Текст книги "Истории, рассказанные у камина (сборник)"

Наш план состоял в следующем: Смиту, кочегару, вменялось в обязанность усыпить хлороформом Джона Слейтера, машиниста, чтобы он исчез вместе с остальными. Но в этом – и только в этом! – план наш дал осечку (я не говорю о предательском поступке Макферсона, который написал письмо домой). Наш кочегар оказался таким неуклюжим, что Слейтер во время борьбы вывалился из локомотива, и хоть нам повезло, что при этом он сломал себе шею, это стало единственным пятном на том, что, не случись этого, должно было стать настоящим шедевром, одним из тех, которые заставляют онеметь от восторга. Эксперту-криминалисту должно быть ясно, что Джон Слейтер – единственный изъян в нашей великолепной комбинации. Я, как человек, у которого за плечами столько триумфальных побед, могу себе позволить признать недочеты в своей работе, поэтому открыто признаю: Джон Слейтер – наше упущение.

И все же, как и планировалось, наш экстренный поезд оказался на небольшой ветке длиной два километра, то есть чуть больше одной мили, которая ведет, вернее, когда-то вела к заброшенной шахте «Отрадная», ранее одной из крупнейших угольных шахт в Англии. Вы спросите, почему никто не заметил поезда на старой линии, которая давно не используется? Я отвечу, что по всей длине она проходит по дну глубокой выемки, и для того чтобы увидеть поезд, нужно было подойти к самому ее краю. В это время на краю выемки находился лишь один человек – я. И сейчас я расскажу вам, что я видел.

Один мой помощник остался у стрелок, чтобы перевести поезд на другой путь. С ним были четверо вооруженных людей на тот случай, если поезд сойдет с рельсов (мы не исключали такого варианта, потому что стрелки были очень ржавые). После того, как поезд свернул, ответственность за операцию перешла ко мне. Я ждал на том месте, откуда был виден вход в шахту, и тоже был вооружен, как и двое моих помощников. Как видите, я учел все.

Как только поезд благополучно выехал на боковую ветку, Смит, кочегар, сбавил скорость, и сразу же снова запустил двигатель на полную мощность, а сам вместе с Макферсоном и моим английским помощником в это время спрыгнул с поезда. Может быть, это замедление насторожило путников, но только, когда их головы показались в открытом окне, поезд уже несся на полной скорости. Представляю себе, как они были поражены! Представьте себе, что бы почувствовали вы, если бы, выглянув из окна своего роскошного купе, увидели, что едете по старым ржавым рельсам, которые пожелтели и прогнили, оттого что по ним уже давно никто не ездит. Как, наверное, у них перехватило дыхание в тот миг, когда они поняли, что в конце этой жуткой колеи их ждет не Манчестер, а смерть! Но поезд несся на бешеной скорости, раскачиваясь и подпрыгивая на старых рельсах, колеса его жутко визжали. Я был недалеко от них, поэтому мог рассмотреть их лица. Караталь молился, по-моему, в руках он держал четки. Его спутник заревел, как бык, почуявший кровь на бойне. Он увидел нас на краю выемки и замахал руками как сумасшедший. Потом он сорвал с руки чемоданчик и вышвырнул его в окно в нашем направлении. Конечно, было ясно, чего он хотел. Они отдают нам документы и обещают молчать, если мы пощадим их. Что ж, я бы ничего не имел против, если бы мы могли что-нибудь изменить. Но дело есть дело, да и так же, как и они, мы уже были не в состоянии остановить поезд.

Он замолчал, когда поезд с грохотом завернул за поворот и они увидели впереди черный провал шахты. Мы сняли доски, которые закрывали его, и расчистили квадратный вход. Для удобства погрузки угля линия подходила очень близко к стволу шахты, так что нам пришлось всего лишь переложить пару рельсов, чтобы подвести ее к самому провалу. Они даже выступали на три фута над краем. Мы видели две головы, высунувшиеся из окна – Караталь сверху, Гомес снизу, – но то, что увидели они, заставило их замолчать. И все же они не могли заставить себя оторвать взгляд от приближающегося провала. Их словно парализовало.

Мне было интересно увидеть, как именно несущийся на всех парах поезд провалится в яму, в которую я его направил. Один из моих помощников сказал, что при такой скорости он перелетит через нее, и был почти прав. К счастью, он не долетел до противоположной стороны, буферы паровоза со страшным шумом врезались в край провала, труба оторвалась и взлетела в воздух. Тендер, вагоны и прицеп превратились в сплошное месиво. На минуту все это вместе с остатками локомотива зависло над пропастью. Потом что-то надломилось посередине, и вся масса зеленого железа, горящего угля, медных креплений, колес, деревянных сидений и подушек обрушилась и полетела вниз. Мы слышали, как все это долго громыхало об стенки шахты, а потом, через довольно длительное время, откуда-то из глубины донесся оглушительный грохот – это обломки поезда упали на дно. Наверное, потом взорвался бойлер, потому что после грохота мы услышали резкий хлопок, и из черного провала вырвался столб пара и дыма, нас накрыло густым влажным облаком. Затем оно рассеялось, превратившись в прозрачные клочки, которые растворились под жарким летним солнцем, и над шахтой «Отрадная» снова воцарились тишина и спокойствие.

А потом, после того как наш план увенчался блестящим успехом, нам осталось лишь замести следы. Наша небольшая бригада рабочих на другом конце ветки уже сняла рельсы и отсоединила ветку от общей линии, приведя все в прежний вид. Тем временем мы у шахты тоже не теряли времени. Трубу и остальные обломки мы сбросили вниз, провал, как и раньше, накрыли досками, рельсы, ведущие к нему, сняли и спрятали. И затем без лишней суеты, но и не задерживаясь, разъехались. Большинство из нас направилось в Париж, мой английский помощник – в Манчестер, а Макферсон – в Саутгемптон, откуда эмигрировал в Америку. О том, как блестяще мы справились со своей работой и сбили со следа лучших английских сыщиков, можно судить по их газетам.

Как я сказал, Гомес выбросил из окна портфель с документами. Разумеется, я его подобрал и привез тем, кто меня нанял. Сейчас этим людям, возможно, будет интересно узнать, что пару небольших бумажек из этого портфеля я оставил себе на память. Я никому показывать их не хочу, но в этом мире кроме тебя самого никто ведь о тебе не позаботится, и что мне остается делать, если мои друзья не приходят мне на выручку, когда мне это так нужно? Месье, поверьте, Эрбер де Лернак для вас как враг опасен так же, как когда играет на вашей стороне. На гильотину я пойду только после того, как удостоверюсь, что вы все до единого отправитесь в Новую Каледонию[30]30
  Новая Каледония – французская колония, куда ссылали на каторжные работы.


[Закрыть]{357}357
  …отправитесь в Новую Каледонию. – Новая Каледония – крупный одноименный остров и группа мелких островов в юго-западной части Тихого океана, в Меланезии; с 1853 г. и поныне – французская колония; в 1864–1896 гг. – место ссылки преступников.


[Закрыть]. Поторопитесь! И не ради меня. Вам ведь это нужно в первую очередь, месье де …, генерал … и барон … (пропуски можете заполнить сами). Обещаю вам, что в следующем моем письме пропусков уже не будет.

P. S. Перечитав свое послание, я вижу, что забыл рассказать лишь об одном. А именно, о судьбе несчастного Макферсона, который оказался настолько глуп, что написал своей жене и назначил ей встречу в Нью-Йорке. Вы понимаете, что, когда на кону такие ставки, мы не можем позволить себе зависеть от того, посвятит ли этот человек в свои тайны женщину. Мы уже не могли ему доверять, после того как он, написав жене, нарушил клятву. Поэтому мы и предприняли определенные меры, чтобы они не встретились. Порой я думаю, что, наверное, стоит написать этой женщине и сообщить, что ничто не мешает ей снова вступить в брак».

Колченогий бакалейщик

Мой дядя мистер Стивен Мейпл в нашей семье считался одновременно самым богатым и самым неуважаемым родственником, и мы никак не могли решить, то ли нам стоит гордиться его богатством, то ли стыдиться родства с ним. Он держал большой бакалейный магазин в Степни{358}358
  …в Степни… – См. т. 7 наст. изд., комментарий на с. 469.


[Закрыть] и имел деловые связи (мы слышали, что не всегда самого честного характера) с самыми разными людьми, в том числе и с теми, кто занимался речными и морскими перевозками. Он поставлял на суда продовольствие, оборудование и, если верить слухам, кое-что еще. Занятие это, хоть и было чрезвычайно прибыльным, имело и свои недостатки, что доказал тот случай, когда после двадцати лет благоденствия и безбедной жизни один из клиентов жестоко избил его, сломав три ребра и ногу. Перелом на ноге сросся так плохо, что эта нога у него с тех пор стала короче второй на три дюйма. Неудивительно, что происшествие это навсегда отбило ему охоту иметь дело с подобным людом, и после суда, который приговорил его обидчика к пятнадцати годам исправительных работ, он отошел от дел и переехал в глухое местечко на севере Англии, откуда до того самого рокового утра мы ни разу не получили от него ни весточки, даже когда умер мой отец, его единственный брат.

Мать прочитала его письмо вслух:

«Если ваш сын с вами, Эллен, и если он оправдал ваши ожидания, о которых вы писали мне в последнем письме, и стал действительно здоровым и крепким парнем, то, прочитав это письмо, первым же поездом отправляйте его ко мне. Он убедится, что помогать мне куда выгоднее, чем работать каким-нибудь инженером, а ежели я умру (хотя, слава Богу, на здоровье я пока не жалуюсь), вы увидите, что сына своего брата я не забуду. Моя станция называется Конглтон, оттуда четыре мили до Грета-хаус, где я сейчас живу. Я пошлю двуколку встречать семичасовой поезд, потому как это единственный поезд, который здесь останавливается. Обязательно пошлите его ко мне, Эллен, он мне здесь очень нужен. Если мы и ссорились в прошлом, забудем старые обиды. Если вы сейчас меня подведете, потом будете всю жизнь жалеть».

Мы, сидя за обеденным столом, молча смотрели друг на друга, пытаясь понять, что все это значит, как вдруг раздался звонок, и вошла горничная с телеграммой. Телеграмма была от дяди Стивена.

«Джон ни в коем случае не должен сойти с поезда в Конглтоне, – говорилось в ней. – Двуколка будет ждать семичасовой поезд на Стеддинг-бридж, это следующая остановка. Пусть едет не ко мне, а на ферму Гарт, это в шести милях от станции. Там получит указания. Не подведите. Доверяю только вам».

– Это уже больше похоже на твоего дядю, – сказала мать. – Насколько я знаю, у него нет ни единого друга, да и не заслуживает он дружбы. Такого, как он, скряги еще свет не видывал. Он твоему отцу не помог, даже когда несколько фунтов могли спасти его от краха. А теперь я, видите ли, должна послать ему на помощь своего единственного сына!

Но мое сердце уже учащенно билось в груди, предвкушая приключение.

– Если мне удастся сблизиться с ним, он мог бы помочь мне с карьерой, – заметил я, зная слабое место матери.

– Ни разу не слышала, чтобы он кому-нибудь в чем-нибудь помог, – вздохнула мать. – И что это за загадки такие с поездом? Зачем нужно проезжать лишнюю остановку, а потом еще и ехать не к нему домой, а на какую-то ферму? Видимо, он угодил в очередные неприятности и теперь хочет, чтобы мы помогли ему выпутаться из них. После того как мы ему поможем, он просто-напросто выставит нас за дверь. Такое ведь не первый раз происходит. Твой отец, может, был бы сейчас жив, если бы он тогда помог ему.

Но в конце концов мне удалось ее переубедить. Я сказал, что терять нам все равно нечего, а получить мы можем очень много. К тому же зачем нам, самым бедным среди всей родни, ссориться с самым богатым? Итак, моя дорожная сумка была уложена, у двери уже стоял кеб, когда пришла вторая телеграмма.

«Неплохая охота. Пусть Джон захватит ружье. Помните: не Конглтон, а Стеддинг-бридж».

И вот, добавив к своему багажу ружье в чехле, и несколько сбитый с толку настойчивостью дяди, я отправился в путь навстречу приключениям.

Чтобы добраться до указанного места мне пришлось проехать по главному пути Северной железной дороги до самого Карнфилда, а там пересесть на поезд, идущий по небольшой ветке, петляющей среди холмов. Во всей Англии не сыщешь более унылых и в то же время более впечатляющих видов. Два часа я из окна вагона рассматривал неприветливые равнины и каменистые пригорки, из которых торчали длинные прямые полосы выходящих наружу острых скальных пород. Местами маленькие, жмущиеся друг к другу коттеджи с серыми крышами и такими же серыми стенами сбивались в крошечные деревеньки, но на мили вокруг не было видно ни дома, ни живой души, только отбившаяся от стада овца бродила по склонам холмов. Такой невеселый пейзаж наводил тоску, и чем ближе я был к концу пути, тем тяжелее делалось у меня на сердце. Наконец поезд сделал остановку в небольшой деревне под названием Стеддинг-бридж, где мне, согласно указаниям дяди, надлежало выйти. У платформы стояла запряженная одной лошадью старая двуколка-развалюха, на которой восседал простоватого вида деревенский парень.

– Вас прислал мистер Стивен Мейпл? – обратился я к вознице.

Парень смерил меня подозрительным взглядом.

– Как вас зовут? – спросил он, так ужасно выговаривая слова, что я даже не возьмусь передать его акцент.

– Джон Мейпл.

– А доказать есть чем?

Я занес было руку (откровенно говоря, характер у меня не самый лучший), но тут мне пришло в голову, что паренек этот всего лишь выполняет указания моего дядюшки, поэтому вместо ответа я указал на чехол ружья, на котором было указано мое имя.

– Ага, так и есть… Джон Мейпл. Все верно! – сказал он, явно с трудом прочитав надпись. – Садитесь скорее, мастер{359}359
  …мастер… – В англоязычных странах традиционное обращение слуг к хозяину и другим людям более высокого сословия. Англ. master – хозяин.


[Закрыть]. Нам далеко ехать.

Дорога, белая и сверкающая, как и все дороги в этом богатом на известняковые отложения краю, шла через длинные холмы. С обеих сторон она была выложена невысоким бордюром из нескрепленных растрескавшихся камней. Огромные болотистые пустоши, на которых виднелись пасущиеся овцы и огромные, одиноко стоящие валуны, уходили вдаль, как будто поднимаясь длинными изгибами к подернутому дымкой горизонту. В одном месте между пологими склонами блеснула серая гладь далекого моря. Окружающая местность показалась мне бесприютной, хмурой и суровой, и я подумал, что цель, которая привела меня в эти края, на самом деле намного серьезнее, чем представлялось в Лондоне. И в самом деле, неожиданный призыв о помощи от дяди, которого я никогда в жизни не видел и о котором не слышал почти ничего хорошего, непонятная срочность, интерес к моей физической силе, просьба захватить с собой оружие под явно надуманным предлогом, – все это вместе указывало на какую-то недобрую загадку. Вещи, которые в Кенсингтоне{360}360
  …в Кенсингтоне… – См. т. 9 наст. изд., комментарий на с. 426.


[Закрыть] казались совершенно невозможными, здесь, посреди диких необитаемых холмов, выглядели очень даже вероятными. Наконец, окончательно испортив себе настроение мрачными мыслями, я повернулся к своему вознице, намереваясь расспросить его о своем дяде, но выражение его лица отбило у меня охоту это делать.

Он смотрел не на старую заросшую гнедую лошаденку и не на дорогу, по которой ехал. Лицо парня было обращено в мою сторону, он напряженно и, как мне показалось, с беспокойством глядел мне за плечо. Возница поднял хлыст, чтобы подстегнуть лошадь, но снова опустил его, как будто поняв, что это все равно не поможет. Проследив за его взглядом, я увидел то, что привлекло его внимание.

Через торфяник бежал человек. Бежал он неуклюже, спотыкаясь и поскальзываясь на камнях, но дорога, по которой мы ехали, как раз в этом месте делала поворот, поэтому ему было нетрудно перехватить нас. В том месте на дороге, где мы должны были встретиться, он перебрался через невысокую каменную стенку и стал дожидаться нас. Вечернее солнце ярко блестело на его сильно загорелом, бритом лице. Незнакомец был довольно плотен и явно не отличался крепким здоровьем, поскольку стоял, держась за сердце и с трудом переводя дыхание после короткой пробежки. Когда мы подъехали ближе, я заметил, что в ушах у него поблескивают серьги.

– Эй, дружище, куда путь держите? – добродушно, хотя и довольно грубым голосом выкрикнул он.

– К Перселлу на ферму Гарт, – ответил возница.

– Тогда прошу прощения, что остановил вас, – уступая дорогу, воскликнул мужчина. – Я, когда вас заметил, подумал, что, может быть, вам в ту же сторону, что и мне. Хотел попросить подвезти.

Все это звучало совершенно нелепо, поскольку в нашей маленькой двуколке места для третьего человека явно не хватало, однако возница мой, похоже, был не расположен вступать в разговор. Не сказав ни слова, он тронул вожжи, и мы поехали дальше. Обернувшись, я увидел, что незнакомец присел на бордюр и стал набивать трубку.

– Вроде бы, моряк, – предположил я.

– Да, мастер, – кивнул возница. – Отсюда до залива Моркам{361}361
  …до залива Моркам… – Моркам – залив в Ирландском море, у берегов графства Ланкашир на западе Англии.


[Закрыть] пара миль.

– А вы, похоже, испугались его, – заметил я.

– Да? – сухо произнес он, а потом, подумав, добавил: – Может, и испугался.

Причины его страха мне так и не удалось выяснить. Как я его ни расспрашивал, он был настолько глуп, а может, и настолько умен, что по его ответам ничего нельзя было понять. Однако от моего внимания не укрылось, что время от времени он обводил окрестности беспокойным взглядом, но на широких темно-бурых просторах не замечалось никакого движения. Наконец впереди, в некоем подобии расщелины между холмами, я заметил длинное приземистое здание фермы, вокруг которого паслись несколько овечьих стад.

– Ферма Гарт, – сказал возница. – А вот и сам хозяин, Перселл, – добавил он, когда из дома вышел человек и стал дожидаться нас у порога. Когда я выпрыгнул из двуколки, он двинулся ко мне. Это был голубоглазый мужчина с суровым обветренным лицом, волосы и борода его по цвету напоминали пожухлую от солнца траву. В лице его я увидел ту же недоброжелательность, с которой меня встретил возница. Их враждебность, однако, не могла быть вызвана появлением совершенно незнакомого человека, каким был для них я, поэтому я начал подозревать, что мой дядюшка среди этих северных холмов пользовался не большей любовью, чем на Степни-хайвей.

– Вы останетесь здесь до ночи. Это распоряжение мистера Стивена Мейпла, – неприветливо произнес он. – Если хотите, у нас есть чай и копченая грудинка. Лучшего предложить не можем.

Я был ужасно голоден и согласился на это предложение, хотя оно и было высказано ужасно грубым тоном. Во время трапезы в гостиную вошли жена фермера и две его дочери, и я заметил, что на меня они смотрели с некоторым любопытством. Быть может, появление молодого человека в этих уединенных местах было редкостью, или мои попытки завязать разговор внушили им доверие к моей персоне, но все три дамы отнеслись ко мне вполне благосклонно. К тому времени уже начало смеркаться, поэтому я заметил, что мне уже пора бы ехать дальше к Грета-хаус.

– Так вы все же поедете туда? – спросила старшая из женщин.

– Конечно. Я для этого и приехал из Лондона.

– Никто не мешает вам вернуться обратно.

– Но я хочу повидаться с мистером Мейплом, своим дядей.

– Что ж, если вам так хочется, никто не запретит вам этого, – сказала женщина и замолчала, когда в комнату вошел ее муж.

Все, что происходило со мной по дороге, заставляло меня чувствовать, что я погружаюсь в атмосферу тайн и опасности, но все было настолько неопределенно и смутно, что я не мог понять, что именно может мне грозить. Можно было задать жене фермера прямой вопрос, но ее угрюмый муж, кажется, почувствовал ее расположение ко мне и больше не оставлял нас наедине.

– Пора в дорогу, мистер, – наконец произнес он, когда жена его зажгла лампу на столе.

– Двуколка готова?

– Вам двуколка не понадобится – пойдете пешком, – ответил он.

– Как же я найду дорогу?

– С вами пойдет Вильям.

Вильямом оказался тот самый парень, который встретил меня на станции. Он дожидался меня за дверью с моими ружьем и сумкой на плече. Я хотел поблагодарить фермера за гостеприимство, но тот сразу пресек сию попытку.

– Я не нуждаюсь в благодарности ни от мистера Стивена Мейпла, ни от его друзей, – с каменным лицом произнес он. – За то, что я делаю, мне платят. Я бы не стал этим заниматься, если бы не получал за это деньги. Идите своей дорогой, молодой человек, и не нужно слов.

Он резко развернулся и вернулся в дом, громко хлопнув дверью.

На улице уже потемнело, небо заволокло тучами. Оказавшись за пределами фермы посреди торфянистых болот, я бы наверняка заблудился, если бы не мой проводник, который шагал впереди по узким овечьим тропам, совершенно для меня неразличимым. То и дело откуда-то со стороны слышалась неуклюжая возня животных, хотя увидеть их в темноте было невозможно. Поначалу мой поводырь шел скоро и уверенно, но постепенно шаги его стали замедляться, пока он не начал передвигаться очень медленно, даже украдкой, словно был готов в любую секунду столкнуться с чем-то страшным. Смутное, необъяснимое ощущение опасности, которое нависло над этими бесконечными мрачными торфяниками, угнетало куда сильнее, чем любая очевидная угроза. Не выдержав, я спросил юношу, чего он так боится, но тот вдруг остановился, метнулся в сторону, потянув меня за собой, и залег между невысокими кустами утесника, через которые проходила тропинка. Он дернул меня за рукав куртки так сильно и властно, что сразу стало понятно, что приближается какая-то опасность, поэтому в следующую секунду я уже лежал рядом с ним, недвижимый, как скрывающие нас кусты. Было до того темно, что я даже не мог рассмотреть лицо лежащего рядом со мной Вильяма.

Ночь была теплая, в лица нам дул горячий ветер. И неожиданно ветер этот принес с собой ощущение чего-то привычного, домашнего… Запах табачного дыма. А потом показалось лицо, озаренное огоньком из чаши курительной трубки. Сам человек был неразличим, лишь неяркое пятнышко света, в которое попадало лицо, освещенное внизу и затемненное наверху, маячило перед нами на фоне вселенской темноты. Худое, изможденное лицо, густо покрытое желтыми пятнами на скулах, голубые водянистые глаза, запущенные светловатые усы, морская фуражка с козырьком – вот и все, что мне удалось рассмотреть. Мужчина, рассеянно глядя перед собой, прошел по тропинке мимо нас и вскоре его шаги стихли.

– Кто это был? – спросил я, когда мы поднялись.

– Не знаю.

Постоянное нежелание Вильяма отвечать на мои вопросы начало меня злить.

– Так что ж вы прятались? – раздраженно спросил я.

– Потому что мастер Мейпл так велел. Он сказал, чтобы я ни с кем не встречался. Ежели меня кто-нибудь заметит, он мне не заплатит.

– Но тот моряк на дороге видел нас.

– Да, и, похоже, это один из них.

– Из кого из них?

– Один из тех ребят, что появились на холмах. Они наблюдают за Грета-хаус, и мастер Мейпл их жутко боится. Поэтому он и хотел, чтобы мы с ними не встречались, поэтому я и прячусь.

Наконец хоть что-то начинало проясняться. Моему дяде угрожала группа каких-то людей. Моряк был одним из них, как и человек в фуражке (возможно, тоже моряк). Все это заставило меня вспомнить Степни-хайвей и то нападение на дядю, после которого он остался калекой. Я постепенно начал понимать смысл происходящего, но тут между холмами блеснул огонек, и мой проводник объявил, что это Грета-хаус. Поместье было расположено в низине, окруженной со всех сторон торфяниками, и увидеть его можно было, лишь подойдя к нему очень близко. Еще несколько минут ходьбы – и мы оказались у двери.

Темнота почти полностью скрывала здание, лишь свет лампы, горящей в зарешеченном окне, позволил мне рассмотреть, что дом этот массивный и длинный. Низкая дверь под тяжелой выступающей притолокой не закрывала всего проема, поэтому из щелей вокруг нее пробивался свет. Обитатели этого одинокого дома, похоже, были начеку, поскольку шаги наши были услышаны еще до того, как мы подошли к двери.

– Кто идет? – выкрикнул густой низкий голос, и тут же настойчиво: – Кто идет, я спрашиваю.

– Это я, мастер Мейпл. Я привел джентльмена, про которого вы говорили.

Раздался глухой щелчок, и в двери открылось маленькое окошко. На нас посветили фонарем, после чего окошко снова захлопнулось. С громким скрежетом замков и лязгом задвижек дверь распахнулась, и на фоне бесконечной темноты в желтом прямоугольнике льющегося из дверного проема света я увидел своего дядю.

Он был невысоким и полным, с большой шарообразной лысой головой, увенчанной лишь узким кустиком курчавых рыжеватых волос по бокам. Голова такой прекрасной формы могла бы принадлежать мыслителю, но впечатление портило крупное бледное лицо, обрюзгшее и ничем не примечательное, с широким ртом, мясистыми губами и тяжелыми брылами по бокам. Глаза у него были маленькие, бегающие, светлые ресницы тоже постоянно беспокойно подрагивали. Мать как-то сказала, что его ресницы напоминали ей лапки мокриц, и сейчас я с первого взгляда понял, что она имела в виду. Кроме того, я слышал, что, живя в Степни, он перенял у своих клиентов манеру разговаривать, и действительно, как только он раскрыл рот, мне захотелось провалиться от стыда за то, что я состою в родстве с этим человеком.

– А, племяш, – произнес он, протягивая руку. – Ну, заходи, заходи и дверку-то прикрой. Мать твоя рассказывала, что ты уж здоровый парень вымахал, и, ей-богу, так оно и есть! Вот тебе полкроны, Вильям, и можешь ступать домой. Вещи только оставь. Эй, Енох, забери вещи мистера Джона да накрой ему поужинать.

Когда дядя запер дверь и повернулся ко мне, чтобы провести меня в гостиную, я заметил его самую необычную особенность. Как я уже говорил, из-за травм, полученных несколько лет назад, одна нога у него стала на пару дюймов короче другой. Чтобы исправить этот недостаток, он по предписанию врача стал прикреплять к башмаку огромную деревянную подошву. Ходил он ровно, не хромал, но шаги его издавали странные звуки «клик-клак, клик-клак» от чередования кожи и дерева на каменном полу. Любое его передвижение сопровождалось стуком этих чудных кастаньет.

Просторная кухня с огромным камином и расставленными по углам резными скамьями с подлокотниками, спинками и ящиками под сиденьями указывала на то, что ферме этой уже много лет. Одна сторона комнаты была заставлена упакованными ящиками и перевязанными коробками. Мебели было не много, да и та самая простая, но на столе со сбитыми крест-накрест опорами, который стоял посередине комнаты, для меня уже был накрыт ужин: холодное мясо, хлеб и кружка пива. За столом прислуживал старый слуга, такой же кокни{362}362
  …кокни… – См. т. 3 наст. изд., комментарий на с. 437.


[Закрыть], как и его хозяин. Дядя, усевшись в углу, стал расспрашивать меня о моей матери и обо мне самом, а когда с ужином было покончено, он попросил Еноха расчехлить мое ружье. Я заметил, что у окна стояли прислоненные к стене два других ружья, старых и ржавых.

– Окно меня беспокоит, – произнес дядя глубоким, зычным басом, неожиданным для такого маленького упитанного человека. – Дверь-то выдержит все, кроме динамита, но окно – это просто ужас. Эй, эй! – вдруг завопил он. – Не выходи на свет! И пригибайся, когда мимо окна проходишь.

– Чтобы меня не увидели? – спросил я.

– Чтобы тебя не подстрелили, мальчик мой. Об этом я и говорю. Ну, иди сюда, садись рядом, я тебе все расскажу. Я же вижу, ты – парень что надо, таким доверять можно.

Это была явная лесть, неуклюжая и неумелая, видно было, что ему очень хотелось расположить меня к себе. Когда я сел рядом с ним, он достал из кармана сложенный лист бумаги и развернул его. Это оказалась страница «Вестерн морнинг ньюс»{363}363
  …«Вестерн морнинг ньюс»… – Политически независимая английская ежедневная региональная газета (выходит в графствах Девоншир, Корнуолл, Сомерсет и Дорсет); основана в 1866 г.


[Закрыть] десятидневной давности. В заметке, на которую он указал длинным черным ногтем, говорилось об освобождении из Дартмурской тюрьмы каторжника по имени Элиас, которому сократили срок, после того как он спас одного из охранников, на которого в каменоломнях напали заключенные. Весь рассказ занимал всего несколько строк.

– И кто это такой? – спросил я.

Дядя задрал покалеченную ногу.

– Это мне на память о нем осталось! – сказал он. – За это он и сидел за решеткой. А теперь вот вышел и снова очень хочет со мной встретиться.

– Но зачем вы ему?

– Затем, что он хочет меня убить. Затем, что этот дьявол не успокоится, пока не поквитается со мной. Вот так-то, племянничек! Видишь, у меня от тебя секретов нет. Он думает, что я его обманул. Ладно, я не спорю, пусть будет считаться, что это я его обманул, но теперь он со своими дружками охотится на меня.

– А кто его дружки?

Бас дядюшки неожиданно превратился в испуганный шепот.

– Моряки! – выдохнул он. – Я, когда увидел эту газетенку, понял, что рано или поздно они явятся. А два дня назад я выглянул вот в это окно и вижу, стоят трое и смотрят на дом. Тогда-то я и написал твой матери. Они выследили меня и теперь ждут его.

– Так что же вы не пошлете за полицией?

Дядя опустил глаза.

– Полиция тут не поможет, – сказал он. – А ты можешь.

– Что же я могу сделать?

– Вот слушай. Я собираюсь уехать отсюда. Для этого все эти коробки и ящики. Скоро все будет запаковано. В Лидсе у меня есть друзья, и там я буду в большей безопасности. Слышишь, не в безопасности, а в большей безопасности. Еду я завтра вечером, и, если ты останешься со мной до того времени, ты не пожалеешь, что потратил время на своего дядюшку. Кроме нас с Енохом, заниматься сборами некому, но до завтрашнего вечера мы управимся, даю слово. К этому времени мне обещали прислать телегу, на ней мы все вместе – ты, я, Енох и юный Вильям – поедем вместе с вещами до вокзала в Конглтоне. Ты на холмах никого из них не встречал?

– Встречал, – сказал я. – Нас какой-то моряк остановил.

– Эх, так я и знал, они уже следят за нами. Поэтому-то я и просил тебя выйти не на той остановке и ехать к Перселлу, а не сюда. Мы окружены. Вот так-то!

– Там был еще один, – добавил я. – Мужчина с трубкой.

– Как он выглядел?

– Худое лицо, веснушки, фуражка с…

Дядя хрипло вскрикнул.

– Это он! Он! Значит, он уже здесь! Боже, спаси меня грешного!

Он в отчаянии забегал по комнате, стуча деревянной подошвой. Было что-то в этой огромной лысой голове детское, трогательное, и тогда я впервые ощутил жалость к этому человеку.

– Ну что вы, дядя, – попытался успокоить его я, – вы же в цивилизованной стране живете. Есть закон, который призовет этих господ к порядку. Давайте я завтра утром съезжу в местный полицейский участок, и скоро все уладится.

Но он только покачал головой.

– Он слишком хитер и жесток, – промолвил он. – После того как он мне ребра пересчитал, я вздохнуть не могу, чтобы не вспомнить о нем. На этот раз он меня точно убьет. Остается одно: бросить все, что мы еще не успели запаковать, и ехать завтра с самого утра. Господь всемогущий, что это?

Страшной силы удар в дверь потряс весь дом. За ним последовал еще один и еще. Казалось, кто-то бьет по двери железным кулаком. Дядя бессильно рухнул на стул, а я схватил ружье и бросился к двери.

– Кто там? – крикнул я.

Ответа не последовало.

Тогда я открыл маленькое окошко и выглянул на улицу.

Никого.

И тут я заметил, что в одной из щелей двери торчит длинная бумажка. Я поднес ее к свету. Неровным но уверенным почерком на ней было написано: «Положи их на порог и спасешь свою шкуру».