Текст книги "Игра любви"

Глава 4

Бенита кончила одеваться, и тут ею овладел панический ужас.

После разговора с отцом прошел час или около того.

Все это время девушка пребывала в состоянии оцепенения, не в силах как следует осознать, что происходит.

Когда она поднялась к себе, Бенита на мгновение вознамерилась сбежать в конюшни, вскочить на своего любимого Лебедя и исчезнуть так, чтобы никто не смог ее найти.

Жених может ждать сколько угодно: она не вернется.

Отец, конечно, рассердится, но, возможно, он поймет, что ему следует придумать какой-нибудь другой путь, чтобы обеспечить ее будущее.

Но Бенита знала, что не имеет права расстроить отца, сделать его несчастным.

Он просил довериться , ему, и именно это она должна сделать.

Свадебный наряд, который отец привез ей из Лондона, был великолепен: белое платье, расшитое мелкими бриллиантами по краю юбки и вокруг выреза, украшали серебристые, тоже расшитые бриллиантами ленты, которые перекрещивались на груди и струились изящным каскадом по спине.

В детстве у Бениты была няня, а когда няня состарилась, ее место заняла горничная, которая всегда была рядом с девушкой.

Сейчас горничная прикрепила фату к волосам молодой хозяйки и подала ей диадему, которая завершила свадебный наряд.

Бенита радовалась, что фата закрывает лицо, и жених, может быть, не заметит, как он ненавистен ей.

Подумать только, что до сегодняшнего дня она даже не слышала его имени! Она и теперь не знала, молод он или стар, красив или безобразен.

И снова Бените послышалось, что мать говорит ей: «Доверяй своему отцу!»

Девушка подумала, что, наверное, она неблагодарная дочь. Отец столько сделал для нее, они были так счастливы вместе.

Как могла она беспокоиться только о себе и забыть о нем?

– Вы очаровательны, мисс Бенита, поверьте, это чистая правда! – воскликнула горничная.

– Вы… сложили… мои вещи? – тихо спросила Бенита.

– Да, мисс, все ваши платья и все остальное.

– А ты не забыла миниатюры, портреты родителей?

– Конечно; нет, мисс. Я знаю, что вы никогда не расстаетесь с ними.

– Спасибо, Эмили.

Бенита последний раз взглянула на себя в зеркало и еще раз убедилась, что рассмотреть ее лицо под фатой невозможно.

Она откинула фату, чтобы поцеловать отца на прощание, и спустилась вниз.

Отец лежал на диване в библиотеке.

Увидев ее, он воскликнул:

– Ты самая красивая невеста на свете, мое дорогое дитя!

Бенита подошла к нему и опустилась на колени.

– Ты… будешь… думать обо мне, папа, и… молиться за меня?

– Ты же знаешь, что буду. И я попрошу твоего мужа, чтобы он, как можно скорее, привез тебя повидаться со мной, если…

Он замолчал.

Бенита поняла, что отец хотел сказать: «Если только я буду жив».

Она всхлипнула.

– О, папа… дорогой… мой чудесный папа… как я могу уехать… именно сейчас?

– Только так ты сможешь сделать меня счастливым. Майор увидел слезы, которые добежали по щекам дочери, и добавил:

– Я буду лежать здесь, думая о тебе и молясь за тебя. И ты почувствуешь это, когда будешь стоять у алтаря.

Бенита хотела сказать, что если бы он был там, рядом с ней, все было бы совсем по-другому.

Но майор лежал такой бледный и ослабевший, что она поняла, насколько серьезно он болен.

– Я приеду навестить тебя, как только смогу.

Никто… не удержит меня!

При последних словах ее голос дрогнул.

Она прижалась щекой к плечу отца, чтобы он не видел ее слез.

Майор крепко-крепко обнял дочь.

Затем нежно сказал:

– Теперь езжай, моя дорогая, и да будет с тобой Бог!

Бенита поцеловала его я поднялась с колен, понимая, что именно этого хочет сейчас отец.

Еще не дойдя до двери, девушка вновь опустила фату на лицо.

Затем обернулась в последний раз, чтобы помахать отцу рукой, хотела что-то сказать, но голос изменил ей.

Бенита вышла из библиотеки, закрыла за собой дверь и спустилась в холл.

Здесь ее ждал человек, которого она как-то раз уже встречала.

Бенита знала, что он работает вместе с отцом в Лондоне, что он кончил службу в чине капитана и зовут его Доусон.

Она подошла к нему и протянула руку в ответ на его поклон, не в силах произнести ни слова.

Капитан Доусон, видимо, понял ее состояние.

Он молча взял протянутую руку и повел девушку к выходу, где их ожидала большая и удобная закрытая карета.

Капитан помог Бените подняться в экипаж и сел рядом с ней.

Лакей закутал мехом ноги девушки и, закрывая дверцу, пожелал:

– Счастья вам, мисс Бенита!

Девушка не смогла ответить.

Слезы хлынули у нее из глаз, и она поднесла платок к лицу, закрытому фатой.

Лошади тронулись, а капитан Доусон отвернулся к окну, понимая, что должна была чувствовать совсем молоденькая наивная девушка.

Все равно сейчас не было слов, которые могли бы утешить ее.

Прошло немало времени, прежде чем Бенита смогла тихо проговорить:

– Простите меня.

– Не волнуйтесь, – ответил капитан Доусон. – Я знаю, как тяжело вам расставаться с отцом, но поймите, он очень болен – Я… Я это… знаю.

– Все, что он делал, – продолжал Доусон, – он делал только ради счастья вашей матери и вас.

– Я так… люблю его, – прошептала Бенита. – К-как я могу покинуть его?

Капитан Доусон не ответил.

Он, как никто другой, знал, что майор безумно боялся оставить Бениту после своей смерти одну в целом свете И капитан был в курсе того невероятно сложного плана, который придумал майор, чтобы защитить дочь Но Доусон поклялся хранить тайну, чтобы не только Бенита, но я граф ни о чем не догадались раньше времени.

– Но почему? – удивлялся он.

Майор всегда отвечал одно и то же:

– Им лучше оставаться в неведении, пока вы не почувствуете, что пришло время открыть им правду.

«Я взял на себя очень большую ответственность!» – думал теперь капитан.

Лошади бежали резво.

Когда карета уже подъезжала к часовне, Доусон нарушил молчание:

– Через несколько минут мы будем на месте. Не одолжить ли вам мой платок?

Он не сомневался, что ее собственный уже промок от слез.

Рука Бениты показалась из-под фаты, и капитан понял, что не ошибся.

Бенита вытерла глаза и постаралась взять себя в руки.

Но ощущение, что никогда больше она не увидит отца, не оставляло девушку.

«Если он умрет, зачем мне выходить замуж за этого ужасного человека, который… ожидает меня», – думала Бенита.

Но потом она вспомнила, что говорил ей отец: где бы ни был он сам, его дочь должна оправдать его ожидания.

– Спасибо, – сказала она слегка дрожащим голосом, возвращая платок капитану.

Бенита надеялась, что под фатой не будет видно, как покраснело от слез ее лицо.

Лошади въехали в величественные ворота и продолжали свой бег.

Немного погодя экипаж свернул в узкую аллею.

Теперь они ехали в тени деревьев.

Здание часовни было очень красиво.

Его построили, как и жилой дом, лет двести тому назад.

Старые деревья так разрослись, что окружали часовню плотной стеной.

Графу, который прибыл немного раньше, показалось, что внутри часовни слишком темно.

Он подумал, что цветные витражи почти не пропускают солнечные лучи.

Часовню освещали лишь шесть свечей, зажженные на аналое.

Вопреки ожиданиям графа, внутри часовня вовсе не казалась обветшалой.

Очевидно, недавно ее отремонтировали, а, может быть, и перестроили.

Графа поразило множество белых цветов на аналое, покрытом белым вышитым золотом сукном, и по обе стороны от него.

Цветы стояли на всех подоконниках.

Воздух был насыщен их благоуханием.

Священник стоял на коленях перед аналоем.

Больше в часовне никого не было.

Граф медленно прошел по крытому коврами проходу и занял место на передней скамейке справа.

На спинке скамейки был вырезан герб семейства Брэдфордов. Граф снова удивился, что в отсутствие хозяев кто-то занимался обновлением часовни.

На скамейках лежали подушки, заново обшитые красным бархатом.

Две подушки перед аналоем были покрыты белым атласом с золотыми кистями.

Спустя несколько минут во дворе послышался стук колес подъехавшего экипажа.

Граф понял, что это точно к назначенному времени прибыла невеста. Его напряжение достигло предела.

Сколько ни иронизировал Инчестер, ему пришлось признаться себе, что он боится.

Боится узнать, какова его невеста, увидеть, как отец ведет ее к алтарю.

Граф скрылся в нефе и стал ждать.

Священник, до сих пор погруженный в свои молитвы, поднялся с колен и повернулся спиной к аналою.

Это был высокий старик с седыми волосами и одухотворенным лицом.

Глаза графа, однако, были прикованы к двум фигурам, которые появились у западного входа.

Невесту вел не Растус Грун, а тот человек, которого граф видел в конторе ростовщика.

Только теперь он был одет, как и сам граф, в костюм, заказанный у лучшего портного.

Он был уже немолод, но держался так прямо, что граф невольно подумал, не был ли тот на военной службе.

Взглянуть на невесту граф не решился.

Он отвернулся и, только когда девушка в белом встала рядом, вдруг остро ощутил ее присутствие, хотя смотрел прямо перед собой, на священника.

Служба началась.

Священник говорил так искренне и вдохновенно, что все, кто находился в часовне, невольно были захвачены величием совершающегося таинства.

Он спросил:

– Кто отдает эту женщину за этого мужчину?

Капитан Доусон тихо ответил:

– Я.

Затем священник повернулся к жениху.

Отвечая на вопросы, граф подумал, что его голос слишком резко и громко раздается под сводами часовни.

Он попытался справиться с волнением.

Голос Бениты, напротив, едва ли был громче шепота.

К тому же граф с тревогой вспомнил, что не позаботился о кольце. Видимо, до последнего момента он не мог поверить в то, что церемония состоится.

Но капитан Доусон достал кольцо из кармана и подал графу. когда жених надевал кольцо ей на палец, Бенита поняла, что это обручальное кольцо ее матери.

Отец не случайно прислал именно его.

Это был символ любви, которую он желал своей дочери найти.

Кольцо оказалось ей впору, к впервые с тога момента, как Бенита вошла в часовню, он» ощутила присутствие матери рядом с собой.

Она даже ясно различала мамино лицо, нежную любовь в ее глазах, улыбку на ее губах.

«Помоги мне… мама… помоги… мне!» – кричала душа Бениты.

И тут девушка вспомнила, что мать никогда, до самой своей смерти, не снимала кольца, которое теперь украшало палец дочери.

Это и был ответ, которого так ждала. Бенита.

Кольцо символизировало семнадцать лет блаженного супружеского счастья.

«Мама… рядом… со мной» – думала Бенита, когда она и граф опустились на колени и священник благословил их.

Когда они поднялись с колен, священник пригласил их к маленькому столику около аналоя.

На нем лежала книга регистрации браков и стояла чернильница с двумя перьями.

Граф написал свое имя там, где ему было указано.

Подписи нельзя было рассмотреть, потому что свечи горели слишком далеко от столика, и их свет не достигал его.

Когда граф положил перо, Бенита взяла другое и тоже поставила свою подпись.

Заиграл орган. Его не было видно. Величественная музыка звучала мягко и приглушенно.

Не сказав ни слова ни священнику, ни капитану Доусону, граф предложил Бените руку.

Под музыку, которая, казалось, заполнила всю маленькую часовню, прославляя Всевышнего, они двинулись к выходу.

Снаружи их ожидал экипаж, не похожий на те, что доставили их сюда.

Это была бричка, изобретенная всего несколько лет назад. Только богатые люди, которые хотели путешествовать быстро и с удобствами, могли позволить себе пользоваться такими экипажами.

Кучера не было, так что графу предстояло править самому.

За откидным верхом, поднятым над передним сиденьем, оставалось место для грума.

Бричка была запряжена двумя прекрасными лошадьми.

Граф занял место кучера, заранее испытывая удовольствие от предстоящей быстрой езды.

К тому моменту, как граф взял вожжи, Бенита уже была закутана в меховой плащ, целиком закрывавший ее фигуру.

Ей помогли усесться позади графа, соболий мех прикрыл ее колени.

– Вы не успеете замерзнуть, – сказал ей капитан Доусон. – Поездка займет не больше часа.

Так же говорил ей отец.

Бенита прошептала:

– Присматривайте… за папой… пожалуйста, и… передайте ему… что я… люблю его!

– Непременно. И еще, – отвечал капитан Доусон, – я скажу ему, что у него очень храбрая дочь, он может гордиться ею.

Бенита опустила голову, и капитан догадался, что слезы снова подступили к глазам девушки.

– Благослови вас Бог, – произнес Доусон и отступил в сторону.

Граф тронул лошадей.

Когда бричка выехала за ворота, он подхлестнул их, и лошади понеслись, словно стараясь показать, на что они способны.

Граф подумал, что, вопреки его ожиданиям, Растус Грун оказался настолько тактичен, что заранее догадался: графу и его невесте вряд ли захочется разговаривать.

Они ехали уже довольно долго, когда граф наконец решился взглянуть на молодую жену.

Но увидел только диадему под меховым капюшоном.

Девушка была закутана так, что походила на медвежонка.

Дорогу в Инч-Холл подморозило, и ехать было очень хорошо, не то что в дождь, когда и копыта лошадей, и колеса экипажей вязли в грязи.

Бричка прекрасно амортизировала, и граф, по правде говоря, не мог вспомнить, когда последний раз ему пригодилось ездить в столь удобном экипаже.

Похоже, это был еще один подарок Растуса Груна. Великолепные лошади делали подарок еще дороже.

Инчестер почувствовал, что испытывает благодарность к этому странному человеку.

Темнело. К тому времени, как они добрались до Инча, тени удлинились.

Бенита не произнесла ни слова с того момента, как они отъехали от часовни.

Граф Инчестер подумал, что следовало бы сообщить ей, что они подъезжают к дому, но не смог заставить себя заговорить.

Он направил лошадей к воротам из кованого железа, которые давно следовало бы покрасить.

Бричка миновала два домика, которые так обветшали, что едва ли годились для жилья. Затем проехала по дороге, по обеим сторонам которой раскинули ветви старые дубы.

Сквозь фату Бенита впервые взглянула на Инч-Холл. Почему-то она ожидала увидеть огромное безобразное здание, наводящее ужас.

К ее изумлению, дом графа скорее напоминал волшебный дворец. Это был чудесный образец итальянской архитектуры времен правления Елизаветы.

Изящные линии здания четко рисовались на фоне неба.

Во множестве окон мерцал свет.

Перед домом раскинулось озеро, через которое шел каменный мост.

Увидев свет в окнах, граф был поражен едва ли не больше Бениты. У него мелькнула страшная мысль, что в доме пожар.

Но затем он понял, что просто почти в каждой комнате зажжены свечи.

Граф не мог понять, кто посмел распоряжаться в его отсутствие. Вчера рано утром, когда он уезжал в Лондон, в доме оставались только его камердинер и супружеская пара, которая служила еще отцу графа.

Эти слуги были очень стары, но граф никак не мог найти подходящего домика, где бы они могли спокойно доживать свои дни.

Для этих стариков граф все еще был «молодой господин Гас».

Они звали его так еще тогда, когда он ковылял к ним на кухню за сладостями, которые они приберегали специально для него.

Но ни они, ни камердинер Хокинс не стали бы зажигать все эти свечи, и граф недоумевал, кто бы это мог сделать? Скорее всего это было еще одно распоряжение Растуса Груна.

«Интересно, чего еще мне от него ждать?» – мрачно подумал граф, оскорбленный вторжением в дом человека, который принудил его жениться на своей дочери. Однако он заставил себя думать, что все это делается для того, чтобы порадовать эту женщину, которая молча сидела позади него, не поднимая фаты с лица.

«Мне просто необходимо взглянуть на нее!» – думал Инчестер про себя и решил, что подходящий момент настанет, когда он будет помогать ей выйти из экипажа.

Граф остановил лошадей у главного входа.

Ступени, ведущие в дом, покрывал красный ковер. Не успел граф опомниться, грум, приехавший вместе с ними, подошел к лошадям, а два лакея помогли новобрачной выйти из экипажа.

Пока граф вылезал из брички, его жена уже поднялась по лестнице.

Ему ничего не оставалось, как последовать за ней.

Возле парадной двери его встретил человек средних лет в форме дворецкого.

– Добро пожаловать домой, милорд! Позвольте мне от имени всех слуг и от себя лично принести вашей светлости наши искренние поздравления! – Он поклонился.

Граф изумленно смотрел на незнакомца.

– Кто вы? – спросил он.

– Я Болтон, ваш дворецкий, милорд, и я надеюсь, что ваша светлость будете мной довольны. Я служил дворецким у последнего герцога Камберлендского до самой смерти его светлости.

Герцог Камберлендский был одним из богатейших людей Англии.

Работать в его доме – для любого из слуг это было отличной рекомендацией.

Поскольку граф онемел от изумления, Болтон продолжал:

– В гостиной подано шампанское, милорд, и мы постарались сделать все, что было в наших силах, чтобы вашей светлости было удобно.

Несколько запоздало граф поискал глазами свою жену, но, пока они с Болтоном разговаривали, лакей проводил ее наверх, где на последней ступеньке стояла женщина в черном.

Граф догадался, что, как бы невероятно это ни показалось, но у него теперь есть экономка.

Тем временем фигура, завернутая в меха, свернула направо по коридору. Последний раз сверкнула бриллиантовая диадема, и женщина скрылась.

Болтон распахнул дверь в гостиную.

Как загипнотизированный граф вошел в комнату, которой не пользовался со времени возвращения из Франции.

Это была любимая комната его матери.

Граф с болью бросил взгляд на опустевшие стены, где когда-то висели зеркала в золотых оправах.

Не хватало и нескольких картин, которые не относились к майорату и поэтому могли быть проданы на аукционе.

К искреннему изумлению графа, все люстры в гостиной были зажжены, а на полу в огромных вазах стояли цветы.

В вычищенном камине пылал огонь.

Болтон подошел к столику в углу.

Граф обратил внимание, что шампанское было подано в серебряном ведерке с выгравированным на нем фамильным гербом Инчестеров.

Фамильное серебро тоже не могло быть продано.

Будто во сне, граф принял бокал, поданный Болтоном на серебряном подносе, и взял один. из сандвичей с ветчиной с большого блюда.

– Я надеюсь, вы понимаете, милорд, – заговорил Болтон, – что пока у нас еще не хватает прислуги. Но я уже спрашивал в деревне, и, мне кажется, там много молодых женщин, которые хотели бы служить в доме, и многим молодым людям тоже нужна работа.

– Да, это мне известно, – выговорил граф.

– Я уже нанял двух подходящих парней, – сообщил Болтон, – и, с разрешения вашей светлости, хотел бы взять еще двоих для» работы в усадьбе.

Граф сделал глоток шампанского. В горле у него пересохло.

– Шеф-повар, – продолжал дворецкий, – привез с собой помощника, милорд, но только на время. Если взять двух судомоек, можно будет нанять еще одного человека для работы на кухне, как только освободится место.

Граф почувствовал, что Болтон ожидает ответа.

Он произнес каким-то чужим голосом:

– Да-да, конечно. Уверен, что вы наилучшим образом справились в этих ; – весьма стесненных – обстоятельствах.

– Мне сказали, милорд, что поместье пришло в упадок, пока ваша светлость столь храбро сражались в Испании. Позволю себе добавить, что прислуга очень гордится тем, что работает именно у вас.

– Благодарю вас, – смущенно ответил граф.

Болтон взглянул на часы.

– Если вам угодно, милорд, обед будет подан через час. Мистер Хокинс, камердинер вашей светлости, Оказал нам неоценимую помощь во всем.

Болтон поклонился и исполненной достоинства походкой, которая сделала бы честь члену палаты лордов, удалился.

Граф чувствовал, – что ему трудно дышать, а еще труднее – думать.

Неужели все это происходило наяву, а не снилось ему?

Он налил; себе еще шампанского и пожалел, что в этот момент сэра Антони нет рядом с ним.

Но тут же он вспомнил, что еще не видел свою жену, не говорил с ней. И сразу ощутил, как чья-то холодная рука сжала сердце.

Одно дело прийти в замешательство от того, как все в его доме было устроено Растусом Груном, и совсем другое – сознавать, что ты до сих пор не видел свою жену!

Граф остро ощущал ее присутствие, поднимаясь в свою комнату.

В ней хозяева Инч-Холла спали с тех самых пор, как была построена усадьба.

Спальня была великолепная, с огромной кроватью под балдахином из темно-красного бархата, который опирался на четыре резных столбика по углам.

В изголовье был пришит герб Инчестеров, разделенный на четыре поля.

Бархат обветшал, белье расползалось на глазах, но комната все еще сохраняла свое величие.

Графу всегда казалось, что она хранит воспоминания обо всех, кто жил здесь до него.

Прежде чем открыть дверь, он снова вспомнил о женщине, которая находилась в соседней спальне. Когда-то это была комната его матери.

Проходя мимо, граф услышал там чьи-то голоса, и это заставило его ускорить шаг, будто он испугался, что кто-то остановит его.

Войдя к себе, Инчестер нашел там Хокинса и был так рад увидеть хоть одно знакомое лицо, что невольно протянул камердинеру руку.

– Поздравляю, милорд! – сказал тот. – Да благословит вас небо! Ваша светлость, несомненно, заслужили это.

Граф знал, что слова Хокинса шли от самого сердца.

Затем, как всегда, сдержанно, камердинер спросил:

– Не правда ли, милорд, все было хорошо подготовлено к вашей встрече?

– Что здесь произошло? – поинтересовался Инчестер, пока камердинер помогал ему снять шикарное пальто от Уэстона.

– Как только ваша светлость изволили покинуть нас вчера утром, милорд, они свалились как снег на голову.

Граф слушал, снимая жилет.

– Они прибыли в экипажах и фургонах! Ваша светлость никогда не видели такого нашествия!

Хокинс засмеялся.

– Я даже ущипнул себя, чтобы убедиться, что не сплю!

– Мне тоже показалось, что все это как во сне.

– Теперь, милорд, вы можете спокойно сидеть и наслаждаться. Те, кто прибыл вчера, знают, что они должны делать и как делать.

Граф подумал, что ему бы не хотелось, чтобы кто-нибудь распоряжался В его доме, но он не стал прерывать Хокинса.

– Хотите верьте, Хотите нет, – продолжал рассказывать тот, – шеф-повар, этот лягушатник, готовит лучше, чем кто бы то ни было из тех, кого я встречал в жизни.

Граф улыбнулся.

Он не сомневался, что так оно и было.

– Я ему говорю: «Пять лет я боролся за это место. Мог ли я предположить, что здесь окажешься ты?»

– И что же он ответил?

– Он ответил: «Открой рот и попробуй вот это, тогда и узнаешь, почему я здесь!»

Граф рассмеялся.

Он подумал, что настал момент, когда можно снять то напряжение, в котором он пребывал со вчерашнего вечера.

Перед разведенным в камине огнем была приготовлена ванна..

Рядом стояли огромные начищенные до блеска медные сосуды с горячей и холодной водой.

На некоторое время граф позабыл про все свои вопросы и с наслаждением погрузился в теплую воду.

Восхищенные замечания Хокинса не оставляли никаких сомнений в том, что он по крайней мере получает большое удовольствие от наступивших перемен.

Когда граф уже переоделся в вечерний костюм, камердинер сказал:

– Если за обедом, милорд, вам покажется, что то, что вы едите, похоже на пищу Богов, вы поймете, что почувствовал я!

Смеясь, граф покинул комнату.

Проходя мимо спальни жены, он с трудом заставил себя не спешить.

Внизу в камине был разожжен огонь. Граф не обратил внимания на это, когда в первый раз проходил через холл.

Болтон ожидал в гостиной с бокалом шампанского на серебряном подносе.

Граф заметил, что бокал только один.

Предупреждая его вопрос, Болтон доложил:

– Мне велено передать извинения вашей светлости, но ее светлость еще спит. Ее старая няня думает, что не стоит будить ее сейчас.

Граф почти устыдился того чувства облегчения, которое овладело им.

– Да, конечно, – сказал он. – Если ее светлость спит, не надо будить ее. День был очень длинный, и она, должно быть, ©чет» устала.

Болтон поклонился и вышел из комнаты.

Через несколько минут он вернулся и громовым голосом провозгласил:

– Обед подан, милорд!

Не только граф, но и Бенита, прибыв в Инч-Холл, была поражена.

Она так стыдилась своего заплаканного лица и опухших глаз, что поспешила подняться наверх.

Ей хотелось добраться до своей комнаты, прежде чем ее муж заговорит с ней.

Экономка встретила ее наверху и, присев перед ней в реверансе, приветливо сказала:

– Добро пожаловать, ваша светлость! Если вы соблаговолите последовать за мной, я покажу вашей светлости спальню.

Она пошла вперед и открыла дверь.

Бенита вошла и вскрикнула. Этот слабый звук эхом отразился от стен.

– Няня! – воскликнула она. – Няня! Я и не думала, что ты будешь здесь.

Бенита пробежала через всю комнату и обвила руками шею старушки, которая стояла окало туалетного столика.

Когда Бените исполнилось восемнадцать, ее няне, которая с раннего детства заботилась о ней, стукнуло семьдесят.

Няня никогда не покидала поместья, где всегда была очень счастлива, но майор Гренфел попросил ее поехать в Инч-Холл, чтобы Бените было не так одиноко без него в чужом доме.

– Конечно, я поеду, сэр, – сказала она. – Нельзя же бросить бедную девочку совсем одну.

– Я знал, что вы не откажете мне, – отвечал майор Гренфел. – И еще я прошу, чтобы вы были с ней, когда она узнает о моей смерти.

– Не говорите так, сэр! – воскликнула было няня, но запнулась, увидев выражение его лица. – Простите, сэр. Вы всегда были добры к нам, и мне очень жаль.

– Мисс Бенита – вот о ком сейчас нужно позаботиться, – спокойно сказал майор, – Убедить ее, что не надо слишком грустить и не надо носить траур.

Он помолчал немного.

– Пусть она думает о том, что я встретился с ее матерью, а я всегда буду думать о своей девочке и любить ее, как любил каждое мгновение с того дня, когда она появилась на свет.

– Я знаю, сэр, – ответила няня. – Ни у одного ребенка не было такого заботливого отца.

– Вы не представляете, как я рад, няня, что вы все еще с нами, – задумчиво проговорил майор.

Когда Бенита прижалась к ней, няня поняла, насколько испугана ее любимица.

Как только экономка закрыла за собой дверь и они остались одни, няня сказала:

– Теперь, дорогая, позвольте мне помочь вам раздеться. Вам нужно отдохнуть.

Меховой плащ Бенита сбросила, когда бежала через комнату. Теперь няня сняла с нее диадему и фату. Увидев заплаканное лицо Бениты, она подавила невольное восклицание и направилась к двери. Поговорив с кем-то, няня вернулась.

Она помогла Бените переодеться. В этот момент раздался стук в дверь. Няня еще раз вышла и вернулась с подносом, на котором стоял кувшин с шоколадом.

– Ложитесь, – сказала она девушке, – а я дам вам шоколаду. Как раз такого, какой вы любили в детстве.

– Я ничего не ела… во время ленча, – прошептала Бенита.

Няня подала ей чашку с шоколадом.

– Я добавила немного меду, – сказала. она. – Выпейте и поспите.

– Я… должна… спуститься вниз, к… к обеду, – испуганно проговорила Бенита.

– Да-да, конечно. Всему свое время. А пока закройте глаза; когда вы проснетесь, мы поговорим.

Бените показалось, что она вернулась в раннее детство. Раз няня с ней, никто не посмеет обидеть или напугать ее.

А потом Бенита подумала, что с тех пор, как отец сказал, что она должна выйти замуж, прошло лет сто, не меньше. Она действительно совершенно измучилась.

Даже быстрее, чем надеялась няня, Бенита провалилась в глубокий сон.

Хотя старушка и не призналась в этом, но вместе с медом она добавила в шоколад успокаивающие травы. По ее разумению, свадьба Бениты была слишком поспешной. Увидев плачевное состояние Инч-Холла, няня решила, что граф так хотел жениться на ее любимой девочке из-за денег.

«Если графу Инчестеру нужны были деньги, – сказала она себе, – он получил их достаточно! Но я не позволю ему огорчать мое бедное дитя ни за какие коврижки!»

Если бы граф знал, что именно няне он обязан тем, что Бенита не обедала с ним, он был бы крайне изумлен. Но так или иначе, это было огромным облегчением для него.

Сам обед был выше всяких похвал. Столовое серебро блестело. В честь свадьбы хозяина стол украшали белые цветы.

Граф подумал, что никогда не ел такого вкусного обеда в собственном доме.

Вина тоже были выше всяких похвал и, как догадывался граф, были доставлены не из опустевших подвалов Инч-Холла.

Он вернулся в гостиную, чтобы, сидя перед ярко пылавшим камином, просмотреть газеты.

Болтон немедленно подал их и сказал:

– Я надеюсь, милорд, ваша светлость довольны тем, что нам удалось сделать. Завтра мы приведем в порядок кабинет вашей светлости, а на следующий день – библиотеку.

– Спасибо, – ответил граф, чувствуя, что добавить ему нечего.

– Думаю, мне следует уведомить вашу светлость, что завтра прибывают рабочие, которые займутся домом.

Граф недоуменно посмотрел на пего.

– А другие рабочие, – продолжал Болтон, – отправятся ремонтировать дома в деревне.

Взгляд графа говорил о том, что он не уверен, правильно ли все расслышал.

– Я полагаю, ваша светлость согласится после завтрака встретиться с управляющим. Он сообщил мне, что будет ждать вашу светлость в девять часов.

С этими словами Болтон вышел.

Только оставшись один, граф позволил себе восторженный возглас.

Невозможно было поверить, как невероятно казалось все. Но именно об этом граф так долго мечтал. Ради этого он работал последние годы.

Но потерпел неудачу!

А Растус Грун взмахнул волшебной палочкой, и все получилось – действительно получилось!

Графу казалось, что он не сможет дождаться утра.

Ему хотелось увидеть лица своих людей, когда они узнают, что их дома отремонтируют, когда он скажет им, что оплата утроится.

Затем, как будто эта мысль все время ускользала от него, граф подумал, что сегодня его первая брачная ночь.

Но он еще ни словом не перекинулся с новобрачной.

Не слышал даже ее голоса, если не считать шепота, которым она поклялась повиноваться ему.

Возможно ли, чтобы она сдержала это обещание, если граф, стольким обязанный ей, ничего не даст взамен?

Эта мысль вернула его с неба на землю.

Граф чувствовал, что невероятно устал после прошлой бурно проведенной ночи. Ему хотелось спать.

Он поднялся на лестничную площадку и оказался рядом с комнатой, в которой спала Бенита.

Инчестер вновь подумал о том, что это первая брачная ночь.

Но, видимо, он не был нетерпеливым женихом.

– По крайней мере, – уговаривал себя граф, – я должен пожелать ей спокойной ночи. Если она не спит, то сочтет неоправданной грубостью с моей стороны, если я не сделаю это.

Сделав над собой усилие, он остановился у Двери спальни Бениты.

Если он не может обеспечить свою жену, то по крайней мере он в состоянии быть учтивым и благодарным!

Очень вежливо граф постучал.

Не услышав ответа, повернул ручку.

Дверь была заперта.