Текст книги "Пассажирка из Кале (сборник)"

Глава XVI

Они сидели, взявшись за руки, и почти не разговаривали, им хватало обретенной любви и осознания того, что они вместе. Время летело слишком быстро, и наконец сэр Чарльз с улыбкой предложил:

– Знаете ли вы, милая графиня…

– Меня зовут Сабина… Чарльз.

– Сабина, дорогая, быть может, это прозвучит прозаично, но знаете ли вы, что я умираю от голода? Я пришел сюда сразу же, не пообедав.

– Я тоже, – улыбнулась она. – Я собиралась пообедать, когда… Когда вы появились, как вихрь, а после этого все случилось так быстро.

– Вы жалеете, Сабина? Вы бы хотели… Вы бы хотели, чтобы этого не было? – Ласковым движением она накрыла пальцами его губы.

– Ни за что на свете. Но вы, военные… Вы ужасные люди! Вам невозможно противиться.

– Что вы! Это перед вами невозможно устоять. Но почему бы нам не сходить пообедать куда-нибудь. «Дюран», «Вуазин», «Кафе дю ля Пе»? Какое место предпочитаете?

– Я надеюсь, нас не попытаются остановить?

– Кто захочет нас останавливать? – спросил он.

– Люди в гостинице… полиция… Я не могу сказать точно кто, но очень боюсь, что такое может случиться. Я не совсем понимаю управляющего. Он несколько раз приходил, но разговаривал как-то странно, даже грубо.

– Так он ответит за это, – горячо произнес сэр Чарльз. – Я думаю, здесь вина этого грубияна сыщика. Все же они вряд ли посмеют…

– Сыщика? Он здесь? Вы уверены?

– Полностью уверен. Один из тех, кто был на Лионском вокзале. Я узнал его, и он был чересчур назойлив. Я даже поймал его, когда он пытался… Ах да, кстати… Я спас от него эту телеграмму.

Он достал небольшой голубой конверт из нагрудного кармана и протянул ей, поцеловав кончики ее пальцев, когда она его взяла.

– Ах!

Внезапное восклицание сорвалось с ее губ после того, как она, довольно небрежно разорвав конверт, пробежала взглядом послание.

– Что случилось? – с тревогой в голосе спросил он. – Я могу узнать?

Она не протянула ему телеграмму и неуверенно произнесла дрожащим голосом:

– Не знаю. Не думаю… Конечно, я не хочу от вас что-либо скрывать, но все же это дело, боюсь, касается только меня одной. Я не должна вас втягивать в это.

– Все, что касается вас, – мое дело. Я не хочу вызывать вас на откровенность, но…

Она покорно отдала ему телеграмму с негромким вздохом облегчения, впервые за многие годы почувствовав, что есть кто-то, готовый принимать решения вместо нее, готовый взвалить на свои плечи бремя ее забот.

Он прочитал телеграмму, но ничего не понял. В послании говорилось: «Должен увидеть вас немедленно, умоляю вас приехать. Гортензия здесь и доставляет неприятности. Только вы можете с нею совладать. Не задерживайтесь. Приезжайте немедленно, или нам придется отправиться к вам. Рипальди, гостиница “Ивуар”, Рю Бельшасс».

– Что это значит? Кто это прислал? Кто такой Рипальди? – довольно бесцеремонно спросил сэр Чарльз.

– Он… он… О Чарльз, мне нужно идти. Все, что угодно, лишь бы он сюда не приходил.

– Рипальди? Кажется, я слышал это имя. Не был ли он среди пассажиров спального вагона? Шеф полиции несколько раз упоминал о нем. Я прав? Пожалуйста, ответьте, я прав?

– Да, да, этот человек был с нами. Темноволосый. Он сидел рядом с дверью.

– Ах да, конечно. Но что… Но что, во имя всего святого, вас может связывать? Какое право он имеет посылать вам такие дерзкие сообщения? Расскажите мне все, Сабина. Вы же признали, что я имею право спрашивать.

– Да, конечно. Я расскажу все, Чарльз, но не сейчас… Не здесь. Мне нужно идти. Я поступила очень неправильно, очень глупо… Но идемте же, идемте. Я так боюсь, что он может…

– Так я могу пойти с вами? Вы не возражаете?

– Я бы очень этого хотела… Но поспешим!

Она подхватила котиковый жакет и протянула ему, чтобы он помог ей его надеть, что он и сделал, весьма галантно и заботливо, расправив оба пышных рукава под плечами и продолжая увлеченно говорить, пока она покорно и терпеливо стояла перед ним.

– А Гортензия? Это ваша горничная… Женщина, которая сбежала? Каким образом она оказалась с итальянцем? Честное слово, ничего не понимаю.

– Этого я тоже не могу объяснить. Все это так странно, необъяснимо. Но мы скоро все узнаем. Прошу вас, Чарльз, будьте терпеливы.

Они вместе спустились во внутренний двор гостиницы и, пройдя под аркой, вышли мимо стойки портье на улицу.

Увидев их, портье выбежал из-за стойки, догнал их и встал перед ними, перегораживая путь.

– Одну минутку, мадам, – произнес он отнюдь не примирительным тоном. – С вами хочет поговорить управляющий. Он попросил меня это вам передать и остановить вас, если вы будете уходить.

– Управляющий может поговорить с мадам, когда она вернется, – сердито ответил ему генерал.

– У меня приказ, и я не могу позволить ей…

– В сторону, мерзавец! – взорвался генерал. – Или клянусь, я преподам вам такой урок, что вы пожалеете, что на свет родились.

В это мгновение появился сам управляющий, и портье обратился к нему за помощью и защитой.

– Я просто передавал мадам ваши слова, мсье Огюст, а этот господин вмешался, стал меня оскорблять, угрожать…

– Я уверен, вы преувеличиваете, здесь какая-то ошибка, – любезным голосом произнес управляющий. – Но я действительно хотел поговорить с мадам. Хочу спросить, довольна ли она своим номером. Апартаменты, которые она обычно снимает, неожиданно освободились. Быть может, мадам хочет взглянуть на них и переехать?

– Благодарю вас, мсье Огюст, вы очень добры, но в другой раз. Сейчас я очень спешу. Когда я вернусь через пару часов, не сейчас.

Управляющий рассыпался в извинениях и больше не чинил им препятствий.

– О, как пожелаете, мадам. Превосходно. Тогда позже, когда у вас будет желание.

По-видимому, он добился своего, потому что с дальней стороны, наверняка после какого-то условного сигнала, появился Галипо. Коротким кивком сыщик отменил данный ранее запрет.

Был подан экипаж, и сэр Чарльз, усадив графиню, повернулся к извозчику, чтобы дать указания, когда возникло новое осложнение.

Кто-то, вышедший из-за угла, увидел, как графиня садилась в фиакр, и крикнул издалека:

– Стойте! Остановитесь! Я хочу поговорить с этой женщиной. Задержите ее. – Это был резкий голос маленького мсье Фльосона, которого большинство из присутствующих – а графиня и сэр Чарльз так уж точно – узнали сразу.

– Нет, нет, нет… Не дайте ему задержать меня… Я не могу сейчас ждать, – взволнованно и сбивчиво зашептала она, и эта мольба не осталась не услышанной ее верным и преданным другом.

– Трогай! – крикнул он извозчику с повелительной интонацией человека, привыкшего отдавать команды. – Вперед! Гони, что есть духу! Плачу вдвое. Скажите ему, куда ехать, Сабина. Я приеду позже. Скоро.

Фиакр сорвался с места и загромыхал по улице, а генерал повернулся к мсье Фльосону.

Маленький сыщик от ярости и разочарования побледнел как полотно. Но он был человеком расторопным, и потому, прежде чем наброситься на опостылевшего англичанина, который уже не первый раз сорвал его планы, он крикнул Галипо:

– Скорее! За ними! Следуйте за ней, куда бы она ни поехала. Возьмите. – Он сунул в руку подчиненному какую-то бумагу. – Это ордер на ее арест. Хватайте ее, где найдете, и везите на Ке де л’Орлож. – Это обиходное название главного управления французской полиции.

Преследование началось сразу, и шеф развернулся к сэру Чарльзу.

– Теперь с вами, – угрожающе прорычал он. – Вам придется ответить за то, что вы сделали.

– Ответить? – с издевкой в голосе отозвался генерал. – Это очень просто. Мадам спешила, поэтому я помог ей уехать. Вот и все.

– Вы противодействуете полиции. Вы помешали мне, начальнику сыскной полиции, исполнять свой долг. И уже не в первый раз. Но теперь вы должны ответить за это.

– Боже мой! – промолвил генерал тем же легкомысленным тоном.

– Сейчас вы отправитесь вместе со мной в префектуру.

– А если меня это не устраивает?

– Тогда вас туда отнесут со связанными руками и ногами, как любого бездельника, который сопротивляется требованиям полиции.

– Ого, какие громкие слова. Быть может, вы окажете мне любезность и сообщите, что я такого сделал?

– Вы помогли сбежать преступнику.

– Эта женщина преступник? Ха.

– Ее обвиняют в страшном преступлении… В совершении которого вы сами подозревались. Речь идет об убийстве человека в поезде.

– Каким нужно быть глупым гусаком, чтобы намекать на такое! Чтобы эта благородная, воспитанная, уважаемая дама… Это невозможно!

– И все это не помешало ей связаться с обыкновенными жуликами. Я не говорю, что она сама нанесла смертельный удар, но считаю, что это она задумала и спланировала преступление, поручив его исполнение сообщникам.

– Каким сообщникам?

– Рипальди, ваш итальянский попутчик, и ее горничная, Гортензия Петипри, которая исчезла сегодня утром.

Генерал пошатнулся от этого неожиданного удара. Еще полчаса назад он бы отбросил саму эту мысль, с негодованием возразил бы каждому слову, хотя бы намекающему на виновность Сабины Кастаньето, но подписанная Рипальди телеграмма, упоминание имени горничной и каких-то доставляемых ею неприятностей, угроза приехать к графине, если она не приедет к ним, и ее беспокойство, вызванное этим, – все это указывало на сговор, на существование неких тайных отношений, некоего согласия между нею и остальными.

Он не смог скрыть охватившего его волнения, что не укрылось от наметанного взгляда мсье Фльосона, который попытался обратить это в свою пользу.

– Мсье генерал, – сказал он с напускным добродушием, – я вижу, каково вам сейчас, и искренне сочувствую. Мы все можем увлекаться, и вашей вины в этом нет. Но сейчас, поверьте, я знаю, что говорю, имеются очень серьезные поводы подозревать ее. И это не простые домыслы, все подкреплено фактами. Я уверен, вы встанете на нашу сторону.

– Каким образом?

– Расскажите откровенно все, что знаете… Куда уехала графиня? Помогите нам задержать ее.

– Это ваши люди сделают и без меня. Вы приказали своему человеку следить за ней.

– Возможно. Но я все равно предпочел бы получить эти сведения от вас. Это доказало бы вашу добрую волю. Мне не нужно, чтобы они дошли до крайних мер…

– Ничего я вам рассказывать не стану! – горячо вскричал генерал. – Все, что я знаю о контессе Кастаньето или услышал от нее, священно. И я все еще верю в нее… искренне. Вы не сможете меня переубедить.

– В таком случае я вынужден просить вас поехать со мной в префектуру. Уверен, вы примете мое приглашение. – Говорил шеф негромко, но с большим чувством собственного достоинства. На последнем слове он сделал ударение.

– Это означает, что, если я не приму вашего приглашения, вам придется применить более жесткие меры?

– Наверняка до этого не дойдет… Во всяком случае, я надеюсь на это. Однако…

– Я пойду с вами, куда захотите, но больше не скажу вам ничего, ни слова. Только сперва я должен сообщить своим друзьям в посольстве, где меня искать.

– Пожалуйста, – пожал плечами маленький сыщик. – Мы можем заехать туда по дороге, и вы передадите привратнику.

Глава XVII

Сэр Чарльз Коллингем и его сопровождающий, мсье Фльосон, вместе сев в экипаж, отправились сначала на Фобур-Сент-Оноре. Генерал пытался сохранять бесстрастность, хотя оборот, который приняли последние события, заставил его несколько упасть духом, и мсье Фльосон, напротив, приободрившийся и торжествующий, видел это. Однако они не произнесли ни слова, пока экипаж не остановился перед главным входом Британского посольства, где генерал вручил свою карточку встретившему их внушительного вида привратнику.

– Пожалуйста, передайте это полковнику Папиллону как можно скорее. – Генерал написал на карточке несколько слов: «Угодил в новые неприятности. Если будет время, приезжайте ко мне в полицейскую префектуру».

– Полковник сейчас в канцелярии. Не хочет ли мсье подождать? – вежливо промолвил привратник.

Но сыщик на это пойти не мог и ответил вместо сэра Чарльза:

– Нет, это невозможно. Мы едем на Ке де л’Орлож. У нас безотлагательное дело.

Привратник знал, что такое Ке де л’Орлож, и внутренний голос сразу подсказал ему, кто говорит. Любой француз всегда узнает полицейского и, как правило, придерживается о нем не самого высокого мнения.

– Хорошо, – коротко произнес привратник, когда дверь отъезжающего экипажа захлопнулась, однако передавать карточку полковнику Папиллону не поспешил.

– Это означает, что я арестован? – спросил сэр Чарльз с отвращением.

– Это означает, мсье, что вы находитесь в руках правосудия до тех пор, пока не будет объяснено ваше поведение, – властным тоном произнес сыщик.

– Но я протестую…

– Я не желаю больше ничего слушать, мсье. Приберегите свои протесты для кого-нибудь другого.

Внутри у генерала все клокотало. Происходящее ему не нравилось, но что он мог сделать? После внутренней борьбы восторжествовало благоразумие, и он решил подчиниться, чтобы избежать худшего.

И, говоря по правде, худшего стоило бояться. Было крайне неприятно пребывать во власти этого человечка, который находился на своей земле и горел желанием продемонстрировать власть. С тяжелым сердцем сэр Чарльз подчинялся приказам: выйти из экипажа, подойти к боковому входу в префектуру, проследовать за своим напыщенным сопровождающим по длинным запутанным коридорам огромного здания, подняться по многочисленным лестничным пролетам, послушно остановиться по его команде, когда они подошли к закрытой двери на верхнем этаже.

– Пришли, – сказал мсье Фльосон, по-хозяйски, без стука открывая дверь. – Входите.

Сидевший за небольшим письменным столом посреди просторной пустой комнаты человек при виде мсье Фльосона встал и почтительно молча поклонился.

– Бом, – обратился к нему шеф, – оставляю этого господина с вами. Устройте его поудобнее. – Это было произнесено с подчеркнутой насмешкой. – Когда позову, приведете его в мой кабинет. Вы, мсье, весьма обяжете меня, если останетесь здесь.

Сэр Чарльз безразлично пожал плечами, взял предложенный стул, поставил его у камина и сел.

Оказавшись фактически в заключении, он осмотрел своего тюремщика сперва гневно, но потом с любопытством, удивляясь его довольно необычной внешности. Бом, как его назвал шеф, был невысоким плотным человеком с пышной копной волос на огромной голове, низко посаженной между богатырскими плечами, которые указывали на недюжинную физическую силу. Стоял он на очень тонких кривых ногах колесом, и причудливость его нескладной фигуры подчеркивала короткая черная блуза, надетая поверх остальной одежды, которая делала его похожим на французского мастерового.

Говорил он мало и не особенно вежливо. Когда генерал попытался завязать разговор обычным замечанием о погоде, мсье Бом лишь процедил:

– Я не хочу разговаривать.

А когда сэр Чарльз достал портсигар, как он почти машинально делал время от времени, оказываясь в неприятном или затруднительном положении, Бом предупреждающе поднял руку и прорычал:

– Запрещено.

– Так пусть меня повесят, если я закурю, но я не стану слушать каждого, кто решил покомандовать! – закричал генерал в сердцах, вставая и подсознательно переходя на родной английский.

– Что это вы сейчас сказали? – угрюмо спросил Бом. Он был человеком мсье Фльосона и просто выполнял долг в меру своего разумения. Вопрос был задан с таким обиженным видом, что генерал рассмеялся, успокоился и замолчал, так и не закурив.

Время шло, минул почти час мучительного для сэра Чарльза ожидания. Всегда есть что-то раздражающее в ожидании под кабинетом чиновника или должностного лица любого ранга, и генералу с трудом удавалось сохранять терпение, когда он думал о том, как недостойно повел себя с ним мсье Фльосон. К тому же все это время он волновался о графине. Сначала думал, что с ней, потом где она, а затем, и дольше всего, возможно ли, чтобы она действительно оказалась замешана в чем-то компрометирующем и преступном.

Неожиданно прозвенел электрический звонок. Рядом с Бомом стоял телефон. Он снял трубку, поднес ее к уху, выслушал указания, после чего встал и резко бросил сэру Чарльзу:

– Идемте.

Когда генерала наконец ввели в кабинет начальника сыскной полиции, к своему облегчению он увидел там полковника Папиллона. Рядом с мсье Фльосоном сидел судья, мсье Бомон ле Арди, который, вежливо дождавшись, пока англичане обменялись приветствиями, заговорил извиняющимся тоном:

– Я надеюсь, мсье генерал, вы простите нас за то, что мы так долго задерживали вас здесь, но на это у нас были, как нам казалось, достаточно веские основания. Если теперь они отчасти утратили убедительность, мы считаем свои действия обоснованными, потому что мы исполняли свой долг.

– Мы поймали женщину, которой вы помогли сбежать, – не удержавшись, выпалил сыщик.

– Графиню? Она здесь? Задержана? Нет!

– Разумеется, она задержана. Еще как, – так и сияя от удовольствия, ответил мсье Фльосон. – Au secret, если вы знаете, что это значит. Она находится в отдельной одиночной камере, и никому не позволено с ней ни видеться, ни разговаривать.

– Этого не может быть. Джек… Папиллон, это неправильно. Я прошу, умоляю, настаиваю, попросите вмешаться его светлость.

– Но я не могу, сэр. Вы просите невозможного. Контесса Кастаньето теперь подданная Италии.

– Она англичанка по рождению и просто женщина. Она благородная леди. Так с ней обращаться чудовищно, неслыханно! – выпалил генерал.

– Но эти господа утверждают, что у них есть ордер, что она сама нарушила закон…

– Я не верю этому! – негодующе вскричал генерал. – Я не верю этим людям, кучке идиотов. Я не верю ни единому их слову, даже если они будут клясться.

– Но если у них есть документальные свидетельства, изобличающие бумаги.

– Где? Какие?

– Мсье судья показывал мне записную книжку. – Генерал, проследив за взглядом Джека Папиллона, увидел небольшой carnet, или блокнот, по которому судья многозначительно постучал пальцем.

Потом судья примирительным тоном произнес:

– Нетрудно догадаться, что вы, мсье генерал, возражаете против ареста этой женщины. Это так? Но мы здесь собрались не для того, чтобы искать вам оправдания. Отнюдь. Мы имеем дело с умным, мужественным человеком, джентльменом и офицером высокого ранга, и вы узнаете то, что мы не расскажем никому другому. Во-первых, – продолжил он, поднимая записную книжку. – Вы знаете, что это? Видели раньше?

– Кажется, видел, но не скажу, когда или где.

– Эта вещь принадлежит одному из ваших попутчиков… Итальянцу Рипальди.

– Рипальди? – повторил генерал, не без волнения вспомнив, что видел это имя в полученной графиней телеграмме. – А, я понял.

– Вы слышали о нем? В какой связи? – спросил судья как будто мимоходом, но это была спонтанно возникшая ловушка.

– Я понял, – повторил генерал, не потерявший бдительности, – почему эта книжка мне знакома. Я видел ее в руках человека в зале ожидания. Он что-то писал в ней.

– В самом деле? Похоже, это его любимое занятие. Для него было привычным делом доверять свои мысли дневнику. И он не рассчитывал, что эти записи будет читать кто-то другой. Здесь все: его передвижения, намерения, замыслы, даже потаенные мысли. Эта вещь, которую он наверняка случайно потерял, уличает и его, и его друзей.

– Что вы хотите этим сказать? – торопливо осведомился сэр Чарльз.

– Только то, что на этих записях основывается большая часть наших подозрений против графини. Они странным образом, но убедительно подтверждают наши соображения.

– Я могу взглянуть? – пренебрежительно недоверчивым тоном спросил генерал.

– Здесь на итальянском. Вы читаете на этом языке? Если нет, я перевел самые важные части. – Судья протянул ему несколько листов.

– Спасибо. Если позволите, я бы хотел видеть оригинал, – и генерал спокойно протянул руку и взял записную книжку.

То, что он прочитал, быстро пройдясь взглядом по страницам, будет изложено в следующей главе. Читатель увидит, что некоторые записи выглядели весьма компрометирующими для его дорогой подруги Сабины Кастаньето.

Глава XVIII

Дневник Рипальди – полное имя владельца «Натале Рипальди» красовалось на внутренней стороне обложки – не представлял собой ничего необычного: невзрачная записная книжка в потертой серо-коричневой тканевой обложке, укрепленные белым металлом углы, замаранные от частого перелистывания разлинованные голубым и красным плотные страницы с загнутыми уголками.

Вначале шли записи о проделанной и предстоящей работе.

«11 января. Зайти в “Кафе ди Рома”. Беппо встретит».

«13 января. Навел справки о М. Л. Последний раз работала моделью в студии С., Палаццо Б.».

«15 января. В Циркуло Бонафиде что-то назревает. Присоединились Лоувайя, Малатеста и англичанин Спрот. Все – известные анархисты».

«20 января. Не забыть заплатить Тратторе. Бестия ждать не станет. Икс тоже давит, и Мариуцция. Положение усложняется».

«23 января. Приказал наблюдать за К. Взять его в обработку? Нет. Большие сомнения насчет его платежеспособности».

«10, 11, 12 февраля. Следил за К., пока ничего».

«27 февраля. К. себя не проявляет. Ошибка? Допросить его? Нужно срочно что-то делать. Икс угрожает префектурой».

«1 марта. У К. неприятности. Каждый вечер задерживается допоздна. Играет на большие ставки. Не везет».

«3 марта. К. что-то задумал. Готовится начинать?»

«10 марта. Встречал К. в разных местах».

Далее шел краткий отчет о перемещениях Куадлинга в день отъезда из Рима, во многом совпадающий с описанным в предыдущей главе. Состоял он в основном из записанных мыслей, предположений, надежд и страхов. Наверняка суматоха слежки не позволила ему вносить в дневник записи сразу, и он записывал их на следующий день в поезде.

«17 марта (вчерашний день). Он не пришел. Думал увидеть его в буфете в Генуе. Проводник отнес ему кофе в вагон. Надеялся завязать знакомство».

«12.30. Обед в Турине. К. не вышел к столу. Нашел его гуляющим у ресторана. Заговорил, получил короткий ответ. Кажется, не хочет, чтобы его видели.

Но с другими он разговаривает. Познакомился с горничной и хочет поговорить с ее хозяйкой. Когда я проходил рядом с ними, услышал: “Передайте ей, что я хочу с ней поговорить”. Потом они поспешили разойтись.

В Модане он пришел на таможню, потом в ресторан. Сидя за столом, кивнул женщине, она как будто его не узнала, что странно. Конечно же, она его знает. Тогда почему?.. Между ними что-то есть, и горничная в деле.

Что делать мне? Если вмешаться, я смогу расстроить любые их планы. Чего они хотят? Его денег, несомненно.

Я тоже. И у меня на них прав куда больше, потому что я могу сделать с ним все, что захочу. Он полностью в моей власти и поймет это – не дурак же. Он знает, кто я и зачем здесь нахожусь. Ему выгодно меня подкупить, и я готов продать и себя, и свой долг, и префектуру. А почему бы и нет? Есть ли у меня лучшие варианты? Появится ли у меня когда-нибудь еще такой шанс? Одним махом я получаю двадцать, тридцать, сорок тысяч лир, даже больше. Это же состояние! Я смогу уехать в республику, в Америку, хоть Северную, хоть Южную, вызвать Мариуццию… Нет – cospetto![73]73
  Черт побери! (итал.)


[Закрыть] – я останусь свободным! Буду тратить деньги на себя, потому что я сам, один их добуду, несмотря на опасность.

Придумал такой план.

Пойду к нему перед самым Парижем. Поговорю с ним, пригрожу арестом, потом намекну, что могу помочь спастись. Можно не бояться, что он не примет предложения, он должен его принять, что бы он там ни решил с остальными. И потом, кто они такие? Ему нужно бояться меня».

Следующие записи были сделаны позже, несомненно после того, как было совершено страшное деяние. Слова писались дрожащей рукой, и неровный почерк было очень трудно разобрать.

«Ох! Меня все еще трясет от страха и ужаса. Не могу не думать об этом. Никогда не смогу. Почему я поддался искушению? Что меня прельстило? Как я мог дойти до такого?

Если бы не эти две женщины – дьяволицы, фурии, – ничего бы не случилось. Одной удалось сбежать, а вторая… Она здесь. Такая сдержанная, такая хладнокровная и спокойная – кто мог ожидать от нее такого? От этой благородной, возвышенной дамы, утонченной и мягкосердечной! Мягкосердечной? Она – демон в платье! Прощу ли я ее когда-нибудь?

А теперь я оказался в ее власти. Но разве и она не в моей ли? Мы с ней в одной лодке, утонем или выплывем вместе. Мы связаны, я с ней, она со мной. Что нам делать? Как повести себя на следствии? Santissima Donna![74]74
  Матерь Божья! (итал.)


[Закрыть] Почему я не рискнул и не выбрался, как горничная? Тогда было так страшно, но сейчас все уже осталось бы позади, а теперь…»

Далее шла запись таким же нетвердым нервным почерком, судя по содержанию, сделанная в зале ожидания вокзала.

«Нужно привлечь ее внимание. Она отказывается смотреть в мою сторону, а мне необходимо, чтобы она поняла: я хочу сказать ей кое-что особенное. И, поскольку разговаривать нам запрещено, я пишу это здесь… Чтобы она попыталась взять мой дневник и незаметно прочитать записку.

– Cospetto! Она тупа, как пробка! Или страх окончательно помутил ее разум? Неважно, я все равно своего добьюсь».

После этого шло то, что полиция посчитала важнейшей уликой.

«Графиня. Помните. Молчание, полное молчание. Ни слова о том, кто я, или о том, что известно нам с вами. Дело сделано. Прошлого не воротишь. Будьте мужественны, тверды. Ни в чем не сознавайтесь. Стойте на том, что вы ничего не знаете и ничего не слышали. Отрицайте, что знали его или меня. Скажите, что крепко спали всю ночь. Скажите, что вас опоили снотворным. Придумайте что-нибудь, что угодно, только будьте бдительны и ничего не говорите обо мне. Предупреждаю вас, не трогайте меня, иначе… Но ваши интересы – это мои интересы. Мы или выстоим, или падем вместе. Потом я встречусь с вами. Я должен встретиться с вами где-нибудь. Если мы разминемся перед вокзалом, напишите мне до востребования в «Гранд отель» и дайте адрес. Это обязательно! Напоминаю: молчание и осторожность».

На этом заканчивались записи в дневнике. Чтение заняло у сэра Чарльза от пятнадцати до двадцати минут, и все это время французские официальные лица наблюдали за его лицом с большим вниманием, а его друг полковник Папиллон – с большим волнением.

Однако маска генерала была непроницаема. В конце он еще несколько раз перечитал отдельные страницы, держа записную книжку близко к свету и очень внимательно ее изучая.

– Итак? – произнес судья, когда встретил наконец взгляд генерала.

– Вы считаете это важным? – спросил генерал спокойным, ровным голосом.

– Разве можно считать иначе? Разве это не серьезное доказательство вины?

– Это, конечно, было бы так, если бы на эти записи можно было положиться. Но на этот счет у меня имеются серьезные сомнения.

– Но это всего лишь ваше мнение! – воскликнул сыщик. – Предположения. Почему не поверить дневнику? Он настоящий…

– Погодите, сударь, – сказал сыщик, поднимая руку. – Разве вы не заметили… Нет, такое, разумеется, не могло ускользнуть от внимания столь проницательного полицейского! Записи здесь сделаны разными руками.

– Что? Невозможно! – одновременно вскричали оба француза.

Они сразу поняли, что это открытие, окажись оно правдой, могло изменить весь ход их рассуждений.

– Сами посмотрите. Мне кажется, это совершенно очевидно и не вызывает сомнений, – твердо произнес сэр Чарльз. – Я совершенно уверен, что последние страницы написаны другой рукой.