Текст книги "Месть графа"

«Его самого это, похоже, нисколько не беспокоит», – подумала Рания.

Она была уверена, что родственники любят Чарльза и очень гордятся его отменной храбростью, проявленной на войне, но при этом не сомневалась в том, что они будут крайне расстроены, узнав, что его свадьба не состоится.

А ему будет очень нелегко объяснить, почему он вдруг передумал жениться.

Угадав, о чем она думает, Чарльз сухо сказал:

– Перестаньте волноваться! В последний момент обязательно случится что-нибудь такое, отчего все пройдет легче, чем вы думаете. Мне всегда везет.

– Я буду держать пальцы скрещенными…

Они въехали на Пикадилли.

В эту самую минуту прямо перед ними с тротуара сошла женщина, чтобы перейти на другую сторону улицы, и толкала перед собой коляску с маленьким ребенком.

На руках она несла другого малыша.

Едва она успела дойти до середины дороги, как из-за угла вывернул фаэтон, запряженный тройкой лошадей, и помчался прямо на нее.

Экипажем управлял молодой щеголь, который гнал лошадей слишком быстро, пренебрегая всеми правилами безопасности.

Женщина, видя его приближение, попыталась ускорить шаг, чтобы успеть уйти с дороги, но одно колесо ее коляски неожиданно наехало на валявшийся на дороге камень.

Коляска накренилась, и ребенок выпал на брусчатку.

Только чудом фаэтон не задел его.

Женщина едва не лишилась чувств, когда колеса экипажа прогрохотали в дюйме от головы малыша.

Чарльз натянул поводья, останавливая лошадей, но, прежде чем он успел вымолвить хотя бы слово, Рания спрыгнула на землю и побежала к ребенку.

Малыш заливался слезами, когда она подхватила его на руки и нежно заговорила с ним:

– Все в порядке, ты в полной безопасности, и с тобой ничего не случилось.

Его мать не выпускала из рук второго мальчика, прижимая его к груди так сильно, что он тоже заплакал.

Чарльз велел своему груму отвезти коляску на тротуар, поскольку в любую минуту на дороге мог показаться очередной экипаж.

Малыши все еще плакали, и Рания обратилась к их матери:

– Хотите, я подержу малыша, пока вы не успокоите другого?

Но женщина, казалось, не могла вымолвить ни слова и, лишь молча кивнув, отдала Рании одного из детей и взяла на руки второго мальчика.

– Давайте перейдем на тротуар, – предложила Рания. – Там нам будет спокойнее.

Грум уже убрал с дороги коляску.

Мать с ребенком на руках тоже двинулась на тротуар, и Рания последовала ее примеру.

Она не сводила глаз с ребенка, которого несла.

Глядя на нее, Чарльз вдруг понял, что она похожа на Мадонну с младенцем.

Он был уверен, хотя и не мог этого видеть, что в глазах ее светится доброта и нежность, а на губах играет легкая улыбка, когда она смотрит на маленького мальчика у себя на руках.

Неожиданно у него мелькнула мысль, что именно этого он хотел бы от своей будущей супруги, которая родит ему сыновей, – чтобы она любила детей и берегла их, потому что они являлись бы плодом его любви к ней.

Мать опустила маленького мальчика на тротуар, и он перестал плакать, рассматривая царапины на коленках.

Рания поравнялась с фаэтоном, и Чарльз окликнул ее:

– Спросите у этой женщины, куда она шла.

Рания передала его вопрос женщине.

– Мы шли в лечебницу, – отозвалась та. – У ребенка болит глазик, и нас ждет доктор.

– И поэтому вы так спешили?

Женщина кивнула:

– Если мы опоздаем, врач начнет принимать других пациентов, и тогда нам придется занимать очередь заново.

Она повторила Чарльзу то, что сказала женщина.

В ответ он улыбнулся:

– В таком случае мы отвезем их в больницу. Нам придется потесниться, но я уверен, что мы как-нибудь поместимся.

Рания помогла женщине с ребенком на руках подняться в фаэтон и усадила ее рядом с Чарльзом.

Сама же она села напротив, держа на коленях второго мальчугана. Теперь, оказавшись в фаэтоне, тот перестал хныкать и жаловаться на исцарапанные коленки.

Когда Чарльз тронул экипаж с места, малыш вдруг выпалил:

– Большие лошадки, Джимми любит больших лошадок!

– Это правда, – подтвердила его мать. – Он сходит с ума по лошадям с тех самых пор, как научился ходить.

– Когда подрастешь, то сможешь прокатиться верхом на большом коне, – сказала мальчику Рания. – Но сначала тебе придется научиться разговаривать с ним.

– Разговаривать с ним? А разве конь умеет говорить? – озадачился Джимми.

– Он потрется об тебя носом, что будет означать, что он тебя понял. Если ты станешь разговаривать с ним и гладить его по шее перед тем, как сесть на него, он научится понимать, чего ты от него хочешь, и будет любить тебя так же, как и ты полюбишь его.

Джимми обдумал ее слова.

– Я так и сделаю, мисс, – неуверенно проговорил он наконец.

– Не забывай о том, что я сказала тебе, потому что это очень важно. Когда я разговариваю со своей лошадью, которую зовут Стрекоза, она понимает все, что я говорю ей.

– Я буду разговаривать со своим конем и назову его своим именем – Джимми.

– Отличная мысль!

Слушая ее, Чарльз отметил, что она ведет себя совсем не так, как любая из тех женщин, с кем он был знаком ранее, а ведь он возил с собой очень многих.

Он не сомневался, что, произойди на дороге несчастный случай, они сначала старательно отводили бы глаза, а потом стали бы умолять его уехать как можно скорее.

Это было в духе Рании – навязать ему общество какой-то женщины и двоих ее детей, которых он никогда раньше не видел и вряд ли увидит когда-нибудь еще.

Тем не менее, задумавшись об этом, он вспомнил, что именно так всегда поступала его мать, потому что ей было невыносимо видеть чьи-либо страдания. Она знала, что должна помочь, как бы трудно это ни было.

Им не понадобилось много времени, чтобы доехать до больницы, находившейся в районе Оксфорд-стрит.

– Где вы живете? – спросил Чарльз у женщины.

– Недалеко от реки, сэр.

– Значит, вам предстоит долгий путь обратно, да еще с двумя детьми.

– Ничего, как-нибудь дойдем, сэр.

– Раз Джимми ушиб коленку, полагаю, вам следует взять фиакр, чтобы он отвез вас домой.

Женщина не ответила, и он понял, что она думает о том, что фиакр они не могут себе позволить.

Чарльз натянул поводья, останавливая лошадей напротив больницы, и, прежде чем женщина успела сойти, вложил ей в ладонь три гинеи.

Она в ошеломлении подняла на него глаза, и он сказал:

– Наймите фиакр, чтобы он отвез вас домой, а на сдачу купите еду для мужа и детей.

– Благодарю вас, сэр, благодарю вас! – она не знала, как еще выразить свою признательность. – Вы очень добры!

Чарльз наклонился и протянул полсоверена Рании:

– Дайте его Джимми и скажите, чтобы он купил сладостей для себя и подарок для своей матери.

Когда грум опустил Джимми на землю, Рания сунула ему полсоверена в ладошку и передала ему слова Чарльза.

– Сладости! – воскликнул Джимми. – Я люблю сладости.

– И не забудь о подарке для своей мамы, – напомнила ему Рания.

– Обязательно!

– Скажи леди «спасибо», – велела ему мать.

Джимми протянул к ней ручонку и, когда Рания наклонилась к нему, обвил ее за шею и поцеловал.

– Большое спасибо, мисс. Я вас очень сильно полюбил.

– И я люблю тебя, Джимми, и надеюсь, что когда-нибудь мы снова встретимся.

– Вы были очень добры к нам, мисс, – обратилась к Рании мать Джимми.

– У вас двое чудесных малышей, и я надеюсь, что когда-нибудь и у меня будут свои дети.

– Я уверена, что Господь одарит вас ими, мисс.

Джимми крепко сжимал в ладошке свои полсоверена, и только когда они зашагали к лечебнице, Рания поднялась обратно в фаэтон.

– Какие славные мальчишки, – вздохнула она.

– А вы и вправду были очень добры к ним, Рания.

– Как и вы, Чарльз.

– Я надеялся, что вам понравится мое поведение, – улыбнулся он, – но, если я и далее буду продолжать в том же духе, то мне придется начать творить добрые дела, и я в конечном итоге превращусь в монаха!

Рания звонко рассмеялась:

– Я уверена, что найдется несколько миллионов женщин, которые пожелают спасти вас от этой участи!

Повернув лошадей в сторону Беркли-сквер, Чарльз произнес, обращаясь к Рании:

– Полагаю, на сегодня мы сделали столько добрых дел, что, если мы попадем в рай, нам обеспечено место в первом ряду!

– Сомневаюсь, что это так легко. Нам обоим хорошо известно, что в вашем списке осталось еще много родственников.

– К ним мы наведаемся завтра. Лично я после чая растянусь на диване, задеру ноги и буду читать газеты.

Рания улыбнулась, но она была вполне согласна с Чарльзом в том, что на сегодня с них действительно довольно.

– А что нам предстоит вечером? – поинтересовалась она.

– А я все ждал, когда же вы об этом спросите. Сегодня мы ужинаем с герцогиней и идем на бал, который дает чужеземный принц. И позвольте заметить, что вы должны быть самой красивой леди на обоих мероприятиях.

– Полагаю, вы требуете от меня слишком многого, и если я вас разочарую, что вы станете делать тогда?

Чарльз не ответил.

– Я и сама знаю ответ. Вы с позором отправите меня обратно в деревню, а своим родственникам скажете, будто я умерла!

– Не говорите глупостей! – возразил Чарльз. – Большая ошибка – вкладывать подобные мысли мне в голову!

– Я совсем не уверена, что правильно читаю ваши мысли, – парировала она. – Мне самой в последнее время приходят в голову какие-то глупости.

– Большинство женщин уверяли меня, что я прихожу к ним во снах.

– И делали ошибку. От этого вы становитесь самодовольным. Так что завтра я скажу вам, что мне приснился Аполлон и что во сне он был очень красив!

– Странно, что вы упомянули о нем, – многие говорили мне, что я похож на Аполлона!

– Вы неисправимы! Собственно говоря, я смущена тем, что вы настолько довольны собой. Я уверена, что когда-нибудь вам, как и Джимми, предстоит пережить неприятное падение.

– Что ж, в таком случае я надеюсь, что с небес прилетит прелестный ангел, похожий на вас, который поднимет меня и поставит на ноги!

Рания, не найдя ответа, лишь развела руками:

– Спорить бесполезно, последнее слово неизменно остается за вами. Итак, признаю, что вы выиграли, и постараюсь сделать все именно так, как вы того хотите.

Чарльз усмехнулся про себя, думая, что только Рании он мог позволить так с собой разговаривать.

Им подали великолепный чай с оладьями и глазированными булочками, после чего они перешли в кабинет, где Чарльз взялся за газеты.

– Вы хотите почитать здесь, со мной, – осведомился он, – или предпочтете прилечь у себя наверху?

– Я слишком молода, чтобы отдыхать после обеда, как приходится делать таким старикам, как вы. Я иду в библиотеку, чтобы взять еще пару интересных книг, как дополнение к уже имеющимся.

Она вышла из кабинета, а Чарльз улегся на диван и раскрыл «Морнинг пост».

И взгляд его сразу же остановился на знакомом имени. Он стал читать:

«Прекрасные новости о герцоге Оукеншоу.

С огромным удовольствием сообщаем, что его светлость герцог Оукеншоу, который в последнее время недомогал столь сильно, что родственники уже начали опасаться за его жизнь, чудесным образом выздоровел.

По предложению одной из его сестер доктора прибегли к травам вместо обычных лекарств.

Кроме того, они прописали ему железо, в коем его организм испытывал серьезный недостаток. И сейчас силы вернулись к его светлости и он находится вне опасности.

В замке Оукеншоу по такому случаю начались торжества, и герцог сам объявил о чуде, за которое он искренне благодарен Богу и врачам».

Чарльз перечитал заметку дважды, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают, и подумал, что судьба покарала Сильвер еще более жестоко, чем это смог сделать он.

Он лишь догадывался о том, какое разочарование постигло Уилфреда Шоу, который мечтал вот-вот заполучить титул, равно как и о том, в какой восторг пришли остальные родственники герцога.

Собственно говоря, герцог был еще сравнительно молодым мужчиной, ему недавно исполнилось пятьдесят.

Особый интерес у Чарльза вызвали травы, коими излечился герцог, а также железо, в целительную силу которого всегда верила его мать.

Он вспомнил, как некогда во Франции узнал о том, что железо способно буквально воскресить умирающего человека.

Французские сиделки часто опускали ржавый гвоздь в стакан с водой и, после того как вода настоится, давали ее пациенту.

Это казалось невероятным, но несколько солдат говорили ему, что в результате такого «лечения» им становилось лучше, и Чарльз предполагал, что нечто подобное произошло и с герцогом.

Прочитанная заметка укрепила его в намерении поддерживать в надлежащем состоянии огород в Линдон-холле, который всегда служил источником радости и вдохновения для его матери.

Деревенский люд истово верил в чудодейственную силу трав и настоек на них, и, когда во время поездки на ужин он пересказал Рании историю необыкновенного исцеления герцога, она согласилась с его суждениями.

– На мой взгляд, все это очень интересно. У нас дома тоже есть огород, но я не занималась им. Как вам известно, Чарльз, нам пришлось рассчитать садовников.

– Вы должны сказать Гарри, чтобы он привел его в порядок сразу же, как только закончит работы для меня в Линдон-холле, – потребовал Чарльз.

– Я уверена, что Гарри тоже бы этого хотел, но все это – дело далекого будущего. Если он должен сначала построить для вас скаковой круг, а потом заняться ремонтом вашего дома, то поместье Темпл все это время будет пребывать в небрежении.

– Вы все же должны поговорить об этом с братом, но я согласен с вами в том, что даже он не может разорваться и заниматься двумя делами одновременно.

– Знаете, я спокойна на этот счет. Вернувшись домой, я сама займусь им.

Чарльз искоса взглянул на нее:

– Вам уже не терпится поскорее уехать?

– Нет конечно. Но эта волнующая пьеса не может длиться вечно. Я достаточно благоразумна, чтобы наслаждаться каждой ее минутой, и не стану плакать, когда она закончится.

– Если все получится так, как я хочу, Рания, она для вас не закончится. Я уже говорил вам, что намерен подыскать вам состоятельного супруга, и уже сегодня вечером мы с вами посмотрим, не будет ли среди гостей кого-нибудь, кто придется вам по душе.

Рания не ответила, и, выждав минуту, он спросил:

– Почему вы молчите, Рания?

– Я просто подумала, – отозвалась девушка, – что нельзя полюбить по заказу.

– В самом деле?

– Если к вам приходит любовь, она приходит сама, ее не нужно искать или охотиться за ней. Подобные действия унижают любовь, а для меня она – самое настоящее чудо.

– Но ведь вы еще никогда не любили, Рания, так откуда же вам знать об этом?

– Мои родители любили друг друга искренне, преданно и нежно. Поэтому все, что они говорили и делали, казалось сотканным из солнечного света.

На мгновение между ними воцарилось молчание.

– Как странно, что вы заговорили об этом, потому что мои отец и мать тоже очень любили друг друга, и я вырос в атмосфере любви. Сейчас, как и тогда, я думаю о том, что и мой собственный дом тоже должен быть наполнен любовью.

Немного помолчав, он продолжал:

– Но я оказался таким глупцом и простаком, что позволил обмануть себя женщине, которая, как я думал, подарит мне именно такую волшебную любовь.

В его голосе столь отчетливо прозвучала горечь, что Рания инстинктивно протянула руку и коснулась его руки.

– Не надо думать так о любви. Человеку так легко ошибиться, но ведь вам повезло в том, что вы все-таки не попались в ловушку и не женились на той, которая оказалась недостойной вас.

Она на миг сжала руку Чарльза.

– Я молюсь о том, чтобы вы были счастливы и чтобы однажды встретили женщину, которая по-настоящему полюбит вас и станет вашей второй половинкой.

Чарльз понял, что она имеет в виду старинную греческую легенду о том, что мужчина, созданный Богом, был одинок и, чтобы тот не чувствовал своего одиночества, Господь разделил его пополам и вторую половинку нарек «женщиной». И она стала воплощением доброты, нежности, чистоты и духовности их любви.

С тех пор каждый мужчина и каждая женщина искали свою половинку и, найдя ее, становились одним целым, обретая вечное счастье.

Мысленно он вернулся во времена своего детства, когда мать рассказывала ему эту легенду, и ему показалось очень трогательным, что Рания сейчас вспомнила об этом предании.

– Вы совершенно правы, Рания, это и есть тот идеал, к которому мы стремимся. Быть может, когда-нибудь нам с вами и впрямь повезет.

– Я в этом не сомневаюсь, – заявила она, убирая руку. – А люди, которые нас подводят и разочаровывают, недостойны того, чтобы мы о них думали.

Чарльз коротко рассмеялся:

– Я понял, что вы хотите сказать. Сегодня вечером мы будем веселиться от души, и, возможно, те двое, которых мы ищем, появятся перед нами прямо из дымохода или свалятся на наши головы с потолка!

– В таком случае мы их не узнаем, поскольку они будут с ног до головы покрыты сажей и штукатуркой!

Оба смеялись, подъезжая к дому, в котором им предстоял ужин.

Глава шестая

Рания и Чарльз возвращались после верховой прогулки на Роттен-роу, оставив позади восторженную толпу молодых людей, которые каждое утро поджидали девушку, дабы иметь возможность проехать рядом с нею, чтобы затем налево и направо хвастать этим.

Когда они свернули на дорогу, ведущую к Беркли-сквер, Рания сказала:

– Стрекоза с удовольствием поучаствовала бы в беге против вас с вашим лучшим в стране жеребцом.

Чарльз внимательно посмотрел на нее:

– Вам уже наскучило быть первой красавицей?

Рания рассмеялась:

– Отнюдь. Просто мы сейчас настолько заняты, что, к сожалению, уже забыли, когда в последний раз вели с вами словесную дуэль, а это было так захватывающе!

Чарльз улыбнулся:

– Хотите, я скажу вам, чем вы будете заняты сегодня?

– Да, хочу.

– Мы приглашены на обед к герцогине, и мне кажется, что вы должны серьезно присмотреться к ее старшему сыну.

Рания не ответила, а он продолжал:

– А сегодня вечером мы ужинаем в палате лордов в качестве гостей графа и графини Стагхерст. Полагаю, ужин состоится на террасе, и поэтому было бы очень хорошо, если бы вы подобрали из своих лучших вечерних платьев какое-то не слишком декольтированное.

– Да, все это очень интересно, – пробормотала она без особого энтузиазма.

– А если вы будете хорошей девочкой, то завтра я сделаю вам подарок, который, по моему мнению, обрадует вас.

– Какой же? – теперь в ее голосе явственно прозвучали нотки заинтересованности.

– У меня есть яхта, которая называется «Русалка».

– Яхта?! Замечательно! Но я думала, что яхты бывают только у американцев.

– Это правда, они появились у них еще в 1717 году. Я же впервые услышал о некоторых самых больших и быстрых яхтах тогда, когда мы уже находились в состоянии войны. Тем не менее я сказал себе, что после наступления мира немедленно куплю себе такую же.

– Звучит заманчиво, – вздохнула Рания. – Я бы с удовольствием взглянула на нее.

– Я подумал, что мы вполне можем устроить себе выходной и отплыть завтра рано утром. Мы можем спуститься вниз по реке до самого моря, вернуться и отправиться на очередной бал.

– Прекрасная идея! Я еще ни разу не видела моря и никогда не бывала на корабле.

– В таком случае вас ждут незабываемые впечатления. Уверяю вас, моя «Русалка» очень красива. По крайней мере я так думаю!

– О, мне уже хочется, чтобы поскорее наступило завтра! – радостно воскликнула Рания. – Я бы с куда большим удовольствием предпочла оказаться на вашей яхте вместо того, чтобы отправляться в палату лордов.

– Вы найдете отдых на яхте самым захватывающим. А вот если вы выйдете замуж за лорда, то, вне всякого сомнения, будете проводить много времени в унылой и мрачной комнате и в еще более унылой столовой.

Рания весело рассмеялась:

– Вы явно пытаетесь привести меня в уныние, Чарльз, но до сих пор, позвольте заметить, ни один лорд так и не сделал мне предложение.

– Мне показалось, что молодой человек вчера вечером был очень близок к этому.

– Так и есть, но он – не лорд и, если не ошибаюсь, между ним и отцовским титулом стоят еще двое или трое его братьев.

– В таком случае его, безусловно, следует вычеркнуть из списка, – с некоторой иронией заметил Чарльз.

– Я уже говорила вам и готова повторить еще раз: у меня нет желания выходить замуж за кого-либо исключительно ради титула или денег.

– Поживем – увидим, – загадочно обронил Чарльз.

К этому времени они подъехали к Беркли-сквер, где их уже поджидали двое грумов, чтобы принять лошадей.

Рании предстояло быстро переодеться, чтобы не опоздать на званый обед.

Она улыбнулась Чарльзу, и он в который раз подумал, как же она все-таки красива.

И потому его ничуть не удивляло, что на Роттен-роу она быстро обзавелась целой армией поклонников.

Он был вынужден заказать для нее еще два костюма для верховой езды, поскольку теперь, будучи признанной красавицей, она никоим образом не могла ежедневно появляться в одном и том же наряде.

Впрочем, тот костюм, который она надела сегодня, привел его в восхищение сразу же, как только она спустилась к завтраку. Он был цвета зеленой листвы, восхитительно притален и с белой оторочкой по краям жакета.

Но первым делом его внимание привлекла треуголка в тон, украшенная серебряной тесьмой со всех трех сторон. Ловко сидящая на ее роскошных кудрях, шляпа превосходно оттеняла ее лукавые глаза, поблескивавшие из-под изящно загнутых кончиков полей.

«Вне всякого сомнения, – подумал Чарльз, направляясь к себе в кабинет, – расходы на ее наряды окупились с лихвой».

Как обычно, на его письменном столе лежала целая стопка писем личного свойства, на которые ему предстояло ответить самому. Майор Монселл чутьем распознавал те из них, которые имел право вскрыть, будучи его секретарем, а эти явно были приватными.

Теперь, когда он якобы был помолвлен и должен был в скором времени сочетаться браком, количество приватных писем неизбежно уменьшилось, но за последние несколько дней, прошедшие с того момента, как было объявлено о выздоровлении герцога Оукеншоу, он получил три письма, почерк на которых был ему хорошо знаком.

Он прекрасно понимал, что, раз о помолвке Сильвер с маркизом до сих пор так и не было объявлено, она непременно попытается вернуть себе его, Чарльза.

Получая от Сильвер очередное письмо, он, не вскрывая конверта, возвращал его по почте назад.

Подобное самомнение с ее стороны не удивляло его.

Сильвер была действительно уверена в том, что, несмотря на то оскорбление, которое она ему нанесла, он готов вновь вернуть ее в свою жизнь.

Обед с герцогиней оказался в точности похож на множество других обедов, на которых им довелось присутствовать в последнее время. Здесь были те же самые красавицы и те же самые щеголи, которые, лебезя, бросились к Рании, стоило ей появиться на пороге.

Очень скоро она сообразила, что при каждой новой встрече комплименты поклонников остаются прежними, и их восторженные льстивые слова стали терять для нее свое очарование.

Женщины же встречали Ранию с некоторой настороженностью, отчего она чувствовала себя так, будто они не пускают ее в свой избранный круг. Те из них, кого в прежние времена Чарльз выделял своим вниманием, или заискивали перед ним, или же отворачивались при его появлении, намеренно игнорируя его на протяжении всего вечера.

Обед казался бесконечным, и Чарльз подумал о том, что Рания оказалась права.

Она обмолвилась, что общий разговор за столом представляется ей скучным, будучи лишен той живости и оригинальности, которыми они наслаждались, оставаясь вдвоем.

И сейчас, отпустив очередное остроумное замечание, он поймал себя на мысли, что предпочел бы увидеть реакцию Рании, а не той женщины, с которой разговаривал.

Когда они возвращались домой на фаэтоне, Рания заметила:

– Прием показался мне необыкновенно скучным. Но я все время думала о том удовольствии, которое ждет меня завтра.

– Поскольку вы теперь – первая красавица сезона, то вам полагается получать удовольствие и от званых обедов и ужинов, которые устраиваются исключительно в вашу честь, хотя хозяева и делают вид, что, не будь вас, обед все равно состоялся бы.

– А вот теперь вы мне льстите!

– Ничуть, потому что это – святая правда, Рания. Они знают, что, пригласив вас, могут рассчитывать на то, что все молодые рафинированные и привередливые аристократы тоже примут приглашение, чтобы иметь возможность пофлиртовать с вами.

– Все это представляется мне верхом нелепости, если хотите знать мое мнение. Всему причиной – то, что вы одели меня, словно сказочную принцессу, а Антонио соорудил для меня прическу в новом стиле.

Она улыбнулась и продолжила:

– Все это, конечно, чрезвычайно лестно, но вы не хуже меня понимаете, что, если бы не Линдон-холл, на меня второй раз никто и не взглянул бы.

Чарльз и сам знал, что это правда, но подумал, что только Рания, будучи достаточно скромной, смогла признать это вслух.

– Вы, – сказал он, – нравитесь мне такой, какая есть, что бы ни было на вас надето. Уверен, что и Стрекоза придерживается такого же мнения!

– Разумеется, она ведет себя, как любой разумный человек.

Рания вздохнула:

– Жаль, что люди придают такое значение одежде. Конечно, если могут себе ее позволить.

– Я вовсе не запрещаю вам надевать ваши обноски, но подумайте хотя бы о том, как будут разочарованы все эти элегантные молодые красавцы.

– Половину времени, – рассмеялась она, – они думают как раз о собственной внешности, а не о моей. Но я чрезвычайно вам признательна за то, что вы для меня сделали, да вы и сами это знаете.

Она вспомнила полное энтузиазма письмо, которое только что получила от Гарри. Он сообщал ей, что нашел идеальное место для скакового круга и что через несколько дней пришлет Чарльзу подробный проект.

«Все-таки нам очень повезло, – подумала Рания, прочитав письмо. – Разве могу я желать чего-то большего?»

Но вдруг ей в голову пришел ответ на собственный вопрос, который она тут же попыталась отогнать.

Она старательно заставляла себя думать о чем-нибудь другом.

* * *

В палате лордов их ждали на ужин к семи часам.

– Но ведь это же очень рано? – заметила Рания.

– Это обычная практика, когда вас приглашают на ужин в палату лордов летом, чтобы гости могли выйти на террасу и полюбоваться Темзой, перед тем как пройти в столовую.

– О, это было бы замечательно, поскольку, я слышала, с террасы открываются потрясающие виды.

– Это действительно так, но завтра мы будем плыть по реке, и тогда с Темзы перед вами откроется совсем другой вид на здание парламента.

– Вас послушать, так завтра нам предстоит настоящее приключение!

По просьбе Чарльза она надела одно из своих самых красивых платьев, хотя и не такое декольтированное, как остальные ее вечерние наряды.

Платье белого цвета с кружевной каймой на рукавах имело модный оттенок и было украшено мелким кружевом по фестончатому подолу, доходившему до середины лодыжки.

Глядя на нее, Чарльз подумал, что она выглядит очень молодой, очаровательной и какой-то воздушной.

Чтобы подчеркнуть ее неземную красоту, Антонио сделал ей новую укладку, смягчив прежнюю строгость.

Рания сочла, что бриллианты для такой оказии будут выглядеть слишком уж нарочито, и потому надела только жемчужное ожерелье, отказавшись от всех других драгоценностей, кроме обручального кольца.

– Как я выгляжу? – осведомилась она у Чарльза, сходя вниз.

Этот вопрос Рания задавала ему каждый вечер на тот случай, если Чарльзу не нравилось что-либо в ее наряде или если, говоря его собственным языком, она «не выглядела на все сто».

– Вы – воплощение очарования и женственности, – отозвался он. – Все престарелые лорды до единого, а среди них есть и настоящие развалины, наперебой примутся ухаживать за вами!

Рания звонко рассмеялась и взмахнула руками:

– Очень надеюсь, что этого не случится!

Когда они прибыли в палату лордов, служащий в красной ливрее сопроводил их на террасу, где графиня Стагхерст, которой исполнилось уже почти шестьдесят, принимала гостей вместе со своим супругом, который был по крайней мере лет на пятнадцать старше ее.

Чарльз был давно знаком с графиней, и потому, когда с приветствиями было покончено и он представил миссис Стагхерст Ранию, та сказала:

– Генералу Валлису не терпится поговорить с вами, потому будьте хорошим мальчиком и уделите ему несколько минут. Он сидит в дальнем конце террасы, у него обострилась подагра, и ему трудно ходить.

– Я сейчас же подойду к нему, – пообещал Чарльз.

Он служил в армии под началом генерала Валлиса и питал к нему огромное уважение, прекрасно зная, что и генерал платил ему тем же.

В палату лордов они прибыли точно в назначенный час, тем не менее терраса уже казалась битком забитой элегантными дамами и, скажем так, джентльменами не первой молодости.

Лакеи разносили подносы с напитками.

Чарльз взял бокал шампанского, а Рания отрицательно покачала головой.

Она не слишком жаловала алкоголь, к тому же не без оснований полагала, что раз ей нужно помнить массу самых разных конфиденциальных вещей, то ей требуется ясная голова.

Едва они отошли от графини, Чарльза стали наперебой окликать его друзья, в большинстве своем – старше его, и все они как один горели желанием познакомиться с Ранией.

Помня о просьбе графини, Чарльзу с помощью сложных маневров все-таки удалось увести Ранию в дальний конец террасы, где он и обнаружил старого генерала, который сидел на низком стуле, вытянув перед собой пораженную подагрой ногу.

– Здравствуйте, сэр. Как поживаете?

– Я ждал встречи с тобой, Чарльз. Представь меня этой молодой леди, на которой ты собираешься жениться. Полагаю, ей известно, что за тобой нужен глаз да глаз!

– Я уже сказал ей, что она – очень храбрая женщина, раз согласилась взять меня в мужья!

– Что ж, мне остается лишь воздать должное твоему вкусу, – заявил генерал, пожимая руку Рании. – Ты – настоящий счастливчик.

– Мне это известно, сэр, – согласился Чарльз.

– И мне тоже очень повезло, – вставила Рания. – Я очень горжусь теми наградами, которых Чарльз был удостоен на войне.

– Будь на то моя воля, он получил бы их куда больше, – заявил генерал. – Он храбр и обладает здравым смыслом, чем не может похвастаться большинство нынешних молодых выскочек!

Рания улыбнулась и присела рядом с ним.

Свободный стул был только один, и Чарльз стал оглядываться по сторонам в поисках другого.

При этом он заметил, как кто-то пробирается к ним сквозь толпу.

Это была Сильвер.

Он совершил непростительную оплошность, забыв, что графиня приходилась какой-то родственницей матери Сильвер.

Прояви он хоть каплю благоразумия, то наверняка отказался бы от приглашения.

Он не сомневался, что, как только представит Сильвер Рании, та поведет себя с девушкой грубо, чем поставит их в неловкое положение, или же начнет кокетничать с ним, что окажется в равной степени неловким.

Поэтому он быстро повернулся к Рании.

– Оставайся здесь, с генералом, – прошептал он ей.

После этого он двинулся навстречу Сильвер – раз уж неприятного разговора не избежать, то пусть он состоится как можно скорее.