Текст книги "Пассажирка из Кале (сборник)"

Глава XXIX

Танжер, дикое место, в котором царят самые свирепые, необузданные нравы, показался мне очаровательным городом. Наши впечатления всегда складываются под влиянием мимолетного настроения, место нам нравится или не нравится в зависимости от того, что творится у нас в душе, когда мы его видим впервые. В этом расположенном на западе самом что ни на есть восточном городе меня одолевало такое безграничное, глупое счастье, что я полюбила его всем сердцем. После изматывающей и богатой на события последней недели я погрузилась в безмятежный рай, наполненный полнейшим покоем. Изменилось само устройство моей жизни, исчезло лихорадочное возбуждение, тягостное волнение уже не сжимало сердце, а все заботы легли на другие плечи, покрепче моих. Я смогла спокойно дожидаться исхода, наслаждаясь безмятежностью и забыв прошлое, как дурной сон.

Мне хватало возможности греться на солнце, дышать свежим воздухом, упиваться пробуждающейся любовью. Мы с Бэзилом много времени проводили вместе, гуляли, изучали старый город и древнюю крепость, помнящую еще британское владычество; мы бродили по базару Соко, где собираются толпы существ самого дикого вида из глубин центральной Африки. Как только мы сюда приехали, полковник первым делом раздобыл лошадей, и мы стали часто кататься вместе, доезжали даже до Маршана и мыса Спартель. Иногда я корила себя за такое безграничное счастье. Моя милая Генриетта продолжала ворчать на прошлое, не испытывая ни малейшей надежды на лучшее будущее, но даже она постепенно оттаивала по мере того, как шли дни и ничего плохого не происходило, а ее малыш Ральф креп, набирался сил и здоровья.

Так прошла неделя нерушимого покоя, безмятежного, как синева чистого летнего неба, ни облачка не выплыло из-за горизонта, не было никаких причин ждать нарушения этой идиллии. Но так не могло продолжаться вечно. Надеяться на это было все равно что витать в облаках или погрузиться в блаженный сон, навеянный отсутствием плохих предзнаменований, которые так часто таятся и остаются незамеченными до последней секунды, когда сваливаются, как снег на голову.

Однажды мне пришла каблограмма от Филпоттс. Она, возвращаясь из Триполи, прибыла в Марсель и поспешила сообщить мне, что отделаться от лорда Блэкаддера не удалось. Они снова пересекли Средиземное море вместе, все на том же «Оазисе».

«Пока все спокойно, – писала она, – но за мной следят… Пришлите указания. Нам лучше пока не встречаться».

Это послание нас, двух бедных женщин, застало врасплох. Бэзил на минуту задумался, а потом презрительно рассмеялся.

– Его светлость ничего не сможет нам сделать. Бояться нечего. Он может бушевать или пытаться запугивать нас сколько душе угодно, а точнее, насколько ему будет позволено, мы же попросим о защите пашу. Я давно собирался этим заняться.

– Вы это серьезно?

– О да. Я уже посоветовался с нашим министром. Сэр Артур мой давний друг. Он посоветовал мне, разумеется, неофициально, в частном порядке, не терять бдительность. Ничего для нас сделать он не может, но и против выступать не будет. Если лорд Блэкаддер появится здесь, а это рано или поздно случится, помогать ему он не станет. Он обещает. В то же время он не сможет вас защитить, мы должны сами о себе позаботиться.

– Думаете, лорд Блэкаддер найдет нас здесь, в Танжере?

– Непременно найдет. У него под рукой Филпоттс, но он не станет полагаться только на нее. Если хорошенько копнуть в Марселе, можно без труда узнать, что мы уплыли в Гибралтар. Он последует за нами со своими людьми, натасканными сыщиками, и им не составит труда выследить нас в Танжере. Они могут объявиться здесь в любой день. Мы должны быть готовы к этому.

– От Ральфа Блэкаддера можно ожидать чего угодно.

– Да, это так. Он способен на все: коварство, предательство, хитрость, подлость, даже насилие, когда представляется такая возможность. Очень важно не играть ему на руку, не давать ему ни единого шанса. За ребенком нужно постоянно наблюдать, днем и ночью.

– В таком случае, я думаю, нужно предупредить Генриетту, чтобы они с Викториной и малышом больше не катались по городу на осликах, как раньше. Теперь это небезопасно.

Но когда я поговорила с сестрой об этом, она осталась недовольна: что, теперь и свежим воздухом нельзя подышать и обстановку сменить? Я лишила ее последних удовольствий, пока сама я только то и делала, что каталась на лошади, кокетничала да заигрывала с Бэзилом Эннсли, ей приходилось сидеть дома, умирая от скуки и мучаясь от невыносимой жары.

Мы с Бэзилом согласились, что было бы жестоко ограничивать ее передвижения, даже имея такой серьезный повод и даже если бы она согласилась на столь неприятные условия, чего, естественно, не случилось. Поэтому мы, не сообщая ей, установили наблюдение. Полковник, его человек или я сама все время сопровождали ее или шли за нею в пределах видимости. Еще мы наняли парочку надежных мавров, которые всегда должны были держаться где-то рядом, чтобы в случае необходимости оказать помощь.

А потом наши худшие ожидания подтвердились. Однажды утром л’Эшель, не сказав никому ни слова, исчез и вернулся лишь под вечер с новостями из порта. Лорд Блэкаддер и двое его подручных только что сошли на берег с «Хосе Пьелаго», парохода, осуществляющего регулярные перевозки между Кадисом и Альхесирасом, Гибралтаром и Танжером. Он видел их на таможне, где они пробивались через толпу оборванных еврейских грузчиков, мавров – торговцев яйцами и продавцов сладких фруктов. Они сели на ослов, единственное средство передвижения в городе, где не используется колесный транспорт, и л’Эшель рассмешил нас описанием жалкого зрелища, которое явил собою негодующий лорд с болтающимися по бокам рыжего кожаного сиденья ногами. Багаж их тоже взвалили на ослов, и вся процессия, привычная картина на узких клочках Танжера, поднялась на холм к Соко и направилась к гостинице «Шериф», которая считается лучшей в городе и находится за городскими стенами, рядом со зданием британской дипломатической миссии.

Л’Эшель, честная, преданная душа, посчитал, что послужит нам лучше всего, если проследит за ними и, если получится, возобновит знакомство с сыщиками. Сначала он какое-то время слонялся вокруг гостиницы, а потом открыто вошел в сад и направился к тенистой, забранной деревянной решеткой веранде, где они курили и отдыхали после утомительной поездки.

Встретили л’Эшеля хорошо. Фальфани, мой друг по поезду из Кале, был уверен, что после разговора в Эксе л’Эшель работает на него, и потому обрадовался его появлению. В его представлении л’Эшель мог снова оказаться полезен, во всяком случае, мог вывести их на нас, и он поступил мудро – рассказал, где нас искать в Танжере. Все равно они наверняка выяснили бы это и без его помощи, а такая «откровенность» позволила ему втереться к ним в доверие, что в свою очередь давало ему возможность узнавать их планы и действия.

Фальфани сразу ему рассказал, что милорд ушел в британскую миссию, должно быть, хотел похвалиться, что перед графом открываются любые двери. Его светлости нужно было всего лишь изъявить желание, и погоне наступит конец. Однако милорд вернулся в ярости и, не замечая присутствия л’Эшеля, принялся пылко бранить министра, грозился научить сэра Артура уважать пэров Англии, обещал немедленно телеграфировать в Министерство иностранных дел и настоять на отзыве этого никчемного дипломатишки. Закончилось все это сообщением о том, что просьба его светлости о помощи была категорически отвергнута, причем, судя по тому, что услышал полковник, в довольно откровенной и резкой форме.

Все это и многое другое сообщил л’Эшель нам в гостинице «Атлас». Он подробно пересказал нам все заявления лорда Блэкаддера, его страшные угрозы, обещание не остановиться ни перед чем, чтобы разыскать сына и наследника; разговоры о том, как он подкупит пашу и мусульманских чиновников, известных своей продажностью; о том, как будет идти по нашему следу повсюду, как будет расставлять ловушки и захватывать нас врасплох. В своем неистовстве он дошел до того, что обещал напасть на «Атлас» и силой отобрать то, что принадлежит ему. В конце своих пышущих злобой излияний Ральф Блэкаддер в спешном порядке покинул гостиницу и приказал своим приспешникам следовать за ним, похоже, собираясь сотворить какое-то безумство.

Признаюсь, я содрогнулась, когда представила себе, как этот обезумевший, беспринципный человек будет носиться по Танжеру, охваченный жаждой мести и готовый на все, чтобы добиться своего. Мой дорогой Бэзил изо всех сил старался меня успокоить мужественными словами, рожденными его стойким, решительным духом.

Но даже его заставило дрогнуть неожиданное потрясение, обрушившееся на нас в ту же самую секунду. Где Генриетта?

Когда первое возбуждение улеглось, мы решили передать ей принесенные л’Эшелем новости и снова просить ее быть особенно осторожной во время прогулок, но, к своему огромному удивлению и беспокойству, выяснили, что ее нет в гостинице. Она как обычно вышла с Викториной и Ральфом, но никого из нас не предупредила. Нам сказали, что ее сопровождает один из мавров, Ахмет Эль Мансур, но мы ему не очень доверяли. На этот раз была очередь л’Эшеля сопровождать ее, но от своих обязанностей его отвлекла необходимость проследить за лордом Блэкаддером. Мы с Бэзилом с самого утра уехали на долгую прогулку и вернулись в гостиницу одновременно с л’Эшелем.

Мы отбросили страхи, надеясь, что они необоснованны и что это подтвердится, когда она вернется к обеду.

Но настал час, два, половина третьего, а Генриетты все не было. Не было и никакого объяснения ее отсутствия.

Могла ли она стать жертвой происков лорда Блэкаддера? Что если ее поймали, заточили, а мальчика уже везут в Англию?

Глава XXX

Никто не сомневался в том, что лорд Блэкаддер имеет отношение к загадочному исчезновению леди Генриетты, и все же было трудно поверить, что он мог так быстро добиться своего. Сомнения наши усилились, когда он сам появился в «Атласе» и даже имел наглость требовать встречи с ней.

Бэзил вышел к нему в переднюю, а я осталась в номере, прислушалась и услышала, что они сразу же перешли на повышенный тон. Ссора вспыхнула мгновенно, точно искра упала на трут.

– Как смеете вы приходить сюда? – начал Бэзил Эннсли.

– Кто вы такой, чтобы останавливать меня? Я пришел для того, чтобы потребовать справедливости и вернуть то, что принадлежит мне по праву. Так и передайте этим двум леди и скажите, что я заберу моего мальчика, – ответил милорд.

– Не пытайтесь меня одурачить, лорд Блэкаддер. К чему это притворство? Вы прекрасно знаете, что его здесь нет.

– Я не собираюсь препираться с вами. Эй, Тайлер, Фальфани, заходите туда оба и найдите ребенка. Да уберите с дороги этого мерзавца! – взревел он в припадке ярости.

Не в силах оставаться в стороне, я призвала на помощь работников гостиницы и вместе с ними бросилась в переднюю, чтобы помешать бесчинству.

Потасовка уже началась. Двое нападавших, подстрекаемые Ральфом Блэкаддером, кинулись к Бэзилу, который стоял спиной к стене, широко расставив ноги, готовый ударить первого, кто прикоснется к нему.

– Вперед! Покажите ему! Вышвырните его! – захлебывался криком Ральф. Но вдруг граф осекся и покачнулся, руки его взлетели в воздух, силы покинули дряблое тело, и он повалился на пол, как подкошенный. Когда его подняли, на его губах алела кровь, смешанная с пеной. Он два-три раза тяжело, с хрипом, вздохнул, а потом прямо на руках у своих помощников умер.

Позже врачи сказали нам, что у него случился апоплексический удар, вызванный продолжительным нервным раздражением мозга.

Никто не ожидал такого внезапного и драматического dénouement[66]66
  Исхода (фр.).


[Закрыть], столь жуткого окончания этой истории, но и после этого страшная неопределенность осталась.

Что случилось с моей сестрой и маленьким Ральфом?

Пока работники гостиницы занимались умершим, Бэзил засыпал сыщиков вопросами. Он призывал их рассказать все, что им известно; уверял, что им это зачтется; упирал на то, что быть верным своему покойному работодателю им больше не нужно. Где и как лорд Блэкаддер встретил Генриетту? Что он с ней сделал? Где она теперь?

Но мы ничего не смогли узнать от этих людей, они отказывались отвечать на наши вопросы. Из обычного ослиного упрямства, решили мы поначалу, но потом увидели, что они попросту не понимают, чего мы от них хотим. Они уверяли нас, что не видели никакой леди и что несчастный пэр никого не задерживал и даже не встречал во время поездки из одной гостиницы в другую. Из виллы «Шериф» он примчался в «Атлас», нигде не останавливаясь и ни с кем не разговаривая по дороге.

Если за исчезновением Генриетты стоял не лорд Блэкаддер, что же с ней случилось? Танжер – не самое безопасное место на земле, но кто осмелился бы среди бела дня подойти к англичанке в сопровождении горничной и проводника мавра? Охваченный тревогой Бэзил велел подать лошадь и уже хотел скакать организовывать поиски, когда в гостиницу вошла сама Генриетта.

– Обо мне волнуетесь? – спросила она с беззаботной, почти детской веселостью. – Я ужасно опоздала, но со мной такое случилось!.. Что это вы такие серьезные? Не из-за меня, надеюсь?

Я отвела ее в сторонку и в двух словах описала ужасные события последних нескольких минут. Какое-то время она потрясенно молчала.

– Конечно, ужасно, что произошло такое, но, если честно, жалею я только об одном… Что теперь он никогда не узнает.

– Не узнает чего, Генриетта? Ты с ума сошла?

– Не узнает того, что мне стал известен план, жертвой которого я стала. Милая, я нашла Сьюзен Бруэл, и она во всем призналась. Их подкупили, чтобы они уехали, и они все это время прятались здесь, в Танжере.

– Продолжай, продолжай. Пожалуйста, расскажи все, что знаешь.

– Мы втроем поехали кататься на осликах, и мне вдруг вздумалось осмотреть узкие темные улочки, где дома чуть ли не сходятся над головой и неба почти не видно. Потом там стало так душно, что я начала задыхаться и очень испугалась. В конце концов я попросила Ахмета вывести меня оттуда на открытое место. Миновав два-три резких поворота, мы очутились на плато или террасе, высоко поднятой над морем. Там стояла небольшая гостиница, а над ее дверью было указано имя хозяина: «Доменико Бруэл»! Можешь поверить? Так звали мужа Сьюзен, и я решила, что она тоже должна быть где-то там. Правда, поначалу я растерялась, не знала, как поступить. Думала послать Ахмета за тобой или полковником, но мне было слишком страшно оставаться там без него. А потом из дома вышла сама Сьюзен и бросилась ко мне с распростертыми объятиями. Она явно была не в себе, то смеялась, то плакала.

«О, миледи, так это и правда вы! Что мне вам сказать? Как объяснить, – истерично начала она. – Мы поступили низко, бесчестно, но это все Доменико! Они предложили нам такую сумму, что мы могли безбедно прожить оставшуюся жизнь, он согласился, и мы переехали сюда. С того дня я не знала радости. Сможете ли вы меня простить?»

Так она причитала долго, и я видела, что она действительно раскаивается, хотя ее вины в этом не было. К тому же я начала надеяться, что теперь, найдя ее, мы сможем снова открыть дело и отменить несправедливый приговор. Это нужно сделать прямо сейчас, тем более что Ральф уже не будет ставить нам палки в колеса.

Я молча склонила голову, благодарная судьбе и потрясенная странным поворотом событий, неожиданным светом, вспыхнувшим в окружавшей нас тьме.

Осталось рассказать, чем закончилось это приключение, начавшееся в спальном вагоне между Кале и Базелем и столь резко оборвавшееся на североафриканском побережье. Первое, что нам предстояло, это возвращение в Англию при первой же возможности. В тот же вечер мы сели на форвудовский пароход и достигли Лондона меньше чем через пять дней. В городе в ту пору было малолюдно, и мы не стали там задерживаться. Из-за судебных каникул мы не могли немедленно возобновить процесс, но адвокаты Генриетты договорились, чтобы специальная комиссия поехала в Танжер и сняла показания с Бруэлов на месте.

А мы? Я убедила Генриетту поселиться в Марлоу, что в верховьях Темзы. Она заняла симпатичный коттедж и часто принимала гостей, полковника Эннсли и Чарли Форрестера. Мы вчетвером провели много спокойных безмятежных дней на берегу тихой реки, вдали от шума поездов, даже не вспоминая о «Брадшо», который в конце наших странствий был брошен на дно дорожной сумки, да так там и остался.

Однако нам все же пришлось еще раз обратиться к нему, когда мы с Бэзилом отправились в свадебное путешествие. Мы снова оказались в Кале вместе с Филпоттс, но на этот раз на нашем пути не было преград, и нас ждало новое, куда более радостное и гораздо менее богатое событиями путешествие на Энгадинском экспрессе.

Римский экспресс

Глава I

Римский экспресс, или, как его называют, direttissimo, то есть «самый прямой», одним мартовским утром уже подъезжал к Парижу, когда пассажирам одного из спальных вагонов стало известно, что в вагоне произошло неприятное событие, а точнее трагедия.

Поезд в это время находился на последнем отрезке пути, безостановочном стомильном переезде между Ларошем и Парижем. В Лароше была остановка для утреннего завтрака, на который вышли многие, если не все пассажиры. Из семи человек, ехавших в спальном вагоне, шестерых видели в ресторане или на платформе, седьмая, женщина, осталась в своем купе. Потом все вернулись на места, чтобы поспать или подремать, но были и такие, кто занимал очередь в уборную, ходил за водой, просил принести полотенца, в общем, занимался обычными для окончания поездки делами.

Несколько раз вызывали проводника, но тот так и не объявился. В конце концов его нашли. Ленивый пройдоха спал, оглашая свое маленькое купе в конце вагона громким храпом и сиплым дыханием. После того как его сумели разбудить, он все же приступил к исполнению своих обязанностей, впрочем, так неохотно и вяло, что на чаевые от тех, кого он должен был обслуживать, ему вряд ли стоило рассчитывать.

Постепенно оделись и приготовились к выходу все пассажиры, кроме двух: той самой женщины, занимавшей 9 и 10 места, и мужчины из соседнего двойного купе 7–8.

Поскольку будить пассажиров являлось обязанностью проводника, которому, как любому представителю этой профессии, хотелось после прибытия в пункт назначения поскорее отделаться от путешественников, он постучал в обе двери, пассажиры за которыми предположительно спали. Дама откликнулась:

– Сейчас, сейчас.

Однако из номера 7–8 ответа не последовало.

Снова и снова проводник стучал и громко звал, но, не дождавшись ответа, наконец открыл дверь и вошел в купе.

К этому времени уже совсем рассвело. Шторки на окнах опущены не были, более того, одно узкое окно было открыто нараспашку, что позволяло в подробностях рассмотреть купе и все, что в нем находилось.

Пассажир лежал неподвижно на кровати. Быть может, он так крепко спал, что не услышал, как его звал проводник? Нет, он не просто спал. Неестественное положение конечностей, сведенные ноги, рука, безвольно, но закоченело свисающая с кровати, – все это указывало на более глубокий, вечный сон.

Человек был мертв. И умер он не естественной смертью.

Одного взгляда на запятнанную кровью постель, на зияющую на груди рану, на избитое, искаженное лицо было достаточно, чтобы открылась ужасающая истина.

Произошло убийство! Убийство самого отвратительного характера. Жертву убили ударом ножа в сердце.

С безумным, испуганным криком проводник выскочил из купе, и на взволнованные вопросы тех, кто оказался рядом с ним, смог лишь пролепетать срывающимся голосом:

– Там! Там! В купе.

Таким образом, факт убийства стал известен всем после личного осмотра, ибо все (даже единственная женщина появилась на секунду) заглянули туда, где лежало тело. Минут на десять или больше купе наполнилось возбужденной, жестикулирующей многоязычной толпой в полдюжины человек, одновременно разговаривающих на французском, английском и итальянском.

Первую попытку восстановить порядок предпринял высокий, статный мужчина средних лет с яркими глазами и резкими движениями, который отвел проводника в сторону и на хорошем, но с сильным английским акцентом, французском с напором произнес:

– Послушайте, вы обязаны что-то сделать. Никто не имеет права находиться сейчас в этом купе. Здесь могут быть следы… или улики… Ладно, не обращайте внимания, просто выведите отсюда людей. Будьте построже. Помните, вы будете отвечать перед законом.

Проводника передернуло, как и многих пассажиров, которые услышали последние слова англичанина.

Закон! Играть с ним не стоит нигде, а тем более во Франции, где господствует опасное убеждение, что каждый, кого можно более-менее обоснованно заподозрить в совершении преступления, считается виновным до тех пор, пока не будет доказано обратное.

Теперь все шесть пассажиров и проводник попали в категорию обвиняемых. Все они оказались под подозрением, они и только они, ибо убитого видели живым в Лароше, и преступник должен был сделать свое грязное дело после этого, во время движения поезда, другими словами, когда экспресс шел на полной скорости и никто не мог его покинуть, не рискуя при этом свернуть шею.

– Как же это неудобно для нас всех! – с горечью в голосе сказал высокий английский генерал по имени сэр Чарльз Коллингем своему брату священнику, вернувшись в свое купе и закрыв за собой дверь.

– Я так не думаю. Почему? – спросил преподобный Сайлас Коллингем, типичный английский церковник с обрамленным прямоугольными седыми бакенбардами румяным лицом, в черном саржевом костюме и с обязательным белым галстуком.

– Как почему? Разумеется, нас всех теперь задержат, а может, и арестуют… Задержат точно. Начнутся допросы, перекрестные допросы, запугивание… Знаю я эту французскую полицию и как они к людям относятся.

– Если нас остановят, я напишу в «Таймс», – воскликнул его брат, человек по профессии мирный, но наделенный желчным взглядом, указывавшим на взрывной характер.

– Конечно, пиши, мой дорогой Сайлас, при первой же возможности. Вот только возможность такая представится еще очень нескоро. Говорю тебе, это суровый край, и нас ждут большие неприятности. – С этими словами он, достав портсигар и спички, закурил и стал смотреть на медленно поднимающийся к потолку табачный дым со спокойствием старого ветерана, привычного стойко переносить любые превратности судьбы. – Я только надеюсь, что нас все же довезут до Парижа, – прибавил он страстным, однако не лишенным дурных предчувствий тоном. – Нет! Проклятье, мы сбавляем скорость!

– А что тут такого? Машинист, или начальник поезда, или, как там его называют, ведь должен узнать, что случилось.

– Разве ты не понимаешь? Пока поезд едет на полной скорости, с него никто не сойдет, а если скорость уменьшится, его можно покинуть.

– И кому понадобится его покидать?

– Не знаю, – довольно раздраженно бросил генерал. – Все равно мы уже останавливаемся.

Поезд остановился по сигналу тревоги, поданному кем-то из спального вагона, однако, кто именно его подал, установить было невозможно. Впрочем, это точно был не проводник, поскольку он крайне удивился, когда к нему пришел машинист.

– Как вы узнали? – спросил проводник.

– Узнал? Что узнал? Вы же сами меня остановили.

– Я не останавливал.

– Кто же тогда звонил?

– Я не звонил. Но хорошо, что вы пришли. Совершено преступление. Убийство.

– Боже правый! – воскликнул машинист, после чего бросился в вагон разбираться. Ему нужно было просто подтвердить факт убийства и принять все положенные меры предосторожности. Машинист, дородный, бесцеремонный и властный человек, деспотичный, преисполненный осознанием собственной значимости бездушный французский служака, знал, что делать (как он считал), и делал это без малейших колебаний и зазрений совести.

– Никто не должен выходить из вагона, – безапелляционно заявил он. – Ни сейчас, ни по прибытии на вокзал.

Раздавшийся было недовольный ропот он пресек сразу.

– Можете обращаться к парижским властям, они будут решать. У меня обязанности простые: задержать вас и поместить под наблюдение до принятия их решения.

Потом посмотрим. На этом все, господа, сударыня…

Со свойственной представителям его народности галантностью он поклонился женщине, появившейся у двери купе. Какую-то секунду она стояла и с видимым волнением прислушивалась, а потом, не сказав ни слова, ушла в свое купе и заперлась.

Сразу после этого по сигналу машиниста поезд тронулся и продолжил путь. Ехать оставалось недолго, и уже через полчаса на Лионском вокзале Парижа большая часть пассажиров (все, кроме путешествовавших в спальном вагоне) покинула римский экспресс и прошла через турникеты. Оставшимся было сказано не покидать свои места. Через какое-то время в вагон поднялась группа официальных лиц, и пассажирам велели выходить на платформу по одному, запретив, однако, брать с собой любые вещи. Все сумки, пледы и багаж должны были остаться в поезде. По очереди их в сопровождении конвоя провели в просторный, но совершенно пустой зал ожидания, явно специально подготовленный для них.

Там их рассадили на стулья, расставленные на большом расстоянии друг от друга, и строго запретили вступать в какие бы то ни было разговоры и даже обмениваться жестами. Этот приказ был подкреплен свирепого вида охранником в сине-красной форме, который встал перед ними, сложил на груди руки и, строго сдвинув брови и покусывая усы, принялся наблюдать за ними.

Последним в зал ввели проводника. С ним обращались так же, как с пассажирами, только строже. К нему приставили отдельного охранника, и вообще создавалось впечатление, что он находится под особым подозрением. Однако на нем это не сильно сказывалось, ибо, хотя остальные были явно очень огорчены происходящим и стали жертвой самых недобрых предчувствий, проводник сидел неподвижно, с отстраненным, вялым, равнодушным видом человека, которого только что разбудили и который не обращает внимания ни на что вокруг, потому что вот-вот снова заснет.

Тем временем спальный вагон со всем содержимым, включая труп, отогнали на запасный путь, где с двух сторон приставили часовых. Двери опечатали, дабы оставить в неприкосновенности внутреннюю часть вагона до приезда Chef de la Sûreté, или начальника сыскной полиции. Все и вся ожидало прибытия этого важного чиновника.