, и для других. Такова константа моей карьеры: мне доверяли, и с Жан-Марком Гийу у нас было взаимное доверие. Я получил значительную свободу, но взамен я работал так, словно клуб – это моя собственность. Я мог несколько часов обсуждать контракт, даже целую ночь. Но, когда контракт подписан, я отдаю клубу все. И я никогда не ходил просить пересмотреть свой контракт в сторону повышения.

Я был уверен, что буду достоин своего места и что смогу добиться привязанности игроков, сделав упор на качестве и интенсивности тренировок. В то время главным фактором было не финансовое могущество, а упорство в работе. Наши цели состояли в том, чтобы сформировать команду, способную подняться в первый дивизион, а также создать качественный центр подготовки молодежи. Мы все – президент, тренер, игроки – работали во имя этих целей. Атмосфера упорного труда сочеталась с теплой дружеской обстановкой. У нас был замечательный командный дух, мощный боевой союз, то единение в работе и в празднике, которые я всегда искал и иногда находил в клубах, где работал впоследствии. После матча мы ужинали вместе. На следующее утро мы вместе завтракали и болтали обо всем на свете.

Мы подобрали и обучили группу амбициозных и зрелых игроков. Они не были юны, но обладали железной волей. Они очень хотели преуспеть. В полузащите играл не только упомянутый выше Н’Диайе, но также Жан Фернандес, Жиль Рампийон и Ив Бертуччи, в нападении были Патрик Ревелли и Бернар Кастеллани, а в обороне – Жиль Эйкем, Батист Жетили и Бернар Казони.

Именно в «Канне» я научился лучше понимать игроков и обнаружил, что, почти не совершая трат, располагая ограниченными средствами, но сильной волей, можно прогрессировать и добиваться результата. Среди других примеров успеха скромных клубов можно упомянуть «Осер» середины 90-х или сегодняшний «Амьен».

«Канн» стал и местом совершения первых ошибок. Игрок, как и тренер, учится в игре, на футбольном поле. Мы с Жан-Марком сначала плохо знали команду, слабо оценивали границы компетенции каждого из нас. В нашей команде была очень мощная динамика в атаке, и общий баланс оказался сильно смещен в сторону нападения. Мы слишком много пропускали. Жан-Марк был великим изобретателем. Он не боялся рисковать. В футболе баланс команды имеет существенное значение, и иногда на его поиски уходит некоторое время, а зависеть он может даже от одного игрока. Я многому научился рядом с Жан-Марком. Я понял, что футбол должен строиться на балансе между владением и продвижением вперед. Я осознал, что атакующий настрой не должен существовать без оглядки, что надо оценивать риски и находить удачный компромисс и что необходимо иметь достаточное количество игроков-конструкторов и игроков-креативщиков, чтобы держать в руках организацию игры. Я осознал, что хочу быть таким тренером, как Жан-Марк или Макс Хильд, которые не стремятся играть только на слабостях противников.

До «Канна», в Академии «Страсбурга», я занимался в первую очередь развитием игрока для будущего. В «Канне» я работал над настоящим. Каждое решение имело значение, а его последствия проявлялись немедленно. Мы работали в условиях дефицита времени. Создавали команду и одновременно быстро искали гармонию и баланс.

Зачастую изменение позиции раскрывает игрока по-новому. В этом вопросе ключевую роль играет наблюдательность тренера. Игра лучше любых психологических тестов раскрывает личность человека. Весь социальный налет исчезает. Игрок становится тем, кем он является на самом деле.

В «Канне», вероятно, мы совершили еще одну ошибку, которой впоследствии избегали. Перед началом сезона мы уехали с командой на три недели в Сен-Мартен-Везуби и скорее всего «загнали» игроков слишком интенсивными тренировками. Мы проводили по три тренировки в день, а утром еще совершали кросс по горам. Некоторые игроки падали в кровать в 8 вечера, но не могли заснуть. Они говорили мне без шуток: «Мы слишком боимся завтрашнего дня».

Игрокам не хватало сил, и им потребовалось время, чтобы вернуться в рабочий настрой. Позднее мы продолжили суровые тренировки, но, замедлив ритм, работали над точностью и качеством. Я и сегодня считаю, что преодоление боли в ходе тренировок позволяет делать это и во время матчей, но именно тогда я осознал, что слишком тяжелая подготовка ломает начало сезона.