Текст книги "Белые лебеди омолуку"

Огонь костра разгорелся, пламя вспыхивало вверх, выбрасывая к чёрному небу золотые, горящие искры. Вверх!

Шаман сел на землю и, медленно раскачиваясь, стал тихо бить в бубен… Запел:

 
Кыый!.. Кыый!.. Кыый!
А-ыык.. а-ыык… а-ыык…
Ха-ха-ха, хах-ха-хаах…
Тойон Эсэкээм!
Бырдьа Бытык!
Саалыр чанчык!
Дух-хозяин Огня!
К тебе обращаюсь…
Кланяюсь! Кланяюсь!
Дом силик! Дом эмэ!
Ох! Ох! Ох!
Дом-эрэ-дом! Дом!
 

Он бросил в огонь жирные куски мяса, дальше запел:

 
Асаа, сиэ-э-э!
Ешь, Дух Огня,
Угощение моё —
Жирное мясо скота,
Лучшее мясо рогатого…
Уо-о-о… уо-о-о!
Куку-куу! Кукук-куу!
Даах-даах-даах!
Ыйа-а-а… ыйо-о-о!
Духов-помощников я созываю —
Кукшу хвостатую, вёрткую,
Ворона чёрного с клювом,
Орла огненноглазого, лучшего!
Уо-о-о… уо-о-о!
Бур-р-р… бур-р-р…
Волка когтистого серого,
Медведя-эсэ, главного, сильного!
Бегите, бегите ко мне —
Духи мои и охранники…
Помощники в деле шамана.
Дом-эрэ-дом! Дом! Дом!
К тебе я теперь обращаюсь,
Сестра наша главная,
О, Алтан Аба!
Защитница наша…
Великая, самая сильная,
Тело твоё в арангасе,
Кости твои золотые —
Там лежат, хоронятся…
О, Сестра наша, Алтан Аба!
Время пришло к Тебе обратиться,
Миг наступил проснуться Тебе,
Подняться и защитить место своё,
Землю святую свою
От чёрной беды, что пришла,
От Огня, что разрушит, убьёт
Всё Твоё дорогое и лучшее —
Тайгу золотую,
Озёра прозрачные, реки, деревья и травы…
Всех рогатых, копытных, шерстистых,
Двуногих всех правнуков —
Саха ураанхай!
Встань! Приди! Защити!
Алтан Аба! Алтан Аба!
 

Так шаман Арахаан ещё долго сидел перед сакральным костром, камлая, к духам своим обращаясь… Он разговаривал с духом Главной Сестры, с Алтан Аба, чтобы она, всесильная, помогла ему беду отвратить, чтобы она притупила желание пришлых, приглушила намерение, «заморозила» их язык и глаза, сделала трупом ходячим главного из них, начальника, от приказа и воли которого зависело – будет взрыв или нет.

* * *

Громадский открыл глаза и увидел, что все вещи в палатке плавают почему-то в густом тумане… Потухший фонарь, даже радиоприёмник висели в воздухе, медленно двигались, как в невесомости. «Может, горит что-то, дым?» – подумал он. Но дымом не пахло. Из глубины постепенно проявилась чья-то фигура, и это, похоже, был мужчина, хотя лица не было видно – темно. «Ян Ключевский» – всплыло в мозгу Громадского имя. Имя его деда, пропавшего, исчезнувшего в застенках большевиков. Фигура приблизилась, склонилась над ним, молчала.

– Ты? Откуда? – протянул руку Громадский, потом приподнялся, сказал: – Это же я… я… узнаёшь? Ян же, я… твой внук. Внук!

Человек молчал, но он чувствовал, знал, что дед хочет спросить у него, выяснить… Но что? «А-а, – догадался он. – Хочет узнать о предстоящем взрыве. Вот оно что!» Громадский сел, закрыл глаза, сосредоточился, потом сказал:

– Взрыв будет. Это моя работа. Это задание, которое не обсуждается, сказали – и всё. Приказ.

Сам генерал Толмачёв, Захар Никифорович руку мне пожал, удачи пожелал. Это его идея – делать атомные взрывы в Якутии, подальше от населённых пунктов СССР, чтобы в случае чего… Да, было, было, дед… Выселили всех на Новой Земле… Всех! Там пустыня сейчас, всё погибло… Смерть. Ошибки бывают, дед, бывают, но у меня, у меня… Нет, я всё-таки заряд спущу там, на западе, где озеро… Надёжнее будет. А если… Нет! Нет! Новой… Новой Земли не будет здесь… Не будет? Дед, мне страшно… Худо! Выхода нет. Нет! Тюрьма мне грозит… Сколько дадут, интересно? Расстрела не будет, конечно… Не тридцатые годы. Но не тюрьма страшна мне, а люди… Здесь же люди живут, посёлок… А звери, вода, вся природа… Конец! Погибель! Апокалипсис! Что делать, дед? Отказаться, говоришь? Уйти… уехать… бросить всё… Но взрыв-то будет. Будет! Другого пришлют… Он всё сделает, сделает!

Тень деда стала тихо отходить, удаляться… исчез! Дед ушёл! Ничего не сказал… Почему?

Вдруг за палаткой, где-то в стороне, послышалось пение. Громадский встал, ощупью в темноте вышел из палатки. Как ни странно, было светло. Светло от круглого лика луны, которая выглянула в проёме туч, закрывших всё небо над тайгой. Опять послышалось это заунывное пение за лагерем в лесу… Пела высоким голосом женщина. «Откуда тут женщина вдруг?» – подумал Громадский и пошёл на голос.

Пение как бы звало его, манило, и он покорно шёл на голос, надеясь увидеть её – эту таинственную женщину. Громадский шёл, не глядя под ноги, не спотыкаясь и не натыкаясь на колючие ветки деревьев, на стволы с острыми сучьями… Он как бы проходил сквозь них, шёл, вытянув вперёд руки, как сомнамбула, за светлой фигурой поющей женщины… Громадский ускорил шаг, чтобы догнать её, но она удалялась, быстро шла, не оглядываясь… Он кричал:

– Стой! Подожди! Кто ты?..

Неожиданно луна в небе исчезла, стало темно, не видно ни зги. Громадский остановился.

Закончив камлание, Арахаан вернулся к тайнику в густом, тёмном ельнике, снял плащ, звенящий подвесками, и положил его в дупло огромной ели в три обхвата. Таких высоких и могучих деревьев здесь было много. Бубен повесил высоко между густых еловых веток, чтобы это никто не увидел, не заметил.

Он ещё поклонился, поблагодарил духов леса и пошёл по тропинке в свою тайную избушку, больше похожую по малым размерам на скрадок. Сюда он приходил иногда покамлать, разговаривать с духами Земли и редко, очень редко с айыы, божествами Верхнего Мира.

Раннее утро, в тайге стало светлее.

Громадский очнулся от сильного укуса комара, открыл глаза, и то, что он увидел перед собой, его удивило и испугало одновременно: над ним среди деревьев возвышалось «воздушное захоронение» якутов – древний арангас. Крышка гроба была чуть приоткрыта и ему показалось, что в эту щелку на него кто-то смотрит. Холодным потом окатило его, по спине побежали мурашки, на лбу выступил пот… «Что это? Откуда гроб? – вспыхнул в голове вопрос. – Как я сюда попал?»

Он ошалело вскочил, побежал прочь от этого страшного места, ибо знал, что это арангас шамана или удаганки, за светлой тенью которой он шёл по ночной тайге. Бежать!

Громадский бежал, весь потный от страха, не разбирая дороги, натыкаясь на сучья и падая, споткнувшись за коряги… Прочь! Наконец он выскочил на поляну, остановился, сел на землю, отдышался. Оглядевшись внимательно, он узнал это место: здесь они с Казаряном костёр разжигали, перекур устроили… Да, вот и след кострища – чёрные угли остались. «Хорошо, – подумал он. – Теперь я знаю, как добраться до лагеря. Это недалеко».

* * *

Солнце уже поднялось над Омолуку, щедро рассыпав свои бесчисленные отражения на его спокойной, ровной глади, и, казалось, что озеро, проснувшись от чёрного сна, ожило, чтобы снова радовать всех живых – чешуйчатых, крылатых, шерстистых, двуногих – всех детей своих под Солнцем-Тангара.

Позавтракав, они вышли из ютэна, сели втроём на скамейку. Айтал нервно закурил, Тарас и Лана молчали. Все ждали возвращения хозяина, шамана Арахаана.

И вот на тропинке, со стороны соснового бора показалась высокая фигура Арахаана, который шёл неторопливо, словно с удачной охоты.

Все, не сговариваясь, встали и молча встретили его. Он посмотрел на них внимательно, потом сказал:

– День будет хороший, солнечный, так что… – потом он, вспомнив, спросил: – А где Чалбай? А?

– Он с утра убежал куда-то, – ответил Тарас. – Скоро вернётся.

– Сёп, сёп[61]61
  Сёп – ладно.


[Закрыть], – улыбнулся Арахаан. – Он убежал зайцев ловить, любит это дело. Придёт.

И действительно, скоро к ютэну прибежал Чалбай, держа в зубах большого белого зайца, которого, виляя хвостом, бросил к ногам хозяина и громко, радостно залаял. Вай! Вай!

– Ну, что я говорил? – засмеялся Арахаан, гладя друга по голове. – Он мой кормилец, а не я. Так-то!

Стало как-то хорошо и легко на душе гостей, и все разом заговорили, загалдели.

Тут Лана, улыбаясь, повернулась к Айталу, сказала:

– Сэр, может, пойдём, прогуляемся… на озеро.

– С превеликой радостью, мэм! – обрадовался парень. – Как такой леди можно отказать? Я всегда Ваш… Ваш покорный слуга и рыцарь! Айда!

И вот, они идут по берегу рядом, молчат. Потом, вздохнув, Лана спросила:

– Ты веришь Арахаану? Его алгысу, словам?

Айтал помолчал, подумал, потом сказал:

– Ты меня прости, Лана… Я хочу это объяснить по-своему, по знаниям, которые мне дала наука. И по-другому не могу. Не могу.

– Ладно, – кивнула девушка. – Говори. Я слушаю.

– Тут такая ситуация… – осторожно начал Айтал-Физя. – Буква, слово – это звук. А звук, как ты знаешь, есть колебание, вибрация энергетических волн, действующих на всё, включая и людей, со знаком «плюс» или «минус», о чём я тебе ещё тут вчера говорил. Так?

– Говорил, – ответила Лана. – А дальше?

– Дальше слова и звуки, исходящие от шамана во время обряда, могут дойти до цели, до того объекта, может, до человека, который способен изменить ситуацию, поменять «минус» на «плюс». И всё зависит от того, чьи торсионные завихрения будут сильнее… Это уже теория силы полей, опять же физика, как ни крути. Понимаешь?

– Я много думала, Айтал, в эти дни про твои эти поля, о которых ты говорил… – Она повернулась к нему, сказала без иронии, честно: – Да, безусловно здесь что-то есть, ты, возможно, прав по-своему, но… – она замолчала, подумала чуток, продолжила: – Но одни голые расчёты, вся эта математика… Не совсем так. Тут, догор, не железная, как ты говоришь, компьютерная схема, программа и матрица действует… По другому всё. Фатальности нет.

– А как? – спросил Айтал. – Опять религия?

– Вот, слушай, – тихо произнесла Лана и, помолчав, уверенно начала: – Я думаю, что любое слово, да и, пожалуй, буква в слове – это, грубо говоря, всего лишь форма, оболочка, как пустой сосуд, и его надо еще наполнить…

– Чем наполнить?

– Наполнить надо чувством, настроем, энергией сердца – искренностью и огнём огромного желания твоего… Вот тогда, я думаю, слово и будет иметь настоящую силу и… действие. Энергетика не в форме слов и предложений, а в интонациях, эмоциональных порывах и всплесках души и духа человека… Полёт и проникновение!

– Полёт? – пожал плечами Айтал. – Куда?

– Не каждый, видимо, способен на это… Есть в мире, в нашей жизни избранные, с душами, кут-сюр, которых Бог Айыы Тангара крепко связал нитями ещё до его рождения в Среднем мире… Недаром в эпосе-олонхо якутов есть определение – «имеющий поводья за спиной человек Айыы». Поводья! Это и есть его неразрывная связь с Небом, с Тангара. Не так ли?

– Связь с небом, с космосом… – улыбнулся парень. – Да, это есть, можно даже определить законами той же физики, теорией единства всего и вся. Эфир, например, ещё…

– Не будем, дорогой, углубляться… – остановила его Лана. – Честно говоря, я не разбираюсь в тонкостях теоретической физики. Прости. Слушай дальше, так вот… о «поводьях». Думаю, что крепость и надёжность этих «поводьев Бога», видимо, зависит от самого земного человека. В олонхо эти «поводья» имеет каждый «двуногий», и ты имеешь, и я имею… Все! Так?

– Ну, так. Дальше.

– Повторяю, крепость и надёжность связи с Богом у человека зависит от его искренней, глубокой и сильной веры. Веры! Тебе понятно?

– Да-а… – протянул Айтал, глядя на неё. – Ты, можно сказать, смутила меня своими выкладками… Выходит, по-твоему до Бога, Всевышнего, тоже можно достучаться, искренне попросить Его, и он, добрый, поможет? Так?

– Хорошо, – остановилась она, разглядывая плавающих на озере уток. – Расскажу тебе два интересных, правдивых случая из нашей жизни, реальной. Живёт учёный, которого я хорошо знаю, и однажды он мне рассказал, что два человека предсказали: он умрёт в этом году, не дожив до зимы. Один из них был хиромант, другой – известный экстрасенс, предсказатель судеб, который ещё сказал ему, что один его губитель будет в красной куртке. И вот выпал снег, зима пришла, а он жив, не умер. «Вранье всё это, – подумал мужчина. – Не надо им верить!» И тут вечером позвонила ему жена, которая задержалась в гостях, сказала, чтобы он её встретил на углу улицы. Он оделся, пошёл по переулку жену встречать на остановке, и тут навстречу ему идут два здоровенных парня, чуть пошатываясь, и один из них был в красной куртке, о чём и говорил экстрасенс. «Ну, вот, от судьбы, выходит, не уйдёшь, это конец», – подумал он спокойно, продолжая идти. «Подожди!» – остановили его парни, держа руки в карманах. «Господи! Отец небесный! Ангел мой, спасите!» – мысленно помолился он, потом очень спокойно сказал:

– Ну, чем вы меня будете убивать? Ножом? Или застрелите?

Услышав это, парни от удивления несколько секунд молчали, потом тот, в красной куртке, спросил:

– Если правильно ответишь на мой вопрос – жить будешь. А если нет, то всё, тебе кранты. – И спросил: – Почему Иисус Христос, зная, что Иуда его предал, за деньги продал, всё-таки на казнь пошёл? На смерть. Почему?

Тут наш человек – он был крещённый, ходил иногда в церковь, не часто, но интересовался христианской философией – сказал:

– Иуда не предал Христа, а спас его, подтолкнув к смерти.

Парни от удивления снова помолчали, потом сказали:

– Как это? Его же распяли! Убили! А Иуда, сволочь, крысой оказался.

На что он ответил:

– Иуда знал, что только умерев на кресте, Христос возвеличится, его учение распространится по всему миру. Он, скажу, был не дурак, и не предатель.

Парень в куртке кивнул головой, задумался, потом сказал:

– Ну, ты, я смотрю, тоже не дурак. Живи!

Они оба, пошатываясь, пошли дальше. А он постоял, потом пошёл на остановку встречать жену. Так вот, Айтал.

– Ну, а дальше?

– А дальше он, этот человек, жив-здоров, живёт… Уж сколько лет с тех пор прошло… Встречаю его иногда, разговариваем.

– Ну, возможно, это… Неверно ему предсказали.

– Слушай тогда про второй случай, ещё интереснее, – сказала Лана. – Мне рассказывали знакомые, что одна женщина внезапно заболела раком, и за два месяца «сгорела», можно сказать: пятна на теле чёрные, волдыри… Положили в реанимацию. Врачи сделали вывод: это конец, человека не вернуть. На столе она отключилась полностью, провалилась куда-то… Увидела вдруг перед собой яркий свет, какие-то светлые фигуры в белых одеяниях стоят. Она поняла, что это ангелы, и стала просить-умолять: «О, Бог наш Всевышний! Помоги! Помоги вернуться назад – к детям малым своим, к мужу больному… Как они без меня, без мамы?.. Как мой сынуля двухлетний, Сашенька, без меня? Как?! Спасите, меня, ангелы добрые! Бог наш великий! Спасите! Помогите!» Она была неверующей и стала вспоминать слова молитв, которые в церкви слышала: «Господи помилуй! Помилуй! Помилуй!» Потом она отключилась, умерла.

И тут, когда её, накрыв простынёй, повезли в морг, она издала слабый стон. Медбрат в белом халате остановил коляску и, откинув с лица край простыни, воскликнул: «Жива! Она живая!» И так она постепенно в больнице стала поправляться – всё лучше и лучше… Поправилась! Сейчас, как и прежде, ходит в свою школу, работает. Учительница.

Лана закончила рассказ, спросила:

– Что на это скажешь, Айтал? Веришь этому случаю? Я не вру, всё так и было. По правде.

– Ну, тут… – Парень замолчал, ничего не ответил, поднял к небу глаза, произнёс: – Небо-то какое, смотри! Синее-синее… Светло! Чисто!

* * *

Громадский сидел в своей палатке больной, бледный, разбитый… Коньяк выпил ночью, две пустые бутылки валялись на полу, а опохмелиться, попросить у мужиков он не хотел: надо марку и статус держать. В голове было пусто, звучала только песня ночной удаганки, слов которых он не понимал, но знал, о чём она поёт и для кого. Всё теперь затормозилось, язык его как будто «заморозило», и он даже ничего не мог сказать, тем более приказать своим подчинённым взрывникам о том, что дальше надо делать. И мужики сидели у потухшего костра, тихо разговаривали о разных разностях, понимая, что их начальник Громадский в какой-то странной отключке, молчит, тупо уставившись в одну точку.

Тут послышался сначала отдалённый гул, потом всё громче и громче, и скоро мужики услышали шум моторов, идущих к ним в лагерь вездеходов. Скоро, подминая под свои острые, зубастые гусеницы деревца и кусты, выехали на поляну три здоровенных вездехода, которым всё было нипочём – ни жижа болотная, ни речка, ни деревья молодые, тонкоствольные… Это были сильные буровые машины – гордость всех геодезистов СССР. Они всё могут, всё сделают во имя процветания и счастья Советского Союза, который – истинный хозяин природы, да что там природы – возможно, что скоро всего космоса, вселенной… Ура!

Буровики, заглушив свои мощные «чудища», слезли, попали в объятия своих коллег – взрывников отряда Громадского.

– Наконец-то… Приехали! – обрадовался Шабат, знавший некоторых из буровиков. – Тяпнуть бы за встречу… Есть у вас что-нибудь? А то мы тут… Сами понимаете… – радовался взрывник, встречая корешей.

– Есть, конечно! – хлопнул его по плечу здоровяк по имени Хряк, от фамилии его – Хряков. Он спросил: – Хде этот ваш Громодевский? Начальник.

– Да вона сидит, – указал Шабат. – Малохольный сегодня… Молчит.

– Ладно, – кивнул Хряк. – Пойду, потолкуем.

Здоровяк подошёл к Громадскому, который сидел, закрыв глаза, спросил:

– А-а, это… Здрасьте! Вот мы прибыли. Хде копать? Мы того, сразу готовы, по приказу.

Начальник открыл глаза и ничего не ответил. Он вяло повернулся к буровику, посмотрел на него мутными, ничего не понимающими глазами, отвернулся.

– Хм, – покашлял в кулак Хряков, снова спросил, более громко:

– Товарищ Гро… Громо…дзинский, ехать-то нам куды? Копать надо!

Громадский открыл глаза, увидел этакую здоровенную харю перед собой, но ничего не сказал, равнодушно опустил веки, ушёл в себя.

– Чёрт-те какая холера! Б..я буду! – выругался Хряков, пошёл обратно к коллегам,

– Ну чё? Выяснил? – спросил его Шабат, видя растерянное лицо буровика.

– Да так… Молчит, – ответил Хряков. – Это он чё, больной или пьяный? Не понял.

– Да вот, где-то всю ночь бродил в тайге, а потом пришёл – и в отрубку, – сказал Казарян, повернув голову к палатке, где сидел их начальник в тяжком, невменяемом состоянии.

– Ну и дела у вас весёлые! – громко произнёс один из буровиков, рыжий, бойкого нрава паренёк, сказал: – Давай чё-нибудь, а то хавать хочется! Бутылка есть у нас – всем хватит!

Взрывники загалдели, услышав такие «приятные» новости. И Шабат крикнул:

– А ну, Васька Белоконь, тащи запасы! Гостей наших встретим. По-божески! А?!

Все дружно, разговаривая, двинулись к столу, предвкушая хороший «сабантуй»[62]62
  Сабантуй – праздник.


[Закрыть] за встречу.

И тут из палатки вдруг выскочил радист Сенька Лавров и, размахивая бумагой, побежал к палатке Громадского. Он быстро подбежал к нему и, протягивая сообщение, выпалил:

– Вам… Вам, Евгений Янович, срочная радиотелеграмма… из Москвы, от самого Толмачёва. Вот!

Громадский открыл глаза, механически взял бумажку из руки радиста, равнодушно посмотрел, прочитал с трудом… Что это? Как?

И к нему постепенно вернулась реальность – это лицо в веснушках, эти деревья, это место – его палатка, люди за столом, что-то жующие… Лагерь! Его база, его люди… Но что? Придя в себя, в своё сознание, постепенно понимая, где он и что, Громадский ещё раз прочитал радиограмму из Москвы.

Он поднялся со стула, потом прислонился рукой о ствол дерева, близко стоящего, потом сделал шаг, другой… И пошёл, пошёл через поляну дальше – от лагеря в лес.

– Куда это он? – спросил Хряков. – Может того, догнать начальника?

– А-а, пусть его! – махнул рукой Шабат, сказал: – А мы без него дело сделаем… Чокнулся, смотрю, он совсем – ловить тут нечего. А ну, ребя, за удачу! За наш мощнейший взрыв! – он поднял кружку с вином, опустошил до конца.

Громадский шёл от лагеря, улыбаясь, и ноги его босые, не реагируя на уколы хвойных игл и мелких веточек на тропинке, несли его на запад, в сторону, где лежало, раскинувшись, озеро его юности, далёких шестидесятых, – священное Омолуку. «Туда! Туда! – вырвались его первые слова, от сковавшей его немоты. – К Омолуку! К озеру!»

Он бежал быстро, очень быстро, жадно глотая воздух, радуясь тому, что будет жить… Жить! И всё вокруг – эти мохнатые деревья и тропинки, и небо над ним, и даже коршуны, парящие высоко – все стали вдруг такими близкими, родными, своими, что в груди его, москвича, чужого тут человека, сильно, громко забилось сердце… О-о-о! Впереди показалась серебристая полоска воды… Омолуку! Озеро! Громадский выбежал из леса, выскочил на берег спокойного Омолуку, крикнул:

– Спасён! Я спасён! Слава тебе, Господи!

Слёзы радости потекли, потекли обильно из глаз, слёзы огромной радости – и свободы… Свободы!

– Эге-е-ей! Омолуку-у-у!.. Я твой… тво-о-ой!.. Жив! Помнишь меня-а-а-а?!

Немного погодя звонко отозвалось эхо: а-а-а…

Тут вдалеке над озером показались белые точки, которые, увеличиваясь, приближались к нему, Громадскому. Ближе, ближе… Это лебеди, белые лебеди Омолуку! Плавно, медленно размахивая крыльями, как бы приветствуя всех, они радостно кричали: кур-рл, кур-рл, кур-рл…

Громадский упал на землю, зарылся в белый пахучий мох, лежал тихо, не шевелясь, плакал беззвучно… Спасён!

* * *

Они сидели в ютэне, пили из кружек горячий чай, разговаривали.

– …И вот, после того, как нас в тайге поймали, чекисты привезли всех в Якутск, посадили в каталажку, в старую тюрьму на улице Дзержинского, – продолжал рассказ о своей жизни Арахаан. – Помните, около четвёртого магазина была? Одноэтажная, деревянная, где, по рассказам заключённых, ещё сидел сам разбойник Манчаары. И Платон Ойунский, говорят, тоже сидел, потом его убили… И вот, выходит приказ Сталина об амнистии всех дезертиров, и меня выпустили.

– Сюда приехали? – спросила Лана.

– Сразу сюда, на родину, – ответил старик. – И вот тут построил себе этот небольшой ютэн… С тех пор и живу тут. В Тумуле бываю зимой, в большие холода. Так что…

Тут в ютэн, резко дёрнув дверь, вошёл Тарас и сходу, громко сказал:

– Ну, вот! Слышал на восточной стороне, где лагерь взрывников, грохот и шум… Это вездеходы, техника! Видать, буровики прибыли… Взрыва не миновать. Сегодня! – он озабоченно оглядел всех, спросил: – Что делать будем? Решайте!

В ютэне повисла тревожная тишина, все повернули головы, смотрели на главного здесь – Арахаана, который спокойно допил из кружки чай, тихо сказал:

– Подождём.

Потом повернулся к Айталу, сказал:

– Ну, а вы, молодые, что решили?

– Ехать, может… – робко сказала Лана. – Можем погибнуть. Зачем?

Айтал молчал, не зная, что ответить. Только нервно стучал кружкой по столу. Да-а…

– Вот что! – сказал Тарас, видя замешательство друзей, выпалил: – Хватит! Я возьму свою пятизарядку, автомат, а вы тоже – кто что имеет… Будем драться до конца! Правильно я сказал?

Но все молчали, никто не поддержал его порыв. Что им даст эта перестрелка? Смерть людей!

Тут Лана резко вскочила, выбежала из ютэна, волнуясь, даже дверь за собой не закрыла.

– Подожди! – кинулся за ней Айтал.

Девушка побежала к озеру и, увидев, что парень хочет её остановить, увести обратно в ютэн, она сходу прыгнула в деревянную лодку, оттолкнулась… Лодка, слегка покачиваясь, поплыла. Но весло осталось на берегу, забыла взять.

– Весло! – крикнул Айтал, понимая, что без весла она может уплыть чёрт знает куда. А вдруг ветер сильный налетит – утонет. Как быть? Долго не думая, парень бросился с веслом в холодную воду, поплыл. Лана, поняв, что совершила промах, большую глупость, стояла на лодке, дрожа от страха, не зная, что делать ей дальше. И вот, работая одной рукой, Айтал с трудом поплыл, держа в левой руке это злополучное весло… Но волны, которые образовались при его бурном погружении в воду, дальше погнали лёгкую одноместную лодочку старика. Айтал в резком порыве, с помехой в руке, барахтаясь, сделал несколько больших глотков воды… Опомнившись, он отпустил весло и, собрав все силы, сильно загребая обеими руками, догнал лодку, зацепился за спасительный край. Лана, дрожа от страха, стояла в лодке, кричала:

– А-а-а! Не-е-е! Не-е-е!

– Дер… дер… жись!.. Дер… – глядя на неё из воды, выдавил парень. – …жись!

Лодка накренилась, и Лана, громко вскрикнув, упала в воду.

– А-а-а! О-о-о!

Она не умела плавать, поэтому почти сразу стала, захлёбываясь, погружаться… Бу-бу-бу… Айтал, увидев это, отцепился от лодки, развернулся – нырнул вниз за ней, успел схватить за волосы, с трудом вытащил наверх, перевернул на спину. Лана, опомнившись, стала жадно хватать открытым ртом воздух – больше, больше… Открыв глаза, она увидела над собой парящих в небе белых чаек, подумала: «Жива! О, Господи, помоги!»

Услышав крики на озере, Тарас быстро сбежал по тропинке вниз, увидел их, отчаянно барахтавшихся в воде… Тыый! Он сходу столкнул в воду дюралевую лодку, запрыгнул и, сильно работая веслами, поплыл.

Айтал, собрав последние силы, захлёбываясь, грёб правой рукой к берегу, другой он крепко держал, перевернув вверх лицом девушку, которая от страха и стресса не шевелилась, тянула его вниз. Промокшая одежда парня тоже упорно тяжёлым грузом сковывала, погружала его всё сильнее туда – в холодную глубину озера. Теряя сознание, захлёбываясь, Айтал вдруг увидел над головой плоский конец весла – схватил его рукой, подтянулся. Воздух! Дышать, дышать!.. О, радость!

Тарас, ругаясь, с турдом вытащил сначала девушку, потом втащил в лодку Айтала.

– Ак-каарылар[63]63
  Акаарылар – дураки.


[Закрыть]! Ё… твою мать! Чего в воду полезли?! Эх, дети… сущие дети!

Лана, потеряв сознание, мешком лежала на дне лодки, а её спаситель, Айтал, сильно дрожал, аж стучал зубами. Молчал.

Лодка подплыла к берегу, где, спустившись с ютэна, стоял старик Арахаан, качал головой:

– Купаться сейчас холодно, – сказал он, погрозив пальцем. – Не советую. Опасно.

– Куда их?.. Наверх? – Спросил Тарас, вытаскивая на руках из лодки девушку.

– Нет, – ответил Арахаан. – Костёр тут надо сильный разжечь… Обсушиться, отогреться им быстро надо, он сказал Тарасу: – Сделай это, а я сейчас схожу наверх, принесу кое-что.

Охотник умело, очень быстро разжёг на берегу большой костёр, заставил пришедших в чувство ребят раздеться, посадил около костра. Он стал отжимать их мокрую походную одежду, улыбаясь, подбадривая обоих, «оглушённых» таким нелепым случаем, повесил куртки и штаны близко от огня. Потом Тарас взял из дюральки топор, пошёл рубить для костра дрова.

Виновники инцидента сидели молча, отвернувшись, спиной друг к другу. Они понимали, что чуть по глупости не погибли, были на волосок от смерти… Спасибо Тарасу, что спас. И зачем она, Лана, в лодку полезла? От кого или от чего убежать хотела? Нашло на неё – испугалась. Теперь людям стыдно в глаза смотреть… Дура дурой!

Они немного согрелись, и Айтал уже зубами не стучал, пришёл в себя, успокоился. Лана молчала, ушла в себя, думала о чём-то.

Тут с ютэна спустился Арахаан, принёс ребятам две мягкие волчьи шкуры и бутылку питьевого спирта, что держал специально для таких экстренных случаев, которые здесь, на Севере, случались время от времени, и все таёжники этим запасались, прятали у себя. Арахаан налил спасительное питьё в кружки, протянул пострадавшим, сказал:

– Пейте это, разом согреет. Помогает. – Потом добавил: – Спирт обжигает, поэтому пейте, придержав дыхание… С воздухом смешивать плохо, задохнётесь. Ну!

Оба, слушаясь старика, выпили, и приятное тепло постепенно разлилось по всему телу, стало хорошо, в глазах посветлело, отлегло.

Затем Арахаан ещё им налил в кружки, сказал:

– Теперь натирайте этим своё тело – грудь, руки, ноги… Спину друг другу, не стесняйтесь. – Он улыбнулся, подмигнул по-простецки обоим, сказал:

– Ну, я наверх к себе пошёл, а вы у костра посидите… Пройдёт. Не печальтесь.

Арахаан оставил бутылку с остатком спирта у костра, пошёл по тропинке к ютэну.

Тут пришёл с охапкой дров Тарас, бросил всё у костра, воскликнул:

– Тыый! Спиртом пахнет… Уже наклюкались! – он засмеялся. – И правильно. Спирт в тайге – дело полезное. – Потом сказал, глядя на них: – Ну, я пошёл к Арахаану, наверх, дело есть там одно… Отдыхайте!

Тарас ушёл, и Айтал с Ланой остались сидеть у костра, отвернувшись друг от друга, молчали. Парень мысленно во всем обвинял подругу за её глупый женский порыв, всплеск эмоций, из-за чего оба чуть не погибли в воде. А Лана думала об Айтале, понимая всю обиду его на неё, но и мысленно благодаря за отвагу и решительность друга в последний момент. Он, фактически, ведь спас её, дурёху остолоповую… Точно утопла бы, лежала сейчас на дне. Спасибо ему. Однако гордость, да и чувство вины перед ним сковывали её, и она боялась посмотреть парню в глаза. Возможно, он сейчас её проклинает.

Но спирт сделал своё дело, и мозги у обоих смягчились, заработали по-другому. Им стало как-то очень легко, и случившееся теперь казалось не таким уж ужасным, всеуничтожающим явлением. Ну, было, да прошло. Что теперь – плакать?

Первым «проснулся» Айтал, громко сказал:

– Эх, закурить бы!.. Жаль, что ты, Лана, не куришь. – Он повернулся к ней, спросил: – Согрелась? А я уже почти сухой… О чём думаешь?

Лана молчала, потом, вздохнув, сказала:

– Живучая я… Повезло. Спасибо Тарасу.

– А ты плавать не умеешь, оказывается? Не учили?

– Нет, – замотала головой она, добавила: – Всегда воды боялась… С малых лет. Эта стихия не для меня.

– А… почему?

– У меня, когда в школе училась, в третьем классе отец утонул. Мы тогда в Покровске жили… На Лене он… летом. А потом два года спустя брат старший утонул, но уже в городе. На Петуховке. Там вода, говорят, бурливая.

– Знаю, кивнул Айтал. – Там каждый год… Место нехорошее.

– А до этого в сороковых дед тоже… Но это на озере, в Намцах. Такая вот карма.

– И дед? Прости, Лана, – тронул девушку за плечо Айтал. – Я не знал… Похоже даже на проклятие какое-то.

– И вот, сегодня я… Я думала, по карме теперь моя очередь. Ведь я последняя в семье по линии деда. Очередь…

– Не надо! – вскочил Айтал, сбросил с плеч шкуру, сказал: – Всё! При мне такое с тобой не случится… – он улыбнулся. – Я же, между прочим, твоя охрана. Веришь?

– Сегодня поверила, – улыбнулась она, добавила, глядя на его голый торс. – А ты ничего… Фигура что надо, как у телохранителя вип-персоны.

– Спасибо за комплимент! – обрадовался Айтал, понимая, что стена отчуждения, обиды теперь рухнула.

Он сказал, щупая куртку у костра:

– Подсыхает. Это хорошо.

– Давай, Айтал, посидим ещё… – сказала она, повернувшись. – Здесь, у костра, хорошо… Хочется даже стихи читать… Хочешь?

– Стихи? – удивился он. – Давай! Слушаю.

– Слушай, – сказала она и стала читать:

 
Понимаю, что можно любить сильней,
безупречней. Что можно, как сын Кибелы,
Оценить темноту и, смешавшись с ней,
Выпасть незримо в твои пределы.
Можно пору за порой твои черты
Воссоздать из молекул пером сугубым.
Либо в зеркало вперясь, сказать, что ты
Это – я; потому что кого же мы любим,
Как не себя?
 

Тут Айтал поднял вверх руку, спросил у неё:

– Это, прости, чьи стихи? Что-то знакомое.

– Это Иосиф Бродский, ответила она. – Знаешь такого? Наш русский поэт, ленинградский… Слушай дальше: