Текст книги "Истории, рассказанные у камина (сборник)"

– Мужчина? – воскликнул я. – О, я рад, что твой друг все же считает тебя мужчиной, потому что, глядя на тебя в виде выпускницы пансиона, этого никто не подумает. Посмотри, во что ты превратился! Посмотри на себя в этом кукольном передничке! Не думаю, что во всей этой стране найдется более жалкое зрелище.

Тут он вспыхнул, потому что всегда был человеком самолюбивым, и мой сарказм, видно, все же задел его за живое.

– Это всего лишь плащ, – сказал он и стянул его с себя. – Чтобы сбросить со следа фараонов, другого способа не было. – Он снял свою шляпу с вуалью и запихнул их вместе с плащом в коричневый саквояж. – Все равно мне это не понадобится, пока не придет кондуктор, – добавил он.

– И после тоже, – сказал я, схватил саквояж и со всей силы вышвырнул его в окно. – Все, пока я жив, ты больше не будешь носить женские тряпки! Если от тюрьмы тебя спасал только этот маскарад, значит, пойдешь в тюрьму.

Я понял, что именно так и нужно вести себя с ним. Я тут же почувствовал свое превосходство. Его мягкая, слабовольная натура поддавалась грубости куда быстрее, чем уговорам. Он вспыхнул от стыда, на глазах у него даже выступили слезы. Но Маккой тоже увидел, что я начинаю брать верх, и решил сделать все, чтобы помешать этому.

– Он мой друг, и я не позволю его запугивать! – закричал он.

– Он мой брат, и я не позволю его погубить, – сказал я. – Наверное, тюремный срок – лучший способ вас разлучить, и уж я постараюсь, чтобы вы его получили!

– Ах, так вы собрались нас сдать полиции? – прошипел Маккой и выхватил револьвер. Я ринулся было к нему, чтобы перехватить его руку, но увидел, что не успеваю, поэтому отскочил в сторону. В ту же секунду он выстрелил, и пуля, которая предназначалась мне, угодила в сердце моего несчастного брата.

Не издав ни звука, он рухнул на пол купе. Мы вместе с Маккоем в ужасе склонились с обеих сторон к нему в надежде увидеть какие-то признаки жизни. Маккой все еще держал в руке заряженный револьвер, но и его обращенная на меня злость, и мое обращенное на него негодование ушли на второй план перед лицом столь неожиданной трагедии. Первым опомнился мой противник. В ту минуту поезд почему-то шел очень медленно, и он понял, что это его шанс сбежать. Он резко раскрыл дверь, но и я времени терять не стал, прыгнул на него сзади. Мы вместе вывалились из вагона и, сцепившись, покатились вниз по отвесной насыпи. Внизу я сильно ударился головой о камень и, должно быть, на какое-то время потерял сознание, так как, что было дальше, не помню. Придя в себя, я увидел, что лежу в кустах недалеко от железнодорожного полотна, и кто-то вытирает мне голову мокрым платком. Это был Воробей Маккой.

– Я не смог бросить вас здесь. Не хочу, чтобы в один день на моей совести оказалась смерть вас обоих. Вы любили своего брата, я в этом не сомневаюсь, но я его любил не меньше, хотя вы и скажете, что моя любовь проявлялась довольно странно. Да только, когда его не стало, мир для меня опустел, и мне теперь наплевать, отправите вы меня на виселицу или нет.

Во время падения он подвернул ногу. Так мы и сидели с ним, он с онемевшей ногой, я с раскалывающейся головой, разговаривая, пока горечь моя не начала смягчаться и постепенно не превратилась в некое подобие сочувствия. Какой был смысл мстить за брата тому, кто был также сражен его смертью, как и я? И тут, когда в голове у меня стало проясняться, я начал понимать, что я ничего не могу сделать с Маккоем, ведь любое мое действие против него рикошетом отразится на моей матери, да и на мне самом. Если бы мы обвинили его, все бы узнали и о темных делишках моего брата, а это именно то, чего нам хотелось избежать больше всего. Мы не меньше, чем он, были заинтересованы в том, чтобы дело это осталось нераскрытым. Вот так я из человека, жаждущего отомстить за преступление, превратился в сообщника преступника. Место, где находились мы, оказалось одним из тех фазаньих угодий, которых так много в Англии. Пока мы по нему пробирались, я расспрашивал убийцу собственного брата о том, удастся ли нам выйти сухими из воды в этом деле.

Скоро из того, что говорил Маккой, я понял, что, если в карманах моего брата нет никаких документов, о которых ему ничего не известно, полиция никак не сможет установить его личность или понять, каким образом он там оказался. Билет его был у Маккоя, как и квитанция о сданном на вокзале багаже. Как и большинство американцев, он посчитал, что дешевле и удобнее купить новую одежду в Лондоне, чем везти ее из Нью-Йорка, поэтому его белье и костюм были новые, без меток. Саквояж с плащом, который я выбросил в окно, скорее всего упал где-нибудь в зарослях ежевики, где, должно быть, до сих пор и лежит, если его не нашел какой-нибудь бродяга. Впрочем, возможно, он попал в руки полиции, но там почему-то решили скрыть этот факт. Как бы то ни было, в лондонских газетах о нем не упоминали. Что касается часов, они были из той партии, которую он привез из Америки. Возможно, он вез их в Манчестер, чтобы наладить сбыт там, но… Сейчас уже все равно поздно думать об этом.

Я не виню полицию за то, что она так и не смогла раскрыть это дело, потому что не вижу, как бы им удалось это сделать. Хотя один ключик у них все же был. Маленький ключик. Я имею в виду то маленькое круглое зеркальце, которое нашли в кармане брата. Это не самая обычная вещь, которую носят с собой молодые люди, не так ли? Но любой опытный игрок мог бы рассказать, как такое зеркальце используют карточные шулеры. Если за игровым столом чуть-чуть отодвинуть стул и положить зеркальце себе на колени, можно видеть все карты, которые ты сдаешь противнику. Когда знаешь его карты так же хорошо, как свои, очень легко определить, когда будет лучше вскрываться, а когда поднимать ставки. Это такой же инструмент из шулерского арсенала, как и резинка с застежкой на руке Воробья Маккоя. Так что, сопоставив это с недавними скандалами в гостиницах, полиция все же могла ухватиться за кончик нити и распутать весь клубок.

Что еще объяснить? В тот вечер мы дошли до деревни Эмершем под видом двух джентльменов, совершающих пешее путешествие, потом спокойно вернулись в Лондон, откуда Маккой отправился в Каир, а я – домой в Рочестер. Мать умерла через полгода, и я рад, что до конца своих дней она так и не узнала, что произошло на самом деле. Все это время она считала, что Эдвард честно зарабатывает на жизнь в Лондоне, и я не нашел в себе силы рассказать ей правду. Писем от него не было, но он ведь и раньше никогда не писал, так что это ничего не меняло. Умерла она с его именем на устах.

Напоследок, в качестве благодарности за это объяснение, я хочу Вас, сэр, кое о чем попросить. Помните то Священное Писание, которое было найдено у железной дороги? Я всегда носил его с собой во внутреннем кармане, и оно, должно быть, выпало оттуда, когда мы катились по склону. Я очень дорожу им, поскольку это наша семейная реликвия, мой день рождения и день рождения брата записаны там в начале рукой нашего отца. Я был бы очень признателен Вам, если бы вы смогли обратиться куда следует и сделать так, чтобы его переслали мне. Ни для кого, кроме меня, оно не представляет никакой ценности. Если Вы вышлете его на имя Х на адрес библиотеки Бассано, Бродвей, Нью-Йорк, оно обязательно попадет ко мне в руки».

Черный доктор

Бишопс-Кроссинг – это деревушка, расположенная в десяти милях в юго-западном направлении от Ливерпуля. В самом начале семидесятых годов в ней жил врач по имени Алоишес Лана. Никто из местных обитателей не ведал, откуда был родом этот человек или что заставило его поселиться в этом ланкаширском{327}327
  …ланкаширском… – Ланкашир – графство на западе Англии.


[Закрыть] селе. Только две вещи были известны о нем наверняка: первое – это то, что он окончил (даже с отличием) какое-то медицинское учебное заведение в Глазго, и второе – это то, что он явно являлся потомком какой-то тропической расы. Доктор был до того темнокож, что предками его могли быть даже индийцы. Однако черты лица его были вполне европейскими, к тому же держался он с таким достоинством, а манеры его отличались таким благородством, что в его крови можно было заподозрить испанскую примесь. Смуглая кожа, волосы цвета воронова крыла и темные горящие глаза, глядящие из-под густых кустистых бровей, странно выделяли его среди рыжеватых и каштанововолосых обитателей английской глубинки, и вскоре новичок получил прозвище «черный доктор из Бишопс-Кроссинга». Поначалу его так называли в насмешку, как бы с упреком, но годы шли, и постепенно имя это превратилось в своего рода почетное звание, которое было известно всей округе и произносилось не только в самой деревне, но и далеко за ее пределами не иначе как с уважением. А объяснялось это тем, что приезжий врач оказался действительно неплохим хирургом и прекрасным терапевтом. В этих местах держал практику Эдвард Роу, сын сэра Вильяма Роу, известного ливерпульского врача-консультанта, но он не унаследовал таланта своего родителя, поэтому доктору Лана, имевшему в своем арсенале такое мощное оружие, как яркая внешность и прекрасные манеры, ничего не стоило выбить его с позиций. Доктор Лана как человек покорил сердца сельчан так же быстро, как и завоевал их доверие своими успехами в медицине. Идеально проведенная операция достопочтенного Джеймса Лоури, второго сына лорда Бэлтона, открыла ему дверь в местное высшее общество, где обаятельная манера вести разговор и изысканная обходительность также помогли ему снискать популярность. Отсутствие прошлого и родственников для успеха в обществе порой является преимуществом, а не недостатком, и яркая и необычная личность авантажного{328}328
  …авантажного… – Авантажный (от ст. – фр. avantage из avant – впереди) – производящий благоприятное впечатление, привлекательный.


[Закрыть] доктора стали ему лучшими рекомендациями.

Пациенты его находили в нем лишь один недостаток: похоже, он был убежденным холостяком. Это казалось тем более удивительным, что занимал он довольно большой дом, и всем было известно, что профессиональные успехи помогли ему заработать неплохое состояние. На первых порах местные сводники пророчили ему союз с той или иной достойной леди, но, когда прошло несколько лет, а доктор Лана так и не женился, стало понятно, что какие-то причины заставляют его оставаться холостяком. Кое-кто даже высказал предположение, что он уже женат и что в такую глушь, как Бишопс-Кроссинг, его загнало желание избежать последствий раннего мезальянса{329}329
  …мезальянса… – См. т. 9 наст. изд., комментарий на с. 439.


[Закрыть]. Однако, как только сводники сложили оружие, по округе разнеслась весть о его помолвке с мисс Фрэнсис Мортон из Ли-холла.

Мисс Мортон хорошо знали в древне. Ее отец, Джеймс Халдэйн Мортон, был главным землевладельцем в Бишопс-Кроссинге. Но и отец, и мать ее уже умерли, и теперь жила она с единственным братом, Артуром Мортоном, который и унаследовал фамильное имение. Выглядевшая юной девушкой, мисс Мортон отличалась высоким ростом и изумительной фигурой. Будучи натурой живой и порывистой, она обладала удивительно сильным характером. С доктором Лана она познакомилась во время приема, устраивавшегося для гостей в саду, они подружились, и вскоре их чувства переросли в любовь. Их взаимная привязанность не знала себе равных. Существовала, правда, некоторая разница в возрасте, ему было тридцать семь, а ей двадцать четыре, но кроме этого ничто не могло помешать этому союзу. Помолвка состоялась в феврале, а свадьбу назначили на август.

Третьего июня доктор Лана получил письмо из-за границы. В небольшой деревне начальник почтового отделения обычно является еще и главным поставщиком слухов, и мистеру Бэнкли, почмейстеру из Бишопс-Кроссинга, были известны многие тайны его соседей. Об этом письме он мог сказать лишь, что оно запечатано в необычный конверт, что адрес написан мужским почерком и что на нем марка республики Аргентины и печать Буэнос-Айреса. Насколько было известно мистеру Бэнкли, до этого доктор Лана посланий из-за границы не получал, и именно поэтому он обратил на письмо особое внимание, перед тем как передать его местному почтальону. В тот же день оно было доставлено адресату с вечерней почтой.

На следующее утро, то есть четвертого июня, доктор Лана навестил мисс Мортон и долго с ней о чем-то беседовал. Тот факт, что из ее дома он вышел сильно взволнованным, не остался без внимания сельчан. Весь тот день мисс Мортон провела в своей комнате, и ее служанка несколько раз заставала свою хозяйку в слезах. Не прошло и недели, как вся деревня уже знала, что помолвка расторгнута, что доктор Лана повел себя бестактно с юной леди и что Артур Мортон, ее брат, подумывает хорошенько проучить его при помощи кнута. В чем именно заключалась бестактность доктора, никто не знал, кто-то говорил одно, кто-то другое, но было замечено и воспринято как верный знак, что он стал обходить Ли-холл десятой дорогой и перестал появляться на воскресных утренних службах, где мог бы столкнуться с молодой леди. Кроме того, чей-то внимательный глаз в «Ланцете»{330}330
  …в «Ланцете»… См. т. 8 наст. изд., комментарий на с. 355.


[Закрыть] нашел объявление о продаже практики, в котором не указывалось названий, и некоторые посчитали, что речь идет о Бишопс-Кроссинге, и сделали вывод, что доктор Лана собирается покинуть место своего успеха. Таково было общее положение дел, когда вечером двадцать первого июня дело получило неожиданное продолжение, которое заурядный деревенский скандал превратило в трагедию, привлекшую к себе внимание всей страны. Чтобы некоторые подробности того вечера были поняты в их полном значении, необходимо дать определенные пояснения.

В доме врача жили экономка, весьма почтенная престарелая дама по имени Марта Вудс, и молодая служанка Мэри Пиллинг. Конюх и мальчик, ассистировавший при операциях, спали в пристройке. Доктор имел привычку допоздна засиживаться в своем кабинете, расположенном рядом с приемной в самом дальнем от комнат прислуги крыле здания. С этой стороны имелся и отдельный вход в дом, предназначенный для удобства пациентов, поэтому доктор мог принимать у себя гостей, не тревожа других обитателей дома. Более того, когда к нему заходили поздние пациенты, чаще всего он впускал и выпускал их именно через эту дверь, поскольку и экономка, и служанка ложились спать довольно рано.

В тот вечер Марта Вудс вошла в кабинет врача в половине десятого и увидела, что он сидит за столом и что-то пишет. Она пожелала ему спокойной ночи, после чего отправила служанку спать, а сама до без четверти одиннадцать занималась кое-какими делами по хозяйству. В свою комнату она вошла, когда часы в прихожей пробили одиннадцать. Пробыв там минут пятнадцать-двадцать, она услышала крик или призыв, который раздался в какой-то из комнат. Экономка какое-то время прислушивалась, но крик не повторился. В сильном волнении (крик этот был громким и отчаянным) она накинула пеньюар и со всех ног бросилась к кабинету врача.

– Кто там? – раздался голос, когда она постучала в дверь.

– Это я, сэр… Миссис Вудс.

– Оставьте меня в покое. Возвращайтесь в свою комнату, немедленно! – прокричал голос, который, в чем у нее не возникло сомнений, принадлежал доктору. Однако сказано это было столь грубым тоном, до того несвойственным ее хозяину, что она удивилась и даже обиделась.

– Мне показалось, вы звали, сэр, – крикнула она через дверь, но ответа не последовало. Вернувшись в свою комнату, миссис Вудс посмотрела на часы. Была половина двенадцатого.

Где-то между одиннадцатью и двенадцатью (назвать время точнее она не смогла) к доктору пришел пациент, но так и не дождался ответа. Этим поздним пациентом была миссис Мэддинг, жена деревенского бакалейщика, болевшего брюшным тифом в тяжелой форме. Доктор накануне попросил ее зайти к нему вечером рассказать о состоянии ее мужа. Она увидела, что в кабинете горит свет, несколько раз постучала в дверь приемной, но когда на ее стук никто не ответил, решила, что доктор, должно быть, уехал по вызову, и вернулась домой.

От дома к дороге ведет недлинная слегка изогнутая аллея с фонарем в конце. Когда мисс Мэддинг вышла за калитку, она увидела идущего по дороге человека. Решив, что это возвращается с вызова доктор Лана, она дождалась его, но, к удивлению своему, узнала в нем мистера Артура Мортона, юного сквайра. В свете фонаря она заметила, что он был взволнован и что в руке его зажат тяжелый охотничий хлыст.

Он направился к калитке, когда она окликнула его.

– Доктора нет дома, сэр, – сказала она.

– Откуда вы знаете? – спросил он довольно резко.

– Я подходила к двери в приемной, сэр.

– Но я вижу, у него горит свет, – сказал молодой сквайр, всматриваясь в дальний конец аллеи. – Кажется, это в его кабинете, да?

– Да, сэр, но я уверена, что его нет дома.

– Но он же должен когда-нибудь вернуться, – бросил Мортон и прошел через калитку, а миссис Мэддинг направилась домой.

В три часа утра у ее мужа случился сильный приступ, и ее это настолько встревожило, что она решила немедленно бежать за доктором. Открывая калитку, она удивилась, заметив какую-то фигуру, как будто прячущуюся в кустах лавра. Это был мужчина, насколько она могла судить, мистер Артур Мортон. Однако, поглощенная своими заботами, она не стала задумываться об этом и поспешила по своим делам.

Подойдя к дому, она с удивлением отметила, что свет в кабинете врача все еще горит. Она постучала в дверь. Ответа не последовало. Тогда она постучала еще несколько раз с тем же результатом. Женщине показалось маловероятным, чтобы доктор пошел спать или отправился по вызову к больному, оставив такой яркий свет, поэтому ей пришло в голову, что он, должно быть, заснул, сидя в своем кресле. Тогда она постучала в окно кабинета, но ответа снова не последовало. Заметив, что между занавеской и деревянной рамой есть просвет, она заглянула внутрь.

Небольшая комната ярко освещалась большой лампой на столе, заваленном книгами и медицинскими инструментами. В кабинете никого не было. Ничего необычного она также не заметила. Ее внимание привлекла разве что грязная белая перчатка, которая валялась на ковре в дальнем конце тени стола. И тут, когда ее глаза привыкли к свету, у другого края тени она различила подошву туфли и с ужасом осознала, что принятое ею за перчатку на самом деле было рукой человека, который лежал, распростершись на полу. Понимая, что произошло что-то ужасное, она позвонила в парадную дверь, разбудила миссис Вудс, экономку, и женщины вместе устремились к кабинету, предварительно послав служанку за полицией.

Рядом со столом, с противоположной от окна стороны, навзничь лежал доктор Лана. Он был мертв. Сомнений в том, что он стал жертвой насилия, не возникло, поскольку один его глаз заплыл, а на лице и шее имелось множество кровоподтеков. Черты его лица, искаженные и слегка увеличенные в размерах, указывали на то, что причиной смерти, скорее всего, стало удушение. Одет он был в обычный рабочий костюм, только на ногах у него были домашние матерчатые тапочки с совершенно чистыми подошвами. Весь ковер, особенно рядом с дверью, покрывали следы грязных ботинок, судя по всему, оставленные убийцей. Очевидно, кто-то вошел в кабинет через дверь приемной, убил доктора, после чего незаметно скрылся. Размер грязных следов и характер ран однозначно указывали на то, что нападавший был мужчиной. Однако дальше этого полиции продвинуться не удалось.

Признаков ограбления не было. Золотые часы доктора лежали у него в кармане. В кабинете стоял тяжелый сейф, закрытый, но пустой. Миссис Вудс полагала, что обычно там хранилась крупная сумма денег, но как раз в тот день доктор оплатил большой счет за зерно, и полиция пришла к заключению, что именно поэтому, а не в результате ограбления сейф и оказался пуст. Из комнаты исчезла лишь одна небольшая вещь, но эта деталь говорила о многом. На маленьком столике у стены всегда стоял портрет мисс Мортон. Убийца вынул его из рамки и унес с собой. В тот вечер миссис Вудс видела его, когда дожидалась в кабинете своего хозяина, но теперь его не было. С другой стороны на полу кабинета была найдена зеленая глазная повязка, которую экономка никогда раньше не видела. Но повязка эта вполне могла принадлежать самому доктору, и ничто не указывало на ее связь с преступлением.

Подозрение могло пасть только на одного человека, и Артура Мортона, молодого сквайра, немедленно арестовали. Улики, указывающие на него, были косвенными, но убийственными. Он души не чаял в своей сестре, и имелось множество свидетелей, которые слышали, как после ее разрыва с доктором Лана он неоднократно самым угрожающим образом высказывался в адрес ее бывшего жениха. Как уже говорилось, около одиннадцати часов его видели направляющимся с охотничьим хлыстом к дому доктора. Пришли к выводу, что он напал на доктора, и тот вскрикнул от страха или гнева, чем привлек внимание экономки. Когда миссис Вудс спустилась, он решил, что сумеет уладить конфликт со своим посетителем, и отослал ее обратно. Разговор их продлился довольно долгое время, однако постепенно страсти накалялись, и закончилось это дракой, в результате которой доктор расстался с жизнью. Как показало вскрытие, у жертвы было очень больное сердце (о чем при жизни доктора никто не догадывался), что дало повод предположить, что в его случае смерть была вызвана травмами, которые для здорового человека не были бы смертельными. Потом Артур Мортон достал из рамки фотографию сестры и направился домой, сойдя с дороги в лавровые кусты, чтобы избежать встречи с показавшейся у калитки мисс Мэддинг. Так выглядела версия следствия, и улики были весьма вескими.

С другой стороны, существовали достаточно веские доводы и в защиту сквайра. Мортон, как и его сестра, обладал живым, горячим темпераментом, но пользовался всеобщим уважением и любовью. Ни у кого не укладывалось в голове, что этот честный, открытый человек способен на подобное преступление. Сам он рассказал, что намеревался поговорить с доктором Лана о неотложных семейных делах (с самого начала и до конца он отказывался даже упоминать имя сестры). Он не пытался отрицать, что разговор их мог оказаться не из приятных. По дороге к нему он узнал, что доктора нет дома, поэтому решил дождаться его. Прождав до трех часов ночи и так и не дождавшись, он вернулся домой. Что касается смерти доктора, то ему о ней было известно не больше, чем констеблю, который его арестовал. Раньше он водил тесную дружбу с покойным, но определенные обстоятельства, о которых он бы не хотел говорить, привели к тому, что отношения между ними изменились.

Имелось несколько доказательств его невиновности. Точно знали, что доктор Лана был жив и находился в своем кабинете в половине двенадцатого. Миссис Вудс готова была под присягой подтвердить, что в это время слышала его голос. И друзья заключенного настаивали на том, что в это время доктор Лана находился не один. На это указывали звук, который привлек внимание экономки, и непривычная для ее хозяина раздражительность, когда он велел ей оставить его в покое. Если это действительно так, то вполне вероятно, что смерть настигла его после того, как экономка услышала его крик, но до того времени, когда миссис Мэддинг первый раз пришла к нему и так и не смогла привлечь его внимания. Если он умер именно в этот промежуток времени, следовательно, мистер Артур Мортон никак не мог быть убийцей, потому что она встретила юного сквайра у калитки после этого.

Если это предположение соответствует действительности, и кто-то находился с доктором Лана в его кабинете до того, как миссис Мэддинг повстречала мистера Артура Мортона, то кто это мог быть и какие мотивы этот человек мог иметь для ссоры с доктором? Все понимали, что, если бы друзья обвиняемого могли пролить свет на это дело, они бы сделали все, чтобы доказать его невиновность. Однако пока публике было известно лишь то, что не существует никаких доказательств того, что у дома доктора вообще побывал кто-либо, кроме молодого сквайра, но доказательств того, что он имел очень сильные мотивы желать ему зла, было хоть отбавляй. Когда пришла миссис Мэддинг, доктор, возможно, уже ушел в свою комнату, или, как она тогда посчитала, отправился к кому-то из своих пациентов и, вернувшись позже, встретился с дожидающимся его мистером Артуром Мортоном. Некоторые из сторонников обвиняемого особо заостряли внимание на том факте, что фотографию его сестры Фрэнсис так и не удалось отыскать среди вещей ее брата. Но это соображение, в общем-то, мало что значило, поскольку у него было достаточно времени на то, чтобы сжечь или как-то иначе уничтожить ее до ареста. Что касается единственного вещественного доказательства в этом деле, грязных следов, то поскольку ковер в кабинете доктора был очень мягким, они расплылись, и делать какие-либо выводы на их основании решительно не представлялось возможным. Самое большее, что можно было сказать, это то, что их вид не отрицал того, что они могли быть оставлены обвиняемым, и, как выяснилось, его ботинки в ту ночь действительно оказались очень грязными. В тот день прошел ливень, так что, пожалуй, все ботинки в деревне пребывали в таком же состоянии.

Такова вся правда о тех удивительных и, надо сказать, романтических событиях, которые привлекли общественное внимание к этой ланкаширской трагедии. То, что ничего не было известно о прошлом доктора, его необычные личные качества, положение человека, которого подозревали в убийстве, и амурная история, предшествовавшая преступлению, – все это превратило это дело в одну из тех драм, которые заставляют всю страну с замиранием сердца ждать развязки. Во всех трех королевствах{331}331
  Во всех трех королевствах… – Имеются в виду Англия, Шотландия и Уэльс – три из четырех (четвертое – Северная Ирландия) исторических регионов, из которых сложилась Великобритания.


[Закрыть] люди обсуждали подробности дела Черного Доктора из Бишопс-Кроссинга, выдвигалось множество самых разных версий, но можно смело утверждать, что ни одна из них не могла бы подготовить умы публики к тому ошеломительному повороту событий, который наделал столько шума в первый день суда и достиг точки кипения во второй. Сейчас, когда я пишу эти строки, передо мной лежит подшивка газеты «Ланкастер викли» с подробными отчетами об этом деле, но мне придется ограничиться лишь кратким описанием событий первого дня суда до того момента, когда показания мисс Фрэнсис Мортон пролили новый неожиданный свет на это загадочное происшествие.

По мере того как мистер Порлок Карр, обвинитель, с обычной сноровкой сплетал известные факты в единое полотно, все больше и больше становилось понятным, какая нелегкая задача предстоит мистеру Хамфри, адвокату. Несколько свидетелей под присягой подтвердили, что слышали несдержанные выражения, которые молодой сквайр бросал в адрес доктора, и стали свидетелями того, какое негодование у него вызывало предполагаемое дурное обращение с его сестрой. Миссис Мэддинг повторила рассказ о позднем визите подозреваемого к покойному, а другой свидетель подтвердил, что заключенному было известно о том, что доктор имел привычку задерживаться в одиночестве допоздна в этом удаленном крыле здания и что он для визита выбрал именно этот поздний час, зная, что в это время жертва окажется в его власти. Как подтвердил слуга из дома сквайра, он слышал, когда вернулся его хозяин, – около трех часов ночи, что согласуется с утверждением миссис Мэддинг о том, что она во время своего второго визита видела его в зарослях лавра рядом с калиткой. Суду были представлены и грязные ботинки обвиняемого, указано также было на их примерное сходство с грязными следами на ковре. Когда сторона обвинения выдвинула все свои аргументы, почти ни у кого не осталось сомнений в том, что какими бы косвенными ни были улики, они складывались в такую законченную и убедительную картину, которая практически определяла судьбу обвиняемого, если, конечно же, защита не представит что-либо совершенно неожиданное. Выступление обвинителя закончилось в три часа. В половине пятого, когда судебная сессия окончилась, новое и непредвиденное обстоятельство уже полностью изменило ход дела. Описание того, что произошло, вернее, часть его, я возьму из газеты, о которой уже упоминал, опущу лишь вступление.

«Настоящая сенсация произошла в переполненном зале суда, когда защита в качестве первого свидетеля вызвала мисс Фрэнсис Мортон, сестру обвиняемого. Наши читатели помнят, что она была помолвлена с доктором Лана, и именно гнев, вызванный разрывом этой помолвки, подтолкнул ее брата к совершению данного преступления. Однако до сих пор никто напрямую не связывал мисс Мортон с этим делом ни на стадии дознания, ни в ходе полицейского расследования, поэтому ее появление в качестве основного свидетеля защиты оказалось совершенно неожиданным.

Мисс Фрэнсис Мортон, высокая красивая брюнетка, давала показания тихим, но уверенным голосом, правда, заметно волнуясь. Она упомянула о помолвке с доктором, коротко коснулась их разрыва, причиной которого, по ее словам, стали его личные семейные обстоятельства, после чего удивила суд заявлением о том, что всегда считала негодование ее брата необоснованным и излишним. В ответ на прямой вопрос адвоката она сказала, что не питала обиды на доктора Лана и что он вел себя самым достойным образом. Ее брат, поскольку не знал всех подробностей, придерживался другой точки зрения, и ей пришлось подтвердить, что, несмотря на ее мольбы, он действительно произносил вслух угрозы в адрес доктора, и в тот вечер, когда случилась трагедия, высказал намерение «разобраться с ним». Она сделала все возможное, чтобы успокоить его, но когда дело касалось его чувств или предубеждений, он был очень упрям.

До этого места показания молодой леди, похоже, говорили против подозреваемого, а не в его защиту. Однако вопросы адвоката вскоре совершенно изменили ход дела и раскрыли новую, неожиданную линию защиты.

Мистер Хамфри:

– Вы верите в то, что ваш брат виновен в этом преступлении?

Судья:

– Я отклоняю этот вопрос, мистер Хамфри. Мы тут должны принимать решения, основанные на фактах, а не на том, кто во что верит.

Мистер Хамфри:

– Вы точно знаете, что ваш брат не виновен в смерти доктора Лана?

Мисс Мортон:

– Да.

Мистер Хамфри:

– Почему вы так считаете?

Мисс Мортон:

– Потому что доктор Лана жив.

Шум в зале суда на время прервал допрос свидетеля.

Мистер Хамфри:

– И что заставляет вас считать, что доктор Лана жив?

Мисс Мортон:

– Я получила от него письмо после того, как он был объявлен мертвым.

Мистер Хамфри:

– Вы сохранили это письмо?

Мисс Мортон:

– Да, но я бы предпочла не показывать его.

Мистер Хамфри:

– А конверт от него сохранился?

Мисс Мортон:

– Да, он со мной.

Мистер Хамфри:

– Какой город указан на печати?

Мисс Мортон:

– Ливерпуль.

Мистер Хамфри:

– А дата?

Мисс Мортон:

– Двадцать второе июня.

Мистер Хамфри:

– То есть после даты его предполагаемой смерти. Мисс Мортон, вы готовы поклясться на Библии, что письмо написано его почерком?