Текст книги "Истории, рассказанные у камина (сборник)"

Истории, рассказанные у камина

Человек с часами

Многие еще помнят необычную историю, которая весной 1892 года под названием «Загадка Рагби» долго не сходила со страниц ежедневных газет. Это происшествие случилось в исключительно спокойное время всеобщего затишья и потому привлекло к себе намного больше внимания, чем заслуживало, но объясняется это тем, что публика увидела в нем то сочетание причудливого и трагического, которое больше всего волнует воображение обывателя. Впрочем, интерес к этому делу поутих, когда после нескольких недель не принесшего никаких результатов расследования стало понятно, что объяснения этих поразительных фактов в обозримом будущем не предвидится, и с того времени трагедия эта пополнила собой мрачный список необъяснимых преступлений, так и оставшихся нераскрытыми. Однако полученное недавно сообщение (достоверность которого не вызывает сомнения) пролило новый яркий свет на эту загадку. Прежде чем поведать о новом развитии событий, читателю, пожалуй, следует напомнить суть дела и помочь восстановить в памяти необыкновенные факты, на которых будет основываться рассказ. Вкратце факты таковы…

В пять часов вечера 18 марта указанного года с лондонского вокзала Юстон отошел поезд на Манчестер. День был дождливый и ветреный, ближе к вечеру непогода усилилась, так что среди пассажиров были только те, кого гнала в дорогу необходимость. На этом поезде обычно возвращались домой работающие в Лондоне манчестерцы. Поезд был для них удобен тем, что по пути делалось всего три остановки и на дорогу уходило в общей сложности всего четыре часа двадцать минут. Поэтому, несмотря на не подходящее для путешествий время, в тот вечер, о котором идет речь, в поезде почти не оставалось свободных мест. Кондуктором поезда был старый служащий железнодорожной компании, можно сказать, ветеран, который двадцать пять лет проработал на этом месте без единого замечания или жалобы. Звали его Джон Палмер.

Станционные часы вот-вот должны были пробить пять, кондуктор уже собирался подать сигнал к отправлению машинисту, но тут его внимание привлекли двое припозднившихся пассажиров, которые торопливо шагали по платформе. Один из них, человек необычайно высокого роста, был одет в длинное пальто с каракулевым воротником и манжетами. Как я уже говорил, вечер был неспокойный, и высокий теплый воротник рослого путешественника был поднят, чтобы защитить его горло от пронизывающего мартовского ветра. Насколько мог судить проводник после столь беглого осмотра, этому человеку было от пятидесяти до шестидесяти лет, но он не утратил юношеской подвижности и энергичности. В одной руке он нес коричневый кожаный саквояж. Рядом с ним шла леди, высокая и стройная, которая шагала так быстро, что спутнику ее приходилось то и дело ее нагонять. На ней был длинный горчичного цвета плащ, черная, плотно сидящая на голове шляпа без полей и темная вуаль, скрывавшая половину лица. Эта пара вполне могла сойти за отца с дочерью. Они быстро шли вдоль вагонов, заглядывая в окна, пока их не догнал кондуктор, Джон Палмер.

– Сэр, поторопитесь, поезд отправляется, – сказал он.

– Нам первый класс, – ответил мужчина.

Кондуктор повернул ручку ближайшей двери. В вагоне, который он открыл, сидел маленький человек с сигарой во рту. Его вид, должно быть, чем-то привлек к себе внимание кондуктора, поскольку впоследствии он смог описать его и был готов опознать. Это был мужчина лет тридцати четырех – тридцати пяти, в костюме из какой-то серой ткани, у него был острый нос, напряженный взгляд, красное обветренное лицо и короткая черная бородка. Мужчина взглянул на открывшуюся дверь. Высокий господин в пальто замер с одной ногой на ступеньке.

– Это купе для курящих. Леди не выносит табачного дыма, – сказал он, повернувшись к кондуктору.

– Хорошо, тогда прошу сюда, сэр! – сказал Джон Палмер. Он захлопнул дверь купе для курящих, открыл соседнее купе, в котором никого не было, и помог путешественникам побыстрее войти. В ту же секунду он дунул в свисток, и колеса поезда пришли в движение. Мужчина с сигарой что-то сказал медленно проплывающему за окном проводнику, но слова его потерялись в суете отправления. Палмер дождался своего вагона, запрыгнул на подножку и больше об этом эпизоде не думал.

Через двенадцать минут после отправления поезд достиг станции Виллзден-Джанкшн, где и совершил первую очень короткую остановку. Проверка билетов показала, что никто из пассажиров в это время не сошел и никто не сел в поезд. Кроме того, никто не видел, чтобы кто-нибудь выходил на платформу. В 5:14 экспресс снова тронулся и достиг станции Рагби в 6:50 с пятиминутным опозданием.

В Рагби обслуживающий персонал станции обратил внимание на то, что дверь одного из купе первого класса открыта. Осмотр этого и соседнего купе выявил удивительную картину.

Купе для курящих, которое занимал невысокий краснолицый бородач, оказалось пустым. Кроме выкуренной наполовину сигары, в нем не было никаких следов совсем недавно находившегося здесь пассажира. Дверь этого купе была закрыта. В соседнем купе, которое и привлекло к себе внимание, также не оказалось никого, ни джентльмена в пальто с каракулевым воротником, ни его спутницы. Все трое пассажиров исчезли. Но на полу второго купе, в котором ехали высокий господин и леди, лежал молодой человек элегантной наружности, одетый по последнему слову моды. Ноги его были согнуты, колени торчали вверх. Головой он упирался в противоположную дверь, а локти покоились на обоих сиденьях. Через его сердце прошла пуля, и умер он, скорее всего, мгновенно. Никто не видел, чтобы этот человек садился в поезд, и билета в его карманах обнаружено не было, так же как и никаких пометок на белье, документов или каких-либо других личных вещей, которые могли бы помочь установить его личность. Кто это был, каким образом он попал в вагон и как встретил свою смерть, оставалось такой же загадкой, как и судьба трех пассажиров, которые полтора часа назад выехали в этих двух купе из Виллздена.

Я упомянул, что никаких вещей, которые могли бы помочь опознать неизвестного, не было, но на самом деле этот молодой человек имел одну особенность, которая вызвала живое обсуждение в прессе. При нем было найдено ни много ни мало шесть дорогих золотых часов: трое в разных карманах его жилета, одни в маленьком кармашке бокового кармана, другие в нагрудном кармане и еще маленькие часы на кожаном ремешке красовались на его левом запястье. Первое приходящее на ум объяснение, что человек этот вор, а часы – его добыча, опровергается тем фактом, что все шесть часов были американского производства. В Англии такие часы встречаются очень редко. На трех было клеймо рочестерской часовой компании, одни были изготовлены в Элмайре{318}318
  …в Элмайре… – Элмайра – город на северо-востоке США, в штате Нью-Йорк.


[Закрыть] мастером по фамилии Мейсон, на одних вообще отсутствовали знаки, а самые маленькие, украшенные драгоценными камнями и узорами, были произведением нью-йоркской компании «Тиффани»{319}319
  …«Тиффани». – Известная американская ювелирная компания, основана в 1837 г. Льюисом Тиффани и Джоном Янгом.


[Закрыть]. Кроме часов в карманах убитого нашли следующие предметы: складной нож со штопором и рукояткой из слоновой кости, изготовленный фирмой «Роджерс» в Шеффилде{320}320
  …в Шеффилде… – Шеффилд – город в центре Англии, в графстве Йоркшир.


[Закрыть]; маленькое круглое зеркальце диаметром в один дюйм; сезонный билет в театр «Лицеум»{321}321
  …театр «Лицеум»… – Музыкально-драматический театр в Лондоне, в районе Вэст-Энд; основан в 1765 г.


[Закрыть]; серебряный коробок, полный восковых спичек; портсигар коричневой кожи с двумя черутами{322}322
  …черутами… – Черут – сорт коротких сигар с обрезанными концами. Англ. cheroot от фр. cheroute из тамил. curuttu – скатанный табачный лист.


[Закрыть]; а также два фунта четырнадцать шиллингов наличными. Следовательно, было очевидно, что, каковы ни были бы мотивы убийства, ограбление не входило в их число. Как уже говорилось, на новом белье убитого ярлычков не было, на его верхней одежде имя портного не значилось. По виду это был молодой человек, невысокий, гладко выбритый, с тонкими чертами лица. На одном из его передних зубов красовалась золотая пломба.

Как только стало известно о трагедии, сразу же проверили билеты всех пассажиров и пересчитали количество самих пассажиров. Обнаружилось три лишних билета, ровно по количеству пропавших путешественников. После этого экспрессу позволили продолжить путь, но с другим кондуктором, поскольку Джона Палмера задержали в Рагби для дачи свидетельских показаний. Вагон с двумя опустевшими купе был отцеплен и поставлен на запасной путь. После этого, когда прибыли инспектор Вейн из Скотленд-Ярда и мистер Хендерсон, детектив, обслуживающий железнодорожную компанию, все обстоятельства этого дела подверглись самому тщательному изучению.

То, что совершено убийство, не вызывало сомнения ни у кого. Пуля, судя по всему, была выпущена из небольшого пистолета или револьвера с некоторого расстояния, поскольку ткань одежды не обгорела. Оружие в купе не обнаружено (что окончательно опровергло версию о самоубийстве), не найден и коричневый кожаный саквояж, который кондуктор видел в руке высокого джентльмена. На полке лежал зонтик леди, но никаких других следов пропавших путешественников ни в одном из купе не оставалось. Помимо самого преступления вопрос о том, как и зачем три пассажира, из которых одна была женщиной, покинули поезд, а один, наоборот, проник в него во время безостановочного переезда между Виллзденом и Рагби, вызвал огромный интерес у широкой публики и породил массу всевозможных домыслов в лондонской прессе.

Джон Палмер, кондуктор, смог предоставить следствию определенную информацию, которая пролила некоторый свет на это загадочное дело. Согласно его показаниям, на одном участке между Трингом и Чеддингтоном из-за ремонтных работ поезд на несколько минут замедлил движение до скорости не больше восьми-десяти миль в час. В этом месте мужчина или даже очень активная женщина могли бы покинуть поезд, не получив при этом серьезных травм. Действительно, в том месте работала бригада путевых рабочих, но они ничего не видели. Впрочем, как правило, когда мимо них проходит поезд, они становятся между путей, и, поскольку открытая дверь купе находилась от них с противоположной стороны вагона, вполне возможно, что кто-то мог из него выпрыгнуть и остаться при этом незамеченным, тем более, что в это время уже начинало темнеть. Отвесный склон сразу бы скрыл выпрыгнувшего из вагона от глаз рабочих.

Кроме того, кондуктор показал, что на платформе в Виллзден-Джанкшн было довольно оживленно, и, хоть он и был совершенно уверен в том, что никто не сошел там и не сел в поезд, вполне вероятно, что кто-то из пассажиров все же мог незаметно пересесть из одного купе в другое. Нет ничего необычного в том, чтобы джентльмен, выкурив сигару в купе для курящих, перешел в купе, где воздух почище. Если предположить, что чернобородый мужчина так и поступил в Виллздене (а недокуренная сигара на полу подтверждает это предположение), он наверняка пересел бы в ближайшее купе, то есть оказался бы в обществе двух других участников этого события. Таким образом, мы с более-менее высокой степенью вероятности можем судить о том, как разворачивались события первой стадии этой драмы. Но какой была вторая стадия и каким образом достигнут столь необычный финал, ни кондуктор, ни опытные детективы предположить не могли.

Внимательный осмотр участка пути между Виллзденом и Рагби закончился находкой, которая могла иметь, а могла и не иметь отношения к трагедии. Недалеко от Тринга, на том самом месте, где поезд сбавил скорость, под откосом обнаружили карманное издание Священного Писания. Эта старая потрепанная книжка, напечатанная Лондонским библейским обществом, имела на форзаце надпись: «Алисе от Джона. 1856, 13 янв.». Под этой надписью стояла другая: «Джеймс, 1859, 4 июля», а под ней еще одна: «Эдвард, 1869, 1 ноября». Все три пометки были сделаны одной рукой. Эта книга была единственным ключом (если ее вообще таковым можно было назвать), который попал в руки полиции, и вердикт коронера{323}323
  …коронера… – См. т. 1 наст. изд., комментарий на с. 379.


[Закрыть] «убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами» стал завершением этого странного дела, так и не получившего удовлетворительного объяснения. Объявления в газетах, обещанное вознаграждение и дальнейшие поиски не принесли результата, не было обнаружено ничего, что могло бы стать основой для продуктивной следственной работы.

Однако неверно утверждать, что не было выдвинуто ни единой версии, которая основывалась бы на известных фактах. Напротив, газеты как в Англии, так и в Америке изобиловали всевозможными предположениями и догадками, большая часть которых представляла собой откровенную нелепость. Тот факт, что часы сделаны в Америке, и некоторые другие детали, связанные с золотой пломбой на его переднем зубе, похоже, указывали на то, что покойный был гражданином Соединенных Штатов, хотя его белье, одежда и ботинки, вне всякого сомнения, были британского производства. Кто-то высказывал предположение, что этот человек прятался под сиденьем и, после того как его обнаружили, по какой-то причине (возможно, из-за того, что он услышал некие не предназначенные для посторонних ушей разговоры) был убит теми, кто оказался с ним в одном купе. В сочетании с общими представлениями о жестокости и дьявольской хитрости анархистов и прочих тайных обществ эта версия казалась не менее правдоподобной, чем любая другая.

То, что он находился в поезде без билета, как будто подтверждает эту идею, кроме того, было общеизвестно, что женщины играли важную роль в деятельности нигилистов{324}324
  …нигилистов. – См. т. 7 наст. изд., комментарий на с. 469.


[Закрыть]. Но с другой стороны, из показаний кондуктора становится ясно, что он должен был спрятаться в купе еще до того, как туда вошли остальные. Нужно согласиться, что вероятность того, что заговорщики случайно заняли именно то купе, в котором уже прятался шпион, очень и очень мала! К тому же это объяснение обходит стороной мужчину из купе для курящих и никак не объясняет его одновременное с ними исчезновение. Полиции не составило труда доказать несостоятельность этого предположения, хотя из-за почти полного отсутствия улик выдвинуть какую-либо иную версию она не смогла.

В «Дейли газетт» было опубликовано письмо за подписью одного знаменитого сыщика, которое тут же вызвало самое живое обсуждение. Автор его, по крайней мере, предложил неожиданную версию, и лучше всего будет привести это письмо дословно.

«Какой бы ни была истина, – писал он, – она должна основываться на весьма необычном и редком стечении обстоятельств, поэтому мы вправе основывать наше объяснение именно на них. Ввиду отсутствия улик нам придется отказаться от аналитического или научного метода расследования и применить синтетический подход. Проще говоря, вместо того, чтобы, рассмотрев известные факты, сделать вывод о том, что произошло, мы должны выстроить то единственно приемлемое объяснение, которое соответствовало бы всем известным нам событиям.

Если всплывут свежие факты, с их помощью мы сможем проверять это объяснение. Если не обнаружится противоречий, это будет означать, что мы, скорее всего, находимся на правильном пути, и с каждым новым фактом вероятность эта будет расти в геометрической прогрессии, пока версия наша не станет окончательной и неопровержимой.

Итак, в этом деле есть одно важное обстоятельство, которое осталось без должного внимания. Через Харроу и Кингс-Лангли ходит пригородный поезд, расписание которого построено так, что экспресс должен был догнать его примерно в то время, когда из-за проводящихся на линии ремонтных работ снизил скорость до восьми миль в час. Получается, что на этом участке оба поезда с одинаковой скоростью параллельно двигались в одном направлении в одно и то же время. Все знают, что при таких обстоятельствах становится хорошо видно пассажиров, едущих в соседнем поезде. Лампы в экспрессе зажгли в Виллздене, поэтому каждое купе было ярко освещено изнутри, и любой человек со стороны мог прекрасно видеть, что в них происходит.

Итак, события в том виде, в котором я их восстановил, должны были разворачиваться в такой последовательности. Этот молодой человек с таким необычным количеством часов ехал в пригородном поезде и находился в своем купе один. Его билет, документы, перчатки и другие мелочи лежали, предположим, на сиденье рядом с ним. Возможно, он был американцем, возможно, не отличался силой интеллекта. Чрезмерная любовь к ношению драгоценных вещей является ранним симптомом той или иной формы мании.

Наблюдая за движущимися параллельно вагонами экспресса, который (из-за состояния путей) ехал с той же скоростью, что и его поезд, он внезапно заметил в нем знакомых ему людей. Наш метод дает нам право предположить, что это была женщина, которую он любил, и мужчина, которого он ненавидел и который ненавидел его. Молодой человек был особой вспыльчивой и легко возбудимой. Он открыл дверь своего вагона, перешагнул со ступеньки своего вагона на ступеньку вагона экспресса, открыл дверь и оказался рядом с этими двумя. Трюк этот (если наше предположение о том, что поезда ехали с одинаковой скоростью, верно) вовсе не так опасен, как может показаться.

Теперь, когда наш молодой человек оказался без билета в одном купе с мужчиной и девушкой, вовсе не трудно представить себе дикую сцену, которая могла последовать. Возможно, эти двое тоже была американцами, тем более, что мужчина имел при себе оружие, что для Англии необычно. Если наша догадка о начальной стадии мании у молодого человека верна, можно предположить, что он первым напал на мужчину. Стычка закончилась тем, что старший из мужчин застрелил незваного гостя, после чего покинул вагон вместе с юной леди.

Допустим, что все это произошло очень быстро, и поезд все еще ехал так медленно, что сделать это было несложно. Женщине под силу покинуть вагон, движущийся со скоростью восемь миль в час. Более того, нам точно известно, что она это сделала.

Теперь нам предстоит включить в общую картину мужчину из купе для курящих. Если предположить, что пока что мы правильно восстанавливаем события этой трагедии, в этом человеке мы не найдем ничего такого, что могло бы заставить нас пересмотреть наши выводы. Согласно моей теории, этот мужчина увидел, как парень перебрался из одного поезда в другой, увидел, как он открыл дверь, услышал пистолетный выстрел, увидел двух беглецов, выпрыгнувших из поезда на ходу, понял, что произошло убийство, и бросился за ними в погоню. На вопрос, почему с тех пор о нем не было слышно – погиб ли он, преследуя преступников, или же, что более вероятно, убедился, что в этом деле его вмешательство не будет уместным, – мы пока что не можем дать ответ. Я понимаю, что у этой версии есть и свои слабые стороны. Во-первых, может показаться маловероятным, чтобы в таких обстоятельствах убийца, покидая место преступления, стал бы обременять себя лишним грузом, я имею в виду коричневый кожаный саквояж. Мой ответ таков: он понимал, что этот саквояж мог помочь установить его личность, поэтому для него было крайне необходимо забрать его с собой. Вся моя версия зависит от одного единственного обстоятельства, и я обратился в железнодорожную компанию с просьбой проверить, не было ли 18 марта найдено лишнего билета в пригородном поезде, следующем через Харроу и Кингс-Лангли. Если такой билет сыщется, мою версию можно считать доказанной. Если нет, мои выводы все равно могут быть верными, поскольку вполне допустимо, что он ехал без билета, или что его билет был потерян».

В ответ на эту досконально продуманную и правдоподобную версию полиция и железнодорожная компания дали следующий ответ. Во-первых, такой билет не найден. Во-вторых, медленно идущие поезда не ходят параллельно с экспрессом. И в-третьих, этот пригородный поезд стоял на станции Кингс-Лангли, когда экспресс, следуя со скоростью пятьдесят миль в час, промчался мимо него. Так рассыпалась единственная удовлетворительная версия, и прошло пять лет, прежде чем появилась новая. И вот теперь, наконец, мы имеем объяснение, которое охватывает все известные нам факты и, следовательно, может считаться истинным. Пришло оно в форме письма, которое получил из Нью-Йорка тот самый детектив, чью точку зрения мы рассматривали выше. Я привожу это письмо in extenso[26]26
  Полностью, без сокращений (лат.).


[Закрыть], за исключением двух вступительных абзацев, которые являются личным обращением и к делу отношения не имеют.

«Прошу меня извинить за то, что я не стану называть настоящих имен. Сейчас у меня на то еще меньше оснований, чем пять лет назад, когда еще была жива моя мать. Но я в любом случае предпочитаю не раскрывать наших следов. И все же я должен объяснить Вам, что произошло на самом деле, поскольку, если Ваша версия и не соответствовала действительности, она, тем не менее, была весьма изобретательной. Чтобы Вам было понятнее, мне придется заглянуть в недалекое прошлое.

Мои родители – англичане родом из Бэкинхемшира{325}325
  …из Бэкинхемшира. – Бэкинхемшир – графство в центре Англии.


[Закрыть]. В начале пятидесятых они эмигрировали в Америку, где осели в Рочестере, что в штате Нью-Йорк. Там отец основал большой бакалейный магазин. В семье было только двое детей: я, зовут меня Джеймс, и мой брат Эдвард. Я был на десять лет старше брата и, как и подобает старшему брату, можно сказать, заменил ему отца, когда родитель наш умер. Он был жизнерадостным, бойким мальчишкой, к тому же просто сказочно красивым. Но у него имелся один недостаток, который, подобно плесени на сыре, разрастался, и ничего с этим нельзя было поделать – это его ужасный характер. Мать видела это так же ясно, как и я, и все равно продолжала портить его, и все потому, что он был из таких людей, которым просто невозможно отказать. Я делал все, что мог, чтобы сдерживать его, но за мои старания он только все больше ненавидел меня.

Наконец Эдвард совсем потерял голову, и его уже ничто не могло остановить. Он уехал в Нью-Йорк и там пустился во все тяжкие. Сначала он завел дружбу с подозрительными людьми, а потом превратился в настоящего преступника. Прошло каких-то пару лет, а он уже сделался одним из самых известных в городе бандитов. Он близко сошелся с Воробьем Маккоем, опытным шулером, фальшивомонетчиком и злодеем. Тот сделал его своим сообщником, и они вместе стали объезжать лучшие гостиницы Нью-Йорка, где промышляли шулерством. Брат мой был прекрасным актером, он мог бы снискать себе настоящую славу на этом поприще, если бы захотел. Он изображал из себя то молодого знатного англичанина, то простого парня с запада, то студента – в общем принимал любой облик, который требовался Воробью Маккою для очередного плана. Однажды он переоделся в девушку, и все прошло так успешно, что впоследствии это стало их излюбленным приемом. Вся полиция и власти были у них подкуплены, и ничто не могло остановить их, так как все это происходило во времена, когда еще не существовало Комиссии Лексоу{326}326
  …Комиссии Лексоу… – Созданная в Нью-Йорке в 1894 г. комиссия по борьбе с коррупцией в полиции и политике.


[Закрыть], и, если у вас были нужные знакомства и покровители, вы могли делать все, что хотели.

И они бы продолжали жить припеваючи, если бы оставались в Нью-Йорке и ограничились шулерством, но нет, им понадобилось приехать в Рочестер. Тут они подделали чек на крупную сумму. Это сделал мой брат, хотя все знали, что идея принадлежала Воробью Маккою. Я выкупил этот чек, хоть это и обошлось мне не дешево, пошел с ним к брату и пригрозил ему, что сдам его полиции, если он не уедет из страны. Сначала он просто рассмеялся. Если я сдам его полиции, сказал он, это разобьет сердце нашей матери, а ему было прекрасно известно, что я никогда не пойду на это. Но я дал ему понять, что сердце матери и так уже разбито и что я твердо намерен сдержать слово. Мне было бы спокойнее видеть его в рочестерской тюрьме, чем в очередной нью-йоркской гостинице. Наконец он сдался и дал мне честное слово, что больше не будет встречаться с Воробьем Маккоем, уедет в Европу и займется любым честным делом, которое я помогу ему подыскать. Я тут же отвел его к старому другу нашей семьи Джо Виллсону, который занимается экспортом американских часов, и упросил его сделать Эдварда своим торговым агентом в Лондоне с небольшим окладом и пятнадцатью процентами комиссионных от общей выручки. Внешностью и поведением Эдвард до того пришелся по душе старику, что уже через неделю он уехал в Лондон с целым чемоданом образцов.

Мне показалось, что это дело с чеком серьезно напугало брата и что теперь он успокоится и наконец займется честным делом. Мать тоже с ним поговорила, должно быть, и ее слова тронули его, потому что лучшей матери, чем наша, нет на всем свете, хотя он и причинил ей так много горя. Но я знал, что этот человек, Воробей Маккой, имеет очень большое влияние на Эдварда, и понимал: чтобы направить парня на путь истинный, в первую очередь нужно разорвать их связь. В полиции Нью-Йорка у меня был друг, он помогал мне следить за этим Маккоем. Когда через две недели после того, как брат отплыл в Европу, я узнал, что Маккой забронировал каюту на «Этрурии», я понял, что он хочет найти Эдварда и вернуть его в Америку, чтобы опять заниматься с ним своими грязными делишками. И тотчас я принял решение, что тоже отправлюсь в Англию и попытаюсь оградить брата от влияния этого человека. Я понимал, что это почти безнадежное дело, но посчитал, и мать в этом была со мной согласна, что это мой долг. Ночь перед отъездом мы провели вместе, молясь за успех, и мать отдала мне свое старое Писание, которой отец подарил ей в день свадьбы еще до переезда в Америку. Она хотела, чтобы я всегда носил его у сердца.

Я плыл на одном пароходе с Воробьем Маккоем и, по крайней мере, сумел испортить ему настроение на время плавания, чем доставил себе большое удовольствие. В первый же вечер я пошел в курительную и увидел его за карточным столом рядом с полудюжиной богатеньких юнцов, которые везли свои туго набитые кошельки и пустые головы в Европу. Он уже готовился приступить к игре и собрать богатый урожай, когда мое вмешательство расстроило его планы.

– Джентльмены, – сказал я, – вам известно, кто этот человек, с которым вы играете?

– А вам-то что? Займитесь-ка лучше своим делом! – сказал он и выругался.

– А кто он? – заинтересовался один из игроков.

– Это Воробей Маккой, самый известный в Штатах карточный шулер.

Он тут же вскочил и схватил со стола бутылку, но, видно, вспомнил, что плывет под флагом старой доброй Англии, где законы и порядок все еще что-то значат, и подкупами ничего не добьешься. Убийц и насильников здесь ждет виселица и тюрьма, а улизнуть через задний ход с океанского лайнера не удастся.

– Докажите свои слова, вы грязный …! – закричал он.

– Пожалуйста! – сказал я. – Достаточно будет попросить вас закатить правый рукав рубашки до локтя.

Он побледнел и не сказал ни слова. Понимаете, я кое-что о нем знал, и мне было известно, что он, как и остальные шулеры, использует для своей работы резинку с зажимом у запястья, которую надевают на руку. Именно с помощью этого зажима они прячут те карты, которые им не подходят, а нужные достают из другого тайника. Я предположил, что он пользовался этим механизмом, и, как оказалось, не ошибся. Он снова выругался, выскользнул из салона и потом почти не выходил из своей каюты до конца плавания. Хоть в чем-то я поквитался с мистером Воробьем Маккоем.

Но скоро он мне отомстил. Когда дело касалось моего брата, его влияние всегда брало верх. Первые несколько недель в Лондоне Эдвард жил спокойно и занимался своими американскими часами, пока снова не встретился с этим мерзавцем. Я старался как мог, но моих усилий оказалось недостаточно. Уже очень скоро я услышал о скандале, случившемся в одной из гостиниц на Нортумберленд-авеню, где какого-то богатого путешественника обчистили на крупную сумму двое карточных шулеров. Дело попало в Скотленд-Ярд. Об этом я узнал из вечерней газеты, и сразу же понял, что мой брат и Маккой взялись за старое. Я тут же помчался домой к Эдварду. Там мне сказали, что он ушел с высоким джентльменом (не трудно было догадаться, что это Маккой) и забрал с собой свои вещи. Хозяйка дома сообщила, что слышала, как они рассказывали кебмену, куда их нужно будет везти, и в конце назвали вокзал Юстон. Кроме того, она случайно услышала, как высокий джентльмен в разговоре упоминал Манчестер. Она считала, что они направились именно туда.

Проверив расписание, я увидел, что самый удобный для них поезд отходит в пять, хотя был и еще один, в 4:35, на который они при желании могли успеть. Я же успевал только на пятичасовой, но ни на вокзале, ни в самом поезде их так и не нашел. Должно быть, они все-таки уехали предыдущим поездом, поэтому я намерился поехать за ними в Манчестер и искать их там по гостиницам. Даже сейчас я надеялся, что сумею спасти его, призвав вспомнить о матери. Нервы у меня были натянуты до предела, в купе я закурил сигару, чтобы успокоиться. И в этот самый миг, когда поезд тронулся, дверь распахнулась, и на платформе я увидел Маккоя и своего брата.

Они оба были в гриме, и на то у них имелись причины, поскольку они знали, что по их следу идет лондонская полиция. Маккой поднял большой каракулевый воротник на пальто, так что оставались видны только его глаза и нос, а брат мой был переодет женщиной, причем половину его лица скрывала черная вуаль. Меня это, конечно же, не могло обмануть. Я бы все равно узнал его, если бы даже мне не было известно, что он и раньше часто использовал этот наряд. От неожиданности я вздрогнул, и тут Маккой узнал меня. Он что-то сказал, кондуктор захлопнул дверь, и их посадили в соседнее купе. Я попытался остановить поезд, чтобы последовать за ними, но было уже слишком поздно.

Как только мы остановились в Виллздене, я сразу же пересел в соседнее купе. Мне кажется, этого никто из поезда не заметил, что и неудивительно, поскольку на станции было полно народу. Маккой, разумеется, ждал меня, и все время, пока мы ехали от Юстона до Виллздена, обрабатывал моего брата и настраивал его против меня. Я в этом почти не сомневаюсь, потому что мне еще никогда не было так трудно разговаривать с ним, как в тот день. Никакие доводы не могли его переубедить или заставить смягчиться. Уж что я только ни говорил, рассказывал, как ему будет житься в английской тюрьме, описывал горе матери, когда я вернусь к ней с такими новостями. Мне так и не удалось достучаться до его сердца. Все это время он сидел с презрительной ухмылкой на своем красивом лице, а Воробей Маккой то и дело бросал насмешки в мой адрес и призывал брата стоять на своем и не поддаваться на мои уговоры.

– Почему бы вам не пойти работать в воскресную школу, а? – говорил он мне и тут же на одном дыхании обращался к брату: – Он думает, что у тебя нет собственной силы воли. Считает тебя младшим братом, которому можно указывать, что делать. Он только сейчас начинает понимать, что ты уже взрослый мужчина, такой же, как он сам.

Именно после этих слов я и вскипел. Тогда мы уже выехали из Виллздена – на все эти разговоры ушло немало времени. Я уже не мог сдерживаться и в первый раз в жизни позволил себе проявить грубость при брате. Может быть, было бы лучше, если бы я это делал чаще.