Текст книги "Игра любви"

Глава 3

Граф покинул темный офис Растуса Груна и медленно пошел назад к Пиккадилли.

Он чувствовал, что мысли у него путаются, а ноги отказываются служить.

Как это возможно?

Как могло случиться, что он дал обещание жениться на дочери ненавистного ростовщика?

Растус Грун производил столь зловещее впечатление, что это невозможно было описать.

Граф не сомневался, что ростовщик невероятно хитер и проницателен. Ничто не могло укрыться от его глаз, что прятались за темными стеклами очков.

Граф все еще видел перед собой длинные черные волосы, свисающие по обеим сторонам лица, и сгорбленную фигуру.

Он заранее приходил в ужас, представляя себе, какова может быть дочь Растуса Груна.

«Как мог я согласиться? Неужели мое положение столь безвыходно?» – мучился граф.

Вопросы повторялись снова и снова, словно рождались под звук его шагов по грязной уличной брусчатке.

Граф пробирался сквозь толпу на Пиккадилли обратно к Сент-Джеймс-стрит.

Он сказал сэру Антони, что вернется домой.

Но теперь был просто не в состоянии оставаться один.

«Неужели это действительно случилось со мной? – все повторял он про себя. – Может, мне все это просто привиделось?»

Однако в его кармане лежали деньги, и только у Растуса Груна граф мог получить наличные в соверенах.

– Уверен, – сказал ему ростовщик, прежде чем они расстались, – что вам понадобятся некоторые средства еще до свадьбы.

Он открыл ящик стола и достал кошелек. В нем зазвенели монеты, когда кошелек ударился о стол.

– Здесь тридцать соверенов.

Прощаясь, Растус Грун объявил, что свадьба состоится в домашней часовне на следующий день.

В стране еще существовало несколько таких часовен.

Там можно было обойтись без соблюдения формальностей, указанных в специальной лицензии, как требовалось в приходских церквях.

Капелланы могли совершить обряд венчания над кем им было угодно и тогда, когда их просили.

Часовня, которую избрал для свадьбы дочери Растус Грун, принадлежала лорду Брэдфорду, который был вынужден бежать из страны.

Сэр Антони Кесуик рассказывал, что лорд тоже был должником ростовщика.

Граф никогда не симпатизировал Брэдфорду, но понимал, что, если бы ростовщики перестали ссужать того деньгами, лорду пришлось бы выбирать между тюрьмой и изгнанием.

Граф взял соверены, не найдя, что ответить, а хриплый голос продолжал;

– После венчания возле часовни вас будет ожидать экипаж, который доставит вас в Инч-Холл.

Последовала пауза, а потом Растус Грун внезапно прибавил:

– Вы прибыли в Лондон верхом, но, пожалуй, для свадьбы это не подходит. Я позабочусь, чтобы там, где вы остановились, вас ожидала карета.

Похоже, это только что пришло ему в голову.

Граф собирался вернуться домой этим же вечером, но из слов Растуса Груна явствовало, что от него ожидают появления на свадьбе в более приличном платье, чем было на нем.

Однако остальные костюмы графа выглядели еще более плачевно, чем тот, в который он был одет.

Видимо, придется попросить на время платье у сэра Антони.

Раздраженный столь недвусмысленным принуждением, граф мрачно ответил:

– Я остановился по адресу Хаф-Мунстрит, 95.

– Очень хорошо. Карета будет ожидать вас завтра днем, без четверти три. Дорога до часовни займет у вас не больше, чем час с четвертью.

Вашу лошадь приведут обратно в Инч-Холл.

Граф шел по улице, вспоминая этот разговор и все больше убеждаясь, что только колдун или чернокнижник мог так хорошо знать обо всем.

Откуда Растус Грун узнал, что он приехал в Лондон верхом?

Или что у него нет выходной одежды?

«Это не человек», – думал граф.

Он чувствовал тяжесть золота у себя в кармане и горько размышлял о том, что тридцать соверенов, которые он получил, выглядят символически.

Только эти монеты должны были бы быть серебряными.

Он продал себя, свою свободу и гордость, как Иуда продал Учителя, за тридцать сребреников.

– Швейцар почтительно приветствовал графа, когда тот вошел в двери Уайт-Клуба.

Сэр Антони Кесуик еще не ушел и очень обрадовался появлению графа.

– Ты вернулся. Гас! Я надеялся на это!

Как все прошло?

– Дай мне перевести дух, – ответил граф, садясь рядом.

Сэр ан гони пристально посмотрел на него:

– Он отказал тебе!

Граф покачал головой.

– Нет, мы пришли к согласию.

– Так почему же ты словно в воду опущенный?

Внезапно граф понял, что ни Антони, ни кому-нибудь другому он не может рассказать о позорной сделке.

Слишком хорошо представилось ему выражение ужаса на его лице и слишком трудно было бы объяснить, что он решился на это не ради себя, а ради тех, кто зависел от него.

Любой человек в этом зале счел бы безумием жениться на женщине не своего круга да еще дочери ненавистного всем ростовщика. Людям из высшего общества приходилось обращаться к ростовщикам, но презрение к ним предполагалось чем-то само собой разумеющимся.

Твердо решив сохранить свою позорную тайну, граф сделал усилие и произнес:

– Ужасный Грун пошел мне навстречу!

– Что ж, ты не напрасно молился! – воскликнул сэр Антони. – И я рад, что ты вернулся отпраздновать это событие.

С этими словами он подал знак, чтобы им принесли новую бутылку шампанского.

– За эту плачу я, т – сказал граф.

– Ну уж нет! За все, что ты вытянул из Груна, придется расплачиваться тяжелым трудом. Да и прежний долг рано или поздно придется возвращать, Граф не отвечал.

Он думал о том, что платить придется не наличными, а годами позора и унижений.

У него будет жена, которую стыдно познакомить с друзьями.

Жена, которую легче скрывать от всех, чем объяснять, кто ее отец.

Стоит только упомянуть фамилию Грун, ста» нет ясно, что произошло.

Нетрудно представить, с каким презрением будут говорить о нем в клубах.

Графу так и слышались оскорбительные замечания о его жене и будущих детях.

Если он не сохранит свою тайну, появятся карикатуры, на которых он будет изображен с весами в руках.

На одной чаше весов будет женщина, которая носит его имя.

И она будет так же толста, как мешок с золотом на другой чаше весов.

С такими же соверенами, как те, что уже лежат в его кармане!

«Я не могу сделать это! Как смею я запятнать имя, которым гордились мои предки, извалять его не просто в пыли, а в сточной канаве!»

Сэр Антони протянул графу бокал шампанского.

– Улыбнись! – сказал он. – Ты получил то, что хотел. И хотя, несомненно, наступит день расплаты, это будет не завтра!

«Ошибаешься, – хотелось сказать графу, – именно завтра».

Но он только молча выпил свой бокал.

Постепенно Инчестер почувствовал, что его разум, если и не прояснился, то по крайней мере от вина одурманился настолько, что уже можно было не думать вовсе.

Словно издалека до него донесся голос сэра Антони:

– Когда ты последний раз ел?

– Не помню, – отвечал граф, – наверное, за завтраком.

– Так давай сейчас перекусим, а потом я угощу тебя обедом не хуже того, что подают в Карлтон-Хаус.

Они заказали сандвичи с ветчиной.

Поев, граф действительно почувствовал себя лучше.

Они допили шампанское.

Сэр Антони предложил отправиться к нему на квартиру, чтобы переодеться к обеду.

– К счастью, у нас почти один и тот же размер, – заметил он, – только талия у тебя потоньше моей. Несомненно, из-за твоей тяжелой работы.

И, засмеявшись, добавил:

– Пока ты работал на земле, я-то трудился в постели!

Граф знал, что сэр Антони очень гордится своим успехом у женщин. Не меньше, чем сам граф – своим искусством верховой езды и фехтования.

Друзья сели в фаэтон сэра Антони, который ждал его возле клуба, и направились на ХафМун-стрит.

У сэра Антони была большая квартира с удобной спальней, которую он мог предоставить в случае необходимости своим гостям.

Сейчас сэр Антони приказал камердинеру приготовить ванну для графа.

– И, – добавил он, – подбери вечерний костюм для его светлости.

Граф с наслаждением погрузился «в горячую ванну, приготовленную для него рядом с растопленным камином.

Он смыл с себя лондонскую грязь и почувствовал, что его ярость поутихла. Ему уже больше не казалось, что сердце в его груди окаменело от боли и унижения.

После ванны граф надел шикарный фрак с модным галстуком из гардероба сэра Антони и черные рейтузы, которые ввел в моду принц-регент.

Теперь Инчестер чувствовал себя другим человеком.

– Последняя ночь моей свободы, т – сказал он своему отражению в зеркале.

И еще раз поклялся себе, что после возвращения в Инч-Холл никто не увидит его жену.

Это означало, что и ему отныне предстояло превратиться в отшельника.

Граф вошел в гостиную и увидел сэра Антони в вечернем великолепии.

– Похоже на старые добрые времена, Тони, – заставил себя улыбнуться Инчестер, – когда мы вместе отправлялись на поиски приключений.

– По-моему, не очень. – отвечал сэр Антони, – но все зависит от тебя.

– Я полностью в твоем распоряжении.

– Тем более все совсем по-другому! – засмеялся его друг.

Первым делом он повел графа в таверну «Под соломенной крышей», которая славилась отменной кухней.

– Не хуже, – повторил сэр Антони, – чем готовит шеф-повар принца-регента в Карлтон-Хаус.

По мере того как одно блюдо сменяло другое, граф все больше утверждался во мнении, что только французский шеф-повар мог приготовить, создать такие кушанья.

Им предложили на выбор мадеру, рейнвейн, шампанское, эрмитаж, бургундское, бордо и портвейн.

К большому разочарованию официанта, граф отказался перепробовать все вина и вместо портвейна заказал небольшой бокал бренди.

После обеда друзья отправились в Уайт-Хаус, где графу приходилось бывать прежде.

С легким цинизмом он заметил, что это место совсем не изменилось. Разве что постоянные клиенты стали старше, а голос мадам еще пронзительнее.

По-прежнему крупье призывал делать ставки, а возбужденный крик сопровождал чей-то выигрыш.

Те же стоны раздавались, когда кому-то не везло.

Возле богатых клиентов у игральных столов располагались самые известные лондонские проститутки.

– Их называли по-разному: блудницы, монахини, нечистые голубки, весталки – все эти слова означали одно и то же.

Все они казались похожи друг на друга и разговорами, и нескрываемой алчностью.

При появлении графа и сэра Антони они завизжали от восторга.

Те, кто еще не был занят, бросились навстречу друзьям. Они висли у мужчин на руках, призывно заглядывая им в глаза и подставляя губы для поцелуя. Одна из них что-то зашептала графу на ухо, видно с твердым намерением соблазнить его. Но он отрицательно покачал головой.

Сэр Антони заказал вина для двух девушек, которые показались ему наиболее привлекательными.

Немного поболтав и посмеявшись с ними, сэр Антони тихо спросил, так, что его никто не мог слышать, кроме графа:

– Не хочешь ли ты подняться наверх с кем-нибудь из них?

– Я – нет, – твердо ответил граф.

– Тогда пойдем отсюда.

Сэр Антони оставил девушкам несколько соверенов, и друзья направились к экипажу.

– Куда теперь? – спросил сэр Антони.

– Не имею ни малейшего представления.

Это твой вечер.

– Прекрасно, в таком случае мог отправляемся в Волвс-Клуб.

Граф удивленно поднял брови.

– Это что-то новенькое.

– Тебе понравится. Все его члены связаны с театром.

Сэр Антони рассказал, что этот клуб собирается в Харп-Гаверне, широко известной как «Театральный Дом» и расположенной рядом с театром Друри-Лейн.

Там давалось представление, выступали два неплохих певца, все это в сопровождении забавных «превращений», грязных шуточек и множества красивых женщин.

Там подвизались известные актрисы.

Там, не обращая внимания на представление, продолжали партии заядлые картежники.

Там женщины работали на грабителей-сутенеров, которые всеми правдами и не правдами проникали в любой клуб или таверну.

Все это было очень забавно, и граф не удивился бы, увидев там членов Будл – или Уайт-Клубов.

Оттуда друзья перебрались в Коул-Холл, который содержал Роде.

Эдмунд Кин, гениальный актер, посещал это заведение каждую ночь, пока не открылся Волвс-Клуб.

Вне сцены Кин был человеком со странностями.

Но в этот вечер друзья его не встретили.

Сэр Антони разузнал, что после представления Кин ненадолго заходил в Коул-Холл, но быстро ушел.

– Одному Богу известно, чем он занимается, – сказал сэр Антони. – Он часто седлает свою любимую лошадь и сломя голову несется через весь ночной Лондон и дальше – прочь из города.

– Почему он это делает? – спросил граф.

– Он перескакивает через шлагбаумы на заставах, как разбойник с большой дороги, пугая всех дикими возгласами. А ранним утром возвращается к себе домой, покрытый пылью и полумертвый от усталости.

Граф подумал, что скорее всего актеру необходима такая разрядка после особенно трудных ролей.

Ему представилось, что наступит такой день, когда и ему придется в бешеной скачке искать забвения от ненависти к жене и мыслей об унизительной зависимости от ее денег., – Ну вот, ты снова помрачнел, – заметил сэр Антони. – Куда еще тебя отвести?

– Никуда. Давай вернемся к тебе и ляжем спать.

– Сейчас только три часа. Может, вернемся в Уайт и сыграем несколько раздач? А хочешь, можем отправиться в Уоттьер.

– Ни то, ни другое.

Тридцать соверенов, которые вручил ему Растус Грун, граф оставил в запертом ящике на квартире сэра Антони.

У него не было ни малейшего желания: тратить хоть часть этих денег в Лондоне.

Каждый пенни он был твердо намерен использовать, чтобы помочь тем людям, которые трудились на его земле.

Инчестер, не стесняясь, позволил сэру Антони заплатить за обед. Его друг был очень богат, и, предлагая помочь графу, он был совершенно искренен. Пять сотен фунтов мало что значили для него.

Графу было известно, что многие молодые люди спокойно паразитируют на своих богатых друзьях, но сам он поклялся много лет назад, что никогда не позволит себе этого, Друзья вернулись на Хаф-Мун-стрит, и граф сказал:

– Спасибо, Тони. Сегодняшний вечер доставил мне огромное удовольствие, и я его запомню надолго.

– Ради Бога, Гас! Ты молод, здоров! Не надо хоронить себя в деревне. В этом мире столько интересного, кроме твоего дома, твоего хозяйства и твоих людей, которые так надоедливы и о которых ты так беспокоишься.

– Возможно, ты прав, но я в ответе за них.

– Навязчивая идея делает человека скучным! – съязвил сэр Антони.

Граф рассмеялся.

– В таком случае я уже давно такой и есть.

Сэр Антони положил руку на плечо друга.

– Ты же знаешь, я просто шучу, Гас! Нет человека более интересного, разностороннего и глубокого, чем ты.

Он помолчал и добавил:

– Но пока ты молод, ты должен наслаждаться жизнью. Потом ты так долго будешь мертв!

– Ты искушаешь меня, – засмеялся граф, – мне остается только сказать «Сгинь, Сатана!» и оставаться скучным.

– Надеюсь, ты по крайней мере будешь наслаждаться небесной музыкой, – вздохнул сэр Антони. – Тебе на небесах, бесспорно, уже уготовано место. Только боюсь, что мне, не пройдет и часа, наскучит игра на арфе на берегу сапфирового моря!

Граф засмеялся.

– Будь спокоен, я пошлю немного воды туда, где окажешься ты. Говорят, там здорово горячо!

– Думаю, у меня там будет большая компания, и у всех глотки пересохнут!

Так перешучиваясь, они поднялись в свои спальни.

Если бы даже Тони знал, что для графа это последняя ночь холостяцкой жизни, он вряд ли сумел бы лучше развлечь своего друга.

«Хорошо бы забыть, хоть на время, обо всем, что тревожит меня! Вот тогда я бы повеселился!», – думал граф.

Он действительно был молод. Ему слышались песни, аплодисменты, которые сопровождают окончание спектакля, смех и шутки, чудился голос красотки, который обещал невероятные наслаждения.

Но за этим маячила зловещая фигура Растуса Груна.

Если дочь похожа на отца, пожалуй, ее мужу лучше поскорее обзавестись темными очками.

Граф не надеялся заснуть.

Не одну ночь он провел без сна, гадая, как разжалобить жестокосердного ростовщика.

И вот он получил то, что хотел, но какой ценой!

Оказалось, он слишком устал, чтобы думать об этом. Неожиданно для себя самого граф провалился в глубокий сон, без сновидений.

Проснувшись, Инчестер с ужасом обнаружил, что уже одиннадцать часов.

Он открыл дверь и позвал камердинера сэра Антони. Тот не замедлил явиться.

– Почему вы не разбудили меня? – спросил граф.

– Я слышал, когда ваша светлость и хозяин; вернулись прошлой ночью, и подумал, что вам не мешает отдохнуть. – Он раздвинул занавески и добавил:

– Ваша светлость могут снова лечь, а я принесу вам завтрак через несколько минут.

– Сэр Антони еще спит?

– Да, сэр, и, если его сейчас разбудить, он будет в ужасном расположении духа, уж я-то знаю!

Камердинер вышел, а граф рассмеялся.

Этот человек служил у сэра Антони многие годы.

Когда сэр Антони был еще младенцем, камердинер ухаживал за ним вместо няньки.

Одежда графа была вычищена, выглажена и починена.

Это избавляло его от необходимости заезжать в Шеферд-Маркет.

Он позавтракал и уже читал утренние газеты, когда в комнату, зевая, вошел сэр Антони.

– Ну, как тебе спалось? – спросил он.

– На удивление хорошо.

– А я так чувствую, себя просто ужасно! – пожаловался сэр Антони.

– Я же предупреждал тебя: не стоило столько пить за обедом, хотя вина были великолепны!

– Знаю. – простонал сэр Антони, – но, как я всегда говорил, Гас, за все, что имеешь в этой жизни, приходится платить.

Его шутка напомнила графу, какую цену должен заплатить он.

Ужас надвинулся на него, как черная туча.

На мгновение у него мелькнула мысль довериться другу, разделить с ним свои страшные предчувствия.

Но граф подавил минутную слабость.

Его друг все равно не смог бы помочь ему.

Тем временем сэр Антони приказал принести завтрак для себя в комнату графа.

Завтрак накрыли на маленьком столике возле кровати, и сэр Антони, присев рядом с графом, медленно принялся за еду, запивая ее черным кофе.

– Теперь мне намного лучше! – заметил он.

– Если ты столько пьешь каждую ночь, – укоризненно произнес граф, – ты недолго протянешь.

– Конечно, – отвечал сэр Антони, – зато, сколько удовольствия я получу за те годы, что мне отпущены!

Он засмеялся и продолжал:

– А ты, мой дорогой Гас, своим воздержанием только продлишь агонию.

«В каждой шутке есть доля правды.» – подумал граф.

Но, может быть, когда он восстановит хозяйство, а подвалы Инч-Холла наполнятся, он сможет напиваться до бесчувствия, чтобы не замечать жену, которая будет занимать свое законное место на другом конце стола.

С этими невеселыми мыслями граф взглянул на часы и понял, что у него осталось всего несколько часов свободы.

– . Не стоит так торопиться с возвращением в деревню, – говорил в это время сэр Антони. – Я мог бы пригласить тебя куда-нибудь на ленч до твоего отъезда.

Граф не успел придумать отговорку, как в комнату вошел камердинер.

– Два портных от Уэстона, милорд, хотят видеть вас.

– От Уэстона?! – воскликнул граф.

Последние два года Уэстон был любимым портным принца-регента. Поэтому только у него одевались самые амбициозные щеголи.

– Они назвали имя его светлости? – поинтересовался сэр Антони. – Дело в том, что пальто, которое заказывал я, должно быть готово как раз сегодня.

– Они определенно сказали: «Граф Инчестер», если только уши не обманули меня! – отвечал камердинер.

– Ну так впустите их! – приказал сэр Антони.

В комнату вошли двое. У каждого в руках было по большой коробке.

Они вежливо поклонились обоим господам.

– Что все это значит?» – спросил их сэр Антони.

– Нам поручено, сэр, доставить это платье графу Инчестеру, – ответил один из них.

– Это я! – отозвался граф.

Человек поклонился еще ниже:

– Это платье, милорд, было заказано неделю назад к сегодняшнему дню.

Граф посмотрел на него, и на, его лице отразилось глубочайшее изумление.

– Работа уже оплачена, милорд, но, если вы будете так любезны и примерите платье, мы прямо сейчас подгоним его по фигуре.

Глаза графа потемнели.

Это было невероятно, но он знал, что не ошибается!

Растус Грун неделю назад, еще до того, как получил письмо графа, не сомневался, что тот женится На его дочери.

В коробках, принесенных портными, лежала одежда, вполне» подходящая для брачной церемонии.

Граф с трудом сдерживал ярость.

Как посмел какой-то ростовщик предположить, что граф Инчестер примет его унизительное предложение! Предположить еще до того, как граф обратился к нему!

Однако нельзя было проявлять свой гнев при сэре Антони, чтобы не давать портным повода для сплетен.

Граф поднялся с постели и оделся. Костюм, несомненно, был подобран с безупречным вкусом. Размер был указан так точно, что платье сидело на графе без единой морщинки.

– Кто прислал это тебе? – удивился сэр Антони.

– Понятия не имею! – резко ответил граф.

Он понимал, что его Друг найдет все, это очень странным и добавил не, слишком уверенно:

– Наверное, кто-нибудь из моих родственников заехал в Инч-Холл без предупреждения и застал меня, одетым как пугало.

– Ты непременно должен поблагодарить его! – воскликнул сэр Антони.

И так как граф молчал, сэр Антони сам обратился к портным:

– Кто заказал платье для его светлости?

Граф замер.

Если портные назовут имя Растуса Груна, он будет вынужден рассказать другу о позорной сделке.

– Как ни странно, сэр, – отвечал один портной, – но, когда мы получили заказ вместе с размерами и платой, подписи заказчика не было.

Граф вздохнул свободнее.

– Что ж, это очень приятный подарок, – сказал он с облегчением. – Я уверен, что рано или поздно выясню, кому я им обязан!

– Ты выглядишь еще лучше, чем вчера! – отметил сэр Антони.

Портных поблагодарили, они вежливо поклонились и покинули комнату.

Граф посмотрел на себя в зеркало, и не без иронии подумал, что вполне похож на жениха-джентльмена.

Вкус у Растуса Груна был намного лучше, чем его облик.

Графу оставалось только надеяться, что о дочери ростовщика можно будет сказать то же самое.

– Теперь ты одет. Я буду готов через минуту, и мы можем отправляться к Уайту, чтобы продемонстрировать всем удивительное превращение, которое произошло с тобой за одну ночь, – предложил сэр Антони.

– Я в самом деле выглядел столь неприглядно?

– Если говорить откровенно, ты был одет ужасно! Но, возможно, все решили, что это аристократическая прихоть, как у Норфолка. – Сэр Антони засмеялся и пояснил:

– Он никогда не моется и не меняет белья. Слуги приводят его в человеческий вид, когда он напивается так, что не может сопротивляться.

– Если я выглядел так же, как он, – проговорил граф, – я застрелюсь! – Ничего подобного! Ты поступишь так же-, как он: закажешь еще вина!

Инчестер засмеялся и бросил в него подушкой.

Сэр Антони увернулся и скрылся в своей спальне.

Граф прошел в гостиную.

Уже минул полдень.

Скоро, прибудет карета, которая отвезет его в часовню.

Графу казалось, что это равносильно тому, что выслушать смертный приговор себе на Олд-Бейли.

Он окажется в заключении, пока не сможет заплатить долги, а этого никогда не произойдет.

Граф взглянул на свое отражение в зеркале.

Он был не тщеславен, но подумал, что в этом платье выглядит так, что любая женщина могла бы гордиться таким мужем.

Как же сможет он жить всю оставшуюся жизнь, пряча свою жену от всех, извиняясь, если кто-то увидит ее, тая ее происхождение от лучших друзей?

«Это невозможно!» – думал граф в полном отчаянии.

На глаза ему попался портрет матери сэра Антони. Она была очень красива.

Не отдавая себе в этом отчета, Инчестер шептал, как молитву:

– Пусть она будет не слишком отвратительной, не слишком отталкивающей!

Его слова вырывались из самого сердца. Его терзал не просто страх, на» глубочайшее душевное страдание.

После восхитительного ленча в Уайт-Клубе граф поднялся из-за стола.

Несколько приятелей присоединились к ним с сэром Антони.

– Как дела, Инчестер? – приветствовали они графа. – Приятно снова видеть вас!

Все обратили внимание на его костюм.

Один, более откровенный, чем остальные, заметил:

– Вы выглядите чертовски шикарно! Направляетесь в Карлтон-Хаус?

– Почему вы решили, что я еду туда? – удивился граф.

– Я подумал, что это способно испортить пищеварение нашему принцу: увидеть такую же одежду, какую носит он сам, на такой фигуре, как ваша! – Он посмеялся и продолжал:

– У него превосходный вкус, когда речь идет об антиквариате. Но когда дело касается кулинарных изысков его шеф-повара, он просто ненасытен!

Все захохотали, а сэр Антони заметил насмешливо:

– Это предупреждение тебе. Гас: не ешь то, от чего толстеют!

Граф ответил в тон другу:

– Несомненно, я последую твоему совету.

Надеюсь и ты вспомнишь мой, когда дело дойдет до третьей или четвертой бутылки!

Пока приятели допивали портвейн, бренди и кофе, граф поднялся.

– Мне нужно идти, – сказал он сэру Антони. – Еще раз спасибо тебе, что уговорил меня поразвлечься прошлой ночью. Я получил невероятное удовольствие!

– Я тоже. И не пропадай надолго. Давай как-нибудь снова выберемся «в город».

– Я подумаю, – пообещал граф.

Сэр Антони еще не собирался домой, поэтому он снова уселся за стол, а граф Инчестер с облегчением покинул клуб.

Ему хотелось размяться, и он пешком направился в сторону Хаф-Мун-стрит.

У дверей дома сэра Антони стояла роскошная карета.

Подойдя ближе, граф по достоинству оценил упряжку чистокровных лошадей, Увидев его, кучер и грум коснулись своих шляп. Граф сказал:

– Полагаю, вы ожидаете меня. Я граф Инчестер.

– Да, милорд, – отвечал лакей. – Нам было велено прибыть по этому адресу без четверти три.

– Вы точны, – заметил граф.

Камердинер сэра Антони стоял в дверях дома.

– Я хотел спросить, милорд, – обратился он к графу, понизив голос, чтобы его не слышали другие слуги, – нужна ли вам одежда, которая была на вас вчера, или мне выкинуть ее?

– Я возьму ее с собой, – сказал граф.

– Я так и подумал, сэр, и упаковал ее, чтобы она была готова к вашему отъезду.

Граф поблагодарил его и дал два золотых соверена.

В первый раз он тратил что-то из того кошелька, что получил от Растуса Груна. Потом Инчестер сел в экипаж, лакей прикрыл его колени меховой полостью и, прежде чем закрыть дверцу, сказал:

– Для вашей светлости есть записка. – Он показал на конверт, что лежал на заднем сиденье.

Граф вскрыл письмо:

Экипаж, в котором вы едете, – ваш, то же касается слуг.

Подписи не было.

«Мне следует быть благодарным», – сказал себе граф.

Потом он вспомнил о причине такой щедрости.

Это женщине он должен быть благодарен за одежду, которую носит, за экипаж, н котором он едет, а также за каждый потраченный пенни.

А вдруг она такая же скряга, каким представляют ее отца?

Вдруг придется ползать перед ней на коленях и оправдываться каждый раз, когда деньги будут потрачены не на исполнение ее капризов?

По закону, все, что принадлежало жене, после свадьбы становилось собственностью ее муж».

Но граф представлял, как мучительно будет чувствовать себя обязанным ей, если жена сочтет его траты излишними!

«Как я вынесу это?» – думал он.

Карета уже выехала из Лондона, и лошади ускорили свой бег.

Графу казалось, что они быстро несут его – слишком быстро – прямо в ад.