Текст книги "Затерянный мир / The Lost World"

Итак, завтра мы уходим в неведомое. Этот отчет я посылаю по реке в каноэ, и он может стать нашим последним посланием тем, кто интересуется нашей судьбой. Я, согласно нашей договоренности, адресовал его вам, мой дорогой мистер Макардл. Несмотря на упорный скептицизм профессора Саммерли, я не сомневаюсь, что наш командир подтвердит свои высказывания и что мы действительно окажемся на пороге выдающихся открытий.

Глава 8
На подступах к новому миру

Наши друзья дома могут порадоваться вместе с нами, потому что мы у цели. Мы еще не поднялись на плато, но оно перед нами. Профессор Саммерли несколько смирился духом и помалкивает. Мы отсылаем назад одного из своих индейцев, который поранился, и я даю ему это письмо, весьма сомневаясь, дойдет ли оно когда-нибудь до адресата.

Когда я писал в последний раз, мы намеревались покинуть индейскую деревню. Я вынужден начать свой отчет с плохих новостей, потому что сегодня вечером произошла первая серьезная ссора (постоянные стычки между профессорами не в счет), которая могла бы окончиться трагически. Я уже говорил о нашем англоговорящем метисе Гомесе, прекрасном работнике и отзывчивом товарище, но страдающем, смею сказать, пороком любопытства, довольно распространенным среди таких людей. В последний вечер он, по-видимому, спрятался рядом с хижиной, в которой мы обсуждали свои планы, а наш негр-великан Самбо, преданный как собака и ненавидящий метисов, как и всё его племя, заметил Гомеса, схватил и притащил его к нам. Гомес выхватил нож и – если бы не огромная сила его конвоира, позволившая разоружить его одной рукой, – конечно, заколол бы его. Дело закончилось упреками, противники были вынуждены обменяться рукопожатиями, и есть надежда, что всё будет хорошо. Что же касается вражды двух ученых мужей, то она продолжается и усиливается. Нужно признать, что Челленджер ведет себя крайне провокационно, но у Саммерли едкий язык, который только усугубляет положение. Вчера вечером Челленджер сказал, что ему никогда не хотелось гулять по набережной Темзы и смотреть на реку, поскольку ему грустно видеть свое последнее пристанище. Он, конечно, уверен, что предназначен для Вестминстерского аббатства. Саммерли тут же с кислой улыбкой возразил, что, как ему известно, Милбенкскую тюрьму давно снесли. Тщеславие Челленджера слишком велико, чтобы обижаться на подобные вещи. Он только улыбнулся в свою бороду и повторил: «Именно! Именно!» – снисходительным тоном, словно обращаясь к ребенку. Они настоящие дети: один – сухой и брюзгливый, другой – тучный и властный, и всё же у каждого из них такие мозги, которые обеспечили им места в первых рядах научного мира. Ум, характер, душа – чем больше узнаешь жизнь, тем отчетливее понимаешь, как часто одно не соответствует другому.

Следующий день мы сделали началом отсчета этой замечательной экспедиции на двух каноэ. Всё наше снаряжение очень легко уместилось, а сами мы разбились на две группы по шесть человек в каждой. В интересах мира мы рассадили профессоров по разным каноэ. Я оказался вместе с Челленджером, который пребывал в приподнятом настроении и светился от удовольствия. Мне довелось видеть его и в другом настроении, поэтому могу сказать, что в его обществе невозможно чувствовать себя непринужденно, но с ним и не соскучишься, поскольку никогда не знаешь наверняка, какой вспышки его характера можно ожидать.

В течение двух дней мы поднимались вверх по реке, темной, но чистой, так что можно было видеть дно. Леса по обоим берегам были первобытными, и мы не испытывали никаких особых трудностей, перетаскивая сквозь них каноэ. Как я смогу забыть торжественную таинственность этих мест? Высоту деревьев и толщину стволов, какую я не мог себе и представить… Когда мы шли, бесшумно ступая по толстому, мягкому ковру растительности, то были просто очарованы, и даже зычный голос профессора Челленджера понизился до шепота. Если бы я был здесь один, я бы никогда не узнал названий этих растений, но наши ученые мужи указывали на кедры, огромные капоки и секвойи. Животный мир был довольно скуден, но постоянное движение над нашими головами свидетельствовало о наличии змей, обезьян и птиц, живших в солнечных лучах и смотревших сверху вниз на наши крошечные темные фигуры. На рассвете и на закате раздавался дружный вой обезьян, и попугаи пронзительно щебетали. Однажды некое существо, муравьед или медведь, неуклюже проковыляло в тени. Это был единственный признак жизни и на земле, который я видел в этом огромном амазонском лесу.

И всё же мы чувствовали, что недалеко от нас есть и люди. На третий день мы услышали в воздухе гул, ритмичный и торжественный. Когда мы услышали его, две наши лодки шли по реке, и индейцы замерли в них, вслушиваясь с выражением ужаса на лицах.

– Что это? – спросил я.

– Барабаны, – небрежно сказал лорд Джон, – боевые барабаны. Я уже услышал их раньше.

– Да, сэр, боевые барабаны, – сказал метис Гомес. – Дикие индейцы; они следят за нами, они убью нас, если смогут.

– Как они могут следить за нами? – спросил я, вглядываясь в темноту.

– Индейцы это умеют. У них свой способ. Они следят за нами. Они переговариваются, барабаны разговаривают друг с другом. Убьют нас, если смогут.

В тот день к полудню из разных мест было слышно, по крайней мере, шесть или семь барабанов. Иногда они учащали ритм, иногда замедляли, подчас слышался явный вопрос, подчас ответ. В этом постоянном бормотании было нечто, действующее на нервы и угрожающее. «Мы убьем вас, если сможем. Мы убьем вас, если сможем». В безмолвных лесах никто не двигался. Темная завеса зелени дышала миром и природным покоем, но из-за нее доносилось послание от наших собратьев. «Мы убьем вас, если сможем», – говорили находившиеся на востоке. – Мы убьем вас, если сможем», – вторили находившиеся на севере.

Их угроза отражалась на лицах наших цветных спутников. Я узнал, однако, что и Саммерли, и Челленджер обладают высочайшим мужеством: мужеством просвещенного ума. Милосердной Природой установлено, что человеческий мозг не может думать о двух вещах одновременно, поэтому если он посвящен науке, то у него не остается места для личных соображений. Весь день оба наши профессора следили за каждой птицей и каждым растением и много спорили, не обращая внимания на опасность, как будто бы сидели в курительной комнате клуба Королевского Общества на Сент-Джеймс-стрит.

Около трех часов дня мы подплыли к очень опасным порогам, на которых профессор Челленджер потерпел крушение во время своего первого путешествия. До наступления вечера мы успешно прошли пороги, поднялись приблизительно на десять миль по реке и сделали привал на ночь. К этому времени мы прошли по притоку не меньше ста миль.

Утром профессор Челленджер начал вглядываться в оба берега реки. Внезапно он издал возглас удовлетворения и показал нам дерево.

– Что это, по-вашему? – спросил он.

– Это пальма ассаи, – сказал Саммерли.

– Точно. Это та самая пальма ассаи, которую я использовал для ориентира. Скрытый проток находится на расстоянии примерно в половину мили вперед по той стороне реки. Деревья растут сплошной стеной. Это мои частные врата в неведомое. Вперед – и вы сами убедитесь.

Это было поистине замечательное место. Достигнув точки, отмеченной зарослями светло-зеленого тростника, мы врезались в них на каноэ – и оказались в тихой речке с прозрачной водой и песчаным дном. Никто не мог и предположить существование подобного протока.

Это была волшебная страна… Самая замечательная из всех, какую может нарисовать воображение человека. Густые ветви сплетались у нас над головами, создавая туннель, в золотых сумерках текла прекрасная река. Чистая, как хрусталь, неподвижная как зеркало. Это был путь в страну чудес.

Все признаки диких индейцев исчезли, животный мир стал более насыщенным, все говорило о том, что животные ничего не знали об охотниках. Маленькие бархатисто-черные обезьянки с белоснежными зубами и сверкающими глазами что-то говорили нам, когда мы шли мимо. Однажды на нас из кустов уставился темный, неуклюжий тапир, а затем побрел в чащу; как-то раз мы видели огромную пуму, из-за ее плеча на нас сверкнули полные ненависти зеленые глаза. Птиц здесь было множество, хрустальная вода под нами изобиловала рыбой всевозможных форм и цветов.

В течение трех дней мы плыли по этому золотисто-зеленому туннелю. Ни один признак человека не нарушал глубокого покоя этого странного водного пути.

– Здесь нет индейцев. Слишком боятся. Курупури, – сказал Гомес.

– Курупури – это лесной дух, – объяснил лорд Джон. – Так называют любое дьявольское начало. Они думают, что в этих местах кроется нечто ужасное, и поэтому избегают их.

На третий день река стала быстро мелеть. Наконец мы вытащили лодки из воды и расположились на ночлег в прибрежном кустарнике. Утром лорд Джон и я прошли по лесу пару миль, держась параллельно реке; но поскольку река мельчала всё больше и больше, мы вернулись и сообщили, что каноэ дальше тащить нельзя. Мы спрятали лодки в кустарнике, оставив топорами зарубки, чтобы найти их после. Потом мы распределили между собой поклажу: оружие, боеприпасы, пищу, палатки, одеяла и прочее, – и, взвалив на плечи тюки, приступили к более сложному этапу нашего путешествия.

На второй день после того, как мы бросили каноэ, мы обнаружили, что характер местности изменился. Наш путь лежал, главным образом, наверх, лес становился более редким и утрачивал свой тропический вид. Огромные деревья илистой амазонской равнины уступили место кокосовым пальмам и толстым кустарникам.

На девятый день нашего пути каноэ лес стал еще реже, пока не перешел в обычные кусты. Те, в свою очередь, сменились бескрайними зарослями бамбука, который рос настолько плотно, что мы могли продвигаться вперед, только прорубая себе путь мачете и индейскими томагавками. Нам потребовался целый день, с семи утра до восьми вечера, всего с двумя часовыми перерывами, чтобы пройти через заросли. Трудно представить себе что-либо более монотонное и утомительное. Несколько раз мы слышали рядом с собой больших, грузных животных. По их звукам лорд Джон сделал вывод, что это были представители крупных копытных. Когда наступила ночь, мы разбили лагерь, утомленные после долгого дня.

Следующим утром мы уже снова были в пути и обнаружили, что характер местности опять изменился. Позади нас была стена бамбука, впереди – открытая равнина с группами древовидных папоротников, поднимавшаяся к длинному горному хребту. Именно здесь произошло некое событие, которое может – или нет – показаться важным.

Профессор Челленджер внезапно остановился и взволнованно указал направо. Посмотрев в ту сторону, мы на расстоянии приблизительно в одну милю увидели нечто, похожее на огромную взлетевшую серую птицу. Она летела очень низко и прямо, пока не скрылась среди древовидных папоротников.

– Вы видели это? – крикнул Челленджер. – Саммерли, вы видели это?

Его коллега уставился туда, где исчезло это существо.

– Что же это, по-вашему? – спросил он.

– Птеродактиль.

Саммерли разразился смехом.

– Ерунда! – сказал он. – Это был аист.

Челленджер был слишком разъярен, чтобы отвечать. Он взвалил на спину тюк и продолжил свой путь. Лорд Джон подошел ко мне с серьезным лицом. У него в руке был бинокль.

– Я рассмотрел ее прежде, чем она взмыла над деревьями, – сказал он. – Не могу сказать, что именно это было, но поручусь своей репутацией, что подобной птицы я никогда в своей жизни не видел.

Неужели мы действительно на пороге неизведанного? Я описываю это событие как оно есть, и вы знаете ровно столько же, сколько и я.

Когда мы пересекли второй горный хребет, мы увидели перед собой неровную, заросшую пальмами долину, и за ней линию высоких красных скал, которые я видел на рисунке. Вот она передо мной, когда я пишу, и не может быть никаких сомнений, что это то самое место. Челленджер расхаживает как павлин, а Саммерли молчит, но еще настроен скептически. Еще один день – и многие из наших сомнений разрешатся. Тем временем Хосе, который поранил себе руку сломанным бамбуком, настаивает на возвращении. И я отсылаю с ним это письмо и лишь надеюсь, что оно сможет попасть по назначению. Я потом напишу еще.

Глава 9
Кто мог это предвидеть?

С нами случилось несчастье. Кто мог это предвидеть? Я не вижу конца нашим бедам. Может случиться так, что нам будет суждено провести всю жизнь в этом странном, неприступном месте. Я до сих пор так потрясен, что вряд ли могу четко представлять себе настоящее или заглянуть в будущее. Тем не менее, среди моих спутников трое замечательных людей, это люди блестящего ума и непоколебимого мужества. В этом и есть наша надежда. Как только я смотрю на спокойные лица своих товарищей, я вижу огонек во тьме.

Позвольте мне изложить с наибольшим количеством деталей последовательность событий, которые привели нас к этой катастрофе. Когда я закончил свое последнее письмо, я указывал, что мы находимся на расстоянии семи миль от линии огромных красных скал, которые окружали, вне всякого сомнения, плато, о котором говорил профессор Челленджер. Их высота – по мере нашего приближения к ним – показалась мне в некоторых местах большей, чем он говорил. Мы не могли различить ни одного признака жизни.

В тот вечер мы разбили свой лагерь непосредственно под скалой. Рядом с нами возвышалась высокая тонкая скала, вершина которой находится на одном уровне с плато, но между ними большая расщелина. На вершине растет высокое дерево.

– Как раз вот здесь, – сказал профессор Челленджер, указывая на это дерево, – сидел птеродактиль, которого я подстрелил. Я склонен думать, что хороший альпинист, вроде меня, может подняться на скалу к вершине, хотя он, конечно, к плато не подберется.

Пока Челленджер говорил о своем птеродактиле, я посмотрел на профессора Саммерли: впервые на его губах не было усмешки, напротив – у него был взволнованный и изумленный вид. Челленджер это тоже увидел.

– Конечно, – сказал он, со своим неуклюжим и тяжелым сарказмом, – профессор Саммерли понимает, что, говоря о птеродактиле, я подразумеваю аиста… только у этого аиста нет перьев, у него кожаный покров, перепончатые крылья и зубы в клюве.

Он усмехнулся, подмигнул и поклонился, а его коллега развернулся и ушел восвояси.

Утром после завтрака, состоявшего из кофе и маниоки – приходилось экономить запасы – мы начали обсуждать, как подняться к плато над нами.

– Не стоит говорить, – сказал наш руководитель, – что в свое прошлое посещение я испробовал любые способы восхождения на утес. У меня с собой не было никакого оборудования для скалолазания, но я позаботился принести его на этот раз. С его помощью я мог бы подняться на эту скалу, но поскольку там нависает главный кряж, бесполезно пытаться подняться на него. Однако наверняка есть место, где подъем возможен.

– Откуда вы это знаете, сэр? – резко спросил Саммерли.

– Поскольку его фактически обнаружил мой предшественник, американец Мэйпл-Уайт. Как бы он тогда смог разглядеть монстра, которого изобразил в своем блокноте?

– Я признаю существование вашего плато, потому что я видел его; но я пока не убежден, что на нем присутствует какая-либо форма жизни, – сказал упрямый Саммерли.

И тут, к нашему изумлению, Челленджер схватил Саммерли за шиворот и задрал его подбородок кверху.

– Ну, сэр! – крикнул он хриплым от волнения голосом. – Вот так вы убедитесь, что на плато присутствует животный мир?

Я уже говорил, что над краем утеса нависала густая бахрома зелени. Из нее появился черный, блестящий предмет. Поскольку он медленно двигался вперед и нависал над пропастью, мы увидели, что это очень большая змея со специфической плоской, подобной лопате, головой. Змея покачалась над нами в течение минуты, а потом медленно подалась назад и исчезла.

Саммерли так заинтересовался этим, что покорно стоял, в то время как Челленджер задрал его голову кверху. Теперь он избавился от своего коллеги и снова принял достойный вид.

– Буду рад, профессор Челленджер, – сказал Саммерли, – если вы смогли бы найти способ делать замечания, не хватая меня за подбородок.

– Но жизнь на плато есть всё равно, – победоносно ответил его коллега. – И теперь я думаю, что нам стоит свернуть лагерь и идти на запад до тех пор, пока не найдем способ подняться.

Подножие хребта было каменистым и неровным, продвижение вперед стало медленным и трудным. Внезапно мы вышли на место, которое нас приободрило. Это был старый лагерь с валяющимися пустыми банками из-под чикагских мясных консервов и бутылкой с этикеткой «Бренди».

– Не мое, – сказал Челленджер. – Должно быть, Мэйпл-Уайта.

Лорд Джон внимательно разглядывал высокий древовидный папоротник, который отбрасывал тень на лагерную стоянку.

– Смотрите сюда, – сказал он. – Полагаю, что это указатель.

К дереву была прибита щепка, показывающая на запад.

– Конечно, указатель, – сказал Челленджер. – Что же еще? Он оставил этот знак, чтобы экспедиция, которая последует за ним, могла знать, куда он шел. Возможно, мы найдем и другие указатели.

У подножия хребта росли высокие заросли бамбука. Многие стебли достигали высоты двадцать футов, у них были острые, крепкие верхушки. Внезапно я заметил, что блеснуло что-то белое. Я подошел поближе и увидел череп. Там же находился и весь скелет, но череп лежал в стороне на расстоянии нескольких футов, ближе к краю.

Мы расчистили это место и смогли изучить детали разыгравшейся здесь когда-то трагедии. Можно было различить лишь несколько лохмотьев одежды, но было очевидно, что мертвец был европейцем. Среди костей лежали золотые часы от «Гудзона» (Нью-Йорк) и стилографическое перо на цепочке. Был также и серебряный портсигар. Состояние металла показывало, что трагедия произошла не очень давно.

– Кто же это? – спросил лорд Джон. – Бедняга! Каждая кость его тела, кажется, переломана.

– А через ребра растет бамбук, – сказал Саммерли. – Это быстрорастущее растение, но, конечно, трудно предположить, что тело так и лежало здесь, пока стебли не выросли на высоту двадцать футов.

– Что касается личности этого человека, – сказал профессор Челленджер, – я не сомневаюсь, кто он. Мэйпл-Уайт не всё время был один. У него был спутник, американец по имени Джеймс Колвер. Поэтому я думаю, что мы, несомненно, смотрим на останки этого Джеймса Колвера.

– И мы знаем, как он встретил свою смерть, – сказал лорд Джон. – Он упал со скалы и напоролся на бамбук.

Мы молча стояли у разбросанных останков и вдумывались в истинное значение слов лорда Джона Рокстона. Несомненно, он упал сверху. Но действительно ли он упал? Был ли это несчастный случай? Или…

Мы молча пошли дальше вдоль каменной стены. На протяжении пяти миль мы не встретили ни расщелины, ни трещины. А затем мы вдруг увидели нечто, что вселило в нас новую надежду. В углублении в скале мелом была нарисована стрелка, по-прежнему указывающая на запад.

– Снова Мэйпл-Уайт, – сказал профессор Челленджер.

Мы прошли еще около пяти миль – и снова увидели на скале белую стрелку, указывающую наверх. Мы оказались в торжественном месте, скалы были просто гигантскими, узкий клочок синего неба был столь мал, что внутрь проникал только темноватый свет. Мы уже несколько часов ничего не ели и очень устали от похода, но нервы были слишком натянуты, чтобы мы могли позволить себе слабину. Внезапно острый глаз лорда Джона нашел то, что мы искали. Над нашими головами было отверстие. Конечно, это мог быть только вход в пещеру. С этого самого места Мэйпл-Уайт и его злополучный спутник поднимались наверх. Мы были слишком взволнованы, чтобы вернуться в лагерь, и сразу провели первые исследования.

Лорд Джон вынул электрический фонарик и вошел в пещеру, мы пошли по пятам. Сначала пещера углублялась прямо в скалу. Затем нам пришлось карабкаться на четвереньках. Внезапно лорд Рокстон воскликнул:

– Дальше хода нет! – сказал он. – Крыша обрушилась!

Было очевидно, что нам не хватит сил, чтобы разгрести обвал. Путь, по которому шел Мэйпл-Уайт, больше не существовал.

Слишком подавленные, чтобы разговаривать, мы вернулись в лагерь. И затем случилось нечто ужасное. Мы стояли кучкой, когда внезапно вниз покатился огромный камень. Мы не могли видеть, откуда он сорвался, но наши слуги-метисы сказали, что камень, должно быть, свалился с вершины. Посмотрев наверх, мы не заметили ни малейшего движения над собой. Не оставалось никаких сомнений, однако, что камень был нацелен прямо на нас, таким образом, это происшествие указывало на присутствие людей… на плато.

Мы были полностью захвачены этим новым открытием. Ситуация и до этого была достаточно трудной, но если к препятствиям, чинимым Природой, добавятся еще и козни человека, то наше положение станет безнадежным. И всё же, когда мы смотрели на прекрасный мир, находящийся на расстоянии сотни футов у нас над головой, никто и не подумал о возвращении в Лондон до тех пор, пока мы всё не исследуем.

Обсудив ситуацию, мы решили, что лучшей тактикой будет продолжение обхода плато – в надежде обнаружить какие-нибудь иные способы забраться на вершину. В худшем случае, мы будем вынуждены через несколько дней вернуться к отправной точке.

Мы заметили значительное изменение как в температуре, так и в растительности, а также избавились от некоторых ужасных насекомых.

В тот вечер нас ждало грандиозное событие, навсегда разрешившее все сомнения. Вот что произошло. Лорд Джон подстрелил агути – это маленькое свиноподобное животное, – и мы приготовили его на костре. Ночь была безлунной, но звезды были видны, и можно было в некоторой степени обозревать долину. И тут из темноты, из ночи, внезапно появилось нечто, издававшее звуки, подобные аэроплану. Мы все на секунду оказались прикрытыми кожистыми крыльями, и я увидел длинную, змееподобную шею, свирепый красный жадный глаз и большой клюв, заполненный, к моему изумлению, поблескивающими зубами. В следующую секунду существо исчезло… и наш обед – тоже. На мгновение крылья монстра заслонили звезды, а затем тварь скрылась за утесом. Мы сидели у костра молча, мы были поражены. Первым заговорил Саммерли.

– Профессор Челленджер, – сказал он торжественным тоном, – я должен принести вам извинения. Сэр, я надеюсь, что вы забудете то, что было в прошлом.

Двое мужчин впервые обменялись рукопожатием. Мы извлекли большую пользу из знакомства с нашим первым птеродактилем! Примирение этих двух людей стоило украденного ужина.

Но если на плато и существовала доисторическая жизнь, то она была не столь обильна, потому что в течение следующих трех дней мы не видели никаких других доисторических животных. Мы продолжали идти вокруг скал. Однако нигде мы не находили места, откуда можно было бы подняться наверх.

На шестой день мы закончили свой первый обход кряжа и снова оказались на месте первого лагеря, около отдельно стоящей скалы.

Что нам теперь делать? Наши запасы провианта, который мы добывали при помощи ружей, неплохо поддерживали нас, но настанет день, когда им потребуется пополнение. Через пару месяцев начнутся дожди, и нас тогда может вымыть из нашего лагеря. Неудивительно, что в тот вечер мы поглядывали друг на друга весьма уныло.

Но утром нас приветствовал совершенно другой Челленджер… Челленджер удовлетворенный и самодовольный, он просто весь сиял.

– Эврика! – крикнул он, сверкнув зубами сквозь бороду. – Джентльмены, вы можете поздравить меня, и мы все можем поздравить друг друга. Проблема решена.

И он указал на шпилеобразную вершину справа от нас.

Мы знаем, что на этот утес можно было подняться. Но между ним и плато лежит ужасная пропасть.

– Мы не сможем через нее перебраться, – еле выговорил я.

– Мы можем, по крайней мере, достичь вершины, – заметил он. – Когда мы окажемся наверху, я смогу показать вам, что ресурсы изобретательного ума еще не исчерпаны.

После завтрака наш руководитель распаковал свои альпинистские принадлежности. Джон был опытным альпинистом, а Саммерли неоднократно совершал восхождения. А моя сила и ретивость могут возместить нехватку у меня опыта.

Это было не очень трудной задачей, хотя бывали моменты, когда волосы у меня вставали дыбом. Когда мы оказались на маленькой площадке футов двадцать пять в поперечнике, которая образовывала вершину, нам открылся потрясающий вид. Казалось, вся бразильская равнина лежала перед нами. Я мог видеть желто-зеленые бамбуковые заросли, через которые мы пробирались; а затем растительность постепенно становилась гуще, пока она не слилась в огромный лес, простиравшийся, покуда хватало глаз – на добрые две тысячи миль вглубь.

Я положил руку на ствол дерева и увидел маленькие темные фигуры наших слуг, смотрящих на нас снизу вверх.

– Действительно любопытно, – произнес скрипучий голос профессора Саммерли.

Я повернулся и обнаружил, что он с большим интересом рассматривает дерево, за которое я цеплялся. Гладкая кора и маленькие ребристые листья показались мне знакомыми.

– Это бук! – воскликнул я.

– Точно, – сказал Саммерли.

– И это дерево будет нашим спасителем, – сказал Челленджер.

– Мой Бог! – вскричал лорд Джон. – Мост!

– Именно так, друзья мои, мост! Всегда есть выход.

Это была, конечно, блестящая идея. Дерево было в высоту добрых шестьдесят футов, и если бы оно только упало правильно, то мы бы смогли легко пересечь пропасть. Челленджер вручил мне топор.

Под его руководством я сделал несколько зарубок с таким расчетом, чтобы дерево упало так, как нам нужно. Оно уже и так заметно наклонялось естественным образом в направлении плато, поэтому задача не была трудной. Немногим больше, чем через час, раздался громкий треск, и дерево рухнуло. На ужасную секунду мы подумали, что оно свалится вниз. Но дерево уравновесило само себя в нескольких дюймах от края – и был построен наш мост в неведомое.

Все молча пожали руку профессору Челленджеру.

– Мне принадлежит честь, – сказал он, – первым ступить на неведомую землю…

Он уже подошел к мосту, когда лорд Джон положил ему руку на плечо.

– Мой дорогой друг, – сказал он, – я не могу допустить этого. Там может оказаться племя людоедов, ждущих в кустах своего обеда. Мелоун и я снова спустимся и захватим четыре винтовки, вместе с Гомесом и еще одним метисом. Один человек сможет тогда пойти на другую сторону, а остальные прикроют его винтовками, пока он не увидит, что для всех путь безопасен.

Саммерли и я единодушно поддержали, что в смысле подобных практических деталей нашим руководителем будет лорд Джон. За час мы подняли винтовки и дробовик. Метисы также поднялись наверх и, согласно велению лорда Джона, несли мешок с провиантом – на случай, если наша вылазка затянется.

– Теперь, Челленджер, если вы действительно настаиваете на том, чтобы быть первым… – сказал лорд Джон, когда все приготовления были выполнены.

– Я не нуждаюсь в вашем разрешении, – сердито сказал профессор.

У Челленджера не заняло много времени пересечь пропасть, и вскоре он оказался на другой стороне. Он помахал руками.

– Наконец-то! – крикнул он. – Наконец-то!

Саммерли был вторым. Потом пошел я, изо всех стараясь не смотреть вниз на ужасную пропасть, которую я пересекал. Что касается лорда Джона, то он просто перешел по мосту… фактически перешел! У него, должно быть, железные нервы.

И вот мы вчетвером оказались в сказочной стране, затерянном мире Мэйпл-Уайта. Настал момент нашего величайшего триумфа. Кто бы мог предположить, что это послужит прелюдией к нашим жутчайшим бедствиям?

Мы отошли от края, как вдруг позади раздался ужасный грохот. Мы помчались назад – моста не было!

Далеко внизу мы видели свой бук, разломанный на кусочки. Потом мы увидели на противоположной стороне Гомеса, его лицо было искажено ненавистью и безумной радостью мести.

– Лорд Рокстон! – кричал он. – Лорд Джон Рокстон!

– Что? – сказал наш спутник. – Я здесь.

Над пропастью пронесся взрыв хохота.

– Да, ты там, английская собака, ты там и останешься! Я долго ждал – и вот теперь настал мой час. Мы чуть не убили тебя камнем в пещере, – кричал он, – но это даже лучше. Это медленнее и ужаснее. Когда ты будешь лежать, умирая, подумай о Лопесе, в которого ты стрелял пять лет назад на реке Путумайо. Я его брат, и теперь я умру счастливым, потому что он отомщен.

Нам погрозила разъяренная рука – а потом всё стихло. Метис спускался по дальней стороне утеса. Но прежде, чем он смог коснуться земли, из винтовки лорда Джона раздался выстрел, и, хотя мы ничего не увидели, мы услышали крик и отдаленный звук падающего тела. Рокстон возвратился к нам с каменным лицом.

– Я был слеп, – горько сказал он. – Из-за моей ошибки мы попали в такую беду. Я должен был учесть, что у этих людей хорошая память.

– А что насчет другого метиса? Ведь нужны двое, чтобы скинуть дерево с обрыва.

– Я отпустил его. Возможно, он и не принимал в этом участия. Наверное, было бы лучше, если бы я убил его.

Мы еще обсуждали эту ситуацию, когда наше внимание привлекла удивительная сцена, разыгравшаяся в долине.

Там бежал человек в белой одежде, а это мог быть только выживший метис. За ним возвышалась огромная фигура Самбо, нашего верного негра. Наконец он настиг его. Через мгновение Самбо поднялся и, радостно помахав нам рукой, побежал в нашем направлении. Белая фигура лежала неподвижно.

Два наших предателя были мертвы, но мы все еще были в беде. Никаким способом мы не могли вернуться к Самбо. Когда-то нашим обиталищем был весь мир, а теперь осталось только плато. То и другое существовало раздельно.

В настоящее время мы могли только терпеливо сидеть в кустах и поджидать Самбо. И вскоре его честное черное лицо выглянуло из-за камней, а его фигура Геракла появилась на вершине кряжа.

– Что мне теперь делать? – крикнул он. – Скажите мне, и я это сделаю.

Было ясно только одно. Он был нашей единственной связью с внешним миром. Ни в коем случае он не должен нас покинуть.

– Нет, нет! – крикнул он. – Я вас не оставляю. Вы всегда меня здесь найдете. Но я не могу удерживать индейцев. Слишком много Курупури, и они отправляются домой.

– Заставь их подождать до завтра, Самбо, – крикнул я. – Тогда я смогу отослать с ними письмо.

– Слушаюсь, сэр! Я обещаю, что они подождут до завтра, – сказал негр. – Но что мне теперь для вас сделать?

Прежде всего, следуя нашим указаниям, он бросил один конец веревки к нам через пропасть. Потом он прикрепил к своему концу мешок с провизией, которую мы принесли с собой, и мы смогли вытянуть его через пропасть. Это обеспечивало нам пропитание, по крайней мере, на неделю, даже если мы бы ничего другого не нашли. Наконец он спустился и принес два других мешка с различными вещами – коробку боеприпасов и многое другое. Всё это мы утянули к себе, перебрасывая ему веревку, а потом подтягивая ее к себе. Уже наступил вечер, когда он, наконец, спустился вниз. Он обещал нам задержать индейцев до следующего утра.