Текст книги "Романс для вора"

Вот зараза!

Колесо было спущено.

Роман, конечно, слышал о барсеточниках, которые разными способами отвлекают водителя, для того чтобы пошарить в салоне его автомобиля. Но на этот счет он был спокоен – как говорится, все свое всегда носил с собой. Поэтому безбоязненно достал из багажника запаску, домкрат, ключ-баллонник и присел перед спущенным колесом.

– Братва, гляди – да это же сам Меньшиков! – донеслось сзади.

Роман оглянулся.

Трое типичных братков восторженно толкали друг друга локтями в полуметре от него. Молодые бритоголовые крепыши были похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Это были Батон, Щербатый и Глюк.

Роман привык к таким сценам, поэтому ничуть не удивился.

– Здорово, ребята, – он приветливо подмигнул.

– Брат, ты чо – загораешь? Давай поможем, не проблема! – Радость братков была неподдельной. – А ты плакат подпишешь? Ща Глюк сгоняет в киоск, купит, а ты пока отдыхай, мы все сделаем.

Роман, улыбаясь, отошел в сторонку. Глюк припустил за плакатом, а Батон со Щербатым, пыхтя, склонились над колесом. Через пару минут Глюк вернулся. Плакат – именно тот, нелюбимый, с бриллиантовыми перстнями – разложили на капоте. Роман принялся его подписывать, окруженный братками, с придыханием сопящими друг другу в бритые затылки.

Ну вот и все.

Колесо заменено, плакат подписан. Довольные братки по очереди торжественно пожали Роману руку и удалились. Роман помахал им на прощание рукой, сел в машину.

* * *

В это время Стропилло лихорадочно тыкал мокрым от пота пальцем в кнопки мобильника, набирая номер знакомого прикормленного мента. Сейчас главное – не проколоться по времени.

– Але, Петрович, – с облегчением выдохнул он, услышав наконец знакомый голос, – тут такое дело…

Отзвонившись ментам и натравив их на Романа, торжествующий Стропилло с размаху откинулся на спинку кресла и чуть было не кувыркнулся навзничь. Старенькое кресло на колесиках не выдержало толчка его массивного туловища – спинка с жалобным хрустом надломилась.

С трудом удержав равновесие, Стропилло пообещал самому себе: даст бог, пронесет, не буду больше побираться по помойкам. Заведу приличную мебель.

Нет, пока он молодец.

Все идет по плану. Менты сейчас уже наверняка нашли подброшенный винчестер и прессуют Романа по полной. Им-то хорошо – и галочку за закрытое дело получат, и денежки. И братки довольны – тоже приподнялись на непыльной работенке.

Один Стропилло отдувайся за всех, выкладывай свои кровные.

И все из-за этого говнюка!

Стропилло со злобой подумал о Романе: везунчик, гад, на халяву тысячи гребет! Надо бы приложить его покрепче, поставить жирную точку в изящной комбинации. Как там любит повторять к месту и не к месту романовский дружок Шапиро: пиар превыше всего? Будет вам пиар, такой, что мало не покажется.

Стропилло достал пухлую записную книжку, перетянутую аптечной резинкой. Долго рылся в засаленных страницах, по-паучьи перебирая пальцами.

Так, вот он, Аркадий Паршута, ежедневная газета «Независимый питерский наблюдатель». Даром что выпускающий редактор, а на халяву пьет, как лошадь, – Стропилло бухал как-то с ним за кулисами БКЗ «Октябрьский», еле отвязался.

За копейку удавится, сто процентов. Он-то мне и нужен, голубчик.

Стропилло посмотрел на часы – начало двенадцатого. Есть шанс успеть.

Через пару минут он уже катил по Обводному на своей дребезжащей «девятке».

Редакция популярной желтой газеты помещалась в расселенной коммуналке с окнами во двор-колодец. Паршута обнаружился в дальней, насквозь прокуренной комнате. Выпускающий редактор сидел, уронив голову на руки, за заваленным бумагами столом и мутными глазами таращился на только что распечатанную верстку свежего номера – явно маялся после вчерашнего. Догадливый Стропилло тут же поставил перед ним запотевшую бутылку «Старопрамена».

– О, Андрюха! – оживился Паршута. – Молодец! А то горбачусь тут с раннего утра, как папа Карло, – даже поправиться некогда!

Стропилло деликатно подождал, пока пиво отправится по назначению, и перешел к делу.

– Аркаша, есть сенсационный материал. Только для тебя!

– Оставь, посмотрю как-нибудь.

– Ты не понял. Это реальная бомба, и ее нужно ставить на завтра – иначе перепреет.

– Тебе-то что за резон? – Паршута пристально посмотрел на Стропилло.

В его отчасти просветлевших мозгах явно началась какая-то деятельность.

– Резон не мне, а тебе. Ты же хочешь, чтобы твою газетку рвали из рук, как горячие пирожки?

– Э-э, не знаешь ты нашей темы, Андрюха! – печально протянул Паршута. – Мне-то за тираж не приплачивают, на окладе сижу. Все главный с учредителями пилят.

Стропилло в который уже раз за сегодняшний день тяжело вздохнул. Проклятые усики опять полезли в ноздри.

– Аркаша, – проникновенно начал он, – ты меня знаешь. Сочтемся.

– То-то и оно, что знаю, – буркнул Паршута. – Три. Зеленью.

– Ты что?… – задохнулся Стропилло. – Да за такие бабки…

– Тише ты! – Паршута оглянулся на дверь.

Встал, поплотнее прикрыл ее.

– Не нравится – пожалуйста, милости просим в отдел рекламы. Можешь выкупить площадь, хоть целую полосу. По двадцать баксов за квадратный сантиметр. Оформляй по договору, глядишь, через недельку и напечатаем. Теперь смотри…

Он принялся загибать пальцы.

– Во-первых, я рискую. Отдел рекламы вовсю сечет левые заказные материалы и если что – стучит учредителям. А оттуда уж отвешивают по полной, можешь поверить. Во-вторых, номер сверстан, значит, надо отстегнуть верстальщику за дополнительную работу. В-третьих, номер должен быть отправлен в типографию через полчаса. Пойду тебе навстречу – опоздаю, значит, на меня штраф, ползарплаты как не бывало. Вот такие пироги.

Стропилло обреченно кивнул.

Сволочь, вымогатель! Не надо было ему пива приносить – может, на мутную голову и подешевле бы повелся…

– Кстати, а где материальчик? – вспомнил вдруг Паршута. – Неплохо бы вообще сначала посмотреть, что это за бомба. Мне за клевету судиться не резон, учредители в случае чего вытягивать не станут, сами подтолкнут!

– Материала в готовом виде нет, есть тема.

– Так тогда тебе надо еще и мальчика подослать, чтоб расписал все как следует. И это в такие сроки! Нет, Андрюха, три тонны и ни копья меньше, да еще и пятихатку на мальчика приготовь.

– Хер тебе в сраку по самые помидоры! – заорал взбешенный Стропилло. – Две с половиной, или я ухожу, не ты один в городе! В ножки мне должен поклониться, что я к тебе пришел, таких листков-глистков на каждом углу хоть жопой ешь!

Паршута струхнул – а ну как и вправду уйдет?

Честно говоря, он и тысяче зеленых был бы рад по уши, никогда таких денег в руках не держал. Нет, надо соглашаться, пока не поздно.

– Хорошо, только для тебя, – якобы нехотя выдавил он. – Что за тема?

– Певец Роман Меньшиков залетел на краже с телесными повреждениями. Сведения верные, из милиции.

– Хорошо! – оживился Паршута. – Это достойный информационный повод! Отдел рекламы утрется докапываться. Популярный исполнитель тюремных песен воплотил в жизнь свои подсознательные устремления! Психологии подпустим, фрейдизма…

– Короче!

– А короче так: деньги на бочку, и я запускаю процесс. Только так, и никак не иначе.

Паршута протянул руку к телефону, выжидательно посмотрел на Стропилло.

Стропилло плюнул и, скривившись, выложил деньги.

Паршута набрал номер.

– Света? Тормозни верстальщика. Пусть приготовит на первой полосе место тысяч на пять знаков и ждет нового материала. Что выкинуть? Да политику пусть всю на хер уберет. Кто там у нас из журналюг на подхвате? Андрюха Бурлаковский? Годится, бегом ко мне.

Повесил трубку и тщательно пересчитал купюры.

* * *

Был уже первый час ночи, когда Роман вырулил в переулок Антоненко.

«Ну что, на горшочек – и в кровать», – устало подумал он. Неожиданно впереди в свете фар замаячила полосатая палка со светящимся наконечником.

Опять двадцать пять! Роман потянулся к бардачку и убедился – компакт-диски имеются. Значит, все в порядке – не было случая, чтобы незамысловатый презент от популярного исполнителя не помог работникам свистка забыть об их претензиях. Он плавно подъехал к поребрику и остановился.

Приоткрыл окно.

– Лейтенант Колбанов! – отрекомендовался подошедший гибэдэдэшник и небрежно подбросил руку куда-то в район подбородка. – Ваши документы сюда.

– Лейтенант, а в чем дело? – дружелюбно начал было Роман. – Я домой еду, вон моя парадная…

– Показал документы, быстро! – отрезал гибэдэдэшник неприязненно.

Роман пожал плечами и протянул в окно права и техпаспорт. Пригляделся – впереди, за гаишными «Жигулями», угадывался силуэт милицейского «уазика», окруженный темными фигурами. Что-то было не так.

Лейтенант долго изучал документы, подсвечивая себе фонариком. Роман уже начал прикидывать, не пора ли предложить в подарок свой альбом, как вдруг не поверил своим ушам:

– А ну вышел из машины!

Явный перебор.

– Нельзя ли повежливее, лейтенант? – Роман против воли начал потихоньку злиться. – Мы с вами на брудершафт, кажется, еще не пили!

– Никак гражданин артист гневаться изволят? – Лейтенант уже откровенно издевался, не оставляя сомнений в том, что он узнал Романа. – Берденко!

Из темноты появился Берденко в каске и с автоматом. Насупившись, встал рядом с лейтенантом.

– Будьте добры, уважаемый и всеми горячо любимый Роман Батькович, выйти из машины и положить драгоценные ваши ручки на капот!

Роман подчинился – выбора не было.

– Ты что, лейтенант, с американскими фильмами в детстве переборщил? – только и смог сказать он.

– Ох, как мы заговорили! – встрепенулся лейтенант. – Некоторые шибко умные и популярные товарищи, как видно, считают, что они выше всех и закон им не указ. А вот мы сейчас подумаем, как их вывести из этого нехорошего заблуждения.

Он картинно приставил палец ко лбу.

– О! А осмотрим-ка мы сейчас машину гражданина артиста в полном соответствии с предоставленными нам отечественным законодательством правами!

«Бред! – подумал Роман. – Деревенский драмкружок!»

Горячая волна возмущения ударила в голову, нехорошие предчувствия охватили его – и не зря. Как из-под земли выросли непонятные люди в штатском. Откуда-то приволокли полупьяных понятых – оборванных тетку с мужиком неопределенного возраста.

Один из штатских демонстративно помахал руками наподобие фокусника в цирке – только что не сказал, как в анекдоте: «А ручки-то, вот они!».

Он без колебаний сунулся под водительское сиденье и сразу же достал оттуда маленькую сумку из черного дерматина.

«Братки-поклонники!» – молнией сверкнуло в мозгу Романа.

Из сумки извлекли тряпичный сверток.

Из свертка – плоскую металлическую коробочку.

– Тю! – картинно обрадовался штатский. – Дак то ж тот самый винчестер, який у нас по ориентировкам проходит! Воруем, значит, господин артист?

Роман молча отвернулся. Он понял, что оправдываться, пытаться что-то объяснять – бесполезно.

Он молчал, и когда его отвезли в отделение, предварительно отобрав мобильник, и когда не дали позвонить, и когда составляли протокол. Только отказался подписываться где бы то ни было, что нимало не смутило допрашивающих. Потом долго сидел в обезъяннике за компанию со спящим в луже собственной мочи алкашом. Дежурные менты притащили со склада вещественных доказательств чей-то фотоаппарат и вовсю щелкали популярного исполнителя, а потом и себя самих на его фоне. Тупо шутили.

Роман молчал.

В одиннадцать часов утра пришел следователь и выпустил его под подписку о невыезде.

* * *

Появление на складе вещественных доказательств новенького винчестера не осталось незамеченным для старшего сержанта Кузяева, явившегося рано утром на дежурство. И немудрено – склад помещался в кладовке уборщицы тети Поли, вещдоки мирно соседствовали с ведрами, половыми тряпками и швабрами, так что каждый желающий спокойно мог на них полюбоваться, поковырявшись предварительно гвоздиком в незамысловатом замке. Старший сержант Кузяев был как раз из числа любопытных – в детстве посещал кружок в районном дворце пионеров, увлекался техникой. Периодическая ревизия склада была для него как хобби – и он производил ее не реже чем раз в неделю.

– Жирная вещь! – в восторге прошептал Кузяев, наметанным глазом выделив винчестер среди покрытых запекшейся кровью кухонных топориков, ржавых ножей и прочей дряни.

Придирчиво осмотрев винчестер, Кузяев восхитился:

– Ого! Триста гигабайт!

Вот куда наверняка влезет новая, третья версия стрелялки «Дум», о которой так давно мечтала его дочка!

Хорошо, когда проживаешь рядом с местом службы. Кузяев оперативно смотался домой, быстро вытащил хилый винчестер из своего старенького компьютера. В обеденный перерыв опять пробрался на склад и произвел замену.

Предвкушая радость дочки, еле дождался окончания дежурства. Заскочил на Сенную, погрозил пальцем знакомому ларечнику, и тот безропотно выдал три компакт-диска с игрой – объемистая, собака!

Придя домой, Кузяев умело установил новый винчестер, пощелкал клавишами. На экране дисплея появились какие-то крючочки с синусоидами. Не колеблясь, затер всю эту херню. Установил «Дум». Сияя от удовольствия, позвал дочку.

– Играй, Танюша!

Он был хорошим отцом.

А новый альбом Романа Меньшикова прекратил свое существование.

Часть вторая
СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ

Глава 1
ПЕСНЯ ЛЕТИТ НАД «КРЕСТАМИ»

Подъехав к дому, Роман зевнул, потом понюхал рукав, от которого воняло казенной гнусью, передернул плечами и собрался было уже вылезти из машины, но тут в кармане запиликала трубка. Посмотрев на дисплей, он поморщился – это звонил Шапиро Роман неторопливо вышел из машины, аккуратно захлопнул дверь, достал из кармана сигареты, закурил и только после этого, поднеся трубку к уху, сказал:

– Ну, что тебе нужно?

– А что ты не отвечаешь?

– Я машиной управлял. Ты ведь не хочешь, чтобы я попал в аварию?

– Нет, не хочу Зато я хочу, чтобы ты все-таки перестал морщить жопу и согласился на турне. Еще раз пытаюсь довести до твоего сознания важную мысль. Такой шанс выпадает один раз в жизни. Во-первых – куча наличных денег, а во-вторых – полное и окончательное завоевание публики Твоей, именно твоей публики.

– А я тебе еще раз отвечаю – нет! Мне вовсе не хочется провести год за колючей проволокой. И хватит об этом.

– Но послушай…

Роман сжал зубы и прервал разговор.

Подумав, он выключил трубку совсем.

После ночной истории с ментами ему очень не хотелось, чтобы Шапиро продолжал надоедать ему с этим, хотя и выгодным, но уж очень безрадостным деловым предложением.

Войдя в прохладный подъезд и поднявшись по лестнице, Роман увидел, что в его дверь, а точнее – за ручку его двери засунута свернутая газета. Выдернув ее, Роман уже собрался было с матюгами бросить ее в пролет, как делал всегда, но его внимание привлекли два слова на свернутой странице – «воровской песни».

– Интересно, – сказал Роман и не стал выкидывать газету.

Войдя в квартиру, он бросил газету на диван, задал корма Шнырю, поставил чайник и, сев на диван рядом с развернувшейся газетой, прочитал заголовок.

В полном виде он выглядел так:

«От воровской песни до преступления – один шаг».

– Ни хрена себе! – воскликнул Роман и стал читать статью.

Неизвестный журналист под громким псевдонимом Громовержец писал о том, что из надежных источников ему стало известно, как популярный исполнитель блатного шансона Роман Меньшиков украл сам у себя компьютер с готовым альбомом и даже не погнушался при этом разбить голову охраннику, у которого дома семья и семеро по лавкам.

И сделал он это не иначе как для того, чтобы:

А. Поднять рейтинг.

Б. Через подставных вымогателей затребовать с самого себя, а главное – со спонсоров проекта кругленькую сумму, которую он, естественно, намеревался положить в собственный карман.

И только благодаря бдительности недремлющих сотрудников правоохранительных органов этот подлый план был сорван.

Ай-яй-яй!

Как не стыдно артисту!

И как таких земля носит?

А что скажут братки, которые до этого прискорбного события души не чаяли в исполнителе воровских песен Романе Меньшикове?

Этим риторическим вопросом статья заканчивалась.

Роман, не веря своим глазам, перевернул газету и прочитал ее название – «Независимый питерский обозреватель».

– Ну, падлы, – только и пришло ему в голову, – ну, паскуды!

Он швырнул газету на пол, и тут в прихожей раздался звонок.

Решив, что это Шапиро пришел продолжать свои надоедания, Роман выскочил в прихожую и распахнул дверь, уже открыв рот, чтобы высказать назойливому менеджеру все, что он думает…

И неожиданно получил сильный удар в лицо.

Отшатнувшись назад, он успел увидеть стоявшего в дверях Арбуза, за спиной которого маячили двое здоровых братков. Лицо Арбуза было искажено злобной гримасой, а в руке он держал такую же газету, как и та, что валялась на полу в гостиной.

Втолкнув Романа в глубину прихожей, Арбуз обернулся к браткам и сказал:

– Вы там погуляйте пока.

Потом он захлопнул дверь и спросил:

– Что же ты творишь, друг детства? Решил крысятничеством заняться?

– Ты что, Мишка? – воскликнул Роман, держась за ушибленную скулу. – Совсем спятил?

– Это ты, я вижу, голову потерял, – отрывисто бросил Арбуз и, затолкав Романа в гостиную, пихнул его на диван.

Роман уселся прямо на развалившегося Шныря, и тот с шипением бросился вон из гостиной. А Арбуз, поставив напротив Романа стул спинкой вперед, сел на него верхом и сказал:

– Ну давай, рассказывай.

– А что тебе рассказывать? – с вызовом ответил Роман. – Вламывается, бьет человека в табло, и еще рассказывай ему!

– А я могу и добавить, – пообещал Арбуз.

– А если обратно прилетит? – оскалился Роман. – Братки-то на лестнице остались, товарищ авторитет!

Арбуз посмотрел на валявшуюся посреди гостиной газету и, усмехнувшись, спросил:

– Ну что, читаешь о своих подвигах? Все ли так прошло, как надо?

– Да ты, видать, совсем ума лишился! – возопил Роман. – Ты что, веришь тому, что там написано? Ты что, меня не знаешь?

– Знаю, – ответил Арбуз, – но люди меняются. Откуда мне знать, может быть, ты превратился в стяжателя и решил, что все средства хороши?

– Мишка, не будь идиотом! Всякое я делал в своей жизни, но такое… Это же подлость высшей марки!

– Так ведь ты у нас и артист высшей марки.

– Слушай, – Роман нахмурился, – это что же получается? Любой пидор может обвинить кого угодно в чем угодно, и лучший друг тут же будет бить этого человека в лицо? Ну так я это исправлю. Я найду этого, как его… Громовержца, надо же, какой псевдонимчик взял! И я ему его громы и молнии в жопу забью.

– А с ним мы тоже разберемся, будь уверен, – Арбуз достал сигареты, – но пока что ты меня очень огорчил. Очень. Так, как никто в жизни. И имей в виду, что если этот Громовержец прав, то…

– Понятно, – Роман криво усмехнулся, – Платон мне друг, но истина дороже?

– Да. Истина дороже.

Арбуз закурил, и Роман увидел на его лице неподдельное горе.

– Надо же, – задумчиво произнес Арбуз и стряхнул пепел на пол, – такая нежданка…

– Так ты и в самом деле веришь этому? – Роман пристально посмотрел на Арбуза.

– Я никому. И ничему. Не верю, – раздельно ответил Арбуз. – Я не имею права верить. Если бы ты знал, какие искренние глаза я видел, какие клятвы слышал, а потом оказывалось, что… В общем – не верю. До тех пор, пока не будет доказано то или другое.

– Но ведь и то, что написал этот щелкопер, тоже не доказано!

– Верно, – кивнул Арбуз, – но… Тут, понимаешь, какое дело… Ведь он взял на себя смелость высказаться в печати, перед всем народом, а это говорит о том, что человек готов ответить за свои слова.

– Вот он и ответит, – зловеще произнес Роман, – ох, ответит…

– Может быть, – согласился Арбуз, – но пока что не он, а именно ты в незавидном положении. И я не знаю, что делать.

– Кофе будешь? – миролюбиво спросил Роман.

– Кофе… – Арбуз нахмурился, затем вздохнул. – Буду, куда ж я денусь.

Роман встал и, потирая ушибленную скулу, пошел на кухню, где из чайника давно уже шел пар.

Арбуз тоже прошел в кухню и, остановившись в дверях, оперся плечом на косяк. Следя за тем, как Роман занимается кофейными процедурами, он задумчиво сказал:

– Я тоже не хочу верить, что это ты сам двинул у себя винчестер. Но пока не могу. Однако… Однако есть способ закрыть эту тему в любом случае. Если ты поможешь своему старому другу, я забуду о твоей… ошибке. И позабочусь о том, чтобы никто никогда о ней не вспомнил.

– А если не было этой ошибки? – Роман, держа в руке сахарницу, обернулся к Арбузу.

– А если не было… Тогда я все равно собирался обратиться к тебе.

– Ну так обратись просто так.

– Просто так… – Арбуз поморщился. – Знаешь, что это значит?

– Знаю, – хмыкнул Роман, – но это только у таких уродов, как твои татуированные зольдатики. А у всех нормальных людей это не значит ничего особенного.

– А ты можешь назвать их уродами в лицо? – усмехнулся Арбуз.

– Наверное, нет, – признался Роман, – страшно. Но если будет очень надо – то, конечно, назову.

– Лучше бы такого случая не было, – вздохнул Арбуз.

– Да, – кивнул Роман. – Ну так что там у тебя, излагай!

Арбуз помолчал, потом, посторонившись, пропустил Романа, который нес в комнату поднос с кофе и прочими сопутствующими лакомствами, и сказал:

– Мы все не ангелы, а некоторые из нас даже очень. Но есть один человек, который попал в тюрьму совершенно ни за что, и сидеть ему там никак нельзя.

Арбуз помолчал и продолжил:

– Потому что из него сделали крайнего, чтобы закруглить одну очень важную и страшную тему. Его засудят, дело закроют, а потом его в тюрьме убьют. И концы в воду. Нужно помочь ему бежать. Иначе я не смогу спокойно жить.

Роман поставил поднос на журнальный столик, отшвырнул ногой валявшуюся посреди комнаты злополучную газету и, сев на диван, сказал:

– Садитесь жрать, пажалиста!

– Спасибо, – ответил Арбуз и, развернув стул как следует, сел напротив Романа.

– А чем же я тебе могу помочь? – спросил Роман, насыпая себе растворимый кофе. – Напильник в булочке? Веревочную лестницу?

– Нет, – Арбуз усмехнулся. – Теперь не те времена. Так ты мне скажи – поможешь? Сделаешь то, что потребуется?

Роман помолчал, а потом, посмотрев Арбузу прямо в лицо, ответил:

– Сделаю. Для тебя – сделаю. Но только ты не думай, что это из-за…

И он посмотрел на валявшуюся под батареей газету.

Арбуз тоже посмотрел туда и сказал:

– А я и не думаю. Этот вопрос пока остается открытым. Ну а раз ты сделаешь, тогда слушай. Когда, ты говоришь, у тебя концерт в «Крестах»?

* * *

Тюремный двор не место для концертов.

Но когда очень хочется, можно сделать многое.

Можно заставить слона танцевать на арене с бантиком на шее, можно сделать из мужчины подобие женщины, отрезав одно и пришив другое, можно повернуть реки вспять, а можно за восемь часов построить во дворе «Крестов» огромную конструкцию, включающую в себя сцену, порталы, фермы для светотехники и многое другое.

Двадцать два монтировщика, которые пахали, словно Стаханов в приступе белой горячки, создали из металлических труб, угольников и сложных узловых элементов умопомрачительный решетчатый дворец, а другие специалисты навесили на его ажурные переплетения сотни три разнокалиберных прожекторов и светильников. В это время по краям сцены, уже застланной толстыми фанерными щитами, были возведены две зловещие башни, состоявшие из множества черных ящиков. В передних стенках ящиков были отверстия, в которых виднелись громкоговорители устрашающих размеров, а на самом верху этих мрачных нагромождений красовались черные металлические рупоры, направленные в сторону публики и напоминавшие о трубах Страшного суда, перспектива которого, впрочем, эту самую публику совершенно не беспокоила.

Начальник «Крестов» Николай Васильевич Валуев, вышедший во двор, посмотрел на это сооружение, ужаснулся и отправился к себе в кабинет выпить коньячку, чтобы успокоить нервы, а заодно и пересчитать деньги, полученные от организаторов концерта. За делами до сих пор не удосужился проверить сумму, которую предстояло разделить между заинтересованными лицами из тюремной администрации.

Вчера, когда в кабинет Валуева почтительно привели маленького плотного еврея с труднопроизносимой фамилией Каценеленбоген, который представился генеральным спонсором готовящегося мероприятия, матерый вертухай совершенно машинально стал прикидывать, в какую бы камеру его отправить.

Каценеленбоген, вальяжно расположившись в казенном кресле напротив Валуева, по-свойски улыбнулся и, болтая в воздухе короткими ножками, не достававшими до пола, расстегнул тонкий пластмасовый портфельчик и поинтересовался:

– Простите, Николай Васильевич, а у вас в кабинете… Стены имеют уши?

– Нет, – скупо улыбнулся Валуев, – вообще-то в тюрьме, конечно, имеются и камеры наблюдения, и микрофоны… контроля, но тут – нет. В кабинете начальника тюрьмы происходят важные служебные разговоры и… В общем…

– Понятно, – кивнул Каценеленбоген, – я понимаю.

Он вынул из портфельчика тонкую папку с бумагами, а также пять пачек зеленоватых денег.

Папку он отложил в сторону, а деньги с милой улыбкой осторожно разместил на углу стола.

– Я не знаю, куда их положить, – сказал он, улыбнувшись еще ласковее, – вы уж сами… Здесь ровно пятьдесят.

Валуев кивнул и небрежно сгреб деньги в ящик стола.

– А это, – Каценеленбоген открыл папку, – это уже дела общественные. Спонсорская помощь томящимся, так сказать, в неволе заключенным. Вот документы на получение от фирмы «Авиценна» товаров гигиены. Адрес склада указан. Это – накладная, по которой вы получите семьдесят пять телевизоров. Здесь… так, где он… ага! Оплаченный счет на косметический ремонт здания со стороны Невы. Ну, тут еще всякое разное, я вам позже расскажу. И главное…

Каценеленбоген внимательно посмотрел в глаза Валуеву, и тот увидел, что взгляд визитера совсем не такой добрый, как его улыбка. Скорее, он был даже холодным и жестоким.

– Главное… Упаси вас боже перепутать личную шерсть с государственной. Если мы, я имею в виду себя и других финансово участвующих в этом деле людей, говорим: это – вам, а это – зэкам, значит, так оно и должно быть. Буду совершенно откровенен. Это, знаете ли, облегчает взаимопонимание. Нашего привычного российского воровства мы не потерпим. Если нам станет известно, что вы – я имею в виду администрацию тюрьмы – прикарманили хотя бы одну пачку сигарет из того, что предназначено заключенным… В общем, лучше бы этого не было. У нас хорошие информаторы везде, так что…

Каценеленбоген улыбнулся и снова превратился в этакого милого и доброго еврейского дядюшку.

– Но я думаю, что никаких проблем у нас с вами не возникнет, – закончил он свою речь. – Что-то сегодня жарко… У вас есть «Боржом»?

И разговор перешел на более спокойную тему подготовки тюремного двора к концерту.

Это было вчера, а сегодня, войдя в кабинет, Валуев подошел к стенному шкафу, открыл его и достал бутылку армянского коньяка двадцатилетней выдержки. Налив рюмочку, он поставил бутылку на место, закрыл шкаф и уже поднес коньяк к губам…

В это время во дворе тюрьмы раздался дикий визг, будто сразу тысяча автомобилей затормозила юзом, потом прозвучал оглушительный электрический щелчок, а после этого чудовищный голос спокойно произнес:

– Раз, два, три. Раз, два, три. Проверка.

Таким голосом мог бы говорить великан, с любопытством наклонившийся над «Крестами» и думающий о том, растоптать этот игрушечные домики сразу или погодить немного.

Валуев облился коньяком и замер.

Его истерзанное страхом, ненавистью и жадностью сердце забилось, как лягушка, пойманная цаплей, и он выронил рюмку, с тихим звоном и плеском разбившуюся у его ног. В глазах потемнело, ноги стали холодными, а руки задрожали и ослабли.

Усилием воли выдавив из себя дрожь, Валуев посмотрел на разлившийся коньяк и хрипло произнес:

– Блядь!

Привычное заклинание вернуло ему уверенность, он прокашлялся и, снова налив себе в другую рюмку коньяка, выпил его одним глотком.

Подумав, Валуев поставил пустую рюмку в шкаф и, приложившись к горлышку, сделал несколько крупных глотков.

– Во, теперь другое дело, – севшим голосом уловлетворенно сказал он, – а то эти рюмочки… Блядь.

Убрав бутылку, Валуев сел за стол, закурил и выдвинул ящик, в котором со вчерашнего дня лежали спонсорские доллары. Вытащив все пять пачек, он собрался пересчитать деньги, и вовсе не из недоверия, а просто из любви к этим таким приятным, шершавым, зеленоватым листочкам, в которых, как пелось в одной из песен Романа Меньшикова, было все – богатство, власть и слава.

– Ну, слава нам не нужна, – усмехнулся Валуев, срывая с пачки цветную банковскую резинку, – власть у нас и так имеется – дай боже, а богатство, оно всегда полезно…

Но тут на столе зазвенел внутренний телефон, и Валуев, выругавшись, снял трубку.

– Але, – недовольным голосом сказал он.

– Николай Васильич, – это звонил с проходной его заместитель подполковник Голыба, – артисты приехали.

– Ну и что? – нахмурился Валуев. – Не знаешь, что делать? Блядь, ну вы там тупые, блядь! Все ведь уже решено и расписано. Артистов прямо с проходной – на сцену, после концерта со сцены на проходную. И все.

– Проверять?

– Кого, Меньшикова? – Валуев презрительно хмыкнул. – Не надо. А то потом напишет песню про злых вертухаев. Ты лучше скажи: вы проследили, чтобы во время установки этой ихней аппаратуры ни одного зэка во дворе не было?

– Обижаешь, начальник, – ответил Голыба.

– Тебя обидишь, – усмехнулся Валуев. – Ладно, давай выполняй.

– А ты, Николай Васильич, сам-то выйдешь послушать?

– Потом, попозже.

– Ну, давай.

Голыба повесил трубку, и Валуев наконец приступил к столь любимому им пересчету и раскладыванию денег на несколько пачек. Пачки получались разные – одна весьма побольше, остальные, числом шесть – весьма поменьше. Каждому – свое!

* * *

Концерт подходил к концу.

На сцене сверкали разноцветные огни, из дымовых генераторов валил плотный тяжелый туман, который, переваливаясь через край сцены, падал на столпившихся у сцены зэков, огромные черные колонки издавали звуки, от которых внутренности слушателей искали более удобное положение, а Роман, стоя у самой рампы, размахивал рваной тельняшкой и пел:

… Я снова пройду по граниту Невы, Там, где Петропавловки звон, И воспоминания мрачной тюрьмы Растают, как призрачный сон…

И возбужденные зэки, тоже размахивая какими-то тряпками, подхватили припев:

… Ах воля ты, воля, Желанная доля, Прими и прости, обними!

Прожектора сверкали, дым валил, оглушительные звуки метались в тесном тюремном дворе, и в тот момент, когда свет на сцене неожиданно погас, а с высокой ажурной конструкции полетели в синее балтийское небо ослепительные огни фейерверка, никто не заметил, как на сцену проскользнул одетый в черное человек с закрытым темной повязкой лицом.

Проскользнув между колонками, он подбежал к одной из них, самой большой, повозился несколько секунд и, открыв потайную дверцу, спрятался внутрь. Дверца закрылась за ним, и даже музыканты не увидели, что произошло.