Текст книги "Валет Бубен"

После разборки в Самаре, когда мы приехали в гостиницу, я за ужином сказал Наташе, где лежат камни, которые она может взять себе. Прежде я хотел отдать ей банк в Лейпциге, но, поразмыслив, пришел к выводу, что правильнее будет закрыть арабскую тему, чтобы больше никогда к ней не возвращаться. И поэтому сказал ей номер депозитного сейфа и код ячейки в банке «Нордэфрикен» в Каире. Если у нее все пройдет гладко, мне больше не придется ездить в эту долбаную Северную Африку и смотреть на верблюдов и арабов, тусующихся вокруг в количествах, превышающих всякие разумные пределы.

Наташа отказалась записывать номера, сославшись на железную женскую память и на то, что бумаге доверять нельзя. Камней в Каире было миллионов на пятьдесят, и, передавая Наташе ключ к богатству, я сказал, что лично для себя она может рассчитывать на половину, а остальное пусть сохранит для меня. На всякий случай. Если дело дойдет до того, что я останусь ни с чем или без второго глаза, то эти деньги помогут мне в смысле хорошего дома и хорошей жены, чтобы достойно встретить старость. Ну, это, конечно, только в том случае, если Наташа не свернет себе шею в каком-нибудь очередном экстремальном кульбите.

После ресторана мы отправили Алешу в одноместный номер, а сами, завалившись в койку, разнообразно развлекались до двух часов ночи, а потом, наконец, заснули.

Утром Наташа собралась и, не устраивая долгих душещипательных прощаний, быстренько отвалила. Уходя, она пообещала мне, что мы обязательно увидимся, и я ни минуты не сомневался в том, что именно так оно и будет.

На этом самарские приключения закончились.

Но теперь настало время приключений питерских, и очередная серия должна была начаться… Я посмотрел на часы – должна была начаться через два с половиной часа. Доктор с Толяном начищали стволы и штиблеты, а я пил крепкий чай и думал о том, какие новости ждут меня на сходняке.

Но, как известно, если много думаешь, то получается все как раз наоборот.

Плюнув на это бесполезное занятие, я включил телевизор.

ЭПИЛОГ

Большой черный «лендкрузер», шурша широкими колесами, медленно развернулся перед гостиницей «Балтийский двор» и остановился напротив входа.

Из «лендкрузера» вышел Знахарь, которого сопровождали Доктор и Толян. Они были по традиции одеты в мрачное черное и темно-серое, как и шестеро крепких ребят, которые со скучающим видом тусовались около входа. Крепкие ребята были гостиничной охраной и следили за тем, чтобы вокруг гостиницы и внутри нее все было тихо и прилично. Внимательно осмотрев приехавших, они отвернулись и продолжили свои ленивые разговоры. Но если бы в этот день сюда заявился кто-нибудь посторонний, его бы вежливо не пустили. А если бы он стал настаивать, его бы весьма невежливо отправили восвояси.

Знахарь, в отличие от своих сопровождающих и гостиничной охраны, состоявшей из надежных конкретных пацанов, был одет в вызывающий светло-голубой костюм в едва заметную полосочку. Под расстегнутым пиджаком был виден пижонский шелковый жилет глубокого синего цвета, отливавший в складках ночными тенями, на черном галстуке был вышит маленький островок в море, на котором росла пальма, а под ней лежала полуголая красотка в черных очках. На среднем пальце правой руки сверкал серебряный перстень с крупным бриллиантом. Завершали этот прикид, чудовищно несообразный с общим фоном мероприятия, сияющие штиблеты из крокодиловой кожи.

Когда Знахарь одевался, ему пришла в голову мысль, что сегодня он будет либо паном, либо пропадет. И в том и в другом случае следовало выглядеть на все сто, и он, вспомнив о том, что матросы перед боем надевают все чистое, решил одеться, как для прогулки по Риму.

А кроме того, ему просто хотелось позлить братву, которая с тупым упорством одевалась в шмотки угрюмых лагерных оттенков, и даже сам покрой дорогих курток и заказных кепок поразительно напоминал лагерные клифты и кепари.

Когда Знахарь, почтительно сопровождаемый Доктором и Толяном, вошел в вестибюль «Балтийского двора», все, кто там был, вылупились на него. На фоне мрачных тряпок, в которые были одеты все без исключения присутствующие, Знахарь выглядел, как Элвис Пресли, попавший на съезд горняков Кузбасса. У дверей к ним сразу же подошли несколько охранников и вежливо попросили сдать ору-в гардероб. Толян с Доктором разоружились, а у Знахаря и так ничего не было, поэтому после того, как по ним повозили металлодетектором, все трое степенно поднялись на второй этаж;, где слева был вход в ресторан, а справа располагался банкетный зал, служивший также и местом проведения разнообразных встреч и сходняков.

В знакомом Знахарю предбаннике, дверь из которого вела в банкетный зал, на диванах, расставленных вдоль стен, сидели, негромко переговариваясь, братки из сопровождения авторитетов. Увидев Знахаря, они замолчали и уставились на него. Стоявший по центру Стержень, который вполголоса тер о чем-то с приземистым и широким, короткостриженым пацаном, оглянулся, и у него отвисла челюсть.

Знахарь был более чем доволен. Приехав сюда и увидев реакцию на свой легкомысленный костюм, он понял, что его одежда, раздражая привыкших к безрадостным черным пиджакам и рубашкам бандю-ков и авторитетов, спровоцирует их на открытый конфликт. А именно этого Знахарь и добивался. По дороге в «Балтийский двор» он вдруг осознал, что ничего не боится. Ему было все равно, о чем будут его спрашивать авторитеты, чего требовать.

Теперь он знал, что им скажет, и почувствовал благоуханное дуновение свободы, граничащей со смертью. Возможно, приговоренный к казни тоже ощущает освобождение от страха, от надежды и от необходимости хотя бы в завуалированной форме, но просить милости к себе. Пусть это – ложь, пусть это бравада, но цель – избежать страшного. А Знахарь неожиданно для себя потерял желание дергаться и извиваться, и чувствовал себя свободным, как буддийский монах, стоящий над головокружительной пропастью с закрытыми глазами и легкой улыбкой на губах. Знахарь понял, что еще до начала разговора, каким бы он ни был, он уже победил.

Не верь, не бойся, не проси.

Что же значат эти слова?

Для абсолютного большинства людей, исповедующих эти двусмысленные тезисы, их истинный смысл скрыт за привычными представлениями об ежедневных и грубых сущностях жизни.

Для них не верить – значит обмануть, прежде чем обманут тебя.

Не бояться – не показать, что ты боишься.

Не просить – изо всех сил сохранять хорошую мину при плохой игре.

И ничего более.

Знахарь понимал это и знал, что никому из тех, с кем он сейчас будет разговаривать, нельзя верить. Он не боялся их, и скрытая угроза, привычно и обязательно звучавшая в любых словах бандитов и авторитетов, была для него не страшнее, чем еще одна пуля в тело уже умершего человека. А мысль о том, что у них можно чего-то просить и, тем более, чего-то ждать от них, вызывала у него улыбку. Все было кончено. Знахарь вышел из-под контроля. Но они еще не знали этого и по привычке прикидывали, как хитро и технично будут прессовать его, припирать к стенке и призывать к ответу. Так что разговор обещал быть интересным.

Стержень, наконец, закрыл рот, сделав шаг на-втречу Знахарю, протянул ему руку и сказал:

– Почти все уже здесь. Ждут только тебя и Сашу Сухумского.

Знахарь ответил на рукопожатие и молча кивнул, Стержень окинул его взглядом и вполголоса одобрительно сказал:

– Ништяк шмотки. Но воры будут морщить жопу – ты же не на свадьбу пришел, сам понимаешь…

– А мне насрать, – спокойно ответил Знахарь, – я одеваюсь, как хочу.

– Не, ну я же ничего, – стушевался Стержень, – просто так сказал.

– Что такое «просто так», знаешь? – спросил Знахарь и прищурился на Стержня.

– Да ладно тебе, – и вовсе увял Стержень, – не цепляйся к словам.

– А ты следи за языком, – сказал Знахарь и, оглянувшись, добавил: – Я посижу пока здесь, а как Сухумский приедет, тогда вместе с ним и пойду.

– Как хочешь, как хочешь, – заюлил Стержень. – Пивка принести?

– Принеси, пожалуй, – сказал Знахарь барским тоном и уселся на пустовавший диван, подумав о том, что хорошо бы еще тросточку красивую прикупить.

В это время на площадку перед гостиницей, завывая плохим мотором и раскачиваясь на поребриках, заехал серый автозак, вызвавший оживление среди стоявших у входа охранников. Они знали, что сегодня на сходняк прибывает Саша Сухумский, сидевший в Крестах под следствием, и поэтому ничуть не обеспокоились тем, что из кабины грузовика вылезли два вертухая и, открыв дверь фургона, выпустили еще двух, а за ними и самого Сашу Сухумского.

Один из цириков снял с Саши наручники и, оглядываясь, вполголоса сказал ему:

– Ну ты, в общем, сам знаешь…

– Не ссы, мусор, я за базар отвечаю, – потирая запястья, прервал его Саша и огляделся. – А ничего малину забацали, нормалек!

И, помахав рукой почтительно взиравшим на него воротчикам, направился к входу. Не успел он протянутъруку к двери, как она распахнулась и на пороге показался Стержень, на лице которого сияла счастливая улыбка тамады.

– Какие люди! – восхищенно воскликнул он.

– Но с охраной, – ответил ему Саша, кивнув на торчавших за его спиной цириков.

На лице Стержня выразилось сомнение, но Саша сказал:

– Они посидят в предбаннике, пока мы разговаривать будем. Не беспокойся, все проблемы решены.

Стержень кивнул и шагнул в сторону, пропуская Сашу с сопровождающими в вестибюль. Внутренняя охрана, принимавшая стволы, заменжеваласъ. И действительно – не забирать же пушки у ментов! Но Стержень сделал успокаивающий жест, дескать – все путем, и они угомонились. Теперь, когда все были в сборе, можно было запирать входную дверь и спокойно ждать окончания сходки.

Ментов, сопровождавших Сашу Сухумского, усадили на диван в предбаннике и поставили перед ними небольшой столик с угощением. Были они людьми привычными ко всему и поэтому, не обращая внимания на косые взгляды братков из охраны авторитетов, спокойно принялись за халявную жратву. И то, что это угощение было из рук их принципиальных врагов, ни имело для них никакого значения.

От их шинелей исходил тяжелый смрад казенного дома, застарелой нечистоплотности и тревожного неблагополучия. Эти знакомые почти всем присутствующим сомнительные ароматы разбудили в братках нехорошие воспоминания, и их косыевзгляды обрели выражение некоторой враждебности. Однако все они были строжайшим образом предупреждены, так что враждебность эта проявлялась только во взглядах, да еще в том, что пока ментам несли хавку, все, кто успел, плюнули по нескольку раз в каждую из тарелок, замаскировав плевки соусом и зеленью. Так что, кроме враждебности, имели место еще злорадство и скрытая насмешка. А ничего не подозревавшие менты наворачивали салаты и закуски да нахваливали их, ведя себя так, будто вокруг никого нет.

Знахарь, сидя в углу с бокалом пива в руке, с любопытством следил за происходящим, и нелепость ситуации забавляла его. Ну где еще, в какой еще стране можно за деньги, причем – за небольшие деньги, подкупить администрацию центральной тюрьмы города и привезти на сходняк сидящего в этой тюрьме крупного мафмиози? Только у нас, в России. Виват, Россия, страна чудес и беспредела!

Наконец в предбанник, вошел Саша Сухумский. Оглядев присутствующих, он посмотрел на жрущих ментов и сказал, обращаясь к браткам:

– Вы мне тут цириков не обижайте, а то они потом меня в Крестах обижать будут.

Пошутив таким незатейливым образом, он заржал, и братва с готовностью поддержала его. Менты не обратили на это никакого внимания и продолжали уминать хавку. Взглянув на то, что стояло перед ними, Сухумский недовольно покачал головой и сказал:

-А что же пиво? Ну-ка, быстренько принеситепивка, а то потом скажут, что в «Балтийском дворе» негостеприимные хозяева.

Один из братков сорвался с места и исчез за дверью.

Знахарь встал и, подойдя к Сухумскому, подал ему

РУку

– Костя, а по погонялову – Знахарь.

Сухумский поднял на Знахаря глаза и, с интересом оглядев его, ответил на рукопожатие. Его рука была синей от старых и свежих наколок.

– А-а-а, так вот это, значит, ты и есть Знахарь… Очень приятно. Наслышан выше крыши, а вот живьем…

– Я тоже наслышан, – дипломатично ответил Знахарь.

– А костюмчик у тебя ничего, – одобрительно сказал Сухумский, – только Стилету он вряд ли понравится.

– Какому Стилету?

Знахарь удивился, но Сухумский, повернувшись к нему спиной, уже шел к двери, за которой через минуту должно было начаться совещание, в ходе которого кое от кого будут лететь клочки шерсти. Знахарь очень надеялся, что это будет не его шерсть, и, решив, что Сухумский оговорился, имея в виду Стержня, последовал за ним.

Двое братков, стоявших по обеим сторонам высоких дубовых дверей, синхронно взялись за медные фасонные ручки и распахнули створки перед авторитетами. Когда Знахарь и Сухумский вошли в банкетный зал, братки плотно закрыли двери и встали спиной к ним, заложив руки за спины.

Теперь, когда всем сопровождавшим авторитетов пацанам стало ясно, что в течение ближайшего времени никаких телодвижений не предвидится, в предбаннике произошло некоторое оживление. Тут же появились смазливые девки в коротких юбках, которые разносили пиво, кто-то заказал шашлык, к потолку поднялись клубы дыма от сигарет, а менты все так же сидели и жрали, запивая оскверненную конкретными пацанами жратву отличным немецким пивом. На них уже никто не обращал внимания, но за базаром братва следила, поэтому никакой важной информации они при всем желании вынести отсюда не могли.

* * *

Войдя в банкетный зал, Знахарь резко остановился и замер.

Прямо напротив входа, по другую сторону огромного стола, сидел живой и невридимый Стилет и, ухмыляясь, смотрел на Знахаря.

В первые секунды Знахарь растерялся, но привычка принимать любую ситуацию такой, как она есть, тут же взяла верх, и он с любопытством уставился на воскресшего Стилета, который вроде бы даже поправился за то время, которое провел в мертвецах.

Знахарь понял, что неожиданно оказался в самом центре событий, о которых ему пока что было неизвестно, и его неосведомленность в каких-то вещах, происходивших у него за спиной, играет против него. Он понимал, что проиграл несколько очков, но каких и какой цены – не знал.

Слева от Стилета сидел довольный Дядя Паша, справа усаживался Саша Сухумский, дальше за столом сидели Татарин из Москвы и Лысогор, который тут же подмигнул Знахарю. Знахарь помнил, что на коронации молодой авторитет бескомпромиссно поддержал его, и, видимо, можно было надеяться, что и в этот раз Лысогор будет на его стороне. Но это только в том случае, если подмигивание не было простым тиком или дурной привычкой.

Пауза затянулась, и, чувствуя, что нужно брать инициативу в свои руки, Знахарь усмехнулся и сказал, обращаясь в Стилету:

– Ну и как оно на том свете? Я вижу, ты поправился. Там, наверное, приличная хавка?

-А вот сам попадешь – узнаешь, – не растерялся Стилет.

– Только после вас, – сказал Знахарь и, расстегнув пижонский пиджак, сел напротив всех, давая понять, что готов к разговору, каков бы он ни был.

– А вот это – как выйдет, – Стилет зловеще взглянул на Знахаря.

-Да брось ты, Стилет, поморщился Знахарь, – я знаю, как выйдет.

-Ну и как оно выйдет? – поинтересовался Стилет.

– Не скажу тебе точно, но в одном можешь быть уверен, – ответил Знахарь, – игры, в которые ты решил играть со мной, таким игрокам, как ты, боком выходят. Знаешь, сколько их у меня было?

Разговор с самого начала пошел в сторону от намеченной Стилетом линии, и это нарушало все его планы. Знахарь не растерялся, увидев неожиданноожившего Стилета, момент внезапности, когда можно было заставить его отвечать на неожиданные и нелепые вопросы, был упущен.

Стилет недовольно скривился, бросил быстрый взгляд на Татарина и сказал:

– Ладно, Знахарь, кончай пререкаться, мы тут серьезные вопросы решать собрались, а не…

– А разве я говорю о чем-то несерьезном? – прервал его Знахарь, деланно удивившись, – по моему, воскрешение из мертвых – очень серьезная вещь. А раз ты говоришь о серьезных вопросах, то вот тебе первый из них. Как я понял, весь этот цирк с похоронами был затеян ради меня, поэтому будь добр объяснить мне, чем это я заслужил такое твое внимание, что ты даже в покойники решил переодеться.

– А тебя сюда, между прочим, не вопросы задавать пригласили, – ощерился Стилет.

-А на вопросы отвечать, – тонким голосом продолжил Татарин, подняв указательный палец.

Знахарь медленно перевел на него взгляд и лениво сказал:

– Не все сразу. Это вы какого-нибудь лоха можете со всех сторон долбить, чтобы он слова сказать не мог. А со мной так не получится.

– Уверен, что не получится? – спросил Стилет, раздраженный тем, что все идет не по плану.

– А ты попробуй, – посоветовал ему Знахарь, – попробуй и увидишь.

Саша Сухумский сидел в кресле развалившись и улыбался. Он кайфовал после поганой камеры. Перед ним стояла бутылка хорошего пива, в пальцах у него была дорогая сигара. Саша не умел курить сигары, но ему было на это наплевать. Одно только сознание того, что он дымит испанской регалией, доставляло ему немалое удовольствие. Он пускал к потолку вонючий дым и слушал препирательства авторитетов, на которых ему тоже было наплевать. В Питере ему принадлежали тридцать восемь пирожковых, и все они были оформлены на совершенно других людей. Саша тщательно скрывал это, потому что весь доход он направлял себе в карман, не отдавая ничего в общак. Для того чтобы выяснить, кому на самом деле принадлежат эти харчевни, понадобилось бы провести серьезное расследование, но никому это было не нужно. Подставные хозяева исправно отстегивали крыше долю малую, а крышей был как раз сам Саша Сухумский. Так что все было в порядке, и каждый месяц в кубышку Саши Сухумского капало от пятидесяти до семидесяти тысяч долларов, и в общак из них не попадало ни одного цента. Зато перепадало Стилету, который, не поленившись разнюхать, чем же занимается Саша, выяснил все и однажды сделал Саше предложение, от которого тот не смог отказаться. И теперь Саша поддерживал Стилета во всех вопросах, в том числе и в финансовом, а Стилет за это молчал о том, что знал.

Однако Саша Сухумский не знал, что если уголовникам, кроме Стилета, было впадлу копаться в его делах, то для ФСБ его скромный бизнес тайной не являлся. Наташа, которую Знахарь попросил выяснить, что же это за Саша такой Сухумский, легко добыла для него необходимую информацию. И теперь Знахарь был уверен в том, что если только Саша откроет рот, то тут же его и закроет. А потом начнется настоящая склока. Но было похоже, что Саша встревать пока не собирался, и Знахарь чувствовал себя уверенно и спокойно.

– Что значит «увидишь»? – сузил глаза Стилет. – Ты знаешь, о чем тебя сейчас спрашивать будут?

– Конечно, знаю, – усмехнулся Знахарь. – Что же тут непонятного? Вам мало тех денег, которые я принес в общак, и вы хотите забрать у меня всё. Но сколько там этого «всего», вы не знаете, и поэтому суетитесь и нервничаете. Что – не так?

– Не так, – подался вперед Стилет. – Ты, Знахарь, поступаешь не по понятиям и нарушаешь воровской закон. Вот об этом и речь.

– Об этом? Ну давай об этом, если хочешь, – покладисто ответил Знахарь, – только вот я пивка себе сейчас налью, и поговорим.

Он, не торопясь, открыл бутылку «Холъстена» и, стараясь, чтобы пена не выбежала через край, осторожно наполнил хрустальный стакан.

Все следили за его движениями и молчали. То, что разговор будет серьезным и неприятным, было ясно всем, и спешить в таких делах не следовало.

Знахарь отпил пива, вытер губы фиолетовым шелковым платком и, убрав его в жилетный карман, сказал:

– Хорошее пиво! Его бы хорошими пирожками закусить, правда, Саша?

Саша Сухумский напрягся, а Стилет, бросив на Знахаря быстрый взгляд, спросил:

– Это ты о чем? Что-то я не понимаю.

-Да так, к слову пришлось. Так вот, о понятиях и воровском законе. Давай-ка, Стилет, вспомним, откуда все это пошло.

Знахарь сделал паузу и начал:

—Я, конечно, не силен в истории, но полагаю, что раньше, когда этот закон был настоящим и уважаемым, когда еще не было этих бешеных денег, об-щак складывался из копеечек малых, которые несли в кассу все. Подчеркиваю – все! И вокзальный шир-мач, и медвежатник, и квартирный вор. А если кто ювелира ломанул, то нес он больше и имел за это уважение и почет. И эти денежки действительно шли на зону, на адвокатов, то есть на воровское благо. И были эти деньги просто смешными. Да у меня один только джип стоит столько, сколько все питерское общество пятьдесят лет назад за год не собирало. А скажи мне, Стилет, сколько твоя фазенда стоит? И откуда у тебя эти деньги? Не из общака ли? Может быть, расскажешь? А сколько денег ты от общества утаил? Меня порвать хочешь, а сам косячишъ так, что и не снилось.

Знахарь обвел взглядом сидевших напротив него авторитетов и продолжил:

Вот ты говоришь мне, что я неправильный вор. А почему? Да просто потому, что я человека спас, да еще потому, что тебе мало того, что я в общак принес. А ты помнишь, сколько я принес? Если не помнишь, то я напомню. Десять миллионов принес? Принес. Потом еще двадцать принес? Принес. А вам, жабам, все мало. Аппетит разыгрался, бля! И ведь не видал общак этих денег, гадом буду! Вы их попросту себе в рыло отправили, зуб даю.

Знахарь махнул рукой на дипломатию и с наслаждением выплевывал все то, что навязло у него в зубах за несколько последних лет. Ему было все равно, чем закончится эта встреча. Его уже не интересовало, как отнесутся к его словам те, кому эти слова были адресованы. Время страха и осторожности ушло.

Свобода. Свобода.

– Тридцать миллионов долларов!

Знахарь покрутил головой и, как бы сам удивляясь своим словам, повторил:

– Тридцать миллионов долларов, а им все мало. – А кто общак украл? – не к месту вякнул Татарин.

– Заткнись! – не глядя на него, бросил Знахарь, и Татарин заткнулся.

Он глотнул пива и спросил:

-А может, вы меня за барыгу держите? За сладкого, трусливого и жадного дяденьку, из которого сам Бог велел выкачать все до последней копеечки? А? Да вы, бля, сами давно уже барыгами стали. Что Дядя Паша со своими малахитовыми дворцами, что ты, Стилет, с этой воинской частью, которую ты откупил у генералов-пидаров. Вы, правильно сказал один человек, как партийные начальники. Про понятия да про воровскую честь шестеркам втираете, чтобы они смирными да послушными были, а сами творите что в голову взбредет. И на все понятия и прочее вам просто насрать. Я человека спас, и меж ду прочим, на свои деньги. На свои, а не на общак и не на твои, Стилет, и не на твои, Саша. И вообще, у всех вас от этих бешеных денег, которые сейчас летают по стране, мозги набекрень.

Знахарь посмотрел на Дядю Пашу, тот сидел, уставившись в стол, и лениво играл бутылочным ключом, но было видно, что он слушает очень внимательно и думает о чем-то своем весьма напря-

-И те деньги, которые есть у меня, – мои. Мои, понял, Стилет? И ты к ним свои грабки не тяни. Знаешь, сколько народу хотело их получить? Не меньше пятидесяти человек. Все они сейчас мертвые. Вот и думай. И если ты не угомонишься, то у тебя есть только один выход – грохнуть меня. Как тех четверых авторитетов.

Знахарь разозлился всерьез и решил открыть все карты.

Стилет бросил на него бешеный взгляд, но промолчал.

Промолчали и остальные, и Знахарь понял, что все они, как минимум, в курсе дела. А как максимум – соучастники.

-Молчите… – оскалился Знахарь, – значит, все в доле. Хорошие вы воры в законе! Убиваете друг друга, всем остальным врете, гребете бабки себе в харю, а меня обвиняете в отступничестве от святой идеи воровского братства. Заебисъ!

Знахарь посмотрел на Стилета.

– У меня есть деньги, – сказал он и налил себе еще пива, – есть, будь уверен. У меня их столько, что если ты узнаешь, сколько, то сдохнешь от зависти и отжадности. И это-мои деньги. А на то, что вы тут мне предъяву делаете, что, мол, я неправильный вор, мне начхать. По моим понятиям – это вы неправильные. И если вами заняться всерьез… Если вами заняться всерьез, то откроется такое, что общество вас всех на колья пересажает.

Знахарь отпил пива и, подумав, сказал:

– Хотя вряд ли. Теперь уже не пересажает. Теперь все такие, как вы.

Поставив стакан, он перевел дух и добавил:

– И еще раз говорю – деньги, которые я трачу, мои. Не общак, а мои. Собственные. Я принес в кассу тридцать миллионов американских долларов, и если ты, Стилет, докажешь мне, что за последние пятьдесят лет кто-нибудь приносил хотя бы вполовину меньше, я отдам лично тебе все, что у меня есть. Все до копеечки. Понял?

-Мне твоих денег не нужно, – буркнул Стилет.

Весь его план прессования Знахаря позорно провалился, и теперь он судорожно искал выход из сложившегося неприятного положения.

– Конечно, не нужно, – засмеялся Знахарь, – у тебя своих хоть жопой ешь!

Он посмотрел на Сашу Сухумского и сказал:

– Тебе тоже не нужно, насколько мне известно. Лысогор заржал и жизнерадостно заявил:

– Знахарь, мне нужно! Я бедный! У меня фазен-дов нету.

Знахарь посмотрел на него и, тоже засмеявшись, ответил:

– Твое счастье, что нету. А вот мне интересно еще кое-что. И коронация моя была втихую, и сходняк этот тоже какой-то жидкий… Что бы это значило? Не скажешь, Стилет? А может ты, скажешь, Дядя Паша?

И Знахарь посмотрел на уральского воротилу.

Дядя Паша ответил ему спокойно:

– Я потом скажу.

Похоже было, что он уже принял для себя какое-то решение и теперь ждал, когда утихнут страсти. Знахарь отметил это и слегка насторожился, но продолжил излагать свои мысли вслух:

– И вот что еще интересно! Почему же это у вас все на бабки сводится? Ну, мало принес – это понятно. Неси, значит, еще. А брата своего названого спас, закон вроде как нарушил – опять денег давай! Не наказание какое-то, не шпагу над головой ломать, потому что воровскую честь потерял, а опять – деньги! Вот этого я уже не понимаю. Хотя, в общем-то, понимаю. Очень даже хорошо понимаю. Вы, как гаишники позорные, кроме денег, ни о чем другом думать не можете. А еще интересно то, что коронация моя, как ты, Стилет, сказал однажды, левая была, ненастоящая. И я, стало быть, не настоящий вор в законе, а так – дурилка картонная. Может быть. Я не возражаю. Вам всем просто деньги мои понравились. И против этого тоже не возражаю. Но получается, что и сходняк этот – тоже левый. И просто свора из четырех человек хочет ободрать шкуру с пятого. Что – не так?

Молчание.

-А кто общакукрал? – снова влез Татарин.

Дядя Паша не выдержал и засмеялся.

За ним засмеялись все остальные, и напряженность, достигшая опасной черты, несколько уменьшилась.

– Забудь ты про этот общак, – сказал Дядя Паша, отсмеявшись и вытерев выступившую слезу, – ну, подставили человека менты, так ведь он оправдался и бабло принес. А вот насчет остального…

Дядя Паша посмотрел на Знахаря, и тот понял, что все его умные рассуждения проскочили мимо ушей присутствующих.

– А вот насчет остального, – повторил Дядя Паша, – ты там можешь себе воображать все, что угодно, а решение наше такое.

Все молчали, и это говорило о том, что никакого обсуждения не требовалосъ.Главной темой собрания было просто объявить Знахарю, что общество, состоящее из четырех авторитетов, хочет денег. Поведение Знахаря сделало планировавшийся спектакль ненужным, и поэтому Дядя Паша решил перейти к сути вопроса.

– Мы тут собрались не для того, чтобы мораль с этикой обсуждать, – сказал Дядя Паша, и Знахарь удивился, что он знает такие слова.

Дядя Паша откашлялся и, хищно взглянув на Знахаря, сказал:

– Ты должен принести в общак двадцать миллионов. Тогда с тебя снимаются все косяки и все будет тип-топ.

– А если не принесу? – поинтересовался Знахарь.

– Думай сам, – пожил плечами Дядя Паша.

– Та-ак, – протянул Знахарь и стал считать вслух, как бы рассуждая сам с собой, – десятку япринес, потом еще двадцатку, это будет тридцать. Теперь еще двадцать, и получится пятьдесят.

Знахарь посмотрел на Дядю Пашу и улыбнулся. Я теперь понял, почему вы хотите еще денег. Вы просто любите круглые числа. И жадность вовсе ни при чем.

Он улыбнулся еще шире и, откинувшись на спинку кресла, добавил:

– Вообще-то, сто миллионов сумма более круглая. Может, вам больше сотка нравится?

Дядя Паша молчал, и на его скулах играли желваки.

Знахарь вдруг перестал улыбаться и, подавшись вперед, сказал:

– Ну что молчишь, жаба малахитовая? А может, миллиард хочешь? Он покруглее будет!

Снова откинувшись на спинку кресла, он взял со стола стакан с пивом и задумчиво произнес:

– Интересно, кто-нибудь из вас видел когда-нибудь миллиард? Вряд ли…

Знахарь замолчал и, отхлебнув пивка, устремил взгляд в пространство. Присутствующие тут же вообразили, что он представляет себе свой миллиард, который лежит в укромном месте, и от этого жаба каждого из них выросла еще в несколько раз.

Дядя Паша как наиболее уравновешенный из собравшихся на сходку вымогателей пошевелился в кресле и сказал:

– В общем, сроку тебе три недели, а там пеняй на себя. И еще запомни, что если тебе себя не жалко, то пожалей хотя бы щенка своего богомольного. Не принесешь лавэ – мы его из-под земли достанем, и сначала с него шкуру спустим на твоих глазах, а потом сам примешь смерть лютую.

Знахарь поднял на Дядю Пашу тяжелый взгляд и медленно сказал:

– Ну, вот. Теперь никаких неясностей нет. Посмотрев на висевший посреди широкой дядипашиной груди массивный золотой крест, Знахарь спросил:

-А на хуя ты эту цацку на фанере носишь? Тебе давно пора к воинам Аллаха примкнуть. Ты с ними быстро общий язык найдешь.

Знахарь поставил на стол пустой стакан, по стенкам которого медленно стекала пена, и встал.

-Я принесу деньги. Я принесу вам двадцать миллионов бакинских. И этих денег вам всем вполне хватит на оставшуюся жизнь. Но предупреждаю, что она будет короткая. Очень короткая. Так что поспешите потратить деньги, и, пока меня не будет, вы тут обдумайте, как организовать прощальную вечеринку.

-А ты не думай, что все так просто, – сказал Дядя Паша, – с тобой все время будет наш человек.

– Это кто же?

– А вот он, – и Дядя Паша кивнул на Лысогора. Знахарь посмотрел на молодого авторитета иогорченно покачал головой.

– Чем же ты, Лысогор, Дяде Паше не угодил? Ведь он смерти твоей хочет.

– Это как? – удивился Лысогор.

– А очень просто, – ответил Знахарь. – Если я увижу вокруг себя кого-нибудь из вашей своры, убьюна месте. И тебя тоже, хотя между нами пока ничего плохого не было.

Он подумал и добавил:

-Хотя… Раз ты сидишь тут и молчишь вместе с остальными, значит, ты с ними в доле. Так что грохну я тебя, Лысогор, как только увижу, и глазом не моргну.