Текст книги "Все приключения Шерлока Холмса"

– Вы очень хорошо провели дело. – Холмс схватил со стола клочок бумаги и стал что-то писать. – Без ордера на арест мы не имеем права ничего предпринимать. Лучшее, что вы сейчас можете сделать, мистер Грин, – это отнести мою записку в полицию и получить ордер. Могут возникнуть затруднения, но, думаю, продажа драгоценностей – достаточный повод. Подробностями займется Лестрейд.

– Да ведь ее тем временем убьют! Что значит этот гроб, и для кого он, если не для нее?

– Мистер Грин, все возможное будет сделано. Мы не потеряем ни минуты. Положитесь на нас. Ну вот, Уотсон, – продолжал Холмс, когда наш гость выбежал из комнаты, – он сейчас заручится поддержкой закона, а нам тем временем придется действовать, как всегда, беззаконно. Боюсь, дела настолько плохи, что самые наши крайние меры будут оправданны. Скорей на Полтни-сквер!

Попробуем восстановить всю картину, – говорил Холмс в то время, как наш кеб катился мимо Парламента и по Вестминстерскому мосту. – Негодяи заманили несчастную женщину в Лондон, предварительно заставив ее расстаться с преданной Мари. Если леди Фрэнсис и писала кому-нибудь в это время, ее письма перехватывали. Один из сообщников Питерса снял для него в Лондоне дом. Переступив порог этого дома, леди Фрэнсис превратилась в пленницу, и драгоценности, за которыми эти люди и охотились с самого начала, стали их добычей. Они уже распродают их понемножку и не видят в этом никакой для себя опасности, уверенные, что судьба их жертвы никого не интересует. Когда ее отпустят, она их, разумеется, разоблачит. Поэтому они ее никогда не отпустят. Однако держать ее всю жизнь под замком тоже нельзя. Значит, единственный выход – убийство.

– Все предельно ясно.

– Теперь взглянем на дело с другой стороны. Когда два пути, по которым развивалась мысль, скрещиваются, точка пересечения дает максимальное приближение к истине. Возьмем теперь за исходную точку не леди Фрэнсис, а гроб и пойдем назад. Боюсь, этот гроб окончательно убеждает нас в том, что леди Фрэнсис умерла. Но, кроме того, он означает официальные похороны, свидетельство врача и разрешение полиции. Если бы леди Фрэнсис убили каким-нибудь примитивным способом, то труп зарыли бы во дворе. Но тут все открыто и гласно. Что это означает? А то, что ее умертвили настолько необычным способом, что даже врач не заподозрил насильственной смерти, – может быть, отравили каким-то редким ядом. И все-таки странно, что они позволили врачу освидетельствовать ее, – разве что подкупили врача… Но это очень маловероятно.

– А не могли они подделать свидетельство?

– Это опасно, Уотсон, очень опасно. Не думаю, чтобы они на это решились… Эй, стойте!.. Мы только что проехали ломбард, значит, следующий дом – лавка гробовщика. Уотсон, ваше лицо внушает доверие, зайдите к ним и спросите, на какое время назначены завтра похороны клиента с Полтни-сквер.

Женщина за прилавком доверчиво рассказала мне, что похороны состоятся завтра в восемь утра.

– Вот видите, Уотсон, никаких тайн и уловок. Им как-то удалось оформить все официально, и теперь они считают, что бояться нечего. Что ж, у нас один выход: идти напролом. Вы вооружены?

– Вот трость!

– Ну ничего, как-нибудь пробьемся: «Ведь трижды тот вооружен, кто прав»[140]140
  Шекспир, «Генрих VI», ч. II, акт III, 2.


[Закрыть]. Мы просто не можем дожидаться полиции, положение не таково, чтобы педантично блюсти букву закона… Поезжайте, пожалуйста. Будем пытать счастья вместе, Уотсон. Нам ведь не впервой.

Он резко дернул за шнурок у двери большого темного дома. Дверь немедленно открыли, на пороге полутемного холла мы увидели высокую женскую фигуру.

– Что вам угодно? – сухо спросила женщина, пытаясь разглядеть нас в темноте.

– Мне нужен доктор Шлезингер, – ответил Холмс.

– Здесь нет никакого доктора Шлезингера!

Женщина хотела захлопнуть дверь, но Холмс придержал ее ботинком.

– В таком случае мне нужен человек, который живет в этом доме, как бы он себя ни называл! – настойчиво сказал Холмс. Она помедлила, потом все-таки впустила нас.

– Что ж, входите, мой муж никого не боится.

Она заперла парадную дверь, ввела нас в гостиную, зажгла свет и вышла, попросив минутку подождать.

Но нам не пришлось ждать и полминуты: не успели мы окинуть взглядом комнату, в которой очутились – пыльную, с изъеденной молью мебелью, – как дверь отворилась и в гостиную неслышным шагом вошел высокий лысый человек. Его широкое багровое лицо с обвисшими щеками сияло преувеличенным добродушием, с которым никак не вязалось жесткое выражение беспощадного рта.

– Тут, несомненно, какая-то ошибка, господа! – непринужденно обратился он к нам самым елейным тоном. – Вам, по-видимому, дали неправильный адрес. Если вы пройдете чуть дальше налево…

– Мы не пойдем никуда, – холодно сказал мой друг. – У нас нет времени, мистер Генри Питерс из Аделаиды, в прошлом – его преподобие доктор Шлезингер из Бадена и Южной Африки. Я в этом так же мало сомневаюсь, как и в том, что меня зовут Шерлоком Холмсом.

Питерс – я теперь буду его так называть – вздрогнул и впился взглядом в своего грозного противника.

– Ну что ж, мистер Холмс, ваше имя меня не испугало, – сказал он. – Когда совесть у человека чиста, ему нечего бояться. Что вам нужно в моем доме?

– Узнать, что вы сделали с леди Фрэнсис Карфэкс, которую привезли с собой из Бадена.

– Вы чрезвычайно меня обяжете, если сообщите, где она сейчас находится, – спокойно возразил Питерс. – Она задолжала мне около ста фунтов, а в уплату оставила пару безвкусных подвесок с поддельными камнями, в ломбарде на них и смотреть не стали. Леди Фрэнсис привязалась к нам с миссис Питерс в Бадене – я действительно жил там под другим именем – и не расставалась с нами до самого Лондона. Я уплатил по ее счету в гостинице и за ее билет. А в Лондоне она исчезла, оставив в счет долга, как я уже говорил вам, какие-то старомодные украшения. Если вы ее найдете, мистер Холмс, я буду вам очень обязан.

– Непременно, – сказал Холмс. – Буду до тех пор искать ее в этом доме, пока не найду.

– Где ваш ордер?

Холмс показал Питерсу пистолет и снова сунул его в карман.

– Придется вам пока удовольствоваться этим!

– Да вы просто бандит!

– Ничуть не возражаю против такого определения, – рассмеялся Холмс. – Мой спутник тоже весьма опасный головорез, рекомендую. Мы с ним начинаем обыск.

Питерс отворил дверь в прихожую.

– Энни, беги за полицией!

По лестнице прошуршали юбки, парадная дверь отворилась и захлопнулась.

– Времени у нас в обрез, Уотсон, – сказал Холмс. – Идем! И не вздумайте нам мешать, Питерс, будет только хуже. Где гроб, который вам сегодня привезли?

– Зачем вам гроб? Он занят! В нем покойница.

– Я должен ее видеть.

– Никогда! Я не позволю!

– Обойдемся без вашего позволения. – Холмс молниеносно оттолкнул Питерса и вышел в холл. Прямо перед нами была полураскрытая дверь. Мы вошли. В столовой под тускло горящими рожками газовой люстры стоял на столе гроб. Холмс прибавил света и поднял крышку. Жалкое, иссохшее существо лежало на дне глубокого гроба. Яркий свет упал на старое, сморщенное лицо. Ни болезнь, ни голод, ни самые зверские истязания не могли бы превратить все еще красивую, цветущую женщину, какой была леди Фрэнсис, в эту дряхлую развалину. Изумление на лице Холмса сменилось радостью.

– Слава Богу! – воскликнул он. – Это не она!

– Да, на этот раз вы жестоко ошиблись, мистер Холмс, – раздался голос Питерса, вошедшего в столовую следом за нами.

– Кто эта женщина?

– Могу рассказать, если это вас так интересует. Эта женщина – старая няня моей жены, зовут ее Роза Спенсер, мы взяли ее из Брикстонской богадельни, привезли сюда, пригласили доктора Хорсома – он живет на Фирбэнк-Виллас, дом 13, не забудьте записать, мистер Холмс! – окружили ее заботой, как велел нам наш христианский долг. На третий день она скончалась. В свидетельстве написано «от старческого маразма», но ведь это всего лишь мнение врача – вам, мистер Холмс, разумеется, истинная причина ее смерти известна лучше, чем кому бы то ни было! Мы обратились к фирме «Стимсон и К°» на Кеннингтон-роуд, похороны состоятся завтра в восемь часов утра. Попробуйте придраться хоть к чему-нибудь! Признайтесь, мистер Холмс, вы остались в дураках. Много бы я дал, чтобы сфотографировать вашу физиономию, когда вы так воинственно ринулись к гробу и вместо леди Фрэнсис увидели в нем убогую девяностолетнюю старушку!

Холмс с обычным своим спокойствием стоял под градом насмешек, которые обрушил на него Питерс, только кулаки его гневно сжались.

– Я продолжаю обыск.

– Ну, это мы еще посмотрим! – закричал Питерс, и в это время в прихожей раздался женский голос и тяжелые шаги. – Сюда, господа! Эти люди силой ворвались в мой дом, и я никак не могу заставить их уйти. Пожалуйста, помогите мне!

Сержант и констебль встали на пороге столовой. Холмс вынул из бумажника визитную карточку.

– Вот мое имя и адрес. А это мой друг – доктор Уотсон.

– Да что вы, сэр, зачем нам ваша карточка, мы ли вас не знаем! – сказал сержант. – Но только без ордера вам здесь оставаться нельзя.

– Знаю, что нельзя.

– Арестуйте его! – крикнул Питерс.

– Мы знаем, где найти этого джентльмена, если он нам понадобится, – величественно ответствовал сержант. – Но все-таки вам придется уйти, мистер Холмс.

– Да, Уотсон, нам придется уйти.

Через минуту мы снова были на улице. Холмс казался спокоен, как всегда, я же весь пылал от гнева и унижения. Сержант вышел с нами.

– Вы уж извините, мистер Холмс. Что поделаешь – закон.

– Все правильно, сержант, вы не могли поступить иначе.

– Конечно, вы туда не пришли бы зря, я понимаю. Если я могу вам чем помочь…

– Пропала женщина, сержант, и мы подозреваем, что ее скрывают в этом доме. Я с минуты на минуту жду ордера.

– Так я с них глаз не спущу, мистер Холмс, и, если что, сейчас же дам вам знать.

Было всего девять часов, и мы с Холмсом, не теряя ни минуты, пустились в путь. Первым делом мы направились в Брикстонскую богадельню и узнали, что несколько дней назад туда действительно пришла супружеская пара, выразившая желание взять к себе впавшую в детство старуху, когда-то бывшую у них в услужении, как они заявили. Получив разрешение, они увезли ее домой. Когда мы сказали, что старуха умерла, никто в богадельне не удивился.

Следующий наш визит был к доктору Хорсому. Он рассказал, что накануне днем его вызвали к больной, которая, как он установил, умирала от старческой слабости. На его глазах она и испустила дух. Он составил свидетельство по всей форме и подписал.

– Уверяю вас, конец этой женщины был самый естественный, какие бы то ни было подозрения просто неоправданны, – заключил он.

Ничего необычного в доме он не заметил, только, пожалуй, немного странным показалось, что люди с таким достатком живут без прислуги. Вот все, что удалось нам узнать от доктора Хорсома.

Наконец мы направились в Скотленд-Ярд. Оказалось, что при оформлении ордера возникли какие-то трудности, дело затягивалось: подпись судьи можно будет получить не раньше утра. Если мистер Холмс зайдет завтра к девяти, он может поехать с инспектором Лестрейдом и присутствовать при аресте.

Больше никаких событий в тот день не произошло, не считая полночного визита нашего приятеля-сержанта, который пришел рассказать, что в темных окнах дома на Полтни-сквер несколько раз мелькал какой-то свет, но что никто не выходил и не входил. Нам оставалось только набраться терпения и ждать утра.

Шерлок Холмс был слишком расстроен, чтобы беседовать, и слишком взволнован, чтобы спать. Я ушел к себе, а он остался в гостиной. Сдвинув темные густые брови, он сидел в кресле, барабанил по его ручке длинными нервными пальцами, курил одну сигарету за другой и искал, искал ключ к разгадке. Несколько раз ночью я слышал его шаги. Утром, когда я уже умывался, он ворвался ко мне в комнату бледный, с ввалившимися щеками, ни на миг не сомкнувший глаз.

– Когда похороны? В восемь, да? Сейчас двадцать минут восьмого, – отрывисто заговорил он. – Куда девался разум, который Господь Бог вложил в мою голову? Скорей, Уотсон, скорей! Ведь сейчас решается: жизнь или смерть, и сто против одного за смерть! Если мы опоздаем, я никогда, никогда себе не прощу!

Не прошло и пяти минут, как мы мчались в кебе по Бейкер-стрит. Но когда мы подъезжали к Парламенту, Биг-Бен показывал без двадцати пяти восемь, а на углу Брикстон-роуд стрелка подошла к восьми! Однако мы оказались не единственные опоздавшие. В восемь часов десять минут кебмен осадил взмыленную лошадь возле крыльца, у которого все еще стоял катафалк, и из двери трое рабочих выносили гроб. Холмс кинулся вперед и преградил им путь.

– Стойте! – закричал он, упершись рукой в грудь первого носильщика. – Немедленно несите гроб назад!

– Какого дьявола вам здесь нужно?! Где ваш ордер, покажите сейчас же! – разъяренно заревел из холла багровый Питерс.

– Ордер подписан. Гроб останется в доме, пока он не прибудет!

Властный голос Холмса произвел на людей впечатление. Питерс незаметно юркнул в какую-то дверь, а они понесли гроб обратно.

– Скорей, скорей, Уотсон! Вот отвертка! – прерывающимся голосом командовал Холмс. – Вы тоже берите отвертку. Если через минуту крышка будет сорвана, получите соверен, друзья. Никаких вопросов! Быстрей, быстрей! Так, хорошо! Еще один шуруп… последний. Приналяжем все вместе! Ага, идет, идет! Уф, наконец-то!

Впятером мы сорвали крышку, и в тот же миг нас оглушил тяжелый вязкий запах хлороформа. Голова покойницы была обложена толстым слоем ваты, пропитанной наркотиком. Холмс сбросил ее, и мы увидели прекрасное тонкое лицо женщины лет сорока. Холмс обхватил ее за плечи и посадил.

– Она жива, Уотсон? Неужели мы опоздали? Неужели все кончено?!

Полчаса мне казалось, что все действительно кончено. Я боялся, что недостаток воздуха и ядовитые пары хлороформа задушили последнюю искру жизни и все наши усилия напрасны. Мы впрыскивали ей эфир, делали искусственное дыхание и вообще все, что предписывает в таких случаях современная медицина, и наконец веки ее слабо дрогнули, поднесенное к губам зеркало затуманилось – жизнь возвращалась!

У крыльца остановился кеб. Холмс поднял штору и выглянул из окна.

– Явился Лестрейд с ордером, – сказал он, – только птички его уже упорхнули… А вот, – продолжал он, прислушиваясь к быстрым шагам по коридору, – идет человек, который поможет леди Фрэнсис лучше, чем мы. Здравствуйте, мистер Грин! Чем скорее мы увезем отсюда леди Фрэнсис, тем лучше. А похороны пусть идут своим чередом, только теперь эта бедная старушка, которая все еще лежит в гробу, совершит свой последний путь одна.

– Если вы захотите включить этот эпизод в свою хронику, милый Уотсон, – говорил мне в тот вечер Холмс, – приведите его как пример временного затмения, которое может поразить даже самый трезвый ум. Ни один смертный не застрахован от таких промахов, но уважения достоин тот, кто способен вовремя понять их и исправить. Мне кажется, я вправе причислить себя к таким людям. Всю ночь меня сегодня преследовала мысль, что была ведь, была какая-то деталь, которой я не придал должного значения, что-то не совсем обычное, какое-то слово, движение, взгляд… И когда уже рассвело, я вдруг вспомнил – ответ жены гробовщика! Она сказала: «Ведь делать пришлось по особому заказу, вот мастера и задержались». Они говорили о гробе. Гроб делали по особому заказу. Значит, делали по особым размерам. Но зачем? Зачем? И тогда я как будто снова увидел высокие стенки гроба и на самом его дне маленькую жалкую фигурку. Зачем для такого маленького трупа заказали такой большой гроб? Да чтобы осталось место еще для одного!.. Оба похоронят по одному свидетельству. Все было с самого начала ясно как день, только я-то как будто ослеп! В восемь часов леди Фрэнсис в гробу положат на катафалк. Единственная наша надежда – задержать гроб, пока его еще не вынесли из дому. Предположение, что она еще жива, было равнозначно безумию, но безумие-то и спасло все. Насколько мне известно, эти люди никогда не совершали убийства. Я подозревал, что в конце концов они не решатся на него и сейчас. Они похоронят ее, не оставив никаких следов, по которым можно было бы установить причину смерти леди Фрэнсис, и, даже если труп впоследствии эксгумируют, у них все-таки будет шанс выкрутиться. Я надеялся, что именно этими соображениями они и руководствовались. Что было дальше – вы помните, и тот страшный чердак, где негодяи держали бедняжку, вы видели. Сегодня утром они ворвались к ней, усыпили ее хлороформом, отнесли вниз, положили пропитанную хлороформом вату в гроб, чтобы она не проснулась, и завинтили крышку. Гениальный план! Ничего подобного в истории преступлений я еще не встречал. Если нашим приятелям – экс-миссионеру и его супруге – удалось ускользнуть от Лестрейда, их дальнейшая карьера, надо ожидать, ознаменуется не менее блестящими деяниями.

Дьяволова нога

Время от времени записывая некоторые любопытные обстоятельства и интересные воспоминания, связанные с моей давней и тесной дружбой с мистером Шерлоком Холмсом, я постоянно сталкивался с трудностями, вызванными его собственным отношением к славе. Его угрюмому и циничному характеру всегда претило признание со стороны широкой публики, и после успешного раскрытия очередного дела Холмса чрезвычайно забавляло, когда он приписывал все заслуги какому-нибудь примитивному служаке и с иронической улыбкой выслушивал дружный хор поздравлений, направленных не по адресу. Вот почему в последние годы я чрезвычайно редко публиковал новые записи. Мое участие в некоторых из его приключений всегда являлось привилегией, требовавшей от меня благоразумия и сдержанности.[141]141
  © Перевод. C. Cкворцов


[Закрыть]

Именно поэтому я весьма удивился, когда в прошлый вторник получил от Холмса следующую телеграмму (он никогда не посылал писем, если можно было обойтись телеграммой): «Почему бы не рассказать о Корнуоллском ужасе – самом необычном деле в моей практике?»

Я совершенно не представлял, почему Холмс именно сейчас вспомнил об этом событии, однако, опасаясь, как бы он не передумал, я спешно разыскал записи с точными подробностями происшедшего, и теперь спешу представить читателям свой рассказ.

Весной 1897 года железное здоровье Холмса несколько пошатнулось от напряженной работы, что, пожалуй, иногда усугублялось его собственной неосмотрительностью. В марте того года доктор Мур Эйджер с Харли-стрит, познакомившийся с Холмсом при самых драматических обстоятельствах (о которых я, возможно, еще когда-нибудь расскажу), категорически заявил, что знаменитому сыщику необходимо отложить всякую работу и как следует отдохнуть, иначе его ждет полный упадок сил. Холмс нисколько не заботился о своем здоровье, ибо его умственная деятельность совершенно не зависела от физического состояния, но, осознав в конце концов, что скоро вообще не сможет работать, он все же согласился радикально сменить обстановку. И вот ранней весной 1897 года мы поселились в маленьком коттедже возле бухты Полдху, на крайней оконечности полуострова Корнуолл.

Это своеобразное место как нельзя лучше соответствовало угрюмому характеру моего пациента. Из окон нашего беленого домика, высоко стоявшего на поросшем травой мысе, открывался вид на зловещее полукружие залива Маунтс, с давних времен известного как смертельная ловушка для парусников – на его черных скалах и заливаемых волнами рифах встретило свою смерть бесчисленное множество моряков.

При северном бризе залив выглядел совершенно безмятежным и укрытым от бурь, обещая покой и защиту гонимым штормом судам. Но когда с юго-запада внезапно с ревом налетал ураган, судно срывалось с якоря и у подветренного берега, в пене бурунов, начиналась последняя битва. Опытные моряки держались подальше от этого пагубного места.

Суша в окрестностях нашего дома производила такое же удручающее впечатление, как и море. Кругом расстилалась покрытая холмами и болотами тускло-коричневая безлюдная равнина, где лишь по одиноким колокольням можно было угадать, где находятся старинные деревушки. Всюду виднелись следы какого-то древнего племени, которое очень давно вымерло и напоминало о себе лишь странными каменными монументами, неправильной формы могильными курганами с сожженными останками мертвых и необычными земляными сооружениями, наводящими на мысль о доисторических битвах. Очарование этого таинственного места, зловещие призраки забытых племен подействовали на воображение моего друга, и он подолгу гулял по торфяным болотам, в одиночестве предаваясь размышлениям. Холмс также заинтересовался древним корнуоллским языком и, насколько я помню, предполагал, что он сродни халдейскому и во многом заимствован у финикийских торговцев оловом. Он выписал кучу книг по филологии и засел за развитие этой теории, когда вдруг, к моему глубокому сожалению и его нескрываемому восторгу, мы даже в этом царстве грез оказались погруженными в решение проблемы, оказавшейся более сложной, более захватывающей и гораздо более загадочной, чем любая из тех, что заставили нас покинуть Лондон. Наша скромная жизнь и мирный здоровый отдых были грубо нарушены, и нас закружило в водовороте событий, которые потрясли не только Корнуолл, но и всю Западную Англию. Многие читатели, наверно, помнят о «Корнуоллском ужасе», как это тогда называлось, хотя должен сказать, что до лондонской прессы дошли весьма неточные данные. И вот теперь, через тринадцать лет, я наконец могу сообщить публике подлинные подробности этого невероятного происшествия.

Я уже говорил, что редкие колокольни указывали на селения, разбросанные в этой части Корнуолла. Ближайшим из них была деревушка Тридэнник-Уоллас с двумя сотнями жителей, домики которых лепились вокруг древней, поросшей мхом церкви. Священник этого прихода, мистер Раундхей, увлекался археологией, и на этой почве Холмс и свел с ним знакомство. Это был радушный толстяк средних лет, хорошо знавший здешние места. Как-то раз он пригласил нас к себе, и мы познакомились с мистером Мортимером Тридженнисом, состоятельным джентльменом, который увеличивал скудные доходы священника, снимая несколько комнат в его большом, беспорядочно построенном доме. Одинокий священник имел мало общего со своим жильцом – худощавым брюнетом в очках, до того сутулым, что казалось, будто у него действительно есть горб. Помню, что за время нашего короткого визита священник показался нам довольно словоохотливым, а вот постоялец его был до странности немногословен, печален, замкнут; он сидел, не поднимая глаз, видимо, занятый собственными мыслями.

И вот во вторник, шестнадцатого марта, когда мы вместе покуривали после завтрака, собираясь совершить свою ежедневную прогулку на торфяные болота, эти двое внезапно ворвались в нашу маленькую гостиную.

– Мистер Холмс, – взволнованно сказал священник, – ночью произошла ужасная трагедия. Это просто неслыханно! Само Провидение привело вас сюда; во всей Англии вы единственный человек, который сейчас нужен.

Я бросил на назойливого священника не слишком дружелюбный взгляд, но Холмс вынул изо рта трубку и насторожился, как старый гончий пес, услышавший зов охотника. Взмахом руки он предложил гостям сесть, и наш взбудораженный посетитель вместе со своим спутником уселись на диван. Мистер Мортимер Тридженнис владел собой чуть лучше священника, но судорожное подергивание его худых рук и яркий блеск темных глаз показывали, что он также взволнован.

– Кто будет рассказывать – я или вы? – спросил он священника.

– Ну, – сказал Холмс, – поскольку открытие, кажется, сделали вы, а священник узнал об этом уже от вас, то, наверно, вы и рассказывайте.

Я взглянул на кое-как одетого священника и его аккуратного квартиранта и в душе позабавился тому удивлению, которое вызвал на их лицах простой логический вывод Холмса.

– Позвольте мне сначала сказать несколько слов, – начал священник, – и тогда вы сами решите, выслушивать ли вам подробности от мистера Тридженниса или немедленно поспешить к месту этого загадочного происшествия. Так вот, прошлый вечер наш друг провел в гостях у своих братьев Оуэна и Джорджа и сестры Бренды в их доме в Тридэнник-Уорта, что неподалеку от древнего каменного креста на торфяных болотах. Он ушел от них в начале одиннадцатого, до этого они играли в карты в столовой, на обеденном столе, и все были совершенно здоровы и находились в прекрасном настроении. Сегодня утром наш друг, который всегда встает очень рано, пошел перед завтраком прогуляться в ту сторону, где находится дом его родственников, и вдруг его нагнал экипаж доктора Ричардса, который сообщил, что его срочно вызвали в Тридэнник-Уорта. Естественно, мистер Мортимер Тридженнис поехал вместе с ним. Прибыв туда, он обнаружил нечто невероятное. Его сестра и братья сидели вокруг стола точно в тех же позах, в которых он их оставил, перед ними все еще лежали карты, но свечи догорели до самых подставок. Сестра лежала в кресле без признаков жизни, а с обеих сторон от нее сидели братья, которые кричали, пели, хохотали – рассудок оставил их. На лицах всех троих – мертвой женщины и помешавшихся мужчин – застыл невыразимый страх. Больше в доме никого не было, если не считать миссис Портер, их старой кухарки и экономки, которая заявила, что всю ночь крепко спала и ничего не слышала. Ничего не украдено, все вещи на местах, и совершенно непонятно, что могло испугать их настолько, чтобы женщина лишилась жизни, а здоровые мужчины – рассудка. Вот вкратце и все, мистер Холмс, и если вы поможете нам в этом разобраться, вы сделаете великое дело.

До этой минуты я еще надеялся убедить своего друга вернуться к размеренному образу жизни, но стоило мне взглянуть на его сосредоточенное лицо и нахмуренные брови, как стало ясно, что надеяться не на что. Холмс молчал, поглощенный необычайной драмой, нарушившей наш покой.

– Я займусь этим делом, – наконец сказал он. – Насколько я понимаю, случай исключительный. Вы сами-то там были, мистер Раундхей?

– Нет, мистер Холмс. Я сразу же поспешил к вам, чтобы посоветоваться.

– Сколько отсюда до того дома, где произошла эта ужасная трагедия?

– Около мили вглубь побережья.

– Тогда мы отправимся вместе. Но сначала, мистер Мортимер Тридженнис, я должен задать вам несколько вопросов.

Все это время Тридженнис хранил молчание, но я заметил, что внутренне он встревожен куда больше, чем суетливый и разговорчивый священник. Он сидел с бледным искаженным лицом, не отрывая беспокойного взгляда от Холмса, его худые руки были судорожно сжаты. Когда Тридженнис слушал рассказ о чудовищном происшествии, погубившем его семью, его побелевшие губы дрожали, а в темных глазах словно отражалась эта ужасная сцена.

– Спрашивайте обо всем, что хотите, мистер Холмс, – с готовностью сказал он. – Мне тяжело говорить об этом, но я ничего от вас не скрою.

– Расскажите о вчерашнем вечере.

– Ну, мистер Холмс, как уже говорил священник, мы вместе поужинали, а потом мой старший брат Джордж предложил сыграть в вист. Мы сели за карты около девяти часов. В четверть одиннадцатого, когда я собрался уходить, они все сидели за столом, веселые и довольные.

– Кто закрыл за вами дверь?

– Миссис Портер уже легла, так что меня никто не провожал. Я сам захлопнул входную дверь. Окно в комнате, в которой они сидели, было закрыто, но шторы не опущены. Сегодня утром и дверь, и окно выглядели так же, как и вчера, и нет оснований предполагать, что в дом забрался кто-то чужой. И, тем не менее, они сидели, потеряв рассудок от страха, а Бренда лежала, свесив голову через ручку кресла. До конца жизни не забыть мне этой сцены.

– Факты, которые вы излагаете, просто поразительны, – сказал Холмс. – Но, как я понимаю, у вас нет никаких предположений о причине происшедшего?

– Это происки дьявола, мистер Холмс! – воскликнул Мортимер Тридженнис. – Это действие потусторонней силы. В комнату проникло нечто такое, что лишило всех рассудка. Разве человеку это под силу?

– Ну, если человеку такое не под силу, то, боюсь, и разгадка окажется мне не под силу, – заметил Холмс. – Однако прежде чем принять вашу версию, мы должны исчерпать все естественные объяснения. Что касается вас, мистер Тридженнис, то вы, как я понял, в чем-то не поладили со своими родными – ведь вы жили отдельно, верно?

– Да, мистер Холмс, но все это давно забыто. В свое время нашей семье принадлежали оловянные рудники в Редруте, но потом мы продали предприятие и, получив возможность жить безбедно, отошли от дел. Не стану отрицать – при распределении денег между нами возникли некоторые осложнения, но что было, прошло, и мы снова стали лучшими друзьями.

– Возвращаясь к событиям того вечера, который вы провели вместе, – не припомните ли вы что-нибудь, что могло бы пролить свет на эту трагедию? Подумайте как следует, мне поможет любая зацепка.

– Нет, сэр, ничего не могу припомнить.

– Ваши родные были в обычном настроении?

– Лучше не бывает.

– Они были нервными людьми? У них когда-нибудь бывало предчувствие надвигающейся опасности?

– Нет, никогда.

– Больше вы ничем не можете мне помочь?

Мортимер Тридженнис на миг задумался.

– Я вспомнил одну вещь, – наконец сказал он. – Когда мы играли в карты, я сидел спиной к окну, а Джордж, мой партнер – лицом. Я заметил, что он пристально смотрит мне через плечо, и тоже обернулся и посмотрел. Штора была поднята, хотя окно закрыто, и я разглядел только кусты на лужайке; на миг мне показалось, что там что-то двигается. Я даже не понял, человек это или животное, – лишь подумал, что там кто-то есть. Когда я спросил брата, куда он смотрит, он ответил, что у него возникло то же ощущение. Вот и все, что я могу сказать.

– И вы не попытались выяснить, что там такое?

– Нет, я не придал этому значения.

– Значит, когда вы уходили, у вас не было дурного предчувствия?

– Ни малейшего.

– Мне не совсем понятно, как вы узнали эту новость в столь ранний час.

– Я рано встаю и обычно до завтрака гуляю. Сегодня утром я едва успел выйти из дома, как меня нагнала коляска доктора. Он сказал, что старая миссис Портер прислала за ним мальчишку и срочно требует его туда. Я вскочил в коляску, и мы поехали. Там мы сразу бросились в эту ужасную комнату. Свечи и камин давно погасли, и они до самого рассвета сидели в темноте. Доктор сказал, что Бренда умерла не меньше шести часов назад. Следов насилия не было. Она лежала, свесившись через ручку кресла, с таким жутким выражением на лице! Джордж и Оуэн распевали обрывки песен и что-то невнятно бормотали, как две больших обезьяны. О, это было ужасно! Мне стало нехорошо, а доктор побелел как полотно. У него случилось нечто вроде обморока, он прямо-таки упал в кресло и едва не умер у нас на руках.

– Поразительно… просто поразительно, – поднявшись на ноги, сказал Холмс и взялся за шляпу. – Думаю, нам следует безотлагательно отправиться в Тридэнник-Уорта. Должен признаться, мне редко встречалось дело, которое на первый взгляд казалось бы столь необычным.