Текст книги "История России. С древнейших времен до наших дней"

Народ почувствовал слабость власти, и по всей стране началось брожение. На волне вседозволенности и беззакония поднимались целые области. Вновь появились слухи о том, что Дмитрию удалось спастись. И вот летом 1606 года «воевода Дмитрия» Иван Болотников с отрядом повстанцев начал приближаться к Москве. Жизнь Болотникова была бурной: он был слугой или холопом князя Андрея Телятевского, воевал с татарами, попал в плен, оказался в Турции, где был гребцом на галерах султана, затем бежал, попал в Италию, в Венецию, откуда и стал перебираться обратно поближе к родине через Польшу, где, возможно, на него обратили внимание, как в свое время на Лжедмитрия. Учитывая неспокойную обстановку того времени, слабость государственной власти, всеобщий разброд, можно утверждать, что Болотников был один из многих, кто пытался заработать на Смуте политический и денежный капитал.

Под его знамена собрался самый разный люд – казаки, крестьяне, холопы, посадские люди и дворяне из разных городов. Сам Болотников, как «воевода» вновь чудесно спасшегося Дмитрия, в своих грамотах призывал выступать против Шуйского. Болотникова активно поддерживали казаки и дворяне (организованные Прокопием Ляпуновым и Истомой Пашковым), стремившиеся использовать это движение против слабой власти Василия Шуйского. На пути к Москве Болотникова поддержали 70 городов, волна восставших 7 октября 1606 года докатилась до Москвы и остановилась в селах Коломенском и Чертанове. Теперь столкновения с войсками Шуйского происходили чуть ли не ежедневно и под самой Москвой, и у речки Пахры, в селе Троицком, и близ деревни Котлы. Однако положение Василия Шуйского еще было достаточно прочным, во многом благодаря поддержке новопоставленного патриарха Гермогена, и сеятели смуты – одни перешли на сторону царя и принесли повинную, другие были отброшены от стен столицы. В сражении у села Коломенского Болотников потерпел поражение, снял осаду Москвы и отошел к Калуге, а затем к Туле, где решил укрепиться.

Для подавления восстания Шуйский принял все возможные меры. Перебежчики из лагеря восставших освобождались от крепостной зависимости; в интересах землевладельцев, чьи крестьяне сгинули в войсках Болотникова и вообще в мутных водах Смуты, в 1607 году был издан указ о пятнадцатилетнем сроке сыска беглых крестьян. Однако с главным врагом все еще не было покончено.

Осада Тулы длилась четыре месяца. Шуйскому не помогла даже устроенная плотина на реке Упе, которая позволила затопить Тулу. Пришлось пойти на хитрость. Царь обещал сохранить жизнь восставшим, если они сложат оружие, и ворота Тулы 10 октября 1607 года были открыты. Началась жестокая расправа. Самого Болотникова и «царевича Петра» – сподвижника Болотникова, самозванца из жителей Мурома, – привезли в Москву, после чего «Петр» был повешен под Даниловым монастырем на Серпуховской дороге в назидание каждому входящему в город, а Болотникова отправили на Север, в Каргополь, где «посадили в воду», то есть утопили. По Москве начались массовые казни восставших, попавших в плен, которых было до 6 тысяч человек. Каждую ночь пленных водили толпами на лед Яузы, ставили в ряд и убивали ударами дубин по голове, после чего сбрасывали тела в полыньи. Многих пленных разослали в другие города, где их также ожидал мучительный и страшный конец.

Но за первой волной Смуты катился ее второй вал. В том же 1607 году в Стародубе появился новый Лжедмитрий. Настоящее имя его не сохранилось в истории – по своему лагерю в селе Тушине под Москвой он получил прозвище «Тушинского вора». «Воровать» в XVII веке означало «делать неправду», поэтому в это понятие входили и обман, и нечестие, и, наконец, измена, в том числе государственная. Начался второй поход на Москву. К Лжедмитрию II присоединилась часть польской шляхты.

Василий Шуйский тем временем восстанавливал справедливость в Москве. Из земли были вновь извлечены тела Годуновых и увезены в Троицкий монастырь для погребения, где они находятся и по сей день у западной стены Успенского собора. За гробом родителей с безутешным рыданием шла их дочь Ксения, теперь – инокиня Ольга. В столицу был вызван низложенный самозванцем патриарх Иов, и 20 февраля 1607 года в Успенском соборе состоялся обряд прощения. После богослужения, проведенного святителем Гермогеном, от москвичей патриарху Иову (он помогал служить патриарху Гермогену, поскольку к этому времени очень ослаб и ослеп) была подана челобитная, в которой были перечислены измены и клятвопреступления русских людей. В ней же содержалась просьба о прощении не только жителей Москвы, но и всех, кто живет за ее пределами, а также почивших христиан. Грамота торжественно была зачитана с амвона собора. Москвичи плакали и просили прощения у святителей и друг у друга. Именно в этот момент и произошел духовный перелом в ходе Смуты (невзирая на то что она продолжалась еще несколько лет).

Но Москва оставалась встревоженной – уже давно ходили слухи о приближении нового самозванца. Также одному старцу было видение: явившийся ему во сне Христос в Успенском соборе грозил московскому народу страшной казнью за все самочинства и неправды. Однако для предотвращения новой опасности в лице Лжедмитрия II ничего сделано не было. Напротив, Василий Шуйский спокойно отпраздновал свою свадьбу с княжной Буйносовой-Ростовской.

Между тем ко второму самозванцу примкнули казаки и немало русских людей, успевших привыкнуть к «вольной» жизни, безнаказанности за грабежи и насилия. Москве приходилось готовиться к обороне, ибо в июне 1608 года войска самозванца стояли близ Москвы, в селе Тушине. Сюда же была привезена и Марина Мнишек, которая, недолго думая, признала «вора» своим чудесно спасшимся супругом. Взять Москву Лжедмитрий II не мог – столицу защищал тройной ряд стен: Белый город, Китай-город и Кремль. Тогда его войска начали грабить почти безнаказанно практически все города Средней России и Верхнего Поволжья. Василий Шуйский нашел в себе силы штурмовать лагерь самозванца, но битвы, время от времени происходившие между речками Ходынка, Всходня и Химка, не приводили ни к чему.

В это же время поляки под руководством гетманов Сапеги и Лисовского начали знаменитую осаду Троице-Сергиева монастыря, о богатствах и казне которого они были наслышаны очень хорошо. Соотношение сил поляков и обороняющихся было далеко не в пользу тех, кто находился за стенами монастыря, – 15 тысяч иноземцев против 2,5 тысячи защитников обители (в основном крестьяне из окрестных сел и паломники, среди которых была и Ксения Годунова). Но монастырь не сдавался 18 месяцев. Поляки пытались прорваться в обитель по подземному ходу (но тот был взорван двумя крестьянами, пожертвовавшими собой), обрушивались на защитников, устраивавших вылазки за провизией, обстреливали монастырь из пушек и регулярно штурмовали стены. В самом монастыре сложилось тяжелое положение: свирепствовала эпидемия, уничтожавшая защитников, оборонявшиеся тяжело голодали. До наших дней дошло великолепное описание этой осады, оставленное келарем Троице-Сергиевого монастыря Авраамием Палицыным, а также памятка о тех страшных временах – пробоина от польского пушечного ядра на южной двери Троицкого собора. Героическое сопротивление монастыря показывало многим людям в России, что борьба возможна и необходима, обитель была как бы якорем, из последних сил удерживавшим страну от полного отчаяния.

Но Смута продолжала расти. Власть в Москве слабела с каждой минутой: появились многочисленные «перелеты», или люди, десятки раз переходившие со стороны Шуйского на сторону самозванца и обратно. Торговый человек, желая стать дворянином, а дворянин – получить поместье или боярство, бежали из Москвы в Тушино, где присягали Лжедмитрию, а получив жалованье, возвращались в Москву и здесь притворным покаянием вымогали себе новые награды. Распад и хаос в стране и головах, поругание старинных обычаев, разгром и уничтожение святынь, случаи массового предательства создавали картину кануна последних времен. «Растлеваемо богатство, красота и слава оскудеваше и родоначалие владыческое прииде от земли нашея… оскудеша грады, оскудеша людие, не оскуде мерзость и возрасте плод греха, взыде дело беззакония и возненавиде друг друга, и умножися в нас падение и убиена бысть земля наша гладом», – писал князь Иван Андреевич Хворостинин. Многие были убеждены, что Страшный суд недалек – в «покаянных» стихах того времени недвусмысленно говорится о том, что скоро наступит конец:

 
О люте ныне наста время,
О последния роды!
…истина погибнет,
А лжа покрыет землю,
Знамения в луне и в солнце,
И во всей твари небесной,
Прообразуют кончину человеческого рода.
 

Положение становилось отчаянным, и Василий Шуйский в последней надежде решил прибегнуть к помощи Швеции. Шведы согласились помочь справиться с поляками при условии, что Россия отказывается от побережья Балтики, возвращенного в 1590 году Годуновым, и что в России будет свободно обращаться шведская монета. Этот договор вызвал народные волнения на северо-западе. Но после согласия московского правительства отряды иноземных наемников вступили в пределы России. К ним присоединился талантливый двадцатидвухлетний полководец Василий Скопин-Шуйский, и объединенное войско двинулось из Новгорода к Москве. Казалось, что наступает перелом – войска Скопина-Шуйского и шведских наемников стремительным наступлением в 1609 году заставили бежать поляков, стоявших под стенами Троице-Сергиевого монастыря (хоть монастырь и не был взят, но осада унесла жизни почти всех защитников – уцелело лишь около 200 человек), а затем изгнали из-под Москвы самого Лжедмитрия II. Разорив собственный Тушинский лагерь, вместе с Мариной Мнишек самозванец бежал в Калугу, где и сегодня стоит дом, в котором, по преданию, он в то время остановился.

Однако дальше шведы воевать отказались, так как им не уплатили требуемых денег, и положение вновь стало ухудшаться. Воспользовавшись моментом, Польша начала открытую интервенцию против России – король Сигизмунд III осадил город Смоленск.

12 марта 1610 года Скопин-Шуйский торжественно, как победитель, вступил в столицу. Его встречали огромные толпы народа в воротах Скородома и поднесли по приказанию Василия Шуйского хлеб-соль. Однако не всем в Москве его прибытие доставило радость. Ревность к успехам Скопина-Шуйского давно испытывал брат царя Василия – Дмитрий, видевший в полководце опасного соперника в наследовании престола. В ход были пущены безотказные в таких случаях средства, и 23 апреля у готового к походу на Смоленск Василия Скопина-Шуйского во время пира хлынула носом кровь, и через две недели его не стало. Народ с ужасом встретил эту весть и заговорил, что он отравлен. Пошли толки, что жена Дмитрия Шуйского, дочь Малюты Скуратова, поднесла ему яд в чаше с вином. Позднее сложилась народная песня о «стопе зелья лютого»:

 
Ох ты, гой еси, матушка родимая,
Сколько я по пирам не езжал,
А таково еще пьян не бывал.
Съела меня кума крестовая,
Дочь Малюты Скурлатова!
 

Любимый всей Москвой полководец был погребен в Архангельском соборе Кремля, и с его смертью у Василия Шуйского исчезла последняя надежда на спасение Москвы и России. Часы истории начали отсчет последних дней его неспокойного царствования. Король Сигизмунд III, осадивший Смоленск, не рассчитал свои силы. Осада затянулась, и тогда Сигизмунд, оставив в тылу сражений Смоленск, двинулся на Москву.

Дмитрий Шуйский, устранив соперника, вышел сам во главе войска навстречу полякам с пятидесятитысячным войском, но славы Скопина-Шуйского так и не снискал. Потерпев сокрушительный разгром под селом Клушино в июне 1610 года от пана Жолкевского, он открыл полякам дорогу на Москву. Тем временем, воспользовавшись хаосом в стране, шведы открыто грабили северо-западные земли.

После получения известий о разгроме Дмитрия Шуйского москвичи подняли восстание. Захарий Ляпунов привел в царский дворец толпы народа и стал требовать от Василия, чтобы тот оставил престол. В бешенстве Василий схватил нож и замахнулся на наглеца, который успел отскочить и выхватить свой, но тут опомнившиеся люди схватили Ляпунова и увели его из дворца. Из Кремля возбужденная толпа двинулась к Серпуховским воротам, где и приняли решение просить Шуйского покинуть престол. Василий, не видя уже ни в ком опоры, согласился и, выехав из Кремля, поселился в своем же боярском доме на Арбате. Но и там, как оказалось, покоя найти не удалось. Чтобы лишить Шуйского возможности возвратиться на престол, восставшие потребовали от него монашеского пострижения. Василий решительно воспротивился, и тогда Ляпунов с товарищами насильно отвезли изгнанника в Чудов монастырь и постригли.

Начавшийся после этого период был одним из самых тяжелых в истории России. Если при Василии Шуйском все-таки сохранялся, хоть и колеблющийся, государственный центр в царском престоле, еще горел, хотя и мерцая, огонь народного единения, то теперь не стало и этого. Вместо единого главы государства образовалось правительство из семи бояр во главе с Ф. Мстиславским – Семибоярщина (1610–1613), которая, признав права польского королевича Владислава на русский престол, пригласила его править Россией с условием, что поляки не войдут в Москву, а будут посещать ее небольшими группами. Восстал против этого патриарх Гермоген, требовавший, чтобы царь был избран из русских, но его успокоили тем, что новоизбранный монарх не приведет в Москву поляков, примет православную веру и во всем будет советоваться с Боярской думой. 27 августа 1610 года Москва присягнула Владиславу, и в ту же ночь обещание, данное боярами патриарху, было нарушено – поляки с Жолкевским тайно были впущены в столицу. Москва превратилась в оккупированный город.

Поляки относились к жителям как к рабам Речи Посполитой и даже не пытались скрыть этого. Москва погрузилась в хаос. Предводитель поляков Гонсевский, засев в Кремле, в доме Годунова, начал в огромных количествах отправлять к Сигизмунду русские царские сокровища – трудно представить, сколько погибло тогда вековых сокровищ Москвы. Ненужный более самозванец был убит в Калуге татарином Урусом, Василия Шуйского Жолкевский вывез, уезжая из столицы, и, оставшись без одного из влиятельных своих начальников, поляки принялись грабить в открытую. Все чаще на улицах и площадях столицы стали происходить ожесточенные столкновения москвичей и захватчиков.

И вновь, как за сорок лет до этих событий, на защиту своего города, своих православных людей, своей паствы встал глава Русской церкви – святитель московский патриарх Гермоген. Патриарх освободил москвичей от данной королевичу присяги и призвал их подняться на захватчиков Русской земли и ее столицы. Слово святителя развязало москвичам и всем людям, неравнодушным к судьбе своей Родины, руки. Зимой 1611 года в Рязанской земле было образовано первое народное ополчение, которое возглавил Прокопий Ляпунов. В состав ополчения входили жители Нижнего Новгорода, Мурома, Ярославля, Вологды, Костромы, казаки во главе с Н. Заруцким. Начало собираться народное ополчение и в других городах, к ополченцам примкнули и остатки Тушинского лагеря самозванца. Поляки были встревожены. Группа поляков и перешедших на их сторону изменников явилась к патриарху и потребовала от него остановить ополчение. Святитель твердо отказался, и даже один из предателей, Салтыков, пытавшийся ударить святителя ножом, не заставил его отказаться от своих слов. С этих пор поляки решили держать патриарха Гермогена под стражей.

В середине марта 1611 года обстановка в городе накалилась до предела. Ополчение неумолимо приближалось к Москве. Поляки, поняв серьезность своего положения, начали готовить столицу к осаде. Они стали втаскивать пушки на городские стены и башни и послали на рынок звать себе на помощь русских извозчиков. Те отказались, завязалась перепалка, вскоре переросшая в ожесточенную схватку. Со всех сторон толпами начал сбегаться народ. Постоянно находившиеся в напряжении поляки не выдержали – и началось открытое избиение и истребление безоружных людей, которых погибло более 7000 человек. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения москвичей. В Белом городе начали сооружаться баррикады: улицы перегораживались бревнами, столами и всем, что попадалось под руки. На многих улицах столицы разгорелись ожесточенные схватки, сражения шли в Замоскворечье, на Никитской, у Яузских и Тверских ворот. Ворвавшийся в этот момент в столицу отряд ополченцев под командованием Д. М. Пожарского ввязался в схватку на улицах Сретенка и Лубянка и заставил поляков отступить в Китай-город. Общими усилиями поляков вынудили укрыться в Кремле и Китай-городе. И тогда захватчики подожгли Москву.

Ветер благоприятствовал пожару. Загорелись Китай-город, Белый город, запылало Замоскворечье. В общем замешательстве полякам удалось разгромить Пожарского, который был раненым вывезен в Троицкий монастырь. Началось открытое, беспримерное разграбление города. «Они [поляки], – писал очевидец, – брали одни богатые одежды, бархатные, шелковые, парчовые, золото, серебро, жемчуг, дорогие камни, снимали с образов драгоценные ризы… на пиво и мед уже не глядели: пили только самые редкие вина, коими изобиловали боярские погреба, – рейнское, венгерское, мальвазию. Поляки стреляли в русских жемчужинами величиной с добрый боб и проигрывали в карты детей, отнятых у бояр и именитых купцов…»

В несколько дней выгорела большая часть Москвы. Среди догоравших углей и пепла, на которых лежали груды тел, торчали обгорелые стены домов и остовы церквей. В полумертвом городе появились огромные стаи собак, глодавших трупы и жутко воющих по ночам. Патриарх Гермоген был брошен в подземелье Чудова монастыря, где его мучили голодом. Но и умирающий, он продолжал рассылать грамоты, благословляя всех людей земли Русской подняться на борьбу.

Вошедшее через несколько дней в Москву ополчение освобождения не принесло. Среди казаков, составлявших его значительную часть, кипели свары и раздоры, в результате которых высказавшийся за возврат беглых крестьян Прокопий Ляпунов был изрублен саблями своими же людьми на казачьем кругу, и большинство ополченцев разошлось по домам. К этому времени пал Смоленск, а шведы захватили Новгород. Под Москвой осталась лишь небольшая часть казаков и бывшие тушинцы.

Призыв святителя «крепко стоять в вере и помышлять лишь о том, как души свои положить за дом Пречистой и за веру», был услышан. Осенью 1611 года в Нижнем Новгороде староста Козьма Минин призвал к созданию нового ополчения. Военачальником был приглашен оправившийся от ран Дмитрий Пожарский. Население многих городов помогло создать материальную базу ополчения, которое двинулось к Москве весной 1612 года через Ярославль, где было создано временное правительство – «Совет всея земли». 18 августа 1612 года ополчение подошло к столице и расположилось у Петровских ворот, а также на юге и юго-востоке столицы. Однако наступать было еще рано. На выручку польскому гарнизону спешили войска гетмана Ходкевича, и необходимо было любой ценой не пропустить их к Кремлю.

22 августа переправившиеся через реку у Новодевичьего монастыря поляки напали на отряды Дмитрия Пожарского. Начались бои, в ходе которых чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону. И поляки дрогнули. На следующий день польский гарнизон, бросая обозы, ушел из столицы через село Воробьево. Поляки, сидевшие в центре города, были обречены.

Ополченцы осадили Китай-город и начали дружно готовиться к штурму – копали рвы, ставили плетни, собирали оружие. Лишенные поддержки, отрезанные от внешнего мира, поляки начали голодать. С каждым днем держаться было все тяжелее. В Кремле глодали кожаные переплеты книг, а через некоторое время началось людоедство. Оборванные, изможденные солдаты были готовы уже на все, лишь бы остаться в живых. Почувствовав это, казаки 22 октября приступом взяли Китай-город – и поляки решили сдаться. На следующий день из ворот Кремля потянулись две шеренги грязных, измученных и оголодавших оккупантов. Толпы жителей столицы вступили в свою святыню – Московский Кремль.

То, что они увидели, потрясло. Во многих местах Кремля стояли котлы с человеческим мясом, улицы и переулки были завалены мусором, осквернены соборы и иконы, в грязи и копоти утопали терема и дворцы, валялись непохороненные тела. И над всем этим разорением – огромные стаи воронья.

Восстановление началось сразу же. Была отслужена литургия в Успенском соборе, а затем закипела работа. Тем временем из Москвы уже летели грамоты в разные российские города, приглашавшие избранных людей на Земский собор, который состоялся в 1613 году и избрал нового российского царя. Собор был очень представительным по своему составу: кроме Боярской думы, высшего духовенства и столичного дворянства, на Соборе было представлено многочисленное провинциальное дворянство, горожане, казаки и даже черносошные крестьяне. Своих представителей прислали 50 городов России. Претендентами на престол были польский королевич Владислав, сын шведского короля Карл-Филипп, Иван – малолетний сын Марины Мнишек и Лжедмитрия II (в народе его называли «воренком») – и представители знатных московских боярских фамилий. Члены Собора постановили: «Ни польского королевича, ни шведского, ни иных немецких вер и ни из каких неправославных государств на Московское государство не выбирать и Маринкина сына не хотеть» – и единодушно избрали на русский престол Михаила Федоровича Романова (1613–1645). В Ипатьевский монастырь под Костромой, где он жил со своей матерью, инокиней Марфой, было направлено посольство с приглашением занять престол.

Кандидатура Михаила Романова устраивала всех по многим причинам. Во-первых, на него, как наиболее желаемого кандидата на престол, неоднократно указывал еще патриарх Гермоген. Во-вторых, Михаил был ближайшим родственником Ивана Грозного по линии его жены (царица Анастасия была из рода Романовых). В-третьих, он в свои 13–14 лет не участвовал ни в каких событиях Смутного времени и, таким образом, не был ничем запятнан. В-четвертых, его отец, митрополит Ростовский Филарет, хотя и находился в плену, являлся при Годунове очень уважаемым при дворе лицом (многие помнили это), а также первым и единственным кандидатом на патриарший престол. Так было положено начало новой династии русских государей – династии Романовых.

С избранием Михаила Романова связано и имя знаменитого костромского крестьянина Ивана Сусанина. Когда стало известно об избрании нового царя, многие поняли, что скоро наступит порядок, который был очень невыгоден бандам насильников и грабителей, свирепствовавших по всей России. Решение было принято сразу, и некая группа таких «лихих людей» через глухие леса, обступившие Кострому, отправилась убивать кандидата в цари. Доподлинно неизвестно, были ли в действительности поляки в составе этой группы. Проводить их до цели вызвался крестьянин Иван Сусанин, однако завел в глухое место и погиб вместе с ними. Памятуя этот подвиг, во время празднования трехсотлетия дома Романовых в 1913 году царь Николай II приказал накрыть стол во дворце для потомков Ивана Сусанина.

Святитель московский патриарх Гермоген не дожил до счастливого дня освобождения Москвы. Брошенный на произвол судьбы поляками в глухом подвале Чудова монастыря, он мученически скончался 17 февраля 1612 года от голода и жажды. Позже он был причислен Церковью к лику святых и стал одним из небесных покровителей Москвы, а место его заточения и смерти превращено в храм, стертый с лица земли вместе с Чудовым монастырем в 30-х годах XX столетия. Но гробницу святителя можно видеть и в наши дни в Успенском соборе, под роскошным кованым шатром, справа от входной двери.

Смута закончилась, но оставила глубокие последствия. Она стала началом распада многих бытовых и государственных обрядов. Резко усилился процесс разделения общества на сторонников московской «старины» и тех, кто видел в контактах с Западом возможности прогресса. Смута также во многом способствовала ослаблению силы и влияния старого родовитого московского боярства, которое частью погибло в бурях Смутного времени, частью было разорено, а частью очернило себя интригами и союзом с врагами государства.

Смута дала всему обществу очень серьезный урок. Многочисленные сочинения, оставленные очевидцами событий, говорят о том, что истинная причина бед, постигших Россию, крылась в слабости общественной инициативы, в социальном равнодушии, когда люди стали думать не о государстве и его судьбе, а «мысляще лукавне о себе». Личный эгоизм обернулся крахом всего общества. «Стремление уклониться от личной ответственности, эгоистическая привычка передать в руки „власть предержащих“ и свою собственную судьбу, и судьбу Родины – вот что привело к тому, что ставшая „безначальной“ Русская земля „побрела розно“, – пишет историк Л. Н. Пушкарев. Не снимая ответственности за происходящее с власти, современники пишут о том, что виновато общество в целом. „Согрешили все от головы и до ног, от великих и от малых, от святых и царя, от инок и святых“», – писал в своем «Временнике» Иван Тимофеев.

Именно в дни Смуты впервые в русской истории народ стал ответственным за судьбу государства. Народ выбирает царя в 1598 г. свергает Лжедмитрия и Шуйского, отвергает Семибоярщину, кандидатуру польского королевича Владислава, выдвигает Минина и выбирает царя в 1613 г., положив тем самым конец Смуте. Пройдя сквозь чехарду наследников престола, сквозь хаос и распад, люди вновь выбрали царя, в котором видели единственную надежду на восстановление государства, а вместе с тем и порядка.

Именно в начале XVII века зарождается идея патриотизма, которая затем становится неотъемлемой частью русского менталитета. Осознав свою ответственность за судьбу Родины, люди стали искать образец, пример, которому можно было бы следовать. Не случайно в годы Смуты возрос спрос на морально-этическую литературу, говорящую о сущности человека, о его нравственном облике, его месте в истории. В ней люди находили не только сетования на происходящее, но и обязательные требования непрерывного морального совершенства, поскольку именно в этом авторы видели пути выхода из хаоса.

В результате Смуту удалось преодолеть. Уже в то время из нее были извлечены важные уроки: русская земля, собравшись с силами, сама восстановила разрушенное государство, что показало воочию – Московское государство не было созданием и «вотчиной» своего государя, но было общим делом и общим созданием «всех городов и всяких чинов людей всего великого Российского Царствия». Была осознана моральная ответственность народа за судьбу Родины. В литературных памятниках того времени неустанно подчеркивается, что единственно благодаря нравственной силе народа и была одержана победа над врагами. Грамотки Смутного времени содержат фразу «быть всею землею в любви, и в совете, и в соединении».

Тесный и во многом вынужденный контакт России и Запада – еще один важный итог Смуты. Научившись смотреть на Запад без прежнего предубеждения, Россия, однако, выбрала собственный путь развития, и только преобразования Петра выдвинули на первый план главное «национальное достоинство» – способность усваивать западные ценности. В итоге главным уроком Смуты становится то, что она преодолима.