Текст книги "Все приключения Шерлока Холмса"

Никогда в жизни я не испытывал такого горького разочарования, Уотсон. На минуту мне показалось, что в мои вычисления вкралась какая-то существенная ошибка. Заходящее солнце ярко освещало своими лучами пол коридора, и я видел, что эти старые, избитые серые каменные плиты были плотно спаяны цементом и, уж конечно, не сдвигались с места в течение многих и многих лет. Нет, Брантон не прикасался к ним, это было ясно. Я постучал по полу в нескольких местах, но звук получался одинаковый повсюду, и не было никаких признаков трещины или щели. К счастью, Месгрейв, который начал вникать в смысл моих действий и был теперь не менее взволнован, чем я, вынул документ, чтобы проверить мои расчеты.

– И вниз! – вскричал он. – Вы забыли об этих словах: «и вниз».

Я думал, это означало, что в указанном месте надо будет копать землю, но теперь мне сразу стало ясно, что я ошибся.

– Так, значит, у вас внизу есть подвал? – воскликнул я.

– Да, и он ровесник этому дому. Скорее вниз, через эту дверь!

По винтовой каменной лестнице мы спустились вниз, и мой спутник, чиркнув спичкой, зажег большой фонарь, стоявший на бочке в углу. В то же мгновение мы убедились, что попали туда, куда нужно, и что кто-то недавно побывал здесь до нас.

В этом подвале хранились дрова, но поленья, которые, как видно, покрывали прежде весь пол, теперь были отодвинуты к стенкам, освободив пространство посередине. Здесь лежала широкая и тяжелая каменная плита с заржавленным железным кольцом в центре, а к кольцу был привязан плотный клетчатый шарф.

– Черт возьми, это шарф Брантона! – вскричал Месгрейв. – Я не раз видел этот шарф у него на шее. Но что он мог здесь делать, этот негодяй?

По моей просьбе были вызваны два местных полисмена, и в их присутствии я сделал попытку приподнять плиту, ухватившись за шарф. Однако я лишь слегка пошевелил ее, и только с помощью одного из констеблей мне удалось немного сдвинуть ее в сторону. Под плитой зияла черная яма, и все мы заглянули в нее. Месгрейв, стоя на коленях, опустил свой фонарь вниз.

Мы увидели узкую квадратную каморку глубиной около семи футов, шириной и длиной около четырех. У стены стоял низкий, окованный медью деревянный сундук с откинутой крышкой; в замочной скважине торчал вот этот самый ключ – забавный и старомодный. Снаружи сундук был покрыт толстым слоем пыли. Сырость и черви до того изъели дерево, что оно поросло плесенью даже изнутри. Несколько металлических кружков, таких же, какие вы видите здесь – должно быть, старинные монеты, – валялись на дне. Больше в нем не было ничего.

Однако в первую минуту мы не смотрели на старый сундук – глаза наши были прикованы к тому, что находилось рядом. Какой-то мужчина в черном костюме сидел на корточках, опустив голову на край сундука и обхватив его обеими руками. Лицо этого человека посинело и было искажено до неузнаваемости, но, когда мы приподняли его, Реджинальд Месгрейв по росту, одежде и волосам сразу узнал в нем своего пропавшего дворецкого. Брантон умер уже несколько дней назад, но на теле у него не было ни ран, ни кровоподтеков, которые могли бы объяснить его страшный конец. И когда мы вытащили труп из подвала, то оказались перед загадкой, пожалуй, не менее головоломной, чем та, которую мы только что разрешили.

Признаюсь, Уотсон, пока что я был обескуражен результатами моих поисков. Я предполагал, что, стоит мне найти место, указанное в древнем документе, как все станет ясно само собой, но вот я стоял здесь, на этом месте, а разгадка тайны, так тщательно скрываемой семейством Месгрейвов, была, по-видимому, столь же далека от меня, как и раньше. Правда, я пролил свет на участь Брантона, но теперь мне предстояло еще выяснить, каким образом постигла его эта участь и какую роль сыграла во всем этом исчезнувшая женщина. Я присел на бочонок в углу и стал еще раз перебирать в уме все подробности случившегося.

Вы знаете мой метод в подобных случаях, Уотсон: я ставлю себя на место действующего лица и, прежде всего уяснив для себя его умственный уровень, пытаюсь вообразить, как бы я сам поступил при аналогичных обстоятельствах. В этом случае дело упрощалось: Брантон был человек незаурядного ума, так что мне не приходилось принимать в расчет разницу между уровнем его и моего мышления. Брантон знал, что где-то было спрятано нечто ценное. Он определил это место. Он убедился, что камень, закрывающий вход в подземелье, слишком тяжел для одного человека. Что он сделал потом? Он не мог прибегнуть к помощи людей посторонних. Ведь даже если бы нашелся человек, которому он мог бы довериться, пришлось бы отпирать ему наружные двери, а это было сопряжено со значительным риском. Удобнее было бы найти помощника внутри дома. Но к кому мог обратиться Брантон? Та девушка была когда-то предана ему. Мужчина, как бы скверно ни поступил он с женщиной, никогда не верит, что ее любовь окончательно потеряна для него. Очевидно, оказывая Рэчел мелкие знаки внимания, Брантон попытался помириться с ней, а потом уговорил ее сделаться его сообщницей. Ночью они вместе спустились в подвал, и объединенными усилиями им удалось сдвинуть камень. До этой минуты их действия были мне так ясны, как будто я наблюдал их собственными глазами.

Но и для двух человек, особенно если один из них женщина, вероятно, это была нелегкая работа. Даже нам – мне и здоровенному полисмену из Суссекса – стоило немалых трудов сдвинуть эту плиту. Что же они сделали, чтобы облегчить свою задачу? Да, по-видимому, то же, что сделал бы и я на их месте. Тут я встал, внимательно осмотрел валявшиеся на полу дрова и почти сейчас же нашел то, что ожидал найти. Одно полено длиной около трех футов было обломано на конце, а несколько других сплющены: видимо, они испытали на себе действие значительной тяжести. Должно быть, приподнимая плиту, Брантон и его помощница вводили эти поленья в щель, пока отверстие не расширилось настолько, что в него уже можно было проникнуть, а потом подперли плиту еще одним поленом, поставив его вертикально, так что оно вполне могло обломаться на нижнем конце – ведь плита давила на него всем своим весом. Пока что все мои предположения были как будто вполне обоснованы.

Как же должен был я рассуждать дальше, чтобы полностью восстановить картину ночной драмы? Ясно, что в яму мог забраться только один человек, и, конечно, это был Брантон. Девушка, должно быть, ждала наверху. Брантон отпер сундук и передал ей его содержимое (это было очевидно, так как ящик оказался пустым), а потом… что же произошло потом?

Быть может, жажда мести, тлевшая в душе этой пылкой женщины, разгорелась ярким пламенем, когда она увидела, что ее обидчик – а обида, возможно, была гораздо сильнее, чем мы могли подозревать, – находится теперь в ее власти. Случайно ли упало полено и каменная плита замуровала Брантона в этом каменном гробу? Если так, Рэчел виновна лишь в том, что умолчала о случившемся. Или она намеренно вышибла подпорку и сама захлопнула ловушку? Так или иначе, но я словно видел перед собой эту женщину: прижимая к груди найденное сокровище, она летела вверх по ступенькам винтовой лестницы, убегая от настигавших ее заглушенных стонов и отчаянного стука в каменную плиту, под которой задыхался ее неверный возлюбленный.

Вот в чем была разгадка ее бледности, ее возбуждения, приступов истерического смеха на следующее утро. Но что же все-таки было в сундуке? Что сделала девушка с его содержимым? Несомненно, это были те самые обломки старого металла и осколки камней, которые она при первой же возможности бросила в пруд, чтобы скрыть следы своего преступления.

Минут двадцать я сидел неподвижно, в глубоком раздумье. Месгрейв, очень бледный, все еще стоял, раскачивая фонарь, и глядел вниз, в яму.

– Это монеты Карла Первого[94]94
  Карл I (1600–1649) – английский король (1625–1649), казнен 30 января 1649 года во время Английской буржуазной революции.


[Закрыть], – сказал он, протягивая мне несколько кружочков, вынутых из сундука. – Видите, мы правильно определили время возникновения нашего обряда.

– Пожалуй, мы найдем еще кое-что, оставшееся от Карла Первого! – вскричал я, вспомнив вдруг первые два вопроса документа. – Покажите-ка мне содержимое мешка, который вам удалось выудить в пруду.

Мы поднялись в кабинет Месгрейва, и он разложил передо мной обломки. Взглянув на них, я понял, почему Месгрейв не придал им никакого значения: металл был почти черен, а камешки бесцветны и тусклы. Но я потер один из них о рукав, и он засверкал, как искра, у меня на ладони. Металлические части имели вид двойного обруча, но они были погнуты, перекручены и почти потеряли свою первоначальную форму.

– Вы, конечно, помните, – сказал я Месгрейву, – что партия короля главенствовала в Англии даже и после его смерти. Очень может быть, что перед тем, как бежать, ее члены спрятали где-нибудь самые ценные вещи, намереваясь вернуться за ними в более спокойные времена.

– Мой предок, сэр Ральф Месгрейв, занимал видное положение при дворе и был правой рукой Карла Второго[95]95
  Карл II (1630–1685) – английский король (1660–1685), сын Карла I.


[Закрыть] во время его скитаний.

– Ах вот что! – ответил я. – Прекрасно. Это дает нам последнее, недостающее звено. Поздравляю вас, Месгрейв! Вы стали обладателем – правда, при весьма трагических обстоятельствах – одной реликвии, которая представляет огромную ценность и сама по себе, и как историческая редкость.

– Что же это такое? – спросил он, страшно взволнованный.

– Не более и не менее, как древняя корона английских королей.

– Корона?!

– Да, корона. Вспомните, что говорится в документе: «Кому это принадлежит?» – «Тому, кто ушел». Это было написано после казни Карла Первого. «Кому это будет принадлежать?» – «Тому, кто придет». Речь шла о Карле Втором, чье восшествие на престол уже предвиделось в то время. Итак, вне всяких сомнений, эта измятая и бесформенная диадема венчала головы королей из династии Стюартов.

– Но как же она попала в пруд?

– А вот на этот вопрос не ответишь в одну минуту.

И я последовательно изложил Месгрейву весь ход моих предположений и доказательств. Сумерки сгустились, и луна уже ярко сияла в небе, когда я кончил свой рассказ.

– Но интересно, почему же Карл Второй не получил обратно свою корону, когда вернулся? – спросил Месгрейв, снова засовывая в полотняный мешок свою реликвию.

– О, тут вы поднимаете вопрос, который мы с вами вряд ли сможем когда-либо разрешить. Должно быть, тот Месгрейв, который был посвящен в тайну, оставил перед смертью своему преемнику этот документ в качестве руководства, но совершил ошибку, не объяснив ему его смысла. И с этого дня вплоть до нашего времени документ переходил от отца к сыну, пока наконец не попал в руки человека, который сумел вырвать его тайну, но поплатился за это жизнью.

Такова история обряда дома Месгрейвов, Уотсон. Корона и сейчас находится в Харлстоне, хотя владельцам замка пришлось немало похлопотать и заплатить порядочную сумму денег, пока они не получили официального разрешения оставить ее у себя. Если вам вздумается взглянуть на нее, они, конечно, с удовольствием ее покажут, стоит вам только назвать мое имя.

Что касается той женщины, она бесследно исчезла. По всей вероятности, она покинула Англию и унесла в заморские края память о своем преступлении.

Рейгетский сквайр

К тому времени силы моего друга, Шерлока Холмса, еще не полностью восстановились после тяжелой весны 87 года. Дело, которым ему пришлось заниматься, потребовало огромных физических и нервных затрат. История Нидерландско-Суматранской компании и разоблачение грандиозных планов барона Мопэртуиса еще слишком свежи в памяти почтенной публики и слишком тесно связаны с большой политикой и финансами, чтобы стать предметом моих набросков, однако косвенным образом они переплелись с весьма сложной частной проблемой, позволившей моему другу продемонстрировать новую грань своего таланта в главном деле его жизни – раскрытии преступлений.[96]96
  © Перевод. Г. Веснина, 2007.


[Закрыть]

В моем дневнике указано, что все началось 14 апреля, когда я получил телеграмму из Лиона. В ней меня извещали, что Холмс болен, и просили приехать за ним в гостиницу «Дюлон». Через двадцать четыре часа я был уже в специальной палате, куда его поместили, и с облегчением обнаружил, что серьезной опасности для жизни моего друга нет. Тем не менее железное здоровье Холмса сильно пошатнулось: сказывались два месяца сильнейшего напряжения физических и умственных сил. В течение всего этого периода не было дня, когда бы он работал менее пятнадцати часов, и не единожды, по его собственному признанию, ему приходилось проводить без сна до пяти дней кряду. Блистательная победа далась Холмсу ценой полного истощения организма, и в дни, когда имя Шерлока Холмса гремело по всей Европе, а его номер в гостинице был по щиколотку завален поздравительными телеграммами, сам триумфатор пребывал в глубокой депрессии. Из состояния полного безразличия его не могло вывести ни осознание того, что он преуспел там, где потерпели крах профессионалы полицейского дела трех государств, ни чувство заслуженной гордости оттого, что ему удалось заманить в свои сети самого ловкого мошенника Европы.

Спустя три дня мы вернулись на Бейкер-стрит. Полагая, что Холмсу будет полезна перемена обстановки, я решил вывезти его на природу – погреться на весеннем солнце. Не так давно мой старинный приятель полковник Хейтер, которого мне удалось поднять от болезни в Афганистане, поселился в окрестностях городка Рейгет в графстве Суррей и с тех пор частенько приглашал меня к себе погостить. В последний раз он обронил фразу, что мой друг также будет желанным гостем в его доме. Не будучи уверен в успехе своей затеи, я долго обдумывал, как подступиться с ней к Холмсу, однако все разрешилось неожиданно просто: едва заслышав, что полковник – холостяк и не намерен ограничивать его свободу никакими светскими условностями, Холмс без колебаний принял мой план. Не прошло и недели с момента нашего возвращения из Лиона, как мы уже были под крышей дома полковника Хейтера. К моей великой радости, Холмс и полковник Хейтер быстро сошлись; оба много повидали на своем веку и нашли массу общих тем для разговора.

В первый день нашего приезда, после ужина, мы все вместе отправились в оружейную комнату полковника. Холмс растянулся на диване, а мы с Хейтером принялись рассматривать его небольшой арсенал.

– Пожалуй, я захвачу с собой наверх один из этих пистолетов, – сказал вдруг полковник. – На всякий случай.

– На какой такой случай?! – воскликнул я.

– Последнее время в Рейгете неспокойно. В понедельник ограбили старого Эктона, и мы опасаемся, что разбойничья шайка еще не покинула наших мест. Любопытная деталь: усадьба Эктонов – одна из самых богатых в нашем графстве, но грабители почти ничего не взяли.

– У вас есть какие-то догадки? – спросил Холмс, вскидывая глаза на полковника.

– Пока нет. Дело-то пустяковое – обычная мелкая кража; вряд ли оно покажется вам достойным внимания после громкой международной кампании.

Холмс небрежно отмахнулся, но улыбка, скользнувшая по его губам, показала, что комплимент ему польстил.

– Нет ли в этой краже интересных особенностей?

– На мой взгляд, нет. Грабители обшарили библиотеку и, видимо, ничего ценного не нашли. Они перевернули все вверх дном: выдвинули ящики комодов, переворошили содержимое шкафов, а забрали только томик Гомера в переводе Александра Поупа, два позолоченных подсвечника, пресс-папье из слоновой кости, небольшой дубовый барометр и моток бечевки.

– Какой странный набор предметов! – воскликнул я.

– Наверное, похватали первое, что попалось под руку.

Холмс скептически хмыкнул с дивана.

– Надеюсь, местная полиция сделала правильные выводы из этой информации, – сказал он. – Совершенно очевидно, что…

Я предостерегающе поднял палец.

– Вы здесь на отдыхе, друг мой. И ради Бога, не взваливайте на себя решение новой загадки, если не хотите, чтобы ваши нервы превратились в лохмотья.

Холмс с комическим смирением взглянул на полковника и пожал плечами. Беседа плавно перетекла в безопасное русло.

Однако судьба распорядилась так, чтобы все мои усилия, направленные на восстановление душевного и физического здоровья Холмса, пропали втуне. На следующее утро проблема снова заявила о себе столь громко, что не было уже никакой возможности оставаться в стороне. Наша оздоровительная загородная поездка приняла совершенно неожиданный оборот.

За завтраком в столовую ворвался дворецкий полковника. С него слетели его напыщенность и лоск.

– Слыхали новости, сэр? – выдохнул он. – Про Каннингема, сэр!

– Снова ограбление? – вскричал полковник; рука его с чашкой кофе замерла в воздухе.

– Убийство!

Полковник присвистнул.

– Ну и ну! – только и сказал он, поставив чашку на стол. – И кто убит? Сам судья или его сын?

– Ни тот ни другой, сэр. Убит Уильям – кучер. Выстрелом в сердце, наповал.

– И кто убийца?

– Грабитель, сэр. Застрелил кучера и был таков. Он влез через окно буфетной. Там на него наткнулся Уильям. Бедняга погиб, защищая хозяйское добро.

– В котором часу это произошло?

– Ночью, примерно в двенадцать, сэр.

– Ладно, надо будет заглянуть к ним попозже, – сказал полковник, невозмутимо возвращаясь к завтраку. – Скверное дело, – добавил он, когда за дворецким закрылась дверь. – Старый Каннингем пользуется в графстве большим авторитетом, очень достойный человек. Смерть Уильяма ужасно расстроит его: парень служил у них много лет и был чрезвычайно предан семье. Я уверен, что это те самые негодяи, которые обчистили Эктонов.

– И похитили столь необычную коллекцию предметов? – задумчиво спросил Холмс.

– Вот именно.

– Хм! Дело может оказаться совершенно заурядным, хотя в нем все же есть некоторые странности, вы не находите? По идее, грабители должны были совершить следующий налет как можно дальше от места преступления, а не вламываться в соседнее поместье. Когда вы, полковник, сказали вчера вечером, что возьмете в спальню пистолет, я подумал, что уж на ваш-то дом грабитель или грабители обратят свои взоры в самую последнюю очередь. Выходит, я еще недостаточно хорошо разбираюсь в людях.

– Думаю, это кто-то из местных, – сказал полковник. – Тогда его действия вполне логичны: поместья Эктонов и Каннингемов – самые большие в наших краях.

– И самые богатые?

– Когда-то были, но в последние годы они ведут тяжбу, которая высосала кровь из них обоих. Старый Эктон претендует на половину поместья Каннингемов, и адвокаты здорово наживаются на этом деле.

– Если преступник кто-то из своих, его скоро поймают, – заметил Холмс, зевая. – Ладно, Уотсон, обещаю не вмешиваться.

Дверь столовой распахнулась.

– Инспектор Форрестер, сэр, – объявил дворецкий.

В комнату вошел бодрый молодой человек и оглядел нас быстрым пронзительным взглядом.

– Доброе утро, полковник, – начал он. – Не хочется вас тревожить, но до меня дошел слух, будто у вас гостит тот самый мистер Холмс с Бейкер-стрит.

Полковник указал ему на моего друга, и инспектор отвесил Холмсу поклон.

– Мы подумали, что вы, возможно, согласитесь принять участие в расследовании, мистер Холмс.

– Все, Уотсон, против судьбы я бессилен, – засмеялся Холмс. – Перед вашим приходом, инспектор, мы как раз обсуждали происшествие. Надеюсь, вы сообщите нам новые подробности.

Когда он в своей обычной манере откинулся на спинку стула, я понял: дальнейшие уговоры забыть о делах и отдохнуть обречены на провал.

– С ограблением пока ничего не ясно. Но в деле с убийством преступник наследил, и у нас нет сомнений, что в обоих случаях действовал один и тот же человек. Кстати, его видели.

– Ах вот как!

– Да, сэр, но хорошенько разглядеть его не успели. Как только прозвучал выстрел, оборвавший жизнь Уильяма Кирвана, злодей умчался с быстротой молодого оленя. Старший Каннингем видел его из окна своей спальни, а мистер Алек Каннингем – с черной лестницы. Шум поднялся без четверти двенадцать. Мистер Каннингем как раз удалился в свою спальню, а мистер Алек курил трубку, облачившись в домашний халат. Оба слышали, как Уильям, их кучер, стал звать на помощь. Мистер Алек бросился вниз посмотреть, что случилось. Спустившись с лестницы, он увидел в проеме настежь распахнутой двери черного хода двух борющихся мужчин. Потом один из них выстрелил, а другой упал. Убийца побежал по саду, перемахнул через ограду и скрылся. Старший Каннингем еще видел сверху, как тот выскочил к дороге, а потом внезапно исчез. Мистер Алек задержался возле умирающего в надежде оказать ему помощь, поэтому преступник смог беспрепятственно скрыться. Была ночь, и мы знаем только, что убийца был среднего роста и одет в темное. Сейчас мы опрашиваем население. Если злодей из пришлых, мы быстро вычислим его.

– А что в столь поздний час делал в доме Уильям? Он успел что-нибудь сказать перед смертью?

– Ни слова. Он жил в сторожке со своей матерью, очень верный слуга. Вероятно, подошел к дому проверить, все ли в порядке. Это как раз неудивительно: после ограбления Эктонов все усилили бдительность. Уильям наткнулся на грабителя как раз в тот момент, когда тот взломал дверь и собирался войти.

– А что говорит мать Уильяма?

– Она очень стара и к тому же глуховата – от нее невозможно добиться толку. После случившегося несчастья она слегка повредилась в уме, да и раньше, говоря откровенно, была не в себе. Однако есть одна важная улика. Взгляните!

Инспектор вынул из блокнота обрывок записки и расправил его на колене.

– Этот обрывок мы обнаружили в руке убитого, он был зажат между большим и указательным пальцами. Обратите внимание: в записке указано время. По случайному совпадению именно в этот час бедняга встретил свою смерть. Должно быть, убийца пытался вырвать записку из рук Уильяма, или, наоборот, Уильям пытался выхватить ее у убийцы. Похоже, кто-то назначил в этом послании встречу.

Холмс взял рассмотреть клочок бумаги, факсимильный вариант которого я привожу ниже[97]97
  «…без четверти двенадцать… узнаете нечто… может быть…».


[Закрыть].

– Исходя из этой записки, можно предположить, – сказал инспектор, – что этот Уильям Кирван был заодно с вором, несмотря на репутацию честного человека. Они встретились, вместе взломали дверь, а потом между ними вспыхнула ссора.

– Записка действительно сыграла важную роль в этом деле, – заключил Холмс после тщательного изучения клочка бумаги. – Все не так просто, как могло показаться на первый взгляд.

Холмс уронил голову на руки, и инспектор улыбнулся, видя что его дело произвело такое сильное впечатление на знаменитого лондонского специалиста.

– Ваша последняя мысль, – сказал Холмс после некоторого молчания, – что будто бы Уильям был в сговоре с преступником и в этой записке один из них назначил другому встречу, весьма оригинальна и не лишена смысла. Однако этот обрывок свидетельствует… – Он снова опустил голову и несколько секунд пребывал в задумчивости. Когда он поднял лицо, оно полностью преобразилось – на щеках заиграл румянец, а в глазах появился прежний блеск. Он вскочил на ноги со всей своей былой энергией. – Вот что я вам скажу! – воскликнул он. – Я должен уточнить некоторые детали. Одна мысль не дает мне покоя. Если позволите, полковник, я оставлю вас на время и прогуляюсь немного с инспектором – хочу проверить кое-какие предположения. Я вернусь через полчаса.

Через полтора часа вернулся один инспектор.

– Мистер Холмс гуляет в полях, – доложил он нам. – Он хочет, чтобы мы вместе с ним нанесли визит в поместье.

– К Каннингемам?

– Да, сэр.

– Зачем ему это понадобилось?

Инспектор пожал плечами.

– Точно не скажу, сэр. Только между нами, сэр: по-моему, мистер Холмс еще не совсем оправился от болезни. Он сильно возбужден и ведет себя как-то странно.

– Не обращайте внимания, – поспешил я его успокоить. – Я не раз имел возможность убедиться, что кажущееся сумасшествие Холмса на самом деле является тщательно разработанным методом.

– А по-моему, весь его метод – чистое безумие, – пробормотал себе под нос инспектор. – Он просил нас поторопиться, полковник, так что, если вы готовы, нам лучше идти.

Мы издалека увидели, как Холмс расхаживает по полю, прижав подбородок к груди и засунув руки в карманы брюк.

– Дело становится все интереснее, – объявил он мне. – Уотсон, я нахожу вашу задумку отдохнуть в деревне блестящей. Я провел чудесное утро.

– Насколько я понимаю, вы уже посетили место преступления? – спросил полковник.

– Да, мы с инспектором совершили небольшую экскурсию.

– Уже есть успехи?

– Да, у нас появились новые факты. Я расскажу вам все по дороге. Идемте.

– Прежде всего мы осмотрели тело несчастного, – продолжил Холмс, когда мы зашагали в сторону поместья. – Он действительно умер от огнестрельного ранения, как и было указано в рапорте.

– А вы сомневались в этом?

– Не то чтобы сомневался, но лишний раз проверить не мешает. Потом мы имели беседу с мистером Каннингемом и его сыном и они проводили нас к тому месту, где преступник перелез через ограду. Между прочим, я нахожу их показания чрезвычайно интересными.

– Ну, это неудивительно.

– Затем мы повидались с матерью бедняги. К сожалению, она очень стара и слаба рассудком – ничего нового от нее узнать не удалось.

– Ну и каков же конечный результат вашего расследования?

– Прежде всего я убедился, что дело в самом деле выходит за рамки обычного. Сейчас мы нанесем хозяевам поместья еще один визит, после которого, надеюсь, многое разъяснится. Думаю, вы согласны, инспектор, что обнаруженный в руке убитого клочок бумаги, где указано время, совпадающее с убийством, представляет для нас чрезвычайную ценность?

– Записка может стать важной уликой, мистер Холмс.

– Она уже является важной уликой. Кто бы ни написал записку, именно этот человек поднял Уильяма Кирвана с постели. Вопрос: у кого находится оставшаяся часть записки?

– Мы обыскали все вокруг, но ничего не обнаружили, – сказал инспектор.

– Записку вырвали из рук убитого. Почему ему было так важно завладеть ею? Потому что она изобличает преступника. И что он должен был с нею сделать? Вероятнее всего, засунул в карман, не заметив, что обрывок остался в руке убитого. Если нам удастся найти записку, мы значительно продвинемся в разрешении этого загадочного дела.

– Да, но как мы можем осмотреть карманы преступника, если мы до сих пор не поймали его?

– Я думаю над этим. Но помимо прочего, есть ведь еще одна очевидная вещь. Записка предназначалась Уильяму. Тот, кто писал ее, не мог доставить ее сам, иначе он просто договорился бы с Уильямом лично. Кто принес Уильяму записку? Или она пришла по почте?

– Я навел справки, – сказал инспектор. – Вчера вечерней почтой Уильям получил письмо. Конверт он уничтожил.

– Отлично, инспектор! – похвалил его Холмс, хлопнув по спине. – Вы уже повидали почтальона. Какое удовольствие работать с умным человеком! Ага, вот и сторожка Уильяма. Если пойдете с нами дальше, полковник, я покажу вам место преступления.

Мы оставили позади симпатичный домик, где жил несчастный кучер, и пошли по обсаженной дубами аллее к великолепному старинному зданию времен королевы Анны. Над дверями висела табличка с датой битвы при Мальплаке[98]98
  Битва состоялась в 1709 году.


[Закрыть]. Следуя за Холмсом и инспектором, мы обогнули дом и подошли к боковому входу. Здесь начинался сад, отделенный от проезжей части живой изгородью. У двери на кухню нас ждал полицейский.

– Распахните дверь, констебль, – попросил его Холмс. – Отсюда видна лестница, по которой спустился на зов кучера молодой Каннингем. А мы с вами стоим на том самом месте, где, по его словам, боролись двое мужчин. Старший мистер Каннингем наблюдал сцену вон из того окна – второго с левой стороны. Он видел, как убийца рванулся налево вот от этого куста. То же самое видел его сын. Оба они показали на этот куст. Потом мистер Алек выбежал из дома и встал на колени возле раненого кучера. Земля здесь, как видите, сухая и твердая – так что следов не осталось.

Пока он говорил, из-за угла дома показались двое мужчин и пошли по тропинке в нашу сторону. Один из них был пожилой джентльмен с суровым, изрезанным глубокими морщинами лицом и тяжелым взглядом; другой – щеголеватый молодой человек; его броский наряд и лучезарная улыбка казались неуместными в связи с трагическими событиями минувшей ночи.

– Все топчетесь на одном месте? – небрежно бросил он Холмсу. – Я-то думал, господа из Лондона работают эффективнее. Но вы, как я погляжу, не слишком расторопны.

– О-о! Дайте мне немного времени, – ответил Холмс, не выказывая ни малейшей обиды.

– Ну конечно, оно вам понадобится! – сказал молодой Алек Каннингем. – Тем более что у вас, похоже, нет ни единой улики.

– Одна есть, – заметил инспектор. – Мы полагаем, что если бы нам удалось найти… Боже милостивый! Мистер Холмс, что с вами?!

Лицо моего бедного друга исказилось страшной гримасой, глаза закатились, и со сдавленным стоном он рухнул на землю. Потрясенные внезапностью и силой припадка, мы отнесли его на кухню. Там, полулежа на большом стуле, он несколько минут не мог произнести ни слова и лишь тяжело дышал. Наконец он встал и сконфуженно извинился за проявленную слабость.

– Уотсон знает: я тяжело переболел и пока еще не совсем оправился от болезни, – добавил он, объясняя свое недомогание. – К сожалению, я до сих пор подвержен внезапным нервическим припадкам.

– Может быть, вам лучше отправиться домой? Я дам вам свою двуколку, – предложил старший Каннингем.

– Раз уж я здесь, мне хотелось бы прояснить один момент, – сказал Холмс, пропустив его предложение мимо ушей. – Нам будет легко это сделать.

– Что же именно?

– Сдается мне, что Уильям появился на сцене уже после того, как убийца побывал в доме, а не ранее. Почему-то все сразу приняли за данность, что злодей не успел войти внутрь, хотя взломанная дверь свидетельствует об обратном.

– Но это же очевидно, – мрачно заметил мистер Каннингем. – Мой сын Алек в это время еще не спал и наверняка заметил бы присутствие в доме постороннего человека.

– Где он сидел?

– Я курил трубку в своей гардеробной, – ответил Алек.

– Которое это окно?

– Последнее слева, а рядом окно спальни моего отца.

– В обеих комнатах горели лампы?

– Естественно.

– Здесь мы видим несколько интересных особенностей, – с улыбкой проговорил Холмс. – Вас не удивляет, что грабитель – судя по всему, не новичок в своем деле – проникает в дом в тот час, когда вся семья еще на ногах и в окнах горит свет?

– Это лишь доказывает его дерзость.

– Безусловно, в этом есть определенная странность; потому мы и обратились к вам за объяснением, – с вызовом бросил мистер Алек. – Но ваше предположение, будто грабитель успел обыскать дом до того, как на него наткнулся Уильям, не выдерживает никакой критики. Если все было так, как вы говорите, мы должны были обнаружить беспорядок и пропажу каких-то вещей, разве нет?

– Смотря какие вещи он взял, – ничуть не смутившись, ответил Холмс. – Как вы уже могли заметить, преступник – человек необыкновенный и действует по своим правилам. Вспомните хотя бы, какую странную коллекцию вещей он позаимствовал у Эктонов. Что же это было? Кажется, моток бечевки, пресс-папье и… бог знает еще какая ерунда!