Текст книги "Рэп для мента"

Глава 6
СМЕРТЬ НА ЗОНЕ

Получив очередное назначение, генералмайор Безродный был на седьмом небе от счастья. Разве мог он рассчитывать на такую блестящую карьеру – он, выпускник заштатного Псковского училища МВД, обреченный всю жизнь трубить в какомнибудь Пыталовском ГУВД с перспективой выйти на ничтожную пенсию в чине подполковника и с циррозом печени?

Конечно же, нет, если бы таинственная и могущественная «Воля народа» не взяла его под свое крыло. Правда, он и сам не подкачал – упорно трудился после окончания училища, самостоятельно вырос из младших лейтенантов в майоры, не обольщался грошовыми оброками с мелких провинциальных жуликов и так называемых предпринимателей, берег репутацию для больших дел.

А умело и лихо закрученный роман с женой инспектора Главного управления исполнения наказаний помог Безродному добиться перевода в Ленинград, прямиком в управу по Северо-Западу.

Там-то он и обратил на себя внимание «Воли народа».

Когда в одной из колоний Волховского района заключенные осмелились выразить протест против бесчеловечных условий содержания, майор Безродный проявил инициативу, оперативно прибыл на место и лично возглавил жестокое и беспощадное подавление бунтовщиков.

Через месяц он был уже полковником, перескочив через чин, а еще через неделю ему позвонил сам Адольф Богданович Самоедов, отставной генераллейтенант МВД и депутат Государственной Думы, он же – руководитель Северо-Западного регионального отделения «Воли народа».

Самоедов быстро объяснил Безродному, чьему покровительству он обязан столь быстрым служебным ростом и сделал предложение, от которого, как говорится, невозможно отказаться.

Нельзя сказать, что Василий Кимович Безродный принял это предложение без колебаний. Поначалу было страшно – стать членом законспирированной структуры, пусть и возглавляемой самыми высокопоставленными лицами, структуры, которая ставит своей целью ни больше ни меньше как захват власти в стране и перераспределение национального богатства…

Однако Самоедов убедительно доказал, что при таких покровителях бояться нечего, зато самая блестящая будущность обеспечена – и в смысле положения, и в смысле материального уровня. Такого уровня, о котором паршивые отечественные олигархи и мечтать не смеют. Василий Кимович решился, и ни разу не пожалел об этом. Впрочем, он прекрасно понимал, что отказ был бы равнозначен даже не концу карьеры, а досрочному уходу на этой жизни.

Дальше все пошло как по маслу. Генерал-майорство на блюдечке, оформленный на жену трехэтажный особняк в Парголово, круглый счет в филиале банка «Лионский кредит» на острове Мэн. Неприятно только было вспоминать о разного рода щекотливых мероприятиях, которые Безродному приходилось курировать по приказу «Воли народа». В результате этих мероприятий заброшенные могилы кладбищ Ленинградской области частенько пополнялись безымянными подселенцами – однако забыть об этом помогали дополнительные нули, исправно заносимые в банковские гроссбухи аккуратными клерками с далекого островка в проливе Ла-Манш.

И вот теперь – Москва!

О долгожданном переводе с повышением Василию Кимовичу сообщил все тот же Самоедов, и Безродный не без злорадства отметил про себя: «Все, Адольф Богданович, покомандовали мною, и хватит. Пришел черед поменяться ролями».

Собственное кресло в ранге заместителя министра, огромный кабинет в массивном здании Главного управления исполнения наказаний с видом на Воробьевы горы – это не шутка! Плюс вызов для личной беседы с самим председателем политсовета «Воли народа» Самсоном Эдуардовичем Бергамовым.

Это совершенно новый уровень и, конечно же, новая ответственность.

И новые доходы.

И новый страх…

В приемную Бергамова Безродный прибыл за десять минут до назначенного срока. Кивнув бесстрастному секретарю, он придирчиво осмотрел себя в настенном зеркале и остался доволен. Отутюженный ординарцем китель ладно сидел на коренастой фигуре, на золотых погонах с генеральским зигзагом поблескивала звездочка.

Пока единственная… Ничего, бог даст, еще обмоем и вторую, и третью.

Дождавшись приглашающего жеста секретаря, он с одобрением посмотрел на огромную двухстворчатую дверь из красного дерева, потрогал полированную бронзовую ручку в виде львиной головы и негромко, но решительно постучал.

Бергамов принял Безродного стоя у окна, наполовину прикрытого тяжелыми шторами из вишневого бархата. За окном, на другой стороне Москвареки, виднелись кремлевские башни.

«Вот это вид, прямо открытка, – мечтательно подумал Безродный, – да, это уровень!»

И тут же опомнился, услышав ровный, бесстрастный голос Бергамова:

– Здравствуйте, Василий Кимович, проходите.

Безродный направился было к столу совещаний, к которому примыкал поставленный под прямым углом письменный стол Бергамова, однако тот остановил его.

– Нет, не сюда. Давайте присядем у камина. Разговор у нас будет хотя и важный, но неофициальный, поэтому чиниться незачем.

И он указал на облицованный резным итальянским мрамором камин в противоположном углу кабинета, напротив которого стояли два глубоких низких кресла и стеклянный журнальный столик с пепельницей. Слегка поклонившись, Безродный пропустил Бергамова вперед, подождал, пока тот сядет, после чего опустился в свободное кресло сам, осторожно поддернув брюки с лампасами.

Бергамов посидел с минуту молча, пристально глядя на потрескивающие в камине поленья. Несмотря на жаркий огонь, в кабинете было прохладно – мощные кондиционеры бесшумно освежали воздух, попутно наполняя его запахом свежей хвои.

– Люблю, знаете ли, прогуляться по сосновому бору, – сказал Бергамов задумчиво, – да вот только редко выдается свободная минута для этого. Дел много, Василий Кимович, причем дел неотложных.

Он поворошил поленья чугунной кочергой с позолоченным набалдашником, тяжело вздохнул:

– А людей не хватает, Василий Кимович. Поэтому мы ценим ответственных инициативных профессионалов и заботимся о них. Не забываем, как впрочем, не забываем и своих врагов. Помните, какой девиз был у эсэсовцев?

Безродный удивленно поднял брови.

– А девиз у них был такой: «Наша честь – верность». То-то. Правильный принцип, на редкость продуктивный. Все химеры вроде каких-то там идей, чести и достоинства ничто по сравнению с верностью. Верностью, основанной на страхе и на том, что раньше называли материальным интересом. Впрочем, я отвлекся.

Бросив кочергу в серебряное ведерко, Бергамов встал, жестом остановил готового подняться вслед за ним Безродного и прошелся по устилающему пол мягкому ворсистому ковру.

– Я наслышан о вас. Сколько лет вы служите нашей организации?

– Более трех лет, Самсон Эдуардович.

– Что ж, достаточный срок. Вы служили верно, и уже успели убедиться в прямой выгоде этой службы.

– Я искренне благодарен и готов…

– Довольно, довольно. Не надо пустых слов.

Бергамов снова погрузился в кресло и пристально посмотрел на Безродного:

– Слушайте внимательно, Василий Кимович. Наступило время решительных действий, в результате которых все достояние этой страны – я подчеркиваю, все! – окажется у наших ног. И у ваших тоже, потому что принято решение включить вас в политсовет. Мы не будем больше довольствоваться крохами, мы возьмем все. А население, хоть и многочисленное, но увы – ничтожное духом, будет обеспечивать наши нужды и получать достаточное для пропитания содержание.

– Самсон Эдуардович…

– Не прерывайте! Существует план, продуманный до мелочей, который позволит нам одним ударом разрубить этот Гордиев узел и решить кое-какие проблемы на будущее. В частности, такую – в этой стране слишком много ненужных и бесполезных людей. Западные экономисты давно уже подсчитали, что на территории современной России экономически оправдано существование не более 50 миллионов обслуживающего экспорт природных ресурсов персонала. Вот и нам больше не нужно – лишние рты нам ни к чему.

– Но каким же образом…

– Молчите! Сейчас я говорю, а вы слушаете. Да… Уже сейчас, спровоцировав уничтожение наиболее вредной части населения, мы посеем хаос, и власть сама упадет к нам в руки. Ну, а уж взяв власть, мы спокойно сможем продолжить эту оздоровительную практику до достижения полной экономической целесообразности.

Указательный палец Бергамова уперся в Безродного.

– Теперь о вашей роли в этом историческом событии. Она особенная, в силу вашей профессиональной принадлежности как высокопоставленного сотрудника Главного управления исполнения наказаний. Кстати говоря, высокопоставленного благодаря нашей заботе, о чем вы, конечно же, помните.

– Я не только помню, но и безгранично ценю это, – наклонил голову Безродный.

– Отрадно. Начать массовую зачистку страны целесообразно с уголовной швали, переполняющей заведения вашего управления. Это удобно – можно науськать население на нынешние власти, объяснив ему, что только мы в состоянии эффективно бороться с преступностью, а нынешняя власть ее, наоборот, плодит, создавая тепличные условия в колониях и тюрьмах. Впрочем, на население плевать. Гораздо удобнее то, что когда на Западе поднимется вой по поводу узурпации нами власти и сопутствующих ей богатств, мы тут же свалим этот якобы геноцид на происки международного капитализма, сионизма – да чего хотите. Вызовем всемирный скандал… Впрочем, это уже не ваше дело.

Безродный не подал виду, что обижен последней фразой и осторожно спросил:

– Однако как же это будет осуществлено практически, Самсон Эдуардович?

– Не скрою, однажды мы уже пытались осуществить этот план и хотели сделать это сами. Не вышло. Теперь мы будем умнее и сделаем все чужими руками – а именно руками тех же самых западных правдолюбцев и любителей лезть в чужие дела. Что и позволит нам в конечном итоге свалить этот якобы геноцид на них самих.

– Но как?

Торжествующий Бергамов поднял вверх указательный палец:

– Вот!

Он кивнул сам себе и сказал:

– Все гениальное просто. Мы получили сведения, что поганцы из западных организаций типа «Международная амнистия», «Хьюман райтс» и «Здоровый заключенный» решили в очередной раз нас поучить. Они, видите ли, сильно озабочены эпидемией туберкулеза в российских тюрьмах и колониях. Прямо спать не могут от жалости и сострадания.

Бергамов брезгливо поморщился.

– И надумали эти поганцы ткнуть нам в нос нашей черствостью. Приготовили гуманитарный груз противотуберкулезной вакцины, достаточный для вакцинации порядка миллиона заключенных, и передали его нам в порядке безвозмездной помощи.

– То есть вы имеете в виду, что эту вакцину… – догадался Безродный.

– Именно! – подхватил Бергамов. – Их гуманитарную вакцину мы подменим на препарат собственного изготовления. И препарат этот уже разработан и изготовлен в нужном количестве в наших лабораториях на Таймыре. Это новый, еще никому не известный штамм вируса бубонной чумы, гарантирующий стопроцентный летальный исход, причем вирус с инкубационным периодом в шесть месяцев, уникальное достижение наших – подчеркиваю, наших – специалистов. Генералы-адмиралы, подбирающие кремлевские объедки, о таком и не мечтали!

– Понимаю, – медленно сказал Безродный, – чисто придумано… Акция закончится, никаких подозрений, триумфальный шум в прессе, и вдруг через полгода, когда все уже забудут, катастрофа!

– Причем для демонстрации чистоты намерений мы через наших друзей в правительстве организовали целую акцию типа «Врачи без границ». Приезжайте, мол, благодетели, к нам, сирым и убогим, сами колите свою вакцину, мы ведь без вашей помощи даже клизмой в собственную жопу попасть не в состоянии. А мы вам и поезд специальный выделим, и лекарства ваши доставим и погрузим на него за свой счет, только смилуйтесь!

– И какова реакция Запада, Самсон Эдуардович?

– В Германии, Италии и Франции уже сформирована бригада из ста пятидесяти врачей-добровольцев. Готовы вылететь в Россию по первому требованию. Ну а мы, конечно же, благородно оплачиваем им перелет.

Если у Безродного и оставались какие-то сомнения, то они улетучились без следа. Он был явно впечатлен развернутым перед ним грандиозным планом.

Бергамов благосклонно наблюдал за реакцией Безродного, откинувшись на спинку кресла. Потом он опять взялся за кочергу, поворошил поленья, выпуская снопы искр, и коротко спросил:

– Вопросы?

– Самсон Эдуардович, – Безродный сделал озабоченное лицо, – а что с поездом?

– Поезд давно готов, стоит в одном из депо Хабаровска. Более того – на него уже полностью загружена партия нашего препарата. Причем о подмене не имеют понятия даже те, кто осуществлял погрузку – наши люди подменили вакцину еще на стадии ее растаможивания во владивостокском порту. И позаботились заодно о том, чтобы навязанная нам западная дрянь оказалась там, где ей и место – на дне небольшой бухточки в заливе Золотой Рог.

– Не разумнее ли было бы продать ее куда-нибудь в Африку? – осторожно осведомился Безродный. – Все-таки деньги, да еще и дармовые…

– Брось, Василий Кимович, – Бергамов неожиданно перешел на «ты», – ход мысли, конечно, правильный, наша школа, но не до того сейчас. Надо не упустить главное. Лучше подумай о своих задачах.

– Извините, Самсон Эдуардович, увлекся. Я весь внимание.

– Ваша задача, – так же неожиданно вернулся к бесстрастному тону Бергамов, – обеспечить поезд надежным конвоем. Исключить возможность лабораторной проверки вакцины по пути следования. В пунктах назначения обеспечить доставку вакцины и врачей в исправительно-трудовые учреждения и наконец поголовную – слышите, поголовную! – вакцинацию заключенных. Вакцина должна быть использована до последнего миллиграмма. Запомните, миллион устраненных – это тот минимум, который сделает нашу акцию по-настоящему эффективной. И, наконец, исключить малейшую возможность любых неожиданностей. Вам все понятно?

– Так точно, все, – твердо сказал Безродный.

– Еще вопросы?

– Хотелось бы уточнить насчет сроков, Самсон Эдуардович.

Бергамов задумчиво поднял глаза к украшенному затейливой лепниной потолку, достал сигареты, закурил. Выпустив пару колечек ароматного дыма, с досадой покачал головой.

– Сроки, сроки… Сроки самые сжатые. Можно было бы начать хоть сейчас, да вот есть тут одна заковыка. Загогулина, как любил выражаться наш бывший алкогольный президент-дирижер… Впрочем, это опять же не ваше дело.

Потушив недокуренную сигарету, Бергамов встал, давая понять, что аудиенция закончена. Тотчас поднялся и Безродный.

– Ладно, Василий Кимович, – сказал Бергамов, помолчав немного, – приступайте. О сроках вам сообщат заблаговременно, с учетом времени, необходимого вам на подготовку. Вы свободны.

Он протянул Безродному пухлую ладонь. Безродный с уважением пожал ее и, поклонившись, вышел.

– Сроки, сроки… – повторил Бергамов ему вслед, – этот Меньшиков, конечно, тля, но береженого бог бережет… Все-таки надо дождаться его устранения.

Подойдя к селектору, он нажал клавишу.

– Самоедова ко мне на связь, срочно!

Глава 7
И ПЕСНЮ МОЖНО УКРАСТЬ

Лиза сидела в третьем ряду и с ненавистью смотрела на кривлявшегося на сцене самозванца. Двойник был одет в лагерную робу, на голове у него красовался кепарь с обвислыми краями и опущенным на глаза большим козырьком. Лицо человека, присвоившего себе чужие славу и деньги, было почти постоянно скрыто тенью от козырька, и метров с пяти он и в самом деле чем-то походил на Романа Меньшикова, но тот, кто знал Романа лично, конечно же, не купился бы на такую дешевку.

Дело было даже не в том, похож ли был двойник на Романа лицом. В конце концов, в жизни артисты обычно выглядят совсем не так, как на афишах, и это всем известно. Чувство ненависти, которую испытывала Лиза, происходило вовсе не из-за того, что этот ярмарочный урод грубо подделывается под любимого человека. Просто, зная Романа, Лиза была твердо уверена, что он никогда не ведет себя так ни в жизни, ни на сцене.

Двойник, прыгая под фонограмму Романа и делая вид, что поет, изо всех сил корчил из себя блатного, отвратительно ломался в воровской понтовой манере, топырил пальцы, сплевывал в сторону и постоянно поправлял яйца.

Сидевшие в зале люди были в восторге, и было понятно, что они принимают этого мерзкого клоуна за настоящего Романа Меньшикова. Некоторые из них вскочили со своих мест и размахивали над головой куртками и рубашками. Двойник старался разбудить в публике самые низменные инстинкты, и это ему удавалось.

Закончив песню, двойник подскочил к краю сцены и заорал в микрофон:

– Гаси ментуру! Пидаров на каркалыгу! Мент должен быть мертвый!

И зал взорвался одобрительными криками:

– Давай, Ромка! В натуре ништяк! Да здравствуют конкретные пацаны! Менты – пидорасы! Воры – в Кремль!

Двойник выставил вперед ладонь, призывая к тишине, и хриплым придушенным голосом произнес:

– А щас я конкретно спою песню про любовь. Потому что каждый конкретный пацан тоже знает, как тоскливо сидеть за колючкой и думать о том, как поганый фраер жадно смотрит на его дифчонку.

Он сделал знак музыкантам, они притворились, что заиграли, и над притихшими рядами поплыла фонограмма песни Романа Меньшикова, и не было в ней ничего ни про колючку, ни про поганого фраера.

Услышав первые же звуки, Лиза пришла в ужас – это была одна из ее любимых песен, и в ней, конечно же, не было ничего блатного, ничего воровского, просто грустная и щемящая история любви… А кривлявшийся на сцене недоумок корчил рожи, изображая грусть и страсть, жеманно двигал плечами и сокрушенно ронял голову на грудь.

Лиза почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

Она вдруг захотела убить этого человека. Не побить, не избить, чтобы насладиться его заслуженным унижением – именно убить, чтобы он перестал дышать и издавать эти поганые звуки. Не в силах больше слушать, Лиза встала и начала пробираться к выходу из зала. Ее место тут же заняла голопупая девица лет шестнадцати, которая пожирала самозванца глазами и шевелила губами, повторяя слова песни.

Выйдя из зала, Лиза прислонилась к стене и закрыла глаза.

И к этому мерзавцу она собралась войти в доверие? Кошмар! Да с ним заговорить – и то противно…

Открыв глаза, Лиза осмотрелась и, увидев буфет, пошла в ту сторону.

Взяв бутылку пива, она села за столик и стала обдумывать свои дальнейшие действия.

* * *

Спев на бис последнюю песню, Сергей Батурин раскланялся и ушел со сцены, провожаемый визгом, криками и свистом. Пот градом катился по его лицу. Все-таки работать под фанеру, хоть и чужую, – нелегкий труд. Нужно, чтобы зритель поверил в то, что ты на самом деле работаешь в полную силу…

В коридоре, ведущем со сцены к гримеркам, уже стояла толпа подпрыгивающих на цыпочках фанаток. Ждавшие у выхода со сцены Костян и Чирик сразу же зажали Сергея между собой и повели к гримерке, решительно расталкивая толпу коллекционерок членов, как гастролеры обычно называют местных девиц, не пропускающих ни одного приезжего артиста, особенно если он популярен.

Однако, зная, что лишать желающих возможности потрогать знаменитость не следует, телохранители не слишком спешили. Да и сам Сергей говорил им, чтобы они не торопились упрятать его от толпы поклонниц, потому что он должен успеть выбрать себе очередную девчонку на ночь.

Вот и в этот раз, проходя по волнующемуся коридору молодой женской плоти, Сергей неторопливо осматривал рвущихся к нему девчонок, выбирая претендентку на постель, а то и сразу двух. Иной раз ему нравилось, когда две молоденькие шкурки стараются превзойти друг друга в постельных утехах, пытаясь понравиться звезде больше, чем другая.

Небрежно оценивая телесные достоинства каждой из желающих, Сергей вдруг натолкнулся на что-то непривычное. Во втором ряду стояла стройная и высокая девушка, одетая в длинное и дорогое шелковое платье с глубоким декольте.

Пожалуй, точнее было назвать ее молодой женщиной, и в отличие от окружавших ее возбужденных нимфеток, она была совершенно спокойна и смотрела на Сергея с легкой полуулыбкой.

Именно эта улыбка и заставила Сергея остановиться и развязно сказать:

– Ну чо, куколка, хочешь познакомиться со мной поближе?

Его слова вяло упали на пол, даже не долетев до ушей этой женщины.

Улыбка на ее лице слегка изменилась, и Сергей почувствовал себя уязвленным. Как это так – какая-то чувиха, пусть даже и отличающаяся от толпы похотливых поклонниц, и не ответила на его вопрос…

На вопрос самого Романа Меньшикова!

Сергей был уверен, что никому и в голову не придет засомневаться в подлинности его личности. Вот уже почти год он со своей бригадой колесил по стране, выдавая себя за Меньшикова. За это достаточно долгое время он свыкся с чужим именем и образом, и даже иногда ловил себя на мысли, что он-то и есть знаменитый исполнитель блатного шансона.

Он, и никто другой!

– Гоните их всех, – шепнул Сергей Костяну, – а эту оставьте.

Костян кивнул, потом сделал знак Чирику, и они начали решительно вытеснять поклонниц на лестницу. Через минуту в коридоре не было никого, кроме Лизы, Сергея и двух его телохранителей.

– Ну вы конкретно идите, – громко сказал Сергей браткам, глядя на Лизу, – а я тут пока… Чисто познакомиться хочу поближе.

Он был уверен, что такая манера разговора как нельзя больше соответствует и его имиджу, и музыкальному направлению, и вообще успеху.

Чирик и Костян скрылись в гримерке, а Сергей сбросил лагерный клифт, перекинул его через плечо и небрежно оперся рукой о стену рядом со стоявшей неподвижно девушкой, которая все так же загадочно смотрела на него.

– А чо, ты такая гордая, да? – ухмыльнулся он. – Вот я, например, совсем не гордый, хоть и знаменитый. Меня, например, конкретно Ромой кличут. А тебя?

– Ромой? – неторопливо переспросила Лиза, подняв бровь. – Роман… Хорошее имя. Оно мне нравится.

– А ты чо, на концерте была, а как меня кличут, не знаешь?

– Почему же… На афише все написано. Популярный исполнитель блатного шансона Роман Меньшиков.

Лиза улыбнулась и посмотрела Сергею в глаза.

В ее взгляде не было ничего такого, что он привык видеть в пустых блестящих глазках своих поклонниц, и это почему-то взволновало его. Эта молодая женщина была совершенно другой, и Сергей почувствовал ее превосходство. В ней была тайна, не то что в тех, которых он каждый вечер забирал себе на ночь…

– Ну так это… – Сергей слегка смутился, и это было странным и незнакомым чувством, – я чисто Роман, а ты… вы… ты?

– Меня зовут Елизавета, – мягко ответила Лиза.

В ее голосе была глубокая и волнующая тайна, и у Сергея появилось тоскливое ощущение, будто он на секунду увидел призрак далекой и недостижимой страны, в которой ему не бывать никогда.

– А чо, нормальное имя, – одобрительно кивнул Сергей, – значит, Лиза…

– Да, Лиза, – она склонила голову набок, и от этого движения у Сергея защемило под ложечкой.

– Ну и как тебе концерт, – поинтересовался Сергей, бессознательно меняя позу на менее развязную, – понравился?

– Да, мне нравятся песни Романа Меньшикова.

Лиза снова таинственно улыбнулась, и Сергей смутно припомнил, что он уже видел такую улыбку на какой-то картине…

– Ну так… – Сергей с неудовольствием почувствовал, что его обычную развязность что-то сдерживает, – может, поедем в гостиницу? Возьмем шампусика, туда-сюда…

– Туда-сюда? – Лиза усмехнулась. – А это как?

– Ну как… Обычно! – Сергей вовсе потерялся. – У меня там люкс-апартаменты, это, конкретный комфорт…

– Вы знаете, – Лиза повела плечом, и это движение показалось Сергею манящим и многообещающим, – сегодня… Сегодня, пожалуй, нет. А вот завтра… Если вы не возражаете, завтра я снова приду на ваш концерт. Мне нравятся песни Романа Меньшикова.

Тут Лиза уронила сумочку и наклонилась за ней.

Глубокое декольте на ее тонком платье приоткрылось, и Сергей увидел… Собственно, ничего особенного он там не увидел, он видел это каждый день, но это платье, эти каблуки, эти манеры… И таинственная улыбка, как на той картине.

«Да, это тебе не гастрольные шлюхи, – подумал он. – Тут целая леди, и ей нравятся мои… Тьфу! В общем, песни Романа Меньшикова. А раз я и есть как бы Роман Меньшиков, то нужно ее окучить. Потому что она совсем другая…»

Всем своим ничтожным нутром Сергей Батурин почувствовал пропасть, разделявшую его, бездарного вора от шоу-бизнеса, и эту таинственную, но совершенно определенно принадлежащую к гораздо более высокому сословию женщину.

И, как любой подлый вассал, он возжелал госпожу.

Возжелал по двум причинам: первой была наивная надежда на то, что в постели она подарит ему неизвестные прежде наслаждения, которые обычно достаются другим мужчинам, большим, талантливым и смелым, обладающим недоступными Батурину мужскими качествами, о которых он смутно подозревал.

Второй причиной была месть высшему существу за собственное ничтожество.

Как изнасилование мужчины в зоне имеет скорее социальный, чем сексуальный смысл, так Сергей, сам не отдавая себе отчета, хотел в лице этой женщины унизительно овладеть всеми, кто выше и лучше его.

Он так и думал: «Я загну ее, как козу, и засажу ей по самые помидоры, будет знать, как целку из себя строить! Благородная, бля…»

– Ну так что, – Лиза выпрямилась и снова посмотрела Сергею прямо в глаза, – мне можно прийти завтра?

– А чо не сегодня? – спросил Сергей, все же надеясь на быстрое согласие Лизы. – Там у меня нормально!

– А вы в какой гостинице живете?

– В «Стеньке Разине», – ответил Сергей.

– Ну так и я там же, – улыбнулась Лиза, – я там президентский номер снимаю.

– Президентский? – если бы у Сергея во рту была беломорина, он обязательно выронил бы ее. – Ну ты даешь, зайчонок! Чо, такая крутая?

В сравнении с президентским номером его люксапартаменты были просто ночлежкой. От удивления Сергей перестал следить за собой, и привычная блатная манера снова поперла из него.

– А ты чо, по бизнесу, что ли?

Сам не осознавая того, он в глубине души справедливо полагал, что если бабец пришла к нему за кулисы, то кто она – никакого значения не имеет. Если сама подошла, то будь ты хоть дочка президента – ноги все равно раскинешь.

Так и эта – сразу видно, что не простая, но раз сама приперлась ко мне за кулисы, значит, тянет тебя надеться на елду модного артиста по самые гланды.

– Я… – Лиза задумчиво потеребила пальцем нижнюю губу, – да, пожалуй, это можно назвать бизнесом. Во всяком случае – дело очень серьезное. Как у вас, мужчин, говорят, – крутое дело.

– Ну да… – Сергей представил, что теребит ей губу кое-чем другим, – у нас, мужчин, все иначе. А где это – президентский номер?

– На третьем этаже.

– В натуре? Так ведь и я на третьем! Во ништяк! – обрадовался Сергей. – Значит, там и увидимся. Лады?

– Возможно, – загадочно ответила Лиза.

– Да ладно, чо там – возможно! Конкретно увидимся, и все дела. Я сегодня, как приедем, переоденусь, ну, душ там, то-се… А потом в бар на верхний этаж. Там музон клевый гоняют. Придешь?

– Если там не будет слишком шумно – приду, – кивнула Лиза.

– Заметано, – Сергей кивнул, – если надо – дадим бабосов, и никакой музыки не будет. Отвечаю.

– Ну, тогда до вечера, – Лиза медленно кивнула и, повернувшись к Сергею спиной, неторопливо пошла к выходу.

Ее длинное темно-зеленое платье струилось и переливалось, облегая узкие бедра, и Сергей потряс головой.

– Ну, бля, – пробормотал он, – такой точно нужно впердолить!

* * *

На третий день знакомства Лиза позволила Сергею обнять себя за талию, и он пришел в полный восторг. Бабец оказалась не такой доступной, как остальные, но как раз это и было хорошо, потому что такие женщины в постели обычно показывают себя гораздо более страстными, чем те, которых стоит только поманить пальцем. Сергей совершенно забыл о своих многочисленных поклонницах и с наслаждением предвкушал тот момент, когда Лиза, наконец устав сопротивляться, допустит его в свой президентский номер.

А уж там…

Представляя себе, что произойдет там, Сергей чувствовал, как у него внутри все замирает. И вообще, он даже подумывал о том, не жениться ли на этой загадочной красавице. Правда, в таком случае придется либо бросить грязный бизнес музыкального вора, либо посвятить Лизу во все щекотливые тонкости этого непростого и даже опасного дела.

Сергей ввел Лизу в свой коллектив, и теперь она была с ним неразлучна.

Но, несмотря на это, Сергей постоянно чувствовал дистанцию, которую Лиза сохраняла в общении с ним. Да, она принимала знаки внимания. Да, она улыбалась ему. Да, она потрепала Сергея по щеке, когда он принес ей огромный букет дорогих роз, завернутых в розовый свадебный целлофан. Да, она не возражала против его ухаживаний…

Но Сергей чувствовал, что овладеть этой женщиной будет очень и очень непросто. И это придавало Лизе в его глазах еще большую ценность.

А Лиза тем временем, находясь во вражеском лагере уже третий день, не теряла времени даром и изучала обстановку.

Во-первых, ей удалось узнать настоящее имя двойника.

Несколько раз его по забывчивости назвали Сергеем, и однажды Лиза, невинно улыбаясь, спросила:

– А почему вас назвали Сергеем? Ведь вы же Роман.

Сергей Батурин не растерялся и непринужденно ответил:

– У меня, ну, есть брат, и мы с ним конкретно близнецы. Нас постоянно путают, и вот… Сама понимаешь.

– Понимаю, – ответила Лиза и снова улыбнулась, как Джоконда.

В коллективе «Романа Меньшикова» было одиннадцать человек.

Двое грузчиков, звукооператор, три музыканта, гримерша, директор, сам «Роман» и два молчаливых уголовных типа, которых Сергей представил Лизе как личную охрану. На самом деле это были, как и говорил Арбуз, представители криминала, прикрывавшие двойника и осуществлявшие связь с местными криминальными структурами.

В гостинице «Стенька Разин» было снято несколько номеров, и один из них, в котором проживал директор коллектива, обычно использовался как общая гостиная. В нем постоянно паслись те из бригады двойника, кому было нечего делать. Лиза тоже облюбовала себе в этом номере постоянное местечко на диване и сидела там с банкой джин-тоника, делая вид, что ей ужасно интересна жизнь артистов.

В первый день двое братков с неудовольствием следили за Лизой, а директор, толстый татарин с небольшой примесью еврейской крови, отозвал двойника в угол и долго шептался с ним, косясь на Лизу.

Их разговор закончился тем, что Сергей Батурин раздраженно махнул рукой, и Лиза услышала, как он прошипел:

– Я сказал, значит так и будет. Это моя чувиха, и она будет со мной везде, где я захочу. И нехуй мне тут измену шить!

И он ткнул в пол пальцем, подражая Жеглову, когда тот произносил свою бессмертную фразу: «Я сказал!».

Подойдя к Лизе, Батурин объявил:

– Тут кое-кто сомневается насчет тебя, но я сказал чо нужно, и все дела.

Лиза улыбнулась и ответила:

– Вы, Роман, весьма необычный человек, и я понимаю, что ваши сотрудники беспокоятся за вас. Так что вы их особенно не ругайте, ладно?