Текст книги "Все приключения Шерлока Холмса"

– Ничего хорошего из этого не выйдет. – Я прислонился спиной к двери. – Вмешательство полиции лишь ускорит приближение катастрофы, которой вы так опасаетесь. – Я достал блокнот, вырвал из него листок и написал на нем одно-единственное слово. – Вот, – заметил я, протягивая листок полковнику, – вот что привело нас сюда.

Тот молча смотрел на бумагу, и на лице его теперь отражалось самое искреннее изумление.

– Но откуда вы знаете? – прошептал полковник и тяжело опустился в кресло.

– Такая уж у меня профессия, – ответил я. – Тем и живем.

Старик, впав в мрачную задумчивость, пощипывал щетину на подбородке. Затем сдался:

– Ладно, если хотите видеть Годфри, увидите. Я этого не желал, но вы меня вынудили. Ступай, Ральф, скажи мистеру Годфри и мистеру Кенту, что мы придем через пять минут.

Спустя означенное время мы подходили по тропинке к таинственному домику в дальнем конце сада.

У двери застыл низенький бородатый мужчина. Лицо его выражало крайнее удивление.

– Как-то все это неожиданно, полковник Эмсворт, – проговорил он. – Меняет все наши планы.

– Ничего не смог поделать, мистер Кент. Нас вынудили. Мистер Годфри может нас принять?

– Да, он ждет в гостиной. – И мистер Кент ввел нас в просторную и просто обставленную комнату. Спиной к камину стоял высокий мужчина. Едва увидев его, мой клиент бросился вперед с распростертыми объятиями.

– Годфри, старина! Ну наконец-то!

Но тот остановил его жестом.

– Не прикасайся ко мне, Джимми, не надо. Держись на расстоянии. Но смотреть на меня можно. Видишь? Не слишком-то похож я на славного младшего капрала Эмсворта из эскадрона «Б», которого ты когда-то знал!

Следовало признать, выглядел этот человек действительно необычно. Было видно, что некогда он был очень хорош собой, черты лица тонкие, благородные, кожа покрыта загаром. Но на темной ее поверхности проступили странные беловатые пятна, точно кожа была выбелена в этих местах.

– Поэтому и не принимаю гостей, – пояснил молодой человек. – Нет, я ничего не имею против тебя, Джимми, но другом моим ты больше не можешь быть. И тому есть весьма веские причины. Застал ты меня не в самой лучшей форме.

– Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке, Годфри, – растерянно пробормотал мой клиент. – Прошлым вечером ты изрядно напугал меня, когда заглянул в окно. И я не мог уехать, так и не узнав, что же с тобой произошло.

– Старина Ральф сказал, что ты здесь. И я не выдержал искушения, решил взглянуть на тебя хотя бы одним глазком. Думал, ты меня не заметишь, а потом, когда окно стало открываться, бросился обратно, в свое убежище.

– Но, Бог ты мой, что же с тобой случилось?

– История не слишком долгая. – Молодой Годфри закурил сигарету. – Помнишь, как-то утром у Дайэмонд-Хилл, неподалеку от Претории, у Восточной железной дороги, разгорелся бой? И я был в нем ранен?

– Да, слышал об этом, но никаких подробностей не знаю.

– Так вот, нас было трое, и мы оказались отрезаны от своих. Симпсон, мы называли этого парня Лысым Симпсоном, Андерсон и я. Буры окружили нас со всех сторон, мы отстреливались, но они залегли за полотном и вскоре нас одолели. Симпсон и Андерсон погибли на месте. Мне попала в плечо пуля, выпущенная из винтовки для охоты на слона. Однако мне все же удалось вскочить на лошадь и проскакать на ней несколько миль, прежде чем я потерял сознание и свалился с седла.

Пришел я в себя только ночью. С трудом поднялся, чувствуя страшную боль и слабость. И вдруг, к своему изумлению, увидел чуть поодаль дом, большой дом с широкими ступеньками у входа и множеством окон. Меня трясло от озноба. Сам, наверное, помнишь, какие холодные в Африке ночи, сырой влажный холод так и пробирает до костей, сосем не похоже на наш легкий морозец. Так вот, я замерз, умирал от холода, боли и потери крови, и единственным спасением мне казался этот случайно замеченный дом. Я двинулся к нему ползком, едва сознавая, что делаю. Смутно помню, как поднялся по ступенькам, толкнул широкую дверь, вошел в просторную комнату, где стояли несколько кроватей, и со вздохом облегчения растянулся на одной из них. Постель была не застелена, но в тот момент меня ничуть это не смущало. Я натянул на себя все простыни и одеяла и через секунду погрузился в глубокий сон.

Проснулся я утром, но тут мне показалось, что я вижу кошмарный сон. Жаркое африканское солнце врывалось через незанавешенные окна, и я отчетливо видел все детали. Я находился в просторной побеленной спальной комнате на несколько человек. Прямо передо мной стояло маленькое существо, уродливый карлик с непомерно крупной лысой головой. Он бормотал что-то невнятное по-голландски и потирал руки, которые выглядели совершенно чудовищно, напоминая две коричневые губки. А за его спиной столпилась группа людей. Похоже, ситуация казалась им необычайно забавной, но при первом же взгляде на них я похолодел от ужаса. Это были не люди, а какие-то уродцы. Конечности, тела и лица их были обезображены, перекручены или распухли самым непостижимым образом. Особенно страшен был в тот момент смех этих монстров.

Похоже, ни один из них не говорил по-английски, но затем ситуация немного прояснилась. Карлик с большой головой сильно разгневался и, испуская яростные крики, начал стаскивать меня с кровати, несмотря на то что свежая кровь сочилась у меня из раны. Уродец был сильным, как бык, не знаю, чем все это закончилось бы, если бы в помещение не вошел еще один человек, привлеченный шумом. То был пожилой мужчина с властным лицом. Он строго прикрикнул на голландца, и тот сразу же отпустил меня. Затем пожилой мужчина начал разглядывать меня, и взгляд его выражал удивление.

– Как, черт возьми, вы здесь оказались? – спросил он. – Нет, не вставайте. Вижу, вы изнурены, и рана у вас на плече серьезная, так что надо прежде всего заняться ею. Я врач, сейчас вас перевяжут. Но Бог мой, вы, видно, не подозреваете, что находитесь здесь в большей опасности, чем на поле битвы! Вы попали в лепрозорий и только что спали на постели прокаженного!

Что тут можно добавить, Джимми? Линия фронта приближалась, и всех этих несчастных эвакуировали накануне днем. Но затем выяснилось, что британцы наступают, и их вернули назад. Всем заправлял там этот человек, интендант медицинской службы. Он уверял меня, что невосприимчив к этому страшному заболеванию, однако все же не решался вступать в прямой контакт с зараженными и их вещами. Интендант поместил меня в отдельную палату, лечил, выхаживал и примерно через неделю отправил в обычный военный госпиталь в Претории.

А дальше началась главная моя трагедия. Я от души надеялся, что ужасная судьба миновала меня, и, лишь оказавшись дома, заметил страшные признаки. Эти белесые пятна на лице подсказали, что я заразился проказой. Что было делать? Я находился в доме с родителями, в полной изоляции. У нас было двое старых слуг, внушавших полное доверие. Был дом, где можно жить. Родители мои тайно связались с мистером Кентом, хирургом, и он согласился присматривать за мной. Иного выхода мы просто не видели. Альтернативой служило помещение в лепрозорий, где я провел бы остаток дней среди чужих людей, обезображенных этой страшной болезнью. Но следовало соблюдать полную секретность, чтобы соседи не узнали и не подняли скандал. Это обрекло бы меня на пожизненное заключение в лепрозории. Даже ты, Джимми, должен был оставаться в неведении. И как тебе удалось расколоть отца, ума не приложу.

Полковник Эмсворт указал на меня:

– Вот этот джентльмен заставил меня. – Он развернул листок бумаги и показал надпись. Одно слово: «Лепрозорий». – Я понял, что он обо всем догадался. Так что мне ничего не оставалось, как сказать всю правду до конца.

– И вы правильно поступили, – заметил я. – Все равно из этого не вышло бы ничего хорошего. Мистер Кент, как я понимаю, единственный, кто видит пациента. Позвольте узнать, сэр, вы специалист по подобного рода заболеваниям?

– У меня общее медицинское образование, – смущенно ответил мистер Кент.

– Ничуть не сомневаюсь в вашей компетенции, доктор, но, уверен, вы согласитесь со мной, что в подобных сложных и тяжелых случаях не помешает выслушать мнение еще одного профессионала. До сих пор вы опасались приглашать других врачей, боялись, что тайна раскроется и Годфри заберут.

– Именно, – кивнул полковник Эмсворт.

– Предвидя подобную ситуацию, я привез с собой друга, надежного человека, которому можно полностью доверять. Однажды я оказал ему небольшую услугу, и он мечтает отплатить мне тем же. Его имя сэр Джеймс Сандерс.

Даже перспектива быть представленным самому лорду Робертсу[153]153
  Робертс Фредерик Слай (1832–1914), граф Кандагарский, Преторийский и Уотерфордский, британский фельдмаршал.


[Закрыть] меньше обрадовала бы и удивила какого-нибудь младшего армейского офицера. На лице доктора Кента отразилась самая искренняя радость.

– Буду польщен, – пробормотал он.

– Тогда попрошу сэра Джеймса пожаловать сюда. Он дожидается в карете. Пусть осмотрит пациента. А тем временем, полковник Эмсворт, думаю, нам стоит собраться в вашем кабинете, где я намерен дать кое-какие пояснения.

Вот где мне страшно не хватало моего верного Уотсона. Уж он, как никто другой, описал бы вопросы, ответы и вызванные ими у слушателей взрывы восторга, возвысил бы обычный, проявленный мною здравый смысл до уровня гениального откровения. Но я не преследовал такой цели. Я просто излагал ход своих рассуждений перед небольшой аудиторией в кабинете полковника Эмсворта.

– Процесс этот основывается на том, – начал я, – что, когда отсекаешь все невозможное, оставшееся, каким бы невероятным оно ни казалось, и будет истиной. Можно пойти и другим путем: оставить несколько объяснений и рассматривать их по очереди, подвергая сомнению до тех пор, пока одно из них не станет выглядеть наиболее правдоподобным. Попробуем применить этот принцип к данному делу. Поначалу мне представлялись возможными три объяснения того, почему этот джентльмен оказался заключенным или, если угодно, пленником в имении отца. Первое: он прячется здесь потому, что совершил какое-то преступление. Второе: он впал в безумие, и родители не пожелали отправить его в сумасшедший дом. И наконец, третье: он заразился какой-то болезнью. Других разумных объяснений я не нашел. Теперь предстояло решить, какое из трех предположений верно.

Криминальная версия не выдерживала критики. Никаких сообщений о совершенных в этом районе преступлениях не поступало. Тут у меня сомнений не было. Ведь если бы преступление имело место, но о нем пока никто не знал, было бы куда разумнее избавиться от улик и отправить сына за границу, вместо того чтобы держать его дома.

Так, теперь безумие. Эта версия казалась более вероятной. Присутствие в доме еще одного человека позволяет предположить, что это специально нанятый санитар. Предположение это подкреплялось еще и тем, что всякий раз, выходя из домика, мистер Кент запирал дверь на ключ. С другой стороны, охраняли пленника не слишком тщательно, иначе молодой человек не смог бы выбраться из дома ночью, чтобы хоть одним глазом взглянуть на своего друга. Помните, мистер Додд, я спрашивал у вас, какую именно газету читал мистер Кент? Если бы, к примеру, это оказался «Ланцет» или «Британский медицинский журнал», мне было бы куда проще. Однако нет ничего противозаконного в том, чтобы держать психически больного человека в доме при условии, если за ним присматривает квалифицированный врач, а местные власти уведомлены об этом. Тогда к чему такая секретность? И эта моя теория не подтверждалась фактами.

Оставалась последняя, третья, возможность, пусть необычная, но все же возможность, и тут все вроде бы сходилось. Проказа для Южной Африки – явление довольно распространенное. И юноша мог заразиться этой страшной болезнью. Родители его оказались в ужасном положении. Они не хотели, чтобы сын их стал изгоем, чтобы его до конца дней заперли в лепрозории. А потому пришлось соблюдать строжайшую секретность, не допустить распространения слухов и последующего вмешательства властей. Найти врача, который согласился бы присматривать за больным за приличную плату и сохранить все в тайне, не составило особого труда. Ну и после наступления темноты больной мог выходить на улицу. Характерная особенность этого заболевания – появление белых пятен на коже. Я был совершенно убежден в правильности своей теории, а потому решил действовать. Приехав сюда, я заметил, что Ральф, относивший еду в хижину, носит перчатки, пропитанные дезинфицирующим раствором. Последние сомнения исчезли. Одно написанное на листке бумаги слово убедило вас, сэр, что тайна раскрыта. То же, что я написал его, а не произнес вслух, доказывало, что мне можно доверять.

Когда я заканчивал свой анализ ситуации, дверь отворилась и в гостиную вошел известнейший в мире специалист в области дерматологии. Суровые, как у сфинкса, черты его лица смягчились, глаза излучали теплоту. Он подошел к полковнику Эмсворту и пожал ему руку.

– Я чаще приношу людям плохие новости, нежели хорошие, – начал он. – Но в данном случае имею все основания поздравить вас. Это не проказа.

– Что?!

– Это типичный случай так называемой псевдопроказы, иначе говоря, болезни под названием ихтиос, характеризующейся чешуйчатыми образованиями на коже. Болезнь тяжелая, но излечимая и совершенно незаразная. Да, мистер Холмс, удивительное совпадение, не правда ли? Но совпадение ли это?.. Разве это не признак того, что на свете существуют и действуют некие еще не разгаданные наукой силы? Разве не чудо, что опасения, от которых так страдал этот достойный молодой человек, обнаруживший признаки заболевания, не оправдались?.. Как бы там ни было, все складывается к лучшему, даю вам слово профессионала. О Боже, леди потеряла сознание! Думаю, вам, мистер Кент, стоит заняться ею незамедлительно. Тоже не слишком тяжелый случай, дама упала в обморок от радости.

Камень Мазарини

Доктору Уотсону было приятно снова очутиться на Бейкер-стрит, в неприбранной комнате на втором этаже, этой исходной точке стольких замечательных приключений. Он взглянул на таблицы и схемы, развешанные по стенам, на прожженную кислотой полку с химикалиями, скрипку в футляре, прислоненную к стене в углу, ведро для угля, в котором когда-то лежали трубки и табак, и наконец глаза его остановились на свежем улыбающемся лице Билли, юного, но очень толкового и сообразительного слуги, которому как будто удалось перекинуть мостик через пропасть отчуждения и одиночества, окружавшую таинственную фигуру великого сыщика.

– У вас тут все по-старому. И вы сами нисколько не изменились. Надеюсь, то же можно сказать и о нем?[154]154
  © Перевод. А. Поливанова, 2009.


[Закрыть]

Билли с некоторым беспокойством посмотрел на закрытую дверь спальни.

– Он, кажется, спит, – сказал он.

Стояла ясная летняя погода, и было только семь часов вечера, однако предположение Билли не удивило доктора Уотсона: он давно привык к необычному образу жизни своего старого друга.

– Это означает, если не ошибаюсь, что ему поручено дело, не так ли?

– Совершенно верно, сэр. Он сейчас весь поглощен им. Я даже опасаюсь за его здоровье. Он бледнеет и худеет с каждым днем и ничего не ест. Миссис Хадсон его спросила: «Когда вы изволите пообедать, мистер Холмс?» – а он ответил: «В половине восьмого послезавтра». Вы ведь знаете, какой он бывает, когда увлечен делом.

– Да, Билли, знаю.

– Он кого-то выслеживает. Вчера он изображал рабочего, подыскивающего место. А сегодня нарядился старухой. И так похоже, что я совершенно не узнал его, а уж я бы, кажется, должен знать его приемы.

Усмехнувшись, Билли указал на необыкновенно потрепанный зонтик, прислоненный к дивану.

– Это одна из принадлежностей костюма старухи.

– Но какое у него на этот раз дело, Билли?

Билли понизил голос, словно речь шла о великой государственной тайне.

– Вам я, конечно, скажу, сэр. Но, кроме вас, этого никто не должен знать. Это то самое дело о бриллианте короны.

– Вы говорите о похищении камня в сто тысяч фунтов?

– Да, сэр. Они должны разыскать его во что бы то ни стало. И премьер-министр и министр внутренних дел были у нас и сидели вот на этом самом диване. Мистер Холмс был очень любезен с ними. Он совсем не важничал и пообещал сделать все, что только можно. И потом еще лорд Кантлмир…

– Вот как?

– Да, сэр, вы понимаете, что это значит. Он, если только можно так выразиться, ужасно заносчивый. Я могу иметь дело с премьер-министром и ничего не имею против министра внутренних дел – он производит впечатление воспитанного и любезного человека, – но этого лорда я совершенно не выношу. И мистер Холмс тоже. Дело в том, что он не верит в мистера Холмса и возражал против того, чтобы ему поручили дело. Мне кажется, он был бы даже рад, если бы мистер Холмс с ним не справился.

– И мистер Холмс это знает?

– Не было еще такого случая, чтобы мистер Холмс чего-нибудь не знал.

– Ну, я очень надеюсь, что он справится и лорд Кантлмир будет посрамлен. Послушайте, Билли, зачем эта занавеска на окне?

– Мистер Холмс повесил ее три дня тому назад. У нас там есть кое-что любопытное. – Билли подошел и отдернул занавесь, отделявшую комнату от оконной ниши.

Доктор Уотсон невольно вскрикнул от удивления. Перед ним в глубоком кресле сидела точная копия его старого друга, и халат и все остальное были в точности как у Холмса, лицо, на три четверти обращенное к окну, было слегка наклонено вниз, словно над невидимой книгой. Билли снял голову с туловища и подержал ее в руках.

– Мы придаем ей различные положения, чтобы было больше похоже на живого человека. Если бы штора не была спущена, я бы, конечно, не решился ее трогать. Когда штора не задернута, ее видно с той стороны улицы.

– Однажды у нас уже было что-то в этом роде.

– Меня тогда еще здесь не было, – сказал Билли. Он раздвинул шторы и выглянул на улицу. – За нами из того дома ведут наблюдение. Вон в окне человек, хотите посмотреть?

Уотсон сделал шаг вперед, но в это время дверь спальни отворилась, и оттуда появилась худая и длинная фигура Холмса; лицо его осунулось и побледнело, но держался он, как всегда, бодро. Одним прыжком он очутился у окна и поправил штору.

– Довольно, Билли, – сказал он, – вы рисковали жизнью, а как раз сейчас вы мне очень нужны. Рад вас видеть, Уотсон, в вашей старой квартире. Вы явились в критическую минуту.

– Я это чувствую.

– Можете идти, Билли. Не знаю, как быть с этим мальчиком. Насколько я вправе подвергать его опасности.

– Какой опасности, Холмс?

– Опасности внезапной смерти. Я не удивлюсь, если сегодня вечером что-нибудь произойдет.

– Но что именно?

– Например, меня убьют.

– Не может быть, Холмс, вы шутите!

– Даже при моем отсутствии юмора я мог бы придумать лучшую шутку. Но пока что мы можем наслаждаться жизнью, верно? Спиртные напитки вам не противопоказаны? Сифон и сигары на прежнем месте. Надеюсь, вы еще не презираете мой жалкий табак и трубку? В эти дни они должны заменить мне еду.

– Но почему вы отказываетесь от еды?

– Потому что голод обостряет умственные способности. Мой дорогой Уотсон, вы, как врач, должны согласиться, что при пищеварении мозг теряет ровно столько крови, сколько ее требуется для работы желудка. Я сейчас один сплошной мозг. Все остальное – не более чем придаток. Поэтому я прежде всего должен считаться с мозгом.

– Но вы говорили о какой-то опасности, Холмс?

– Ах да, на всякий случай вам, пожалуй, не мешает обременить свою память адресом и именем убийцы. Вы сможете передать эти сведения в Скотленд-Ярд в виде прощального привета от преданного Холмса. Его зовут Сильвиус, граф Негретто Сильвиус. Запишите: Мурсайд-Гарденс, 136, Норд-Вест. Готово?

Честное лицо Уотсона нервно подергивалось. Ему было слишком хорошо известно, что Холмс никогда не останавливался ни перед какой опасностью и скорее склонен был недооценивать ее, чем преувеличивать. Уотсон не привык тратить время даром и решительно поднялся.

– Можете располагать мной, Холмс, в ближайшие дни я совершенно свободен.

– В моральном отношении вы нисколько не изменились к лучшему, Уотсон. Ко всем вашим старым порокам добавился еще один – вы научились лгать. Весь ваш вид говорит о том, что вы загруженный работой врач, которого осаждают больные.

– Среди них ни одного сколько-нибудь серьезного. Но разве вы не можете арестовать этого человека?

– Конечно, могу, Уотсон, поэтому-то он так и беспокоится.

– Так в чем же дело?

– Дело в том, что я не знаю, где бриллиант.

– Ах да, Билли рассказывал – бриллиант короны.

– Вот именно, огромный желтый камень Мазарини. Я расставил сети, и рыбка уже попалась, но я еще не получил камня. Какой мне толк забирать грабителей? Разумеется, мир станет лучше, если всех их посадить за решетку. Но у меня другая цель – мне нужен камень.

– Так, значит, граф Сильвиус – одна из попавшихся рыбок?

– Да, и при этом акула, которая кусается. Другой – Сэм Мертон, боксер. Сэм – неплохой парень, но граф использует его для своих целей. Он не акула, а всего только глупый большеголовый пескарь. Но все равно он тоже бьется в моих сетях.

– А где этот граф Сильвиус?

– Я сегодня все утро провел у него под самым носом. Вы ведь видели меня в роли старухи. Но так удачно, как в этот раз, у меня еще никогда не получалось. Граф даже поднял мой зонтик со словами «Позвольте мне, сударыня», он ведь наполовину итальянец и, как истинный южанин, умеет быть чрезвычайно любезным, если только он в духе, но если не в духе – это сущий дьявол. Как видите, Уотсон, в жизни случаются прелюбопытные вещи.

– Но это могло кончиться трагически.

– Не спорю. Я шел за ним до мастерской старого Штраубензе на Майнорис. Ему там изготовили духовое ружье – великолепная штука, и, если не ошибаюсь, сейчас она находится в окне напротив. Вы видели манекен? Ах да, Билли вам показывал. В любой момент в эту прекрасную голову может угодить пуля. В чем дело, Билли?

Билли вошел с карточкой на подносе. Холмс взглянул на карточку; брови его поднялись, и на губах появилась усмешка.

– Он решил пожаловать сюда собственной персоной. Этого я не ожидал. Надо хватать быка за рога, Уотсон. Этот человек способен на все. Вы ведь, наверное, слышали, что граф – знаменитый охотник на крупного зверя. Если ему удастся заполучить в свой ягдташ и меня, это будет достойным и блестящим завершением его спортивной карьеры. Он, конечно, чувствует, что я вот-вот его настигну.

– Пошлите за полицией.

– Вероятно, я так и сделаю, но не сейчас. Поглядите хорошенько, Уотсон, нет ли кого на улице.

Уотсон осторожно выглянул из-за шторы.

– Какой-то верзила стоит около двери.

– Ну так это Сэм Мертон, преданный, но не слишком далекий Сэм. Где же этот джентльмен, Билли?

– В приемной, сэр.

– Когда я позвоню, впустите его.

– Слушаюсь, сэр.

– Если меня не будет в комнате, все равно впустите его.

– Слушаюсь, сэр.

Уотсон подождал, когда закроется дверь, и затем с горячностью обратился к своему собеседнику:

– Послушайте, Холмс, это просто невозможно. Это же отчаянный человек, он ни перед чем не остановится. Может быть, он пришел сюда, чтобы убить вас.

– Что же, я нисколько не удивлюсь.

– В таком случае я останусь с вами.

– Ваше присутствие может очень помешать.

– Ему?

– Нет, мой дорогой, мне.

– И все-таки я не могу оставить вас одного.

– Нет, Уотсон, вы можете и должны это сделать, вы еще никогда не выходили из игры. Я уверен, что и на этот раз вы доведете ее до конца. Этот человек явился сюда ради своих целей, но, возможно, он останется здесь ради моих. – Холмс вытащил записную книжку и написал несколько строк. – Поезжайте в Скотленд-Ярд и передайте эту записку Югелу из отдела уголовного розыска. Возвращайтесь обратно с полицией, и тогда графа можно будет арестовать.

– Я охотно помогу вам в этом.

– Надеюсь, до вашего возвращения у меня как раз хватит времени, чтобы выяснить, где камень.

Холмс позвонил.

– Пожалуй, нам лучше выйти через спальню. Чрезвычайно удобно иметь второй выход. Я предпочитаю поглядеть на свою акулу так, чтобы она меня не видела, и, вы ведь знаете, для таких случаев у меня кое-что придумано.

Таким образом, когда через минуту Билли впустил Сильвиуса, в комнате никого не было. Знаменитый стрелок, спортсмен и франт был крупный смуглый мужчина, его огромные черные усы прикрывали тонкий жестокий рот, над которым нависал длинный крючковатый нос, напоминавший орлиный клюв. Он был хорошо одет, но его яркий галстук, сверкающая булавка и блестящие кольца слишком резко бросались в глаза. Когда дверь за ним затворилась, он свирепо и вместе с тем испуганно огляделся, словно ожидая на каждом шагу ловушки. Вдруг он резко вздрогнул, заметив у окна безмятежно склоненную голову и воротник халата, видневшийся из-за спинки кресла. Сначала на его лице выразилось полнейшее изумление. Затем черные глаза убийцы радостно сверкнули. Он еще раз осмотрелся кругом, чтобы убедиться, что его никто не видит, и затем, приподняв свою тяжелую палку, подкрался на цыпочках к молчаливой фигуре. Он уже присел, чтобы сделать последний прыжок и нанести удар, как вдруг из открывшейся двери спальни его остановил спокойный и насмешливый голос Холмса:

– Смотрите, не разбейте ее, граф!

Убийца отступил назад, его перекошенное лицо выражало изумление. Он снова приподнял опущенную было трость, словно желая перенести свою ярость с изображения на оригинал, но в твердом взгляде серых глаз и насмешливой улыбке Холмса было что-то заставившее его руку снова опуститься.

– Прелестная вещица! Работа французского мастера Тавернье. Он так же ловко делает восковые фигуры, как ваш приятель Штраубензе – духовые ружья.

– Духовые ружья? Не понимаю, сэр, что вы хотите этим сказать.

– Положите шляпу и трость на столик. Вот так, благодарю вас. И пожалуйста, присядьте. Быть может, вы заодно вытащите и свой пистолет? Впрочем, если вы предпочитаете сидеть на нем, я не возражаю. Вы пришли очень кстати, мне необходимо с вами поговорить.

Граф угрожающе нахмурил свои густые брови.

– Я тоже хотел сказать вам пару слов, Холмс. Поэтому я и пришел. Не стану отрицать – я только что собирался размозжить вам голову.

Холмс присел на краешек стола.

– Я так и понял, что вам взбрело на ум нечто подобное. Но почему я заслужил такое внимание с вашей стороны?

– А потому, что вы слишком много себе позволяете, мне это начинает действовать на нервы. Потому, что вы рассылаете своих приспешников следить за мной.

– Я никого не посылал, даю вам честное слово.

– Не говорите глупостей. Я видел, что за мной следят. Но мы еще посмотрим, кто кого, Холмс.

– Разумеется, это мелочь, граф Сильвиус, но я попросил бы вас обращаться ко мне, соблюдая правила вежливости. Вы понимаете, что по роду своей деятельности мне пришлось бы быть на ты с доброй половиной преступников, и согласитесь, что я не могу делать ни для кого исключения, дабы не вводить в соблазн других.

– Ладно, пусть будет мистер Холмс.

– Прекрасно! Однако, уверяю вас, вы ошибаетесь, утверждая, будто бы я пользуюсь агентами.

Граф Сильвиус презрительно рассмеялся.

– Не думайте, что я глупее вас и ничего не замечаю. Вчера это был какой-то спортсмен. Сегодня – старуха. Они ни на минуту не выпускали меня из виду.

– Вы мне льстите, сэр. Старый барон Даусон за день до того, как его повесили, сказал, что театр потерял в моем лице ровно столько же, сколько выиграло правосудие. А сегодня вы расхваливаете меня за мои маленькие перевоплощения.

– Так это… так это были вы?

Холмс пожал плечами.

– Вон в углу стоит зонтик, который вы, еще ничего не подозревая, так вежливо вручили мне.

– Если бы я знал, вы бы никогда…

– Я бы никогда не увидел этого скромного жилища, хотите вы сказать? Я это хорошо понимал. Всем нам свойственны промахи, о которых мы потом сожалеем. Но так или иначе вы меня не узнали, и вот я сижу перед вами.

Нахмуренные брови графа, из-под которых угрожающе блестели глаза, сдвинулись еще плотнее.

– Что ж, тем хуже. Значит, это не ваши агенты, а вы сами скоморошничаете и суете нос не в свое дело. Вы сами сознаетесь, что следили за мной. Зачем?

– Полноте, граф, вы ведь когда-то охотились на львов в Алжире.

– Ну так что?

– Позвольте вас спросить: зачем?

– Зачем? Ради спорта, ради сильных ощущений, ради риска.

– И кроме того, вы хотели очистить страну от хищников?

– Совершенно верно.

– Теперь вам понятна моя цель?

Граф вскочил, и его рука невольно потянулась к заднему карману.

– Сядьте, сядьте, граф. У меня, кроме этого, есть еще и другая, более конкретная цель. Мне нужен желтый бриллиант!

Зловеще улыбаясь, граф Сильвиус снова опустился на стул.

– Вот как, – произнес он.

– Вы отлично знали, что ради этого я следил за вами, и вы только затем и явились сюда сегодня, чтобы выяснить, много ли мне известно и насколько необходимо меня устранить. Можете мне поверить, что с вашей точки зрения это абсолютно необходимо, так как я знаю все, за исключением одного факта, но я рассчитываю узнать о нем от вас.

– Неужели? Интересно, что же это за факт, которого вы не знаете?

– Где находится бриллиант сейчас?

Граф хитро взглянул на собеседника:

– И только-то? Но, черт возьми, как я могу вам это сказать?

– Можете, и вы это сделаете.

– Вы думаете?

– Граф Сильвиус, вам не удастся меня запугать.

Глаза Холмса, устремленные на Сильвиуса, сузились и угрожающе сверкнули, как стальные острия.

– Я вижу вас насквозь, как будто вы стеклянный.

– В таком случае вы видите, где бриллиант.

Холмс радостно хлопнул в ладоши и затем выразительно поднял палец.

– Итак, вы знаете, где он, вы это сами признали.

– Ничего я не признавал.

– Послушайте, граф, если вы будете благоразумны, мы сможем заключить сделку, а иначе вам не поздоровится.

Граф Сильвиус вперил взор в потолок.

– Кто же кого запугивает – вы меня или я вас?

Холмс посмотрел на него в раздумье, словно гроссмейстер, собирающийся сделать решающий ход. Затем он выдвинул ящик стола и достал оттуда толстый блокнот.

– Знаете, что у меня в этой книжечке?

– Понятия не имею, сэр.

– Вы.

– Я?

– Да, сэр, вы! Вы тут весь – каждый шаг вашей гнусной и преступной жизни.

– Подите вы к черту, Холмс! – вскочил граф, сверкнув глазами. – Не выводите меня из терпения.

– Тут все записано, граф. Все, что касается смерти старой миссис Гаролд, оставившей вам свое владение в Блимере, которое вы так поспешно проиграли.

– Что за чушь!

– И вся история мисс Минни Уоррендер.

– Бросьте! Вы ничего из этого не выжмете.

– И много еще чего, граф. Ограбление в экспрессе по пути на Ривьеру 13 февраля 1892 года. И подделка чека Лионского банка в том же году.

– Ну уж тут вы ошиблись.

– Значит, я не ошибся во всем остальном. Послушайте, граф, вы ведь играете в карты. Какой смысл продолжать игру, если вы знаете, что у противника все козыри?

– Какое отношение имеет вся эта болтовня к драгоценному камню?