Текст книги "Пассажирка из Кале (сборник)"

Глава III

– Что это такое? – в большом волнении воскликнула она. – Подождите, Филпоттс, ничего не говорите, оставьте его мне… Ступайте в наше купе немедленно. Вы же знаете, нам нельзя уходить одновременно. Его нельзя оставлять одного, кто-то должен присматривать. Скорее, скорее, я за него волнуюсь. А теперь, сэр, – миссис Блэр обратилась ко мне, когда Филпоттс ушла, – может быть, объясните, почему вы ругаетесь с моей горничной и почему позволяете себе клеветать и бросаться обвинениями в адрес двух беззащитных женщин?

– Вы много услышали? – спросил я, чувствуя себя пристыженно. Моя совесть взыграла еще до того, как я поежился под ее испепеляющим взглядом.

– Достаточно, чтобы потребовать извинений. Как вы смеете? Как смеете вы говорить такие вещи? Что вы себе вообразили, о каких гадостях думаете, я не имею понятия, но вы ничего не знаете. У вас нет ни одной причины меня осуждать.

– Признаю, и давайте прекратим на этом, – взмолился я, ибо не мог заставить себя сказать ей, что она сама себя обличила своими речами и что она сама была главным свидетелем против себя. Это было бы слишком жестоко, воспользоваться нечестно полученным превосходством было бы неблагородно. Кто дал мне право судить ее?

Она пристально посмотрела на меня проницательным взглядом. Мне показалось, что эта женщина заглянула в мои самые потайные мысли и вывернула меня наизнанку.

– Нет, я это так не оставлю. Я настаиваю, чтобы вы рассказали все начистоту. Я должна знать, что у вас на уме.

– А если я откажусь? Решительно и категорически. Если я не соглашусь с вами и отвечу, что мне нечего рассказывать, что тогда?

– Тогда я не поверю вам. Довольно увиливать. Я должна все знать. Я не уйду до тех пор, пока вы не скажете, что думаете обо мне и почему.

Она вошла в маленькое купе и уселась рядом со мной на узком бархатном сиденье, так близко, что складки ее твидовой юбки (пальто она сняла) скользнули по моей ноге. Меня окутал ее сладкий запах (она пользовалась чудными духами, кажется «Violette Ideale»), и моя рука невольно придвинулась к ней на несколько дюймов. Она устремила на меня напряженный прямой взгляд, который в других условиях показался бы мне чарующим, но сейчас лишь вселял тревогу и заставлял смущенно отводить глаза.

Не дождавшись от меня ответа, она с решительной настойчивостью снова взялась за свое:

– Послушайте, полковник Эннсли, сколько еще это будет продолжаться? Я хочу услышать объяснения и услышу их. Почему вы обо мне думаете плохо?

– Почему вы так решили? – Я попытался уклониться от ответа. Не вышло.

– Я не могу ошибаться. Я сама слышала, как вы говорили моей горничной, что не хотите иметь с нами ничего общего, что мы вам не чета. Почему? Чем я отличаюсь от… остального вашего мира, давайте это так назовем?

– Ничем, насколько я вижу. Во всяком случае вы бы вписались в любое, даже в высшее общество.

– И все же я вам «не ровня». Я что, жулик, обманщик, мошенник, побирушка? Или я каким-то образом лишилась своих прав, своего доброго имени, своего положения в обществе, в вашем мире?

Я молчал, угрюмо и упрямо. Она нашла во мне слабину и видела ей только одно объяснение. Она догадалась, что мне что-то известно. Нечто неприятное для нее. Но ей этого было мало. Она намерилась пробить стену моей сдержанности, побороть мою немногословность и выудить из меня признание, хочу я того или нет.

– Вы мне не откажете. Я хочу знать худшее, у меня есть на то причины.

– Зачем вы меня к этому подталкиваете? – Я подобрался, чтобы казаться решительным и непоколебимым. Ее лицо, ее фиалковые глаза исподволь околдовывали меня, лишали сил, и все же я был полон решимости не сдаваться.

– Если вы расскажете, почему так плохо обо мне думаете, я смогу оправдаться или, во всяком случае, объяснить то, что, как вам кажется, опорочило меня.

– Вы признаете, что вас что-то опорочило? Я такого не говорил.

– Тогда почему вы меня осуждаете? А вы меня осуждаете, в этом я уверена, – требовательно прибавила она, когда я отрицающе повел рукой. – Вы считаете, что ведете себя со мной благородно, по-мужски? Как подобает джентльмену, человеку чести? Как вам не совестно!

– Некоторые люди слишком легко рассуждают о совести или бросаются этим словом, как пустым, бессмысленным набором звуков, – строго произнес я.

– Вы хотите сказать, что у меня нет совести? Или что мне должно быть стыдно?

– После того, что вы сделали, да! – выпалил я.

– А что я сделала? Что вы знаете об этом или о том, что меня к этому привело? Как смеете вы судить меня, не зная обо мне ничего? Не имея даже намека на доказательства? – Она вскочила и шагнула к двери, где остановилась и резко развернулась, как загнанный зверь.

– У меня самое лучшее доказательство. Ваши же слова. Я слышал, как вы разговаривали с горничной в Кале.

– Полковник Эннсли подслушивал? Фу!

– Не специально! Я стоял у своего окна, – негодующе принялся защищаться я, – и жалею, что вообще что-то услышал. Я ничего не хотел знать. Ваши тайны меня не касаются.

– Как и мои поступки, я полагаю? – вставила она совершенно безразличным тоном.

– А также их последствия, мадам. – Однако моя попытка оправдаться не увенчалась успехом. Миссис Блэр только презрительно покачала головой.

Неужели она была таким прожженным, огрубевшим преступником, что ее не пугали ни разоблачение, ни арест, ни порицания, ни закон, ни наказание? В Кале она несомненно боялась, ею владели какие-то опасения, какой-то навязчивый страх. Но теперь, стоя передо мною, после полного разоблачения и практически в моей власти, она могла улыбаться, легкомысленно и спокойно, и не придавать значения своему положению.

Если я рассчитывал на то, что теперь, когда ее тайна открылась, мне удастся отделаться от нее, то я очень ошибался. У нее на меня имелись более далеко идущие планы. Она хотела использовать меня, как и для чего, я понять не мог, но вскоре осознал, что она хочет со мной подружиться. Эта женщина находилась в расцвете, и, как мне думалось тогда, вечное женское начало, стремящееся привлечь и покорить мужчину, все равно вызвало бы у меня восторг и изумление, что бы я о ней ни думал, кем бы ни считал.

Неожиданно, хотя я не давал к этому никакого повода, она снова села рядом со мной.

– Послушайте, полковник Эннсли, давайте разберемся. – Сказано это было совершенно дружелюбным тоном, в ней не осталось ни тени страха, в ее голосе не было слышно ни стыда, ни раскаяния. Настроение ее изменилось полностью. Теперь она была débonnaire[6]6
  Добродушна (фр.).


[Закрыть] и даже игрива, ее переполняло веселье. – Что вы собираетесь сделать? Отправить меня за решетку? На следующей станции позвать жандармов, чтобы меня взяли с поличным? Хотите поискать в моих вещах то, что я… украла?

– Я не полицейский, и это не мое дело, – огрызнулся я. Ее несерьезность показалась мне весьма неуместной.

– Вы можете телеграфировать в Англию, в Лондон, в Скотленд-Ярд: «Женщина по фамилии Блэр на Энгадинском экспрессе. Сообщить всем полицейским отделениям по пути, французским и швейцарским. Найти и задержать».

– Я бы хотел прекратить этот разговор, миссис Блэр.

– Я не миссис Блэр, – воскликнула она и рассмеялась так, будто услышала отменную шутку. – Это один из моих псевдонимов. Меня больше знают как Скользкая Сью, графиня Плантагенет, Американская проныра, миссис Мортимер…

– Прошу вас, избавьте меня от этого. Мне совершенно все равно, как вас зовут, и я бы не хотел выслушивать весь список, – прервал ее я, но унять строптивую женщину так и не удалось.

– Выслушаете. Вы должны все узнать обо мне и моих подвигах. Ту знаменитую кражу в Букингемском дворце организовала я. На государственном балу я собрала неплохой урожай драгоценностей. Я обчистила десяток поместий. Я залазила в карманы на улице и выносила из магазинов старые кружева, я мошенничала и подделывала…

– А еще пиратствовали и ограбили Английский банк, – подхватил я и рассмеялся, когда она встала в полный рост. Ее настроение снова необъяснимо переменилось. Она высокомерно посмотрела на меня сверху вниз и холодным, бесстрастным голосом произнесла:

– Почему бы и нет? Я же воровка. Вы считаете меня обычной воровкой.

Глава IV

От неожиданности я смог лишь беспомощно, безнадежно пролепетать заплетающимся языком несколько слов о том, что она сама в этом призналась. Ничто не могло разрядить неожиданно накалившуюся обстановку, и все же упрекать ее в содеянном, бросаться обвинениями в ее адрес было решительно невозможно.

Она увидела это в моих глазах, в смущенной мине, в руках, поднятых в попытке смягчить ее гнев, и в следующих словах ее послышались примирительные нотки.

– Есть разные степени проступков, разные оттенки вины, – сказала она. – Преступления, злодеяния, правонарушения, называйте их, как хотите, не всегда являются совершенным злом. Иногда их можно простить, если не оправдать. Вы согласны?

– В вашем случае мне бы очень хотелось согласиться, – осторожно ответил я. – Я по-прежнему ничего не знаю.

– Вот и хорошо, – твердо произнесла она. – Я ничего не могу вам рассказать. Я не имею на это права, мы с вами совершенно чужие люди, и я не обязана ничего вам объяснять, даже если вы попросите.

– Я ничего не просил и не собираюсь просить.

– Значит, вы согласны понять, забыть мои слова, отбросить подозрения?

– Если вы скажете, что я могу доверять вам, что когда-нибудь вы объясните мне то, что сейчас кажется таким непонятным.

– Мне очень хочется сделать это прямо сейчас, – на миг глубоко задумавшись, произнесла она, а потом, бросив на меня долгий, внимательный взгляд, покачала головой. – Нет, пока что нельзя. Вы должны заслужить мою откровенность, должны доказать, что не станете злоупотреблять ею. Со мной связаны другие люди, и я говорю не только за себя. Вы должны поверить мне, довериться мне или забыть обо мне.

– Как скажете. Я подчинюсь вашему решению. Хотите – расскажите все, а не хотите – не рассказывайте ничего. Если расскажете, я вам помогу, если не расскажете, все равно помогу, насколько это будет в моих силах.

– Безо всяких условий? – И когда я кивнул, ее лицо озарилось такой улыбкой, что все сомнения и тревоги, еще терзавшие меня, вмиг рассеялись. Но, околдованный магией ее ярких глаз, я смело произнес:

– Согласен. Я к вашим услугам. Делайте со мной, что хотите.

– Обещаете? – Она протянула ко мне обнаженные белые, теплые руки, и я на миг прижал их к своим губам в знак верности и подчинения. – Вы будете моим рыцарем и защитником. Я говорю серьезно. Я могу призвать вас сражаться за меня или хотя бы защитить меня в моем нынешнем положении. Что может случиться за время этого путешествия, предугадать я не могу. Есть риск, есть опасность, и я могу попросить вас разделить их со мной. Вы уже жалеете, что согласились?

Она пристально наблюдала за мной, ожидая увидеть малейшие признаки неуверенности, но, что бы ни творилось у меня в душе, внешне я остался тверд.

– Я не разочарую вас, – сказал я и уверенно добавил: – Значит, вы все же решили не сходить с поезда.

– Я должна ехать, у меня нет выбора. Я не могу задерживаться. Но я больше не чувствую себя одинокой и незащищенной. Если случится беда, скажу откровенно, я попытаюсь переложить ее на вас.

– С какой стороны вы ее ждете? – невинно спросил я. – Если я правильно понимаю, вы опасаетесь преследования?

Она предупреждающе подняла палец.

– Так мы не договаривались. Вы не должны меня расспрашивать. Пожалуйста, не задавайте вопросов, просто ждите развития событий. Пока что довольствуйтесь этим. Я больше ничего не могу добавить.

– Надеюсь, я увижу вас снова? – спросил я, когда она встала, собираясь уходить.

– Конечно, если хотите. Почему бы нам попозже не пообедать вместе в вагоне-ресторане? – с обезоруживающей простотой предложила она, улыбнувшись, что ей так шло. – Там будет официант, и на мили вокруг ни одного сплетника.

– А горничная может сесть за соседний столик как ваша компаньонка.

– Филпоттс? Ни в коем случае. Ей нельзя оставлять… Она должна дежурить. Одна из нас должна постоянно находиться на месте. Кто знает, что может произойти. Мы можем потерять его, его могут украсть. Это было бы ужасно после всего, через что нам пришлось пройти.

– По-видимому, для вас это огромная цена. Если бы мне было позволено… – «Узнать больше» хотел я сказать, но она вложила в мои уста другие слова.

– Помочь нам дежурить? Нести караул, так, кажется, говорите вы, военные? Стать одной из нас, войти в шайку воров и вместе с нами отвечать перед законом? О, я бы не осмелилась вас просить о таком. Я вижу, как вы сникли.

– Я готов на многое, чтобы послужить вам. Я с радостью поддержу вас, помогу в любой беде, но всему есть предел, – ответил я несколько сбивчиво под ее насмешливым взглядом. И снова с ней произошла стремительная перемена.

– Значит, есть предел и вашей преданности? – Голос ее сделался холодным, язвительным, и я с болью в сердце почувствовал, что опять упал в ее глазах. – Мне не ждать от вас самопожертвования? Что ж, хорошо. Полезно знать, как далеко можно заходить. Искренне надеюсь, что мне вовсе не придется обращаться к вам за помощью. Какое счастье, что я не стала посвящать вас в свои тайны! Счастливо оставаться, – рассмеялась она и, высокомерно качнув юбками, удалилась.

– Я больше ей ни слова не скажу! – с жаром вскричал я, раздосадованный и раздраженный выше всякой меры ее непостоянным характером. Мне казалось, что меня втягивают в западню, в ловушку, в какую-то страшную неприятность. Но что я знал о ней, о ее истинном характере? Как же мои первоначальные сомнения и подозрения? Она не только не развеяла их, но даже, наоборот, своими оскорбительными словами лишь окончательно сбила меня с толку, своим коварным умом вырвала из меня жалость и обещание оказать дружескую помощь. Я проникся к ней сочувствием, хотя в минуты здравомыслия понимал, что она этого недостойна. Случись мне потерять бдительность, она наверняка втянет меня в неприятности.

Следующие полчаса я проклинал ее и обзывал себя ослом, безнадежным, непроходимым тупицей, податливым на женские чары, готовым идти на поводу у каждого смазливого личика. Но потом со мной произошла резкая перемена. В моих ушах зазвенел ее богатый, красивый голос, я увидел ее обворожительные глаза, вспомнил ее грациозную фигуру, и мое сердце полетело к ней. Мне стало ее ужасно жаль. Как мог я так отмахнуться от нее? Как мог я быть таким черствым, если она действительно попала в беду? Ведь она – женщина, слабая, беззащитная женщина. Я не мог оставить без помощи, бросить ее. Каким бы неприглядным ни было ее поведение, она обратилась ко мне за защитой, но я чувствовал сердцем, что от меня она может получить нечто большее. Разумеется, я понимал, что не должен становиться между нею и возмездием, неминуемо следующим за любым проступком, но что если я мог бы помочь ей избежать его?

Такая возможность оказалась ближе, чем я думал. Благим намерениям, вскормленным моими последними размышлениями о миссис Блэр, суждено было очень скоро пройти проверку.

Глава V

Поезд прибыл в Амьен точно по расписанию ровно в пять вечера, и была объявлена остановка на пять минут. Я вышел на платформу размять ноги. Внимания на нас никто не обращал. Как видно, здесь знали, что поезд ехал пустым, потому что не было видно ни официантов из буфета с café au lait[7]7
  Кофе с молоком (фр.).


[Закрыть], фруктами или brioches[8]8
  Сдобные булочки (фр.).


[Закрыть], ни носильщиков, ни других работников вокзала.

Я не думал, что здесь кто-нибудь сядет на поезд, прямой экспресс, со спальными вагонами и дополнительной оплатой за места. Но когда мы подъехали к вокзалу (наш вагон был первым), я заметил на платформе человека с чемоданом в руке. Он прошелся рядом с поездом, пока тот останавливался, и обратился к группке проводников, которые вышли на перрон и от нечего делать разговаривали. Кто-то указал на нашего проводника, они поговорили и направились прямиком к нашему вагону.

Очевидно, новый пассажир ехал в Люцерн через Базель. В нашем почти пустом вагоне появилось новое лицо, еще один попутчик. Не только любопытство заставило меня присмотреться к этому человеку повнимательнее. Мною овладело странное, неопределенное, необъяснимое предчувствие, недоброе ощущение того, что судьба уготовила мне неприятную встречу, тесное общение с этим человеком, которое не принесет покоя или удовлетворения ни мне, ни ему.

Кто он? Его положение в обществе, род занятий, профессию было не так-то просто определить. Судя по одежде, по белому жилету и рубашке с причудливым узором (намек на итальянское происхождение), по перстням и яркой бриллиантовой заколке в элегантном галстуке можно было предположить, что это богатый коммерсант, агент или коммивояжер.

Вскоре у меня появилась прекрасная возможность прибавить к первому впечатлению дальнейшие наблюдения. Когда поезд тронулся, он сел на откидное сиденье (или strapontin) прямо напротив моего купе. Почему он сел именно здесь, я не понимал, пока он не попытался проявить общительность и не завел разговор через коридор. Мое купе было предпоследним, а новому пассажиру дали соседнее купе. Со своего места ему был виден весь коридор до другого конца вагона, где находилось купе миссис Блэр и ее спутников.

Не могу сказать, что он мне понравился. Этот человек не производил приятного впечатления. Бледная, дряблая кожа, рыжие волосы, острая бородка, закрученные кверху усики, под ними бледные губы, тоже как будто приподнятые уголками вверх, казалось, он все время улыбается, а точнее усмехается, не доверяя и не веря ничему вокруг. Глаза у него были посажены так глубоко, что почти терялись за песочными ресницами в глубинах век, которые он к тому же все время слегка прищуривал, глядя на мир напряженным взглядом готового к прыжку хищника. Весь его внешний вид, беспокойные движения, написанная на лице скрытность – все казалось мне отталкивающим. Мне он был неприятен, и я отчетливо дал ему понять, что у меня нет желания с ним разговаривать.

Однако отделаться от него оказалось не так-то просто. Я был с ним холоден чуть ли не до грубости, я смотрел на него с пренебрежением, я не отвечал на его замечания и непрекращающиеся вопросы – ничто не выводило его из себя. Я уже готов был закрыть дверь перед его носом, но тут мне пришло в голову, что после этого он может пройти дальше по коридору и, обнаружив женщин, обратить свое грязное любопытство на них.

Я почувствовал, что лучше смириться с его неприятным обществом, чем позволить ему утомлять миссис Блэр беспардонной дерзостью.

То, что я не ошибся, стало очевидно сразу. Он достал коробку с сигарами и протянул мне с такой оскорбительной фамильярностью, что я не нашел ничего другого, кроме как бросить с вызовом:

– Здесь не курят. В том купе едут женщины.

– Женщины? Вот так новость. – Однако выражение его лица четко указало на то, что он об этом знал. – Женщины, значит. А сколько, позвольте узнать?

– Одна. С горничной и ребенком, – угрюмо ответил я.

– С ребенком, – повторил он. – Скажите, мсье, вы с ними знакомы? Можете описать?

– Ничего рассказывать вам о них я не буду. Что вы задумали? Для чего расспрашиваете? Сами узнавайте то, что вам нужно. – Дерзость наглеца меня возмутила.

– Черт возьми, а вы правы. Схожу спрошу, можно ли мне закурить. Вот сам все и узнаю. – Он быстро встал, и откидное сиденье с громким хлопком сложилось.

Звук этот заглушил жужжание электрического звонка, которым я вызвал проводника, перед тем как выскочил из купе и схватил незнакомца за руку.

– Никуда вы не пойдете! – решительно вскричал я. – Я вас сотру в порошок, если вы сделаете хотя бы шаг.

– А ну-ка отпустите меня! Кто вы такой, черт побери? И что вы несете? Уберите руки, или я их сам уберу.

Но он был слишком мягкотел и вял, чтобы противиться мне, поэтому я без труда оттащил его назад. Признаться, мысль о том, чтобы померяться с ним силами, даже доставила мне удовольствие.

Тут появился проводник.

– Что здесь происходит? Прекратите. Ругаться и драться запрещено.

– Значит, люди здесь должны вести себя прилично? – бросил я в ответ. – Тогда сделайте так, чтобы этот тип не нарушал покой ваших пассажиров.

– Я никого не трогал, – возразил он. – Вы ответите за это. Я ничего плохого не делал.

– Я за этим прослежу. Садитесь и не выходите отсюда. – С этими словами я чуть ли не силком втолкнул своего противника в его купе, и он, тяжело дыша, плюхнулся на бархатное сиденье. – Присматривайте за ним, – сказал я проводнику, который хотел возразить, но был успокоен парой пятифранковых монет. – Люди такого сорта так и норовят устроить неприятности, а мы обязаны позаботиться о дамах.

Сказав это, я увидел несколько взволнованное лицо миссис Блэр, выглянувшей из своего купе. В следующую секунду она вышла в коридор и направилась ко мне.

– Что случилось? Я слышала шум, раздраженные голоса, возню.

– В Амьене к нам подсел один невежа. Пришлось поучить его манерам. Я сказал ему, что здесь курить нельзя, и он хотел ворваться к вам, но я ему помешал. В несколько грубой форме.

– Где он? Здесь? – Она посмотрела в ту сторону, куда я ткнул большим пальцем, и заглянула в купе поверх моего плеча.

– Ах! – Невольное восклицание было полно боли и удивления, миссис Блэр в ужасе вскинула руками. – Это он! Тот человек, – задыхаясь, пролепетала она. – Он не должен меня видеть. Отпустите меня! Отпустите!

Но силы оставили ее, и, если бы не я, она упала бы на пол. Кое-как я провел ее до ее купе и передал горничной, которая осторожно приняла хозяйку и начала успокаивать ее. Эти две возможные сообщницы явно были очень близки: утонченная, хрупкая женщина, терзаемая внутренними противоречиями растревоженного сознания, полагалась на свою более сильную, более решительную компаньонку и зависела от нее.

– Что с вами, мадам? Ну, ну, не плачьте, – приговаривала горничная, нежно поглаживая ей руки.

– О Филпоттс, только представьте! Он здесь! Фальфани, этот… этот… вы знаете…

Разумеется, мне все тут же стало понятно. Тупица! Можно было сразу догадаться. Я-то ломал голову, пытаясь определить, кем является этот человек, и не увидел самого простого решения, несмотря на многочисленные очевидные признаки. Этот человек, естественно, был сыщиком, полицейским или частным агентом, и его грязным занятием (как видите, моя добропорядочность успела пострадать, и я, соблазненный, уже был близок к тому, чтобы переступить черту законности), его грязным занятием было преследование моей милой новой знакомой.

– Что теперь делать? – спросила миссис Блэр, нервно дрожа. – Я начинаю думать, что у нас ничего не получится. Мы потеряем наше сокровище. Его отнимут у нас.

– Вы не можете, не должны, не имеете права сейчас отступать, – с большим убеждением ответила горничная. – Нужно что-нибудь придумать, найти способ перехитрить этого Фальфани. У нас это получалось раньше и получится снова. В конце концов, он ничего не может нам сделать. Сейчас мы во Франции, а к утру будем в Швейцарии.

– Думаете, нам нужно ехать дальше? Может быть, лучше незаметно сойти с поезда на первой же станции и убежать?

– Он сделает то же самое. Он не выпустит нас из виду. Да и потом, что это даст? Будет только хуже. Если сойти с поезда, мы окажемся в его власти. Нам все равно нужно двигаться вперед. Мы должны дойти до конца, до самого конца. Иначе не стоило и начинать.

– Если он будет следить за нами, то все узнает. Мы не сможем этого скрыть от него, не сможем скрыть, где мы его взяли. Не сможем его сохранить, они придут и отнимут его у нас. – И она истерически зарыдала. – Я не вижу выхода. Кругом темнота, черная ночь. Я… я жалею…

– Что затеяли все это? – быстро спросила горничная, и я услышал легкую насмешку в ее тоне, которая, впрочем, заставила ее упавшую духом компаньонку собраться.

– Нет, нет, нет. Я не жалею и никогда не буду жалеть. Я намеренно пошла на это, понимая, какую цену придется заплатить, и она будет заплачена, чего бы мне это ни стоило. Не сожаление меня мучает, а страх потерпеть неудачу, когда успех так близко.

– У нас все получится. Не унывайте, моя красавица. – Горничная любовно похлопала ее по щеке. – Мы найдем выход. Быть может, этот джентльмен, полковник, нам поможет.

– Поможете? – Кто смог бы устоять перед ее слабым голосом, перед ее сияющими глазами? Если бы у меня еще оставались какие-то сомнения, они испарились.

– Все, что в моих силах, будет сделано без колебаний и промедлений, – серьезно заявил я, думая не о последствиях, а о том, как бы снова прикоснуться к ее руке и добиться ее искренней благодарности. Понимал ли я, что иду на сделку с совестью?