Текст книги "Пассажирка из Кале (сборник)"

Глава V

Мсье Фльосон был опытным сыщиком и прекрасно понимал, что самых простых объяснений стоит остерегаться. Однако чувство удовлетворения, если не сказать радости, он испытал и на вокзал вернулся с сильным предубеждением против контессы ди Кастаньето.

Но у входа в зал ожидания сыщика встретил помощник, Галипо, с новостью, которая разбила его надежды и придала новое направление мыслям.

Горничную графини не удалось найти.

– Как?! – вскричал шеф, но в следующую секунду удивление сменилось подозрением.

– Я искал, мсье, смотрел везде, но ее нигде нет. И на вокзале ее точно нет.

– Она проходила через турникет с остальными пассажирами?

– Никто не знает. Никто ее не помнит, даже проводник. Однако она ушла отсюда, в этом можно не сомневаться.

– Но она была обязана остаться и исполнять свой долг. Она нужна хозяйке… Та ее спрашивала! Зачем ей сбегать?

Этот вопрос представился ему бесконечно важным, требующим незамедлительного и серьезного обдумывания.

Знала ли графиня о ее исчезновении?

Она совершенно искренне умоляла привести горничную. Но, может быть, она делала это для отвода глаз? Женщины рождаются актрисами и при необходимости могут сыграть любую роль, изобразить любые чувства. Что если графиня сама желала исчезновения горничной и для этого сделала вид, что не знает о нем?

– Попробую ее разыскать, – сказал себе мсье Фльосон.

Но, с другой стороны, если предположить, что горничная сбежала? Зачем ей это понадобилось? Почему она это сделала? Потому что… Потому что она чего-то боялась. Чего? Пока что подозревать ее было не в чем. Во время убийства в вагоне ее не было. А графиня была, и существовали веские основания подозревать, что находилась она в том же купе, где было совершено преступление. Если горничная боялась, что ее напугало?

Этому имелось лишь одно логическое объяснение. Она либо состояла в сговоре с графиней, либо знала нечто, что могло уличить графиню, а возможно, и ее саму. Горничная скрылась, чтобы избежать неудобного допроса, не желая навлекать неприятности на хозяйку, что в свою очередь могло сказаться на ней самой.

– Нужно надавить на графиню. Судье я так и скажу, – промолвил сыщик, входя в комнату, отведенную для полиции, и увидел мсье Бомона ле Арди, судью и комиссара округа.

Последовало продолжительное совещание. Мсье Фльосон со всем красноречием государственного обвинителя рассказал все, что ему было известно и что удалось к этому времени выяснить, и был похвален за успехи.

– Согласен с вами, – сказал судья, – сначала нам нужно разобраться с исчезнувшей горничной и заняться графиней.

– Тогда я сейчас приведу ее. Погодите! Что там происходит? – воскликнул мсье Фльосон, вскакивая и выбегая в зал ожидания, где, к его изумлению и негодованию, под гомон встревоженных голосов один из дежурных полицейских, можно сказать, боролся с английским генералом, а графиня полулежала на стуле, близкая к обмороку.

– Что это такое? Как вы смеете?

Слова эти были адресованы генералу, который одной рукой держал противника за горло, а другой не давал ему вынуть из ножен саблю.

– Перестаньте! Прекратите! Вы оказываете сопротивление представителю власти. Прекратите или я вызову подкрепление, и вас бросят в камеру!

Кровь забурлила в жилах маленького шефа полиции и говорил он со всей убежденностью и достоинством официального лица, столкнувшегося с грубым нарушением закона.

– Я не виноват, это все ваш головорез, – ответил сэр Чарльз, не разжимая рук. – Он повел себя возмутительно.

– Отпустите его, мсье. Вы сами ведете себя недостойно! Вы, военный офицер высшего ранга, нападаете на охранника! Позор! Недостойно!

– Этого мерзавца нужно задушить! – продолжил генерал и одним резким движением руки отбросил охранника чуть ли не в другой конец зала, где француз, наконец обретя свободу, выхватил саблю и угрожающе замахнулся… Впрочем, не делая попыток вернуться к обидчику.

Но мсье Фльосон встал между ними с поднятой рукой и потребовал объяснений.

– Все очень просто, – свирепо выпалил сэр Чарльз. – Эта леди… Вы сами видите, как эта несчастная мучается, как она взволнована. Она попросила стакан воды, а эта скотина, трижды скотина, как вы говорите во Франции, отказался принести.

– Я не имел права покинуть зал, – возразил охранник. – У меня приказ.

– Поэтому я сам хотел принести воды, – зло продолжил генерал, глядя на охранника так, будто был не прочь снова вцепиться ему в горло, – а этот человек решил помешать.

– И правильно сделал, – вставил мсье Фльосон.

– Так почему он сам не сходил за водой или хотя бы не попросил кого-то? Честное слово, мсье, это не делает чести ни вашим людям, ни вашим методам. Я раньше думал, что француз всегда вежлив и галантен, особенно в отношениях с дамами.

Шеф пришел в некоторое замешательство, но, вспомнив, что он думал конкретно об этой даме, подобрался и сурово промолвил:

– За свое поведение я буду отвечать перед своим начальством, а не перед вами. К тому же вы, кажется, забыли, в каком положении находитесь. Вы здесь… задержаны! Все вы! – обратился он ко всему залу. – И под подозрением! Жестокое преступление было совершено… кем-то из вас.

– Я бы на вашем месте не был в этом так уверен, – вклинился неугомонный генерал.

– А кто еще это мог быть? После Лароша поезд ни разу не останавливался, – откликнулся сыщик, позволяя втянуть себя в спор.

– Вообще-то останавливался! – с презрительным смешком заметил сэр Чарльз. – Теперь мы видим, как хорошо вы осведомлены об этом деле.

И снова шеф почувствовал себя неуютно. Он оказался на зыбкой почве, лицом к лицу с новым фактом, опровергающим все его теории… Если остановка действительно была, это нужно как можно скорее проверить. Однако продолжение сего разговора в присутствии всей группы задержанных ничего бы не дало (а вот потерять можно было многое). Подобное развитие событий шло вразрез с французской традицией ведения расследования, которая требует секретности, опроса свидетелей по одному и недопущения между ними любого общения или сговоров.

– Что я знаю или не знаю, вас не касается, – сказал он с безразличием, которого на самом деле не чувствовал. – Я вызову вас, мсье генерал, в свое время, и это касается остальных. – Он сухо поклонился залу. – Каждый из вас будет допрошен. Мсье судья сейчас находится здесь и предлагает начать с вас, мадам.

Графиня вздрогнула и побледнела.

– Разве вы не видите, что она не в том состоянии! – пылко воскликнул генерал. – Она еще не пришла в себя. Да проявите хоть немного… Не буду говорить «рыцарства», это бесполезно. Но немного обычного человеческого сострадания и оставьте мадам в покое, хотя бы пока.

– Это невозможно. Совершенно невозможно. Мадам контесса должна быть допрошена первой, для этого есть причины. Поэтому, я думаю, она найдет в себе силы.

– Я попробую, если вы этого хотите. – Графиня встала, неуверенно сделала несколько шагов и остановилась.

– Нет, нет, графиня, не идите, – воскликнул генерал по-английски, бросаясь к ней и подавая руку. – Это жестоко, мсье. Так нельзя поступать.

– Отойдите в сторону! – закричал мсье Фльосон. – Я запрещаю вам подходить к этой женщине, обращаться к ней и разговаривать. Охранник, что стоите? Выполняйте обязанности!

Но охранник, хоть все еще держал саблю наголо, не особенно спешил исполнять приказание. Ему вовсе не хотелось снова вступать в схватку с этим властным человеком, тем более что тот оказался генералом. Субординация была для него не пустым словом, и он испытывал глубокое уважение к генералам, пусть даже иностранной армии.

Генерал же проявил твердость и продолжил разговор с графиней, говоря по-английски, чем довел до белого каления мсье Фльосона, не понимавшего этого языка.

– Не потерплю! – завопил он. – Галипо, Блок! – И, когда его двое верных помощников вбежали в зал, он гневно указал на генерала. – Схватите его. Если надо, применяйте силу. Он пойдет в violon, ближайший участок.

Шум в зале привлек судью с комиссаром, и теперь вокруг генерала собралось шесть представителей закона, включая охранника, сила достаточно внушительная, чтобы вызвать страх даже у самого непокорного драчуна.

Но генерал, похоже, увидел лишь комическую сторону этого положения. Он рассмеялся.

– Что, все пришли? Или еще кто-то остался? Почему бы не пригнать кавалерию с артиллерией? – глумливо произнес он. – И все для того, чтобы не дать старику помочь слабой женщине! Браво, господа!

– Послушай, Чарльз, по-моему, ты заходишь слишком далеко, – вмешался его брат священник, который, впрочем, наблюдал за происходящим с видимым удовольствием.

– В самом деле. Уверяю вас, в этом нет необходимости, – прибавила графиня со слезами благодарности в больших карих глазах. – Я очень тронута. Спасибо вам. Вы настоящий воин, настоящий английский джентльмен, и я никогда не забуду вашу доброту. – И она вложила руку в ладонь генерала обворожительным жестом, который любой мужчина счел бы за награду.

Тем временем судья, самый главный из собравшихся, узнал, что произошло, и обратился к генералу со спокойным, но строгим упреком:

– Я уверен, мсье не заставит нас пускать в ход всю силу закона. Я бы мог, если бы захотел и на что имею полное право, сию же минуту отправить вас в «Мазас» и посадить в одиночную камеру. Ваше поведение недостойно военного и специально рассчитано на то, чтобы помешать свершению правосудия. Но я не сомневаюсь, что вы как джентльмен, как настоящий представитель вашей нации и вашей профессии, просто поддались вполне естественному порыву и что, трезво все взвесив, вы это поймете и не повторите своей ошибки.

Мсье Бомон, обладавший мягким голосом, лысой головой и удобным белым жилетом, был серьезным, напыщенным человеком, из тех, кто добивается своего убеждением, а не силой. К тому же, будучи прекрасно воспитан, он не одобрял категорических методов своего вспыльчивого коллеги.

– О, всем сердцем, мсье, – искренне произнес сэр Чарльз. – Вы видели, или, по крайней мере, знаете, как здесь все было. Не я начал это, и не меня нужно винить. Но я повел себя неправильно, признаю. Что я теперь должен сделать?

– Дайте слово, что будете соблюдать наши правила… Они могут показаться неприятными, но мы считаем их необходимыми… И больше не разговаривайте с остальными задержанными.

– Конечно, конечно, мсье… После того, как скажу пару слов мадам контессе.

– Нет! Нет. Я не могу позволить даже этого…

Но сэр Чарльз, не обращая внимания на угрожающе поднятый судьей палец, когда женщину уже уводили в другую комнату, крикнул:

– Будьте мужественны, милая леди! Будьте мужественны! Не дайте им запугать себя. Вам нечего бояться.

Дальнейшее пренебрежение властью больше не понадобилось, когда ее почти силой вывели.

Глава VI

Только что закончившийся эпизод произвел довольно сильное впечатление на мсье Фльосона, которому теперь было сложно сосредоточиться должным образом на всех подробностях дела, как старых, так и всплывших недавно. Но он рассудил, что у него будет время все хорошенько обдумать позже, пока судья будет проводить допрос.

Судья занял место за небольшим столом, прямо напротив него расположился greffier, или секретарь, которому надлежало записывать все вопросы и ответы verbatim[68]68
  Слово в слово (лат.).


[Закрыть]. Немного в стороне, так, чтобы на ее лицо падал яркий свет, усадили свидетельницу. На графиню устремились три пары глаз: судьи, шефа полиции и комиссара.

– Полагаю, мадам, вы сможете ответить на несколько вопросов, – любезно начал мсье Арди.

– О да, надеюсь. Хотя у меня ведь нет выбора, правда? – покорно согласилась графиня.

– В основном они касаются вашей горничной.

– А, – быстро и слегка взволнованно произнесла графиня, но взгляды троих официальных лиц выдержала, не моргнув глазом. – Разумеется. Я ничего утаивать не буду и расскажу все, что знаю. – Теперь она уже говорила с полным самообладанием. – Но, если позволите спросить… Почему вы ею заинтересовались?

– Скажу вам откровенно. Вы просили ее привести, мы послали за ней, и…

– Да?

– Ее не могут найти. Ее нет на вокзале.

Графиня вскинулась от удивления… Удивления слишком непосредственного для того, чтобы быть фальшивым.

– Не может быть! Это невозможно! Она бы не посмела оставить меня здесь одну.

– Parbleau![69]69
  Здесь: Поверьте! (фр.)


[Закрыть] Она посмела. Ее совершенно точно нет на вокзале.

– Что с ней случилось?

– В самом деле, мадам, что? Может быть, у вас есть соображения на этот счет? Мы надеялись, вы сможете нас просветить.

– Не смогу, мсье.

– Быть может, вы посылали ее в гостиницу предупредить ваших друзей о том, что вы задержаны? Или с просьбой помочь вам в беде?

– Как я могла? Когда я видела ее в последний раз, ни о какой беде я не знала.

– Вот как! И когда это было?

– Прошлой ночью в Амберье. – Она указала на мсье Фльосона, которому пришлось кивнуть.

– Как бы то ни было, она куда-то ушла. Это не имеет особого значения, но все равно странно, и ради вашего же блага мы бы хотели, чтобы вы помогли нам ее найти, если вы хотите ее найти, конечно же.

Очередная маленькая ловушка не сработала.

– Я думаю, что не буду ее держать после такого бесстыдного бегства.

– И более того, ее нужно призвать к ответу. Она должна рассказать, почему так поступила. Поэтому мы должны заняться ее поисками…

– Не испытываю ни малейшего желания, – быстро сказала графиня, чем накликала на себя еще большее подозрение.

– Хорошо, мадам, теперь описание. Вы можете описать ее рост, сложение, цвет глаз, волос и общий вид?

– Высокая, во всяком случае, выше среднего роста, стройная, хорошая фигура, глаза и волосы черные.

– Красивая?

– Это зависит от того, что вы вкладываете в это слово. Кое-кому из людей ее положения она могла бы показаться такой.

– Как она была одета?

– Простое саржевое платье, черная соломенная шляпка с коричневыми лентами. Я не разрешаю своей горничной носить яркую одежду.

– Понятно. Имя, возраст, где родилась?

– Гортензия Петипри, тридцать два года, родилась, кажется, в Париже.

Когда были названы ее приметы, судья посмотрел на сыщика, но ничего не сказал. В этом не было необходимости, потому что мсье Фльосон, писавший в своем блокноте, сразу встал и вышел. Покинув комнату, он подозвал Галипо.

– Вот подробное описание горничной. Перепишите его и раздайте всем, кому надо, начальнику вокзала и полицейским агентам. У меня есть предположение, всего лишь предположение, что эта женщина ушла недалеко. Возможно, все это ничего не даст, но попробовать стоит. Люди, которых ищут, часто оказываются именно в том месте, куда бы они ни за что не пришли, если были бы поумнее. Действуйте и возвращайтесь сюда.

Тем временем в комнате судья продолжал допрос:

– Где, мадам, вы нашли эту горничную?

– В Риме. У нее не было места. Я узнала о ней в агентстве и в бюро найма, когда искала горничную пару месяцев назад.

– Значит, она служит у вас не так уж давно?

– Да, я же говорю, она попала ко мне в декабре.

– У нее были хорошие рекомендации?

– Прекрасные. Она жила с хорошими семьями, французскими и английскими.

– А как она вела себя у вас?

– Безукоризненно.

– Что ж, довольно о Гортензии Петипри. Я думаю, она находится где-то неподалеку. Если она нам понадобится, мы сможем ее найти, не сомневайтесь, мадам.

– Прошу вас, не тратьте на нее силы, я все равно не хочу ее оставлять у себя.

– Хорошо, хорошо. А теперь еще один небольшой вопрос. Насколько я понимаю… – Он сверился с грубым планом вагона, который набросал мсье Фльосон. – Насколько я понимаю, вы занимали купе «D» с местами номер 9 и 10.

– Я ехала, кажется, на девятом.

– Верно. В соседнем купе… Вы знаете, кто ехал в соседнем купе? Я имею в виду номера 7 и 8.

Губы графини дрогнули, и она, поддавшись внезапному чувству, промолвила тихим голосом:

– Это там… там…

– Будет, будет вам, – сказал судья таким тоном, будто успокаивал ребенка. – Вам не обязательно об этом говорить, для вас это наверняка очень тяжело. И все-таки, вам это известно?

Она медленно кивнула, но не произнесла ни слова.

– А этот человек, этот несчастный, вы видели его… Нет-нет, не потом, конечно же, а за время поездки. Вы разговаривали с ним?

– Нет. Нет… Определенно, нет.

– И не видели?

– Видела. Он обедал в Модане с остальными.

– Совершенно верно! Это единственный раз, когда вы его видели? Раньше, в Риме, вы его не встречали?

– Кого? Убитого мужчину?

– Кого же еще?

– Нет, насколько я знаю, не встречала.

– Если бы он входил в круг ваших друзей…

– Прошу прощения, но он совершенно точно не входил в круг моих друзей, – прервала его графиня.

– Хорошо, если бы он вас знал, он бы наверняка подошел к вам и сказал об этом.

– Думаю, да.

– И он этого не делал? Не пытался заговорить с вами? А вы с ним?

– Я видела его, пассажира этого купе, только один раз, я уже сказала когда. Почти всю поездку я провела в своем купе.

– Одна? Наверное, вам было очень скучно, – с улыбкой произнес судья.

– Я не всегда была одна, – нерешительно ответила графиня, немного краснея. – В вагоне у меня были друзья.

– Вот как! – значительно протянул судья. – Кто они? Лучше назовите, мадам. Мы все равно выясним.

– Я и не собиралась это скрывать, – ответила она, и на смену румянца пришла бледность, вероятно, из-за возможных подозрений. – Зачем мне это?

– И эти друзья…

– Сэр Чарльз Коллингем и его брат. Они несколько раз заходили ко мне. Иногда один, иногда другой.

– Днем?

– Конечно, днем. – Глаза ее негодующе вспыхнули.

– Вы давно их знаете?

– С генералом я познакомилась в Риме зимой. Он познакомил меня со своим братом.

– Замечательно. Генерал знал вас и был к вам не безразличен. Это объясняет его странное, непозволительное поведение…

– Мне не кажется, что оно было странным или непозволительным, – с чувством прервала его графиня. – Он джентльмен.

– Конечно, настоящий preux cavalier[70]70
  Отважный рыцарь (фр.).


[Закрыть]. Но продолжим. Я полагаю, вы не очень крепко спите, мадам?

– Да, это так. Обычно я плохо сплю.

– Значит, вас просто разбудить. Прошлой ночью вы не слышали ничего необычного в вагоне и, главное, в соседнем купе?

– Ничего.

– Ни голосов, ни ссоры, ни звуков борьбы?

– Нет, мсье.

– Странно. Не понимаю. Внешний вид тела, трупа не оставляет сомнений в том, что была стычка, драка. Но вы, человек, который очень чутко спит, не услышали ровным счетом ничего, хотя вас разделяла тонкая деревянная перегородка. Это в высшей степени необычно.

– Я спала. Да, я спала.

– Человек, привыкший спать чутко, наверняка проснулся бы. Как, в таком случае… Как вы это объясните? – Вопрос был задан в мягкой форме, но судья не особенно старался скрыть недоверие.

– Очень просто. Я приняла снотворное. Я, когда путешествую, всегда принимаю снотворное, и поэтому мне все время приходится иметь под рукой сульфонал или хлорал.

– Значит, это принадлежит вам, мадам? – Судья с торжествующим видом достал стеклянную бутылочку, которую мсье Фльосон подобрал в спальном вагоне рядом с креслом проводника.

Графиня быстрым жестом протянула руку, чтобы забрать ее.

– Нет, я не могу вам это отдать, но можете осмотреть вблизи, если хотите. Скажите, это ваше?

– Конечно, мое. Где вы ее нашли? В моем купе?

– Нет, мадам, не в вашем купе.

– А где же?

– Прошу прощения, этого мы вам не скажем… пока.

– А я ее вчера искала, – продолжила графиня в некоторой растерянности.

– После того, как приняли хлорал?

– Нет, до этого.

– А зачем вам понадобился пузырек? Это лауданум.

– Для нервов. У меня больной зуб… Право же, мне не обязательно рассказывать вам о своем здоровье.

– Пузырек горничная забрала?

– Я так решила. Она, должно быть, достала его из сумки.

– И не вернула.

– Другого объяснения я не вижу.

– Понятно.

Глава VII

Подведя допрос графини к вопросу о пузырьке лауданума, судья замолчал и с удовлетворенным «понятно» посмотрел на коллег.

И мсье Фльосон, и комиссар одобрительно кивнули, разделяя его торжество, после чего сдвинули головы и зашептались.

– Великолепно, мсье судья! – сказал сыщик. – Ловко вы это обставили. Теперь дело ясное.

– Несомненно, – кивнул комиссар, который был человеком грубоватым и верил, что самый лучший и простой способ решать вопросы – это бросать все и вся в кутузку. – С ней все понятно. Ее нужно арестовать немедленно.

– Возможно, мы могли бы, нет, мы обязаны найти доказательства, более определенные доказательства, – размышлял вслух судья. – Я бы хотел, прежде чем мы продолжим, осмотреть вагон, – вдруг принял решение он.

Мсье Фльосон с готовностью согласился.

– Пойдем вместе. Это может затянуться, так что, мадам, вы останетесь здесь.

– А потом? – спросила графиня, которая за время этого тихого совещания разволновалась еще больше.

– Потом! Кто знает? – последовал ответ, и сыщик пожал плечами самым загадочным образом.

– Что у нас есть против нее? – спросил судья, как только они оказались одни в спальном вагоне.

– Пузырек лауданума и состояние проводника. Его, вне всякого сомнения, опоили, – ответил сыщик, и последовавший разговор принял форму диалога между ними, комиссар в нем участия не принимал.

– Да, но почему графиня? Есть ли уверенность, что это она?

– Это ее лауданум, – сказал Фльосон.

– Возможно, она говорит правду и действительно потеряла его, а горничная нашла.

– Против горничной у нас ничего нет. Мы о ней ничего не знаем.

– Кроме того, что она исчезла. Но это говорит больше о ее хозяйке. Все очень запутано. Пока что я не понимаю, каким образом действовать.

– Но обрывок кружева? Разорванный стеклярус? Они могут принадлежать только женщине, а единственной женщиной в вагоне…

– Это насколько известно нам.

– А если удастся доказать, что они принадлежат ей?

– Вы можете это доказать?

– Это достаточно просто. Нужно ее обыскать. Прямо на вокзале. В комнате для задержанных есть работница, обыскивающая женщин.

– Это серьезная мера. Она все-таки графиня.

– Пусть графини, совершающие преступления, не думают, что с ними будут миндальничать.

– Она англичанка или имеет родственные связи в Англии. Я, право же, не уверен. Что если мы ошибаемся? Будут неприятности. Мсье префект предостерегал по возможности избегать осложнений, особенно международных.

Говоря это, он нагнулся и, достав из кармана увеличительное стекло, начал осматривать кусок кружева, все еще висевший на окне.

– По-моему, это дорогой материал. Что скажете, мсье Фльосон? У вас в таких делах опыта побольше моего будет.

– Лучший или один из лучших. Думаю, это валансьен. Из оборки какой-нибудь нижней юбки. Полагаю, этого достаточно, мсье судья?

Мсье Бомон ле Арди неохотно согласился, и шеф отправился обратно, чтобы провести обыск, не тратя времени.

Графиня пыталась возражать против нового оскорбления, но слабо. Да и что она могла сделать? О том, чтобы сопротивляться, пленнице, практически без друзей (генерала к ней не пускали), нечего было и думать. Более того, ей дали понять, что, не подчинись она добровольно, к ней будет применена сила. Ей не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.

Матушка Тонтен, как назвала себя женщина, которой поручили провести досмотр, была дородной старой мегерой со злющим лицом, неприятным мягким вкрадчивым голосом и наглыми, фамильярными манерами. Ей вручили для образца кусок кружева и стекляруса и велели проверить, есть ли на одежде графини нечто похожее.

И вскоре она показала свое мастерство.

– Ага! Ну-ка, ну-ка. Что это у вас, моя прекрасная принцесса? И как такая благородная дама попала в руки матушки Тонтен? Но я не обижу вас, моя красавица, моя маленькая. О, нет, нет, я вас не трону, дорогая моя. Поверьте мне. – Она протянула к ней когтистую руку, а сама при этом посмотрела в сторону. Графиня не поняла или не захотела понять значение этого жеста. – У мадам есть деньги? – продолжила старая карга наполовину вкрадчивым, наполовину угрожающим шепотом, надвигаясь на нее, как коршун.

– Если вы хотите, чтобы я подкупила вас…

– Фу, какое нехорошее слово! Просто маленький подарочек, пара-тройка желтых монет, двадцать, тридцать, сорок франков – сами решите. – Она помахала протянутой рукой, и, видя это, графиня была готова на все, лишь бы эта ужасная женщина к ней не прикасалась.

– Постойте, постойте! – воскликнула графиня, дрожа всем телом. Торопливо нащупав сумочку, она достала несколько наполеондоров.

– Ага! Ну-ка, ну-ка. Одна, две, три, – жирным, довольным голосом забасила женщина. – Четыре, да, четыре, пять. – Она сжала монеты в ладони, и в глазах ее загорелись алчные огоньки. – Пять. Сделайте сразу пять, слышите? Или я позову их и все расскажу. Вам, моя принцесса, от этого лучше не станет. Что это? Вы пытались подкупить бедную старуху, матушку Тонтен, честную и неподкупную Тонтен? Значит, пусть будет пять!

Дрожащими руками графиня высыпала все содержимое сумочки на подставленную ладонь старухи.

– Bon aubaine! Как же мне повезло! Мне здесь платят сущие гроши. Я такая бедная, и у меня дети, много детишек. Вы же не расскажете им, полиции. Нет, вы не посмеете. Нет, нет, нет.

Бормоча себе под нос, она отошла в угол и спрятала деньги. После этого вернулась, показала обрывок кружев и втиснула его в ладонь графини.

– Вы знаете, что это, маленькая моя? Откуда это? Где еще такое имеется? Мне велено искать, есть ли на вас такое. – Быстрым движением она приподняла край юбки графини и в следующую секунду, негромко рассмеявшись, отпустила его.

– Так-так. Вы правильно сделали, что заплатили мне, моя девочка, правильно! Когда-нибудь, сегодня, завтра, когда я попрошу, вы вспомните мамашу Тонтен.

Графиня слушала ее в ужасе. Что она натворила? Отдала себя во власть этой бессовестной жадной старой ведьмы.

– А это, моя принцесса? Что это у нас, а?

Матушка Тонтен подняла обрывок гагатового стекляруса и, когда графиня наклонилась, чтобы рассмотреть получше, вложила его ей в руку.

– Вы, конечно, узнаете его. Но осторожнее, моя красивая. Если кто-то сейчас вас увидит, вы погибли. Я не смогу вас спасти. Тс! Ничего не говорите, просто смотрите. И быстрее отдавайте обратно. Я не могу вам его оставить.

Все это время графиня поворачивала стеклярус туда-сюда на ладони с озадаченным, взволнованным, но никак не испуганным видом.

Да, она узнала этот предмет, или ей казалось, что узнала… Но как он попал сюда, в руки клевретов французской полиции?

– Отдайте, скорее! – Раздался громкий стук в дверь. – Они идут. Помните! – Матушка Тонтен приложила длинный палец к губам. – Ни слова. Я ничего не нашла, конечно же. Ничего, могу поклясться. И вы не забудете матушку Тонтен?

Мсье Фльосон остановился в двери в ожидании отчета. Когда старуха отвела его в сторону и сказала, что обыск не принес ровным счетом никаких результатов, на его лице появилось растерянное выражение.

Ничто не подтверждало подозрений против графини.

Сыщик перевел взгляд со старой женщины, которой он поручил неприятные поиски, на молодую, которая им подверглась. Графиня, к его удивлению, не стала жаловаться. Он ждал, что она начнет ругаться, но, как ни странно, она восприняла все очень спокойно. В ее лице не было заметно негодования. Да, графиня была бледна, и руки ее дрожали, но она ничего не говорила, во всяком случае не вспоминала о том, через что только что прошла.

И он снова отправился к коллегам на совет, оставив графиню в другой комнате.

– Что дальше, мсье Фльосон? – спросил судья. – Что нам с ней делать?

– Отпустить, – коротко ответил сыщик.

– Как? – язвительно изумился судья. – Вы предлагаете такое после всех ваших подозрений? Таких сильных, таких обоснованных?

– Они стали еще сильнее. И я не сомневаюсь, что они оправдаются. Но сейчас я предлагаю ее отпустить, под наблюдение.

– А, и проследить за ней?

– Именно. Это можно поручить хорошему агенту, например Галипо. Он говорит по-английски и при необходимости может последовать за ней куда угодно, хоть в Англию.

– Ее можно выдать Англии, – вставил комиссар, которого не покидали мысли об аресте.

– Вы согласны, мсье судья? В таком случае, если позволите, я отдам необходимые приказы, а вы не сообщите ли графине, что она может покинуть вокзал?

У графини появилась причина изменить свое мнение о французских властях. На смену необычайной суровости пришла подчеркнутая любезность. С многословными извинениями и частыми поклонами ей сообщили, что ее вынужденное задержание подошло к концу и что теперь она не только может покинуть вокзал, но еще мсье Фльосон и комиссар сами сопроводят ее на улицу, где ее ждет омнибус, на который уже погружены все вещи вплоть до аккуратно собранного несессера.

Но пузырька с металлической крышечкой, как и платка, ей не вернули.

Охваченная радостью, она либо не придала этому значения, либо не пожелала показывать, как ей хочется вернуть эти вещи.

Она не заметила также, что, когда омнибус проезжал через ворота внизу большого склона, по которому спускается дорога, ведущая от Лионского вокзала, за ним на почтительном расстоянии следовал скромный фиакр, который в конце концов остановился перед гостиницей «Мадагаскар». Ехавший в фиакре Галипо не упускал графиню из виду ни на секунду. Зайдя следом за ней в гостиницу, он дождался, когда она покинула холл, и подошел к хозяину гостиницы. Разговаривали они долго.