Текст книги "Все приключения Шерлока Холмса"

– Но как ты сюда попал?

– Я обогнал вас в кебе.

– Дело получило дальнейшее развитие?

– Пришел ответ на мое объявление.

– Вот как!

– Да, через пять минут после вашего ухода.

– Что сообщают?

Майкрофт развернул листок бумаги.

– Вот, – сказал он. – Писано тупым пером на желтоватой бумаге стандартного размера человеком средних лет, слабого сложения. «Сэр, – говорит он, – в ответ на Ваше объявление от сегодняшнего числа разрешите сообщить Вам, что я отлично знаю названную молодую особу. Если Вы соизволите навестить меня, я смогу Вам дать некоторые подробности относительно ее печальной истории. Она проживает в настоящее время на вилле «Мирты» в Бэкингеме. Готовый к услугам Дж. Дэвенпорт».

Пишет он из Лоуэр-Брикстона, – добавил Майкрофт Холмс. – Как ты думаешь, Шерлок, не следует ли нам съездить к нему сейчас же и узнать упомянутые подробности?

– Мой милый Майкрофт, спасти брата важней, чем узнать историю сестры. Думаю, нам нужно поехать в Скотленд-Ярд за инспектором Грегсоном и двинуть прямо в Бэкингем. Мы знаем, что человек приговорен и каждый час промедления может стоить ему жизни.

– Хорошо бы прихватить по дороге и мистера Мэласа, – предложил я, – нам может потребоваться переводчик.

– Превосходно! – сказал Шерлок Холмс. – Пошлите лакея за кебом, и мы поедем немедленно. – С этими словами он открыл ящик стола, и я заметил, как он сунул в карман револьвер. – Да, – ответил он на мой вопросительный взгляд. – По всему, что мы слышали, нам, я сказал бы, предстоит иметь дело с крайне опасной шайкой.

Уже почти стемнело, когда мы достигли Пэлл-Мэлл и поднялись к мистеру Мэласу. За ним, узнали мы, заходил какой-то джентльмен, и он уехал.

– Вы нам не скажете, куда? – спросил Майкрофт Холмс.

– Не знаю, сэр, – отвечала женщина, открывшая нам дверь. – Знаю только, что тот господин увез его в карете.

– Он назвал вам свое имя?

– Нет, сэр.

– Это не был высокий молодой человек, красивый, с темными волосами?

– Ах нет, сэр; он был маленький, в очках, с худым лицом, но очень приятный в обращении: когда говорил, все время посмеивался.

– Едем! – оборвал Шерлок Холмс. – Дело принимает серьезный оборот! – заметил он, когда мы подъезжали к Скотленд-Ярду. – Эти люди опять завладели Мэласом. Он не из храбрых, как они убедились в ту ночь. Негодяй, наверно, навел на него ужас уже одним своим появлением. Им, несомненно, опять нужны от него профессиональные услуги; но потом они пожелают наказать его за предательство: как иначе могут они расценивать его поведение?

Мы надеялись, поехав поездом, прибыть на место если не раньше кареты, то хотя бы одновременно с ней. Но в Скотленд-Ярде мы прождали больше часа, пока нас провели к инспектору Грегсону и пока там выполняли все формальности, которые позволили бы нам именем закона проникнуть в дом. Было без четверти десять, когда мы подъехали к Лондонскому мосту, и больше половины одиннадцатого, когда сошли вчетвером на Бэкингемской платформе. От станции было с полмили до виллы «Мирты» – большого мрачного дома, стоявшего на некотором расстоянии от дороги в глубине участка. Здесь мы отпустили кеб и пошли по аллее.

– Во всех окнах темно, – заметил инспектор. – В доме, видать, никого нет.

– Гнездо пусто, птички улетели, – сказал Холмс.

– Почему вы так думаете?

– Не позже как час назад отсюда уехала карета с тяжелой поклажей.

Инспектор рассмеялся:

– Я и сам при свете фонаря над воротами видел свежую колею, но откуда у вас взялась еще поклажа?

– Вы могли бы заметить и вторую колею, идущую к дому. Обратная колея глубже – много глубже. Вот почему мы можем с несомненностью утверждать, что карета взяла весьма основательный груз.

– Ничего не скажешь. Очко в вашу пользу, – сказал инспектор и пожал плечами. – Эге, взломать эту дверь будет не так-то легко. Попробуем – может быть, нас кто-нибудь услышит.

Он громко стучал молотком и звонил в звонок, однако безуспешно. Холмс тем временем тихонько ускользнул, но через две-три минуты вернулся.

– Я открыл окно, – сказал он.

– Слава Богу, что вы действуете на стороне полиции, а не против нее, мистер Холмс, – заметил инспектор, когда разглядел, каким остроумным способом мой друг оттянул щеколду. – Так! Полагаю, при сложившихся обстоятельствах можно войти, не дожидаясь приглашения.

Мы один за другим прошли в большую залу – по-видимому, ту самую, в которой побывал мистер Мэлас. Инспектор зажег свой фонарь, и мы увидели две двери, портьеры, лампу и комплект японских доспехов, как нам их описали. На столе стояли два стакана, пустая бутылка из-под коньяка и остатки еды.

– Что такое? – вдруг спросил Шерлок Холмс.

Мы все остановились, прислушиваясь. Где-то наверху, над нашими головами, раздавались как будто стоны. Холмс бросился к дверям и прямо в холл. Вдруг сверху отчетливо донесся вопль. Холмс стремглав взбежал по лестнице, я с инспектором – за ним по пятам. Брат его Майкрофт поспешал, насколько позволяло его грузное сложение.

Три двери встретили нас на площадке второго этажа, и эти страшные стоны раздавались за средней; они то затихали до глухого бормотания, то опять переходили в пронзительный вопль. Дверь была заперта, но снаружи торчал ключ. Холмс распахнул створки, кинулся вперед и мгновенно выбежал вон, схватившись рукой за горло.

– Угарный газ! – вскричал он. – Подождите немного. Сейчас он уйдет.

Заглянув в дверь, мы увидели, что комнату освещает только тусклое синее пламя, мерцающее в маленькой медной жаровне посередине. Оно отбрасывало на пол круг неестественного, мертвенного света, а в темной глубине мы различили две смутные тени, скорчившиеся у стены. В раскрытую дверь тянуло страшным ядовитым чадом, от которого мы задыхались и кашляли. Холмс взбежал по лестнице на самый верх, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и затем, ринувшись в комнату, распахнул окно и вышвырнул горящую жаровню в сад.

– Через минуту нам можно будет войти, – прохрипел он, выскочив опять на площадку. – Где свеча? Вряд ли мы сможем зажечь спичку в таком угаре. Ты, Майкрофт, будешь стоять у дверей и светить, а мы их вытащим. Ну, идем, теперь можно!

Мы бросились к отравленным и выволокли их на площадку. Оба были без чувств, с посиневшими губами, с распухшими, налитыми кровью лицами, с глазами навыкате. Лица их были до того искажены, что только черная бородка и плотная короткая фигура позволили нам опознать в одном из них грека-переводчика, с которым мы расстались только несколько часов тому назад в «Диогене». Он был крепко связан по рукам и ногам, и над глазом у него был заметен след от сильного удара. Второй оказался высоким человеком на последней стадии истощения; он тоже был связан, и несколько лент лейкопластыря исчертили его лицо причудливым узором. Когда мы его положили, он перестал стонать, и я с одного взгляда понял, что здесь помощь наша опоздала. Но мистер Мэлас был еще жив, и, прибегнув к нашатырю и бренди, я менее чем через час с удовлетворением убедился, увидев, как он открывает глаза, что моя рука исторгла его из темной долины, где сходятся все стези.

То, что он рассказал нам, было просто и только подтвердило наши собственные выводы. Посетитель, едва войдя в его комнату на Пэлл-Мэлл, вытащил из рукава налитую свинцом дубинку и под угрозой немедленной и неизбежной смерти сумел вторично похитить его. Этот негодяй с его смешком производил на злосчастного полиглота какое-то почти магнетическое действие; даже и сейчас, едва он заговаривал о нем, у него начинали трястись руки и кровь отливала от щек. Его привезли в Бэкингем и заставили переводить на втором допросе, еще более трагическом, чем тот, первый: англичане грозились немедленно прикончить своего узника, если он не уступит их требованиям. В конце концов, убедившись, что никакими угрозами его не сломить, они уволокли его назад в его тюрьму, а затем, выбранив Мэласа за его измену, раскрывшуюся через объявления, оглушили его ударом дубинки, и больше он ничего не помнил, пока не увидел наши лица, склоненные над ним.

Такова необычайная история с греком-переводчиком, в которой еще и сейчас многое покрыто тайной. Снесшись с джентльменом, отозвавшимся на объявление, мы выяснили, что несчастная девица происходила из богатой греческой семьи и приехала в Англию погостить у своих друзей. В их доме она познакомилась с молодым человеком по имени Гарольд Латимер, который приобрел над нею власть и в конце концов склонил ее на побег. Друзья, возмущенные ее поведением, дали знать о случившемся в Афины ее брату, но тем и ограничились. Брат, прибыв в Англию, по неосторожности очутился в руках Латимера и его сообщника по имени Уилсон Кэмп – человека с самым грязным прошлым. Эти двое, увидев, что, не зная языка, он перед ними совершенно беспомощен, пытались истязаниями и голодом принудить его перевести на них все свое и сестрино состояние. Они держали его в доме тайно от девушки, а пластырь на лице предназначался для того, чтобы сестра, случайно увидев его, не могла бы узнать. Но хитрость не помогла: острым женским глазом она сразу узнала брата, когда впервые увидела его – при том первом визите переводчика. Однако несчастная девушка была и сама на положении узницы, так как в доме не держали никакой прислуги, кроме кучера и его жены, которые были оба послушным орудием в руках злоумышленников. Убедившись, что их тайна раскрыта и что им от пленника ничего не добиться, два негодяя бежали вместе с девушкой, отказавшись за два-три часа до отъезда от снятого ими дома с полной обстановкой и успев, как они полагали, отомстить обоим: человеку, который не склонился перед ними, и тому, который посмел их выдать.

Несколько месяцев спустя мы получили любопытную газетную вырезку из Будапешта. В ней рассказывалось о трагическом конце двух англичан, которые путешествовали в обществе какой-то женщины. Оба были найдены заколотыми, и венгерская полиция держалась того мнения, что они, поссорившись, смертельно ранили друг друга. Но Холмс, как мне кажется, склонен был думать иначе. Он и по сей день считает, что, если б разыскать ту девушку-гречанку, можно было б узнать от нее, как она отомстила за себя и за брата.

Морской договор

Июль того лета, когда я женился, запомнился мне тремя интереснейшими делами Шерлока Холмса, в которых мне посчастливилось участвовать, изучая на практике его метод. Записки об этих делах, озаглавленных мною как «Второе пятно», «Морской договор» и «Усталый капитан», я бережно храню в папке «Приключения». К моему глубокому сожалению, в деле о втором пятне затронуты интересы столь важных особ, в том числе королевских кровей, что рассказать о нем публике я смогу лишь многие годы спустя. Отмечу лишь, что в этом деле, как ни в каком другом, Холмсу удалось во всем блеске продемонстрировать преимущества своего аналитического метода и поразить воображение всех, кто был вовлечен в расследование. Я сохранил почти дословную запись его беседы с месье Дюбюком – парижским полицейским – и Фрицем фон Вальдбаумом, хорошо известным специалистом из Данцига. Эти почтенные господа долго и методично разрабатывали след, оказавшийся ложным. Жаль, что поведать эту историю миру можно будет не раньше, чем наступит следующее столетие.[105]105
  © Перевод. Г. Веснина, 2007.


[Закрыть]

А пока я перейду ко второму делу из списка – оно также затронуло национальные интересы и поразило мое воображение неожиданной и эффектной развязкой.

В школьные годы я сильно сдружился с мальчиком по имени Перси Фелпс. Мы были ровесники, но он обгонял меня на два класса. Перси обладал блестящими способностями и за время учебы собрал все мыслимые и немыслимые награды. Вершиной его успехов стала стипендия, позволившая ему продолжить свое стремительное продвижение наверх в Кембридже. Его семья имела большие связи, и Перси уже в начальной школе хорошо понимал значение того факта, что брат его матери – лорд Холдхерст – серьезный политик от партии консерваторов. Правда, в школе столь важное родство сослужило ему плохую службу: однокашники никогда не отказывали себе в удовольствии догнать зазнайку на спортплощадке и треснуть ему ракеткой по ногам. Однако все это осталось в прошлом, когда он вырос и занял положение в обществе. До меня доходили отдаленные слухи, что благодаря своим блестящим способностям и влиятельным родственникам Перси весьма неплохо устроился в министерстве иностранных дел. Потом я напрочь забыл о его существовании, до тех самых пор, пока мне не напомнило о нем следующее письмо:

«Брайарбрэ, Уокинг

Мой дорогой Уотсон, ты, конечно же, помнишь «головастого» Фелпса, который учился в пятом классе, когда ты перешел в третий. Возможно, ты даже слышал, что с помощью дяди я получил хорошее место в министерстве иностранных дел. Я всегда пользовался уважением и доверием начальства, но недавние обстоятельства погубили мою карьеру, обратив все мои надежды в прах.

Нет смысла описывать тебе подробности этого ужасного события. Но в том случае, если ты снизойдешь до моей просьбы, мне, вероятно, придется рассказать тебе все. Последние девять недель я провалялся в нервной горячке и только сейчас начинаю поправляться. Я еще очень слаб, чтобы куда-то выезжать. Как ты думаешь: не согласится ли твой друг мистер Холмс приехать ко мне? Я хотел бы узнать его мнение, хотя полицейские заверили меня, что сделали все возможное и дальнейшие действия бессмысленны. Прошу тебя: постарайся привезти его ко мне, и как можно быстрее. Когда над тобой висит столь тяжкое подозрение, минуты кажутся часами. Передай ему, что я обратился бы к нему за помощью раньше, если бы не провалялся все это время без памяти. Сейчас голова моя прояснилась, но я боюсь размышлять о случившемся, опасаясь рецидива болезни. Я все еще настолько слаб, что вынужден писать под диктовку. Прошу тебя: привези его.

Твой старый школьный товарищ Перси Фелпс»

Я расчувствовался, прочитав письмо Перси: было что-то трогательное в том, как настойчиво он просил меня привезти к нему Холмса. Настолько трогательное, что, будь даже его просьба более трудной, я все равно попытался бы ему помочь. Но к счастью, я знал, что Холмс настолько любит разгадывать подобные загадки, что всегда готов применить свое искусство на деле, лишь бы клиент был не против. Жена согласилась со мной, что дело нельзя откладывать в долгий ящик, поэтому вскоре после завтрака я уже находился в старинной гостиной на Бейкер-стрит.

Холмс, облаченный в домашний халат, сидел за рабочим столом и проводил химические опыты. В большой изогнутой реторте что-то бурно кипело, подогреваемое синим пламенем бунзеновской горелки, и в двухлитровой емкости конденсировались капли дистиллированной воды. Мой друг едва взглянул на меня, когда я вошел; видя, что он занят, я расположился в кресле и стал ждать. Он набрал по нескольку капель из каждой бутыли в пипетку, потом поставил на стол пробирку с раствором. В правой руке он держал лакмусовую бумажку.

– Вы пришли в самый ответственный момент, Уотсон, – сказал он. – Если эта бумажка станет синей, все хорошо. Если она покраснеет, оборвется жизнь человека.

Он окунул бумажку в пробирку, и та мгновенно стала грязно-малиновой.

– Хм! Так я и думал! – воскликнул он. – Еще секунду, Уотсон, и я буду в вашем распоряжении. Если хотите курить – табак в ночном тапке.

Холмс снова повернулся к столу и быстро нацарапал несколько телеграмм, вручив их рассыльному мальчишке. После этого он наконец уселся в кресло напротив меня и, подтянув колени к подбородку, обхватил их тонкими длинными руками.

– Самое обыкновенное убийство, – резюмировал он. – Похоже, у вас есть нечто поинтереснее. Ваше появление всегда предвещает преступление, Уотсон. Что на этот раз?

Я отдал ему письмо, и он прочитал его с глубочайшим вниманием.

– Оно дает не так уж много, верно? – заметил Холмс, возвращая мне письмо.

– Почти ничего.

– А почерк интересный.

– Писал не он.

– Естественно. Писала женщина.

– Да нет, писал мужчина! – воскликнул я.

– Нет, женщина, и необыкновенная, скажу я вам. И знаете, когда начинаешь расследование, уже сам факт, что, на свою беду или на счастье, клиент тесно общается с личностью незаурядной, дает пищу для размышлений. Вот видите, я уже заинтересовался. Если вы готовы, мы можем прямо сейчас поехать в Уокинг и взглянуть на попавшего в переделку дипломата и на женщину, которой он надиктовывает свои письма.

Нам повезло: мы захватили первый поезд, отправляющийся с вокзала Ватерлоо. Не прошло и часа, как мы оказались среди вересков и елей Уокинга. Уединенный особняк Брайарбрэ, находившийся всего в нескольких минутах ходьбы от станции, окружали обширные луга. Мы вручили свои визитки горничной, и она проводила нас в элегантную гостиную. Не прошло и минуты, как нас вышел приветствовать упитанный молодой человек. Ему было уже явно больше тридцати, но ярко-красные щеки и озорные глаза делали его похожим на пухлого шкодливого мальчишку.

– Как я рад вашему приезду, – сказал он, сердечно пожимая нам руки. – Перси все утро спрашивал о вас. Бедняга – он готов ухватиться за соломинку. Его родители не в силах выйти к вам – совсем сдали от горя, но они просили меня оказать вам самый теплый прием.

– Мы пока не знаем подробностей происшествия, – произнес Холмс. – Насколько я понимаю, вы не член семьи.

Мужчина удивленно приподнял брови, потом опустил взгляд вниз и рассмеялся.

– Вы увидели монограмму «Дж. Х.» на моем брелоке, – сказал он. – В первую секунду я решил, что вы ясновидящий. Меня зовут Джозеф Харрисон, но, думаю, вскоре мы породнимся – Перси собирается жениться на моей сестре Энни. Она сейчас в комнате Перси; вот уже два месяца не отходит от него ни на минуту. Наверное, нам лучше сразу пойти туда: Перси сгорает от нетерпения.

Комната, где лежал больной, находилась на одном этаже с гостиной. Судя по меблировке, это была вторая гостиная, временно переоборудованная в спальню. Повсюду стояли прелестные вазы с цветами, комнату наполнял бальзамический летний воздух, напоенный солнцем и ароматом садовых цветов. На диване у раскрытого настежь окна лежал бледный молодой человек с изможденным лицом. Когда мы вошли, сидевшая рядом с ним женщина встала.

– Мне уйти, Перси? – спросила она.

Он сжал, удерживая, ее руку.

– Как поживаешь, Уотсон? – дружески приветствовал он меня. – Я бы ни за что не узнал тебя с этими усами, да и ты, наверное, не признал бы меня в таком виде. А это, полагаю, твой знаменитый друг мистер Шерлок Холмс?

Я представил их друг другу, и мы сели. Упитанный молодой человек покинул комнату, но его сестра осталась – Перси ни за что не хотел отпускать ее руку. Женщина эта обладала поразительной внешностью: небольшой рост и чуть заметную полноту с лихвой окупали изумительная оливковая кожа, большие темные итальянские глаза и роскошные черные волосы. На фоне этой яркой, исполненной жизненной силы красавицы Перси казался особенно болезненным и бледным.

– Не стану напрасно тратить ваше время, – начал говорить он, приподнимаясь на подушках. – Обойдусь без преамбулы и расскажу все как есть. Я был здоров, успешен и счастлив, мистер Холмс, и готовился к свадьбе. Жизнь улыбалась мне, как вдруг разразилась беда и погубила все мои планы.

Уотсон, наверное, уже сказал вам, что я работал в министерстве иностранных дел, куда меня взяли по протекции лорда Холдхерста, моего дяди. Благодаря этому родству – чего уж скрывать – карьера моя пошла в гору. Дядя возглавляет министерство иностранных дел и иногда доверял мне весьма ответственные поручения. Я ни разу его не подвел, и, убедившись в моем усердии и скромности, дядя проникся ко мне полным доверием.

Примерно десять недель назад, а точнее – двадцать третьего мая, он вызвал меня в свой кабинет и, похвалив за хорошо выполненную работу, сообщил, что хочет поручить мне одно очень важное дело.

«Вот, – сказал дядя, вытаскивая из бюро серый свиток, – это оригинал секретного соглашения между Англией и Италией. К сожалению, слухи о нем уже просочились в газеты. Сейчас очень важно, чтобы слухи остались только слухами. Ни одна душа не должна знать об этом документе. Русская и французская посольские миссии готовы заплатить громадную сумму тому, кто сообщит им содержание этих бумаг. Я достал их из своего бюро только потому, что необходимо сделать копию. У тебя есть собственный рабочий стол в кабинете?»

«Да, сэр».

«Тогда возьми договор и спрячь его там. Я распоряжусь, чтобы тебе разрешили поработать сверхурочно. Когда все покинут здание, ты сможешь сделать копию документа без посторонних глаз. Закончив работу, убери все в стол и закрой его на ключ. Завтра утром ты передашь мне оба документа лично в руки».

Я взял бумаги и…

– Простите, что перебиваю… – остановил его Холмс. – Кто-нибудь еще был в комнате во время этого разговора?

– Нет, мы были одни.

– А комната большая?

– Тридцать футов в ширину и столько же в длину.

– Вы стояли в центре?

– Думаю, да.

– Вы разговаривали тихо?

– Мой дядя всегда говорит очень тихо. А сам я почти ничего не говорил.

– Спасибо, – сказал Холмс, закрывая глаза. – Прошу вас, продолжайте.

– Я все сделал так, как мне велели, и дождался ухода всех сотрудников. Чарльз Горо, который работает в нашей комнате, имел кое-какие долги по работе и задержался дольше остальных. Я оставил его одного и сходил поужинать. Когда я вернулся на рабочее место, его уже не было. Мне хотелось выполнить задание побыстрее, потому что у Джозефа – то есть мистера Харрисона, который встретил вас внизу, – в тот день были дела в городе и он собирался возвратиться в Уокинг одиннадцатичасовым поездом. Я надеялся перехватить его и вернуться домой вместе с ним.

Приступив к изучению договора, я сразу понял, что дядя нисколько не преувеличивал его значимость. Не стану вдаваться в детали, только скажу, что он определял позицию Великобритании в Тройственном союзе и ее возможные действия в том случае, если французский флот полностью вытеснит со Средиземного моря флот Италии. Договор касался только морских границ и флота и был подписан высокими должностными лицами. Быстро пробежав глазами содержание договора, я приступил к работе.

Документ оказался большим – двадцать шесть статей, – к тому же он был составлен на французском. Я писал очень быстро, но к девяти часам скопировал только девять статей и понял, что на одиннадцатичасовой поезд мне уже никак не успеть. После долгого дня и плотного ужина меня клонило в сон, и я решил взбодриться чашечкой кофе. В маленькой комнатке при входе в здание всю ночь дежурит швейцар. Обычно он не отказывается сварить кофе на своей спиртовке для тех, кто остается работать сверхурочно. Я вызвал его звонком.

К моему удивлению, вместо него пришла крупная пожилая женщина в фартуке, с неприветливым лицом. Оказалось, что это уборщица, жена швейцара. Я попросил ее принести мне кофе.

Переписав еще две статьи, я почувствовал, что окончательно засыпаю. Я встал и начал ходить по комнате, разминая затекшие ноги. Кофе мне так и не принесли, и я терялся в догадках, что могло быть тому причиной. Наконец я не выдержал и пошел выяснять, в чем там дело. Мне нужно было всего лишь пройти до конца по коридору, едва освещенному, и спуститься вниз по лестнице, ведущей к главному входу и комнатке швейцара. Посередине лестница имеет еще одно ответвление – к боковому входу с Чарльз-стрит; им пользуются мелкие служащие и сотрудники, которым удобнее заходить с той стороны.

Я тут нарисовал примерный план, вы можете взглянуть.

– Благодарю вас, пока мне все ясно, – сказал Шерлок Холмс.

– Я так подробно объясняю, как все расположено, потому что, на мой взгляд, это крайне важно. Я спустился по лестнице в вестибюль и нашел швейцара в своей комнатке крепко спящим. Чайник на спиртовке бурно кипел, расплескивая брызги на пол. Я уже хотел было растрясти швейцара, который громко храпел, как вдруг зазвонил колокольчик. Швейцар проснулся и в недоумении воззрился на меня.

«Мистер Фелпс, сэр!» – произнес он.

«Я пришел узнать насчет своего кофе».

«Да вот, сэр, поставил на огонь воду и заснул. – Он посмотрел на меня, потом на дребезжащий колокольчик, потом снова на меня. – Если вы здесь, сэр, то кто тогда меня вызывает?» – спросил он.

«А кто вас вызывает?»

«Звонят из вашей комнаты, сэр».

Мне показалось, что мое сердце словно сдавила холодная рука. Кто-то находится в моем кабинете в то время, как бесценный договор лежит на столе! Как безумный я бросился наверх. В коридоре никого не было. В комнате тоже все было по-прежнему, за исключением того факта, что оригинал договора исчез. Незаконченная копия осталась лежать на своем месте.

Холмс подался немного вперед и потер руки. Я видел, что загадка пришлась ему по душе.

– И что вы стали делать? – пробормотал он.

– Я подумал, что вор мог уйти через боковой выход, потому что иначе я должен был с ним столкнуться.

– А вы уверены, что он не сидел все это время в кабинете, спрятавшись где-нибудь, или укрылся в коридоре, который вы описали как едва освещенный?

– Это абсолютно исключено. Там не спрячется даже крыса. Там просто негде спрятаться.

– Благодарю вас. Продолжайте.

– Швейцар, должно быть, заметил, как я побледнел при известии, что в кабинете есть посторонний, и последовал за мной наверх. Уже вместе мы выбежали через боковой вход на Чарльз-стрит – кстати, дверь была закрыта, но не заперта. Я отчетливо помню, что в тот момент, когда мы выскочили на улицу, часы на соседней церкви пробили три раза. Значит, это было без четверти десять.

– А вот это уже действительно важно, – заметил Холмс, делая пометку у себя на манжете.

– Ночь была очень темной, накрапывал теплый мелкий дождь. На тротуаре не было ни души, однако транспортное движение еще продолжалось, как всегда в Уайтхолле. В чем были, с непокрытыми головами, мы побежали вниз по улице и на углу встретили полицейского.

«Совершена кража, – выкрикнул я. – Из министерства иностранных дел похищен документ чрезвычайной важности. Кто-нибудь проходил по этой дороге?»

«Я стою здесь уже четверть часа, сэр, – ответил он, – и за это время проходила только одна женщина – высокая, немолодая, в клетчатой шали».

«А, это моя жена, – воскликнул швейцар. – А еще кто-нибудь?»

«Больше никого не видел».

«Значит, вор ушел другой дорогой», – сказал швейцар и потянул меня за рукав.

Однако что-то меня удерживало, и его попытки увести меня в другую сторону лишь усилили мои подозрения.

«Куда направлялась эта женщина?» – спросил я у полицейского.

«Не знаю, сэр. Я просто видел, как она прошла, но мне было неинтересно следить за ней. По-моему, она торопилась».

«Сколько времени с тех пор прошло?»

«Да совсем немного».

«Минут пять?»

«Да, точно не больше».

«Вы только зря теряете время, сэр, – уговаривал меня швейцар. – Сейчас дорога каждая минута. Уверяю вас: моя жена не имеет к этому никакого отношения, и она пошла дальше по этой улице. Ну, как хотите, тогда я один», – сказал он вдруг и побежал назад. Я рванулся вслед за ним и схватил его за рукав.

«Где вы живете?» – спросил я.

«В Брикстоне – переулок Плюща, дом шестнадцать, только вы взяли ложный след, мистер Фелпс. Нужно спешить на другой конец улицы и узнать, не видели ли кого-нибудь там».

Я уже ничего не терял и последовал его совету. К нам присоединился полицейский, и втроем мы добежали до следующей улицы. Она была сплошь забита экипажами, в обе стороны двигались люди, торопясь поскорее укрыться от дождя. Спрашивать было не у кого.

Мы вернулись в министерство и обыскали коридор и лестницу – конечно, безрезультатно. Пол коридора, который ведет в мой кабинет, покрыт светлым линолеумом. Мы тщательно осмотрели его, но не обнаружили никаких следов обуви.

– Дождь шел на протяжении всего вечера?

– Часов с семи.

– Тогда почему на линолеуме не осталось следов женщины, которая приходила в кабинет около девяти, – наверняка на ней были грязные ботинки?

– Я рад, что вы подняли этот вопрос. Я тоже сразу подумал об этом. Но дело в том, что уборщица, приходя на работу, снимает уличную обувь в комнатке швейцара.

– Понятно. Значит, следов не осталось, хотя на улице шел дождь? Цепь событий представляется мне чрезвычайно интересной. И что вы стали делать дальше?

– Мы обследовали кабинет. Потайной двери там быть не может, а окна расположены на высоте тридцати футов от земли. К тому же они были закрыты изнутри. Пол застелен ковром, поэтому люк исключается; потолок обычный, беленый. Я готов жизнью своей поклясться, что вор мог проникнуть в кабинет только через дверь.

– А как насчет камина?

– В кабинете нет камина, только печка. Шнурок от звонка расположен справа от моего стола, поэтому звонивший должен был подойти к столу. Вот только непонятно, зачем преступник звонил? Для меня это полная загадка.

– В самом деле, происшествие необычное. И каковы были ваши дальнейшие действия? Вы обследовали комнату, я полагаю, в расчете обнаружить какие-то улики – сигарный окурок, оброненную перчатку, шпильку?

– Мы ничего не нашли.

– Может, вы уловили какой-то запах?

– Мы как-то не подумали об этом.

– Запах табака мог бы сыграть очень важную роль.

– Сам я не курю, и если бы в комнате стоял запах табака, я бы, наверное, обратил на него внимание. Не было ни единой зацепки. Единственный существенный факт – это то, что жена швейцара, миссис Танджи, как-то уж слишком поспешно покинула здание. Швейцар не смог объяснить этого факта; сказал только, что она всегда уходит домой примерно в это время. Мы с полицейским сошлись во мнении, что нужно арестовать женщину прежде, чем она успеет передать документ, если, конечно, он у нее.

К этому времени известие о краже уже дошло до Скотленд-Ярда, и в министерство приехал инспектор Форбс. Он сразу энергично взялся за дело. Мы сели в экипаж и через полчаса прибыли по адресу, который сообщил нам швейцар. Дверь открыла молодая женщина – старшая дочь миссис Танджи. Она сказала, что ее мать еще не вернулась, и пригласила нас в гостиную подождать.

Через десять минут в дверь постучали, и тут мы совершили большую ошибку, в которой я раскаиваюсь до сих пор. Вместо того чтобы открыть дверь самим, мы предоставили это девушке. «Мама, тут тебя дожидаются двое мужчин», – сказала она, после чего мы услышали удаляющиеся шаги. Форбс распахнул дверь, и мы ворвались в заднюю комнату – кажется, это была кухня. Но женщина нас опередила. Она посмотрела на нас вызывающим взглядом, потом внезапно узнала меня и остолбенела от изумления.

«Мистер Фелпс, вы!» – воскликнула она.

«А вы думали кто, когда пытались от нас убежать?» – спросил инспектор.

«Я думала, пришли описывать имущество, – сказала она. – Мы задолжали лавочнику».

«Ваш ответ меня не удовлетворяет, – заметил Форбс. – У нас есть основания полагать, что вы похитили из министерства важный документ и сейчас пытались его спрятать. Вы поедете с нами в Скотленд-Ярд, и там вас обыщут».