Текст книги "История Foyles. Книготорговец по случаю"

2. Кристина

Кристина Фойл, «тетушка Крисси», родилась в 1911 году и была вторым ребенком Уильяма и Кристины Фойл и младшей сестрой моей матери. Я помню ее красивой, обаятельной и остроумной. Я помню ее также эгоистичной, жестокой и мстительной. Она бывала как скаредной, так и безоглядно щедрой, как милосердной, так и злобной.

Ее сложная натура сформировалась под влиянием событий раннего детства. В пять лет она заболела туберкулезом и провела около полугода в больнице, в городе Маргит. В это время, в разгар Первой мировой войны, родители не имели возможности навещать ее. Большинство других пациентов составляли раненые солдаты и офицеры, которые приходили в себя от ужасов войны. Кристина напоминала им о доме, о невинности, о семье. Говорят, ей приходилось танцевать для них, а возможно, случалось и кое-что похуже. Наверняка известно лишь одно – она вернулась домой иной. Мама вспоминала, как бросилась к ней навстречу, чтобы обнять любимую сестренку, но та оттолкнула ее и отвернулась. Подозреваю, что этот ранний опыт окрасил ее отношение к жизни в целом и к мужчинам в частности. По возвращении она сблизилась с сыном одного из соседей, Рональдом Бэтти, своим ровесником, который стал сначала ее постоянным спутником, а позднее – мужем. Он был для нее лучшим другом и соратником в течение семидесяти семи лет.

Кристина и моя мать начали работать в семейном бизнесе в 1928 году, после того как провели год в пансионе для девушек в Вильдерсвиле, швейцарской деревушке в округе Интерлакен. Мама работала в торговом зале, в музыкальном отделе, где среди прочих ей довелось обслуживать Луи Армстронга и Поля Робсона, тогда как Кристина, Бэбс, как называл ее Уильям, быстро стала, как сказали бы сегодня, его персональным ассистентом. Сомневаюсь, что она провела много времени за прилавком, скорее она сразу задалась целью разобраться в делах целиком и полностью.

Уильям доверял ей настолько, что в возрасте двадцати одного года отправил ее в Ленинград, ныне и ранее Санкт-Петербург, чтобы взыскать безнадежные долги: хорошо известно, что в коммунистическую эпоху русские платили по счетам из рук вон плохо. По большей части должниками были научные работники, которые жили в городских трущобах. Кристина вернулась почти без денег, зато с многочисленными историями о том, как перешагивала пьяных на темной лестнице. Спустя годы она опубликовала в Sunday Express статью об этом путешествии, где резко критиковала Россию. После этого советское посольство письменно уведомило ее о том, что дорога в СССР для нее закрыта.

Опыт, который я приобрел много лет спустя, говорит о том, что, хотя Foyles умел отлично продавать книги за границей, получать оплату у него выходило куда хуже. В начале 1980-х годов муж Кристины Рон, который занимался недвижимостью компании и контролировал ее финансы, услышал, что я регулярно бываю в Кувейте, и спросил, не могу ли я взыскать кое-какие старые долги. Он вручил мне большой коричневый конверт с надписью «Кувейт». Внутри лежала небольшая пачка каталожных карточек, на каждой из которых были написаны карандашом имя, адрес, дата, название книги и сумма. Будучи бухгалтером, я понял, что это реестр дебиторов Foyles, – а ведь в то время большинство фирм такого масштаба уже имели компьютеризированную систему учета.

Как выяснилось после смерти Кристины, один из наших зарубежных покупателей оплатил долг необычным способом. Перебирая ее вещи в Били, я наткнулся на сумочку из крокодиловой кожи с золотой фурнитурой. Она была пуста, внутри лежала лишь визитная карточка с именем «Хуан Перон». Очевидно, Эва Перон заказала несколько книг, когда валютные резервы Аргентины оскудели, и в качестве платежа ее муж отправил Кристине, чем-то похожей на Эвиту, сумочку.

Главным достижением Кристины были, пожалуй, литературные ланчи, начало которым положило ее случайное замечание в разговоре с Уильямом в 1930 году, когда ей было девятнадцать. Она сказала, что было бы неплохо дать читателям возможность встречаться с авторами и слушать их выступления. Эта идея была созвучна пункту 7 декларации Уильяма «Мои цели как книготорговца», и, поскольку он всегда поддерживал инициативу других людей, он предложил ей довести дело до конца. Сама она описывает это так: «С оптимизмом юности я написала пяти самым известным писателям того времени – Джорджу Бернарду Шоу, Герберту Уэллсу, Джеймсу Барри, Арнольду Беннету и Редьярду Киплингу – и попросила каждого о встрече. Разумеется, все они отказались. Уэллс при этом заметил, что письма, которые он получает от своих читателей, убедили его в том, что он не желает встречаться с ними лично».

Однако Кристина не сдавалась и 21 октября 1930 года устроила свой первый литературный ланч для двухсот человек в ресторане Holborn, где в качестве почетного гостя присутствовал лорд Дарлинг, известный судья и автор книг. Мероприятие прошло на ура, и в последующие месяцы она организовала еще несколько ланчей. В 1931 году ланчи стали проводиться с большим размахом – в банкетных залах ресторана Dorchester и отеля Grosvenor House – и вскоре начали собирать до двух тысяч участников. Всего состоялось более 700 ланчей, по десять ежегодно до 2005 года, причем семисотый ланч в 2003 году был приурочен к столетию Foyles. В списке гостей было немало знаменитостей – от императора Эфиопии в 1936 году до Мадлен Олбрайт в 2002-м, от Джека Филби, отца агента советской разведки Кима Филби, в 1937 году до советского посла в 1970-м, от Дилана Томаса в 1953 году до Лори Ли в 1956-м, от Ивлина Во в 1934 году до Яна Флеминга в 1964-м и от Джона Леннона в 1964 году до Чарли Чаплина в 1969-м.

Гости выступали перед собравшимися бесплатно, и история, которая произошла с Чарли Чаплином, показывает, что ланчи были весьма престижным мероприятием. Сибил Торндайк, которая была приглашена на ланч в ноябре 1969 года, сломала ногу. Ее вызвался заменить актер Роберт Морли, но утром в назначенный день он внезапно заболел и отменил свое выступление. Кристина прочла в газете, что в Лондон приехал Чаплин. Она разыскала его в отеле и спросила, не сможет ли он выступить на литературном ланче. Тот согласился не раздумывая.

В 1937 году, когда мама вышла замуж, Кристина заявила, что она должна уволиться, поскольку Foyles не берет на работу замужних женщин. Мама оставила магазин и занялась семейной жизнью, о которой мечтала она и которую ненавидела Кристина. На следующий год Кристина вышла замуж за Рона, но, по-видимому, правила были не для нее. Безусловно, они были очень разными. Уинни, Ясноглазка, как звал ее отец, старшая из троих детей, всегда хотела быть матерью. Кристина, травмированная в детстве, изливала всю любовь, на какую была способна, на мужа и домашних животных. За пару лет до смерти она писала мне: «У меня есть собака, восемь кошек, шесть павлинов, шесть черепах, пять ежей, не говоря уже про кур, уток, гусей и волнистых попугайчиков, но, не имея детей, я получаю огромное удовольствие от общения с домашними животными».

Работая в Foyles, Кристина во многом полагалась на Рона и в свою очередь всегда опекала и защищала его. Когда началась Первая мировая война, ее младший брат, дядя Дик, поступил на службу во флот, а мой отец – в сухопутные войска. Рона Кристина устроила на завод боеприпасов, чтобы он мог получить бронь и не идти на фронт. Полагаю, на заводе он был единственным, кто выполнял неквалифицированную работу и наверняка чувствовал себя униженным, но Кристина добилась своего: она хотела, чтобы он был у нее под боком, а не сражался на войне. Он был рядом все время, пока она управляла Foyles, – сын риелторов из Северного Лондона, он сыграл важную роль, сформировав солидный портфель недвижимости, который помог бизнесу выжить, отчасти смягчая пертурбации в сфере книжной торговли.

Когда в 1920-х годах Foyles расширился, переехав на Чаринг-Кросс-роуд, 113–119, компания приобрела право собственности на новые помещения, оплатив расходы из накопленной прибыли. С этого момента все излишки прибыли вкладывались в недвижимость. После того как в 1930-х были созданы Клубы книголюбов и сотни тысяч членов стали платить авансом за книги, которые компания покупала в кредит, выделенный на три месяца, часть вырученных средств тратилась на покупку недвижимости. К концу 1960-х это стало столь важной частью бизнеса, что после реорганизации была создана отдельная компания для операций с недвижимостью, Noved Investment Company. Noved – это Devon задом наперед: дедушка любил графство Девоншир. Отчасти этот шаг объяснялся маниакальной тягой Кристины к конфиденциальности: Noved была компанией с неограниченной ответственностью и поэтому не должна была сдавать финансовые отчеты в Регистрационную палату. Портфель недвижимости состоял из трех частей: коммерческие помещения на Чаринг-Кросс-роуд и рядом с ней, жилые дома в Северном Лондоне и аббатство Били с прилегающими сельскохозяйственными угодьями. На момент смерти Кристины Noved стоила во много раз больше книжного магазина, и, поскольку она распорядилась использовать основную часть недвижимости «для благотворительных целей», доля Кристины благополучно перекочевала в созданный ее душеприказчиками Фонд Фойла, который до сих пор занимается благотворительностью и среди прочего активно содействует распространению грамотности.

Хотя Кристина и Рон любили и поддерживали друг друга, никогда не возникало сомнений, кто тут главный. Мне рассказывали, что, когда они работали в магазине, именно она решала, что пришло время ланча, звонила Рону, чтобы сказать, что уже идет к машине, и, если он немедленно не бросал все дела и не бежал за ней, спокойно уезжала одна. В 1994 году, когда он умер, его кремировали, а урну с прахом отвезли в Били и на какое-то время оставили в оранжерее. Через несколько месяцев экономка деликатно спросила Кристину, как следует поступить с прахом. Немного поразмыслив, Кристина ответила, что его нужно захоронить в той части парка, которая отведена для погребения домашних животных. Поскольку она всегда предпочитала животных людям, это был своего рода комплимент.

Хотя Кристина не блистала красноречием, у нее в запасе всегда была уйма забавных историй. Помню, она рассказывала, как однажды шла по Чаринг-Кросс-роуд с одним из своих друзей, членом палаты лордов и главой крупной промышленной корпорации. Их остановил американский турист, идущий со стороны Трафальгарской площади, и спросил, как пройти к Foyles. Кристина показала ему дорогу и промолвила: «Между прочим, я – Кристина Фойл!» «Для меня большая честь познакомиться с вами, мэм!» – восторженно воскликнул тот. «А это лорд Нельсон». Турист вытаращил глаза, развернулся и убежал.

Всю неделю Кристина и Рон жили в двухэтажной квартире, попасть в которую можно было через кабинет Рона на втором этаже. Там была угловая гостиная, отделанная деревянными панелями, маленькая кухонька и две спальни на втором этаже. Они не только проводили в этой квартире будни, но и использовали ее для развлечения посетителей. Зимой здесь жили черепахи Кристины. Как-то раз известная писательница, автор любовных романов, взяла одну из черепах и стала ворковать, уговаривая ту высунуть голову из панциря, на что Кристина заметила, что она взывает к ней не с той стороны. А однажды, при очередном конфликте Foyles с Управлением налоговых сборов, чересчур настойчивого налогового инспектора пригласили в квартиру, чтобы обсудить проблему в неформальной обстановке, и угостили изрядной порцией хереса, после чего сотрудники видели, как он с затуманенным видом брел к выходу из магазина, помахивая британским флагом. Дедушка подходил к делу иначе: для нежеланных гостей он держал у себя в кабинете стул, одна ножка которого была короче остальных, – верный способ привести визитера в смятение.

Одного из посетителей Кристина пригласила пропустить рюмочку к себе в пентхаус. Это был молодой книготорговец, о котором ей приходилось читать, Тим Уотерстоун. Он только что открыл свой первый магазин на Олд-Бромптон-роуд. В то время Foyles арендовал на Манетт-стрит помещение, где продавались издания по истории, юриспруденции и теологии, а также книги в мягких обложках. Срок аренды истекал, Кристине не хотелось возиться с продлением договора, и она предложила помещение этому смышленому молодому человеку. Тим, разумеется, согласился и открыл отличный магазин, составив конкуренцию Foyles. В дальнейшем он создал самую успешную в Великобритании книготорговую сеть, используя возможности, которые, судя по всему, упустила Кристина десятки лет назад. Несколько лет назад я беседовал об этом с Тимом, и он рассказал, что Кристина не только уступила ему помещение, но и не сразу уладила дела с коммунальными службами, и в результате Foyles пару лет оплачивал его счета за электричество.

Главный лифт для покупателей в магазине приводился в действие вручную, с помощью рукоятки, напоминающей рулевой рычаг катера: для спуска ее надо было перевести в переднее положение, а для подъема – в заднее. Лифтером работала очаровательная леди, миссис Тёрнер, вместо одной ноги у нее был протез, и она восседала на высоком табурете в углу, оставляя место еще для трех пассажиров. Старомодные двери с решетками сохранились со времен установки лифта в 1920-х годах. Если во время движения одна из дверей приоткрывалась, лифт тут же останавливался. Как-то ночью, в 1950-х, Кристина и Рон услышали, что в магазин под ними забрались грабители. Рон, который спал нагишом, выскочил из постели, схватил первый попавшийся под руку предмет одежды – смокинг, который он надевал накануне вечером, выскочил из квартиры и бросился в лифт, чтобы спуститься вниз. Незваные гости, разумеется, услышали шум лифта. Они распахнули двери, лифт заклинило между этажами, и через пару минут их и след простыл. Кристине пришлось вызвать пожарную бригаду, чтобы та вызволила ее мужа, облаченного в смокинг на голое тело. В изложении Кристины эта история звучала очень забавно, правда, Рону было не смешно.

Хотя вскоре после войны Уильям формально отошел от руководства текущими делами, он оставался председателем правления и весьма авторитетной фигурой, сохранив за собой кабинет на Чаринг-Кросс-роуд и влияние на бизнес еще на десяток лет. В начале 1950-х годов Кристина взяла бразды правления в свои руки, после чего число нововведений резко сократилось. Рутина превратилась в самодовольство и в конечном счете в скуку.

Постепенно Кристине надоело управлять семейным бизнесом, и он стал приходить в упадок. Подразделения компании, которые раньше были прибыльными, теперь угасали. Закрылось бюро путешествий, исчез отдел филателии, а отдел товаров для рукоделия перестал продавать рафию. В 1983 году John Gifford Ltd прекратила издательскую деятельность, и примерно тогда же Клубы книголюбов Foyles, которые обеспечивали стабильный приток наличности, перестали ежемесячно рассылать книги своим членам. Любопытно, что в 2017 году Foyles выступил с подобной, хотя куда менее масштабной инициативой, развернув программу «Год книг», когда покупатели получали ежемесячно одну книгу по выбору сотрудников магазина. Такая схема стала весьма популярной.

Мы с Кристиной никогда не были близки. По неведомым мне причинам она и мой отец терпеть не могли друг друга, и эту неприязнь она перенесла и на меня.

Несмотря на это, у меня сохранились теплые воспоминания о том, как в моем детстве мы гостили в ее чудесном старом доме de Lâches (Де-Лаш) в деревне Колд-Нортон в Эссексе. Глинобитные стены, обшитые внутри толстыми досками, уютные комнаты, обставленные красивой мебелью, рояль, на котором великолепно играли она и Рон, теплый дом, где обитал призрак, присутствие которого было засвидетельствовано документально, дом, где им обоим было хорошо и спокойно. Оглядываясь назад, я понимаю, что вторжение четверых детей в их бездетную жизнь было для них суровым испытанием. Помню, как я свалился в пруд, заросший кувшинками, и мне пришлось надеть кальсоны Рона, пока сохла моя одежда, и это было не единственным злоключением.

Несколько лет подряд после войны Кристина, Рон и моя мать отправлялись кататься на лыжах на швейцарский курорт Ароза, где всегда останавливались в отеле Posthotel. В 1950 году она взяла с собой двух моих сестер, а в 1951-м настала моя очередь. Мы добирались туда по суше – сначала с лондонского вокзала Виктория в Дувр поездом «Золотая стрела», на котором двадцать пять лет назад работал официантом мой отец, потом паромом в Кале, а затем ночным поездом в Кур на востоке Швейцарии. Это было мое первое путешествие за границу, и я помню, как проснулся утром в домике, где жил с матерью, приподнял угол шторы и увидел первые в своей жизни горы, которые стали еще более впечатляющими, когда мы через кантон Юра двинулись в Альпы.

Мы прибыли в Кур утром и пересели на маленький поезд из двух вагончиков, который шел в Арозу. За пару часов пути мы преодолели двадцать пять километров, поднявшись на полторы тысячи метров. Все это время шел снег. Первые легкие хлопья стали падать, когда мы отъехали от Кура, потом снегопад превратился в метель, а метель – в бурю. Колеса начали проскальзывать, и в конце концов машинист был вынужден остановить поезд и попросил пассажиров помочь убрать снег с путей, чтобы мы могли двигаться дальше. Мы вышли из вагонов и стали по очереди сгребать снег лопатой, чтобы поезд мог хоть немного продвинуться вперед. Такие остановки приходилось делать все чаще. Наконец, примерно в четыре часа, когда начало темнеть, мы добрались до небольшого тоннеля длиной немногим больше поезда, и укрылись там, чтобы не попасть под снежную лавину, угроза которой росла.

Машинист позвонил в соседнюю деревню, Лицирюти, чтобы попросить о помощи. Несколько раз нам говорили, что снегоуборочные машины уже выехали из Кура или Арозы, но ни одна из них так и не добралась до нас. Когда мы, голодные, уже устраивались на ночлег, из Лицирюти прибыли лыжники с горячим шоколадом и сэндвичами с салями. Дитя войны, я никогда не видел салями; Кристина сказала мне, что это ослятина. Я ел только хлеб и лег спать голодным. Как я уже говорил, у нее было своеобразное чувство юмора.

Проснувшись утром, голодные и холодные, мы обнаружили, что вход в тоннель завалило лавиной, а с другого конца намело двухметровые сугробы. К счастью, до нас сумели добраться проводники из Лицирюти – они проложили лыжню, по которой мы могли идти как по тропинке. Стоял великолепный тихий холодный день, впереди расстилалась сказочная горная страна, залитая солнцем, но для наших проводников это были коварные, ненадежные склоны с нависшими глыбами снега. Мы шли гуськом, я следовал за Роном, который страшно нервничал, Кристина, абсолютно невозмутимая, шла за мной, а мама замыкала шествие. Возбужденный, как и положено девятилетнему мальчишке, который попал в настоящее приключение, я болтал без умолку. Проводник, который шел впереди, прошипел «Nicht sprechen!», что было для меня пустым звуком, пока Рон не обернулся и не перевел: «Закрой рот!» Без сомнения, это укрепило его в мысли, что дети должны быть видны, но не слышны, а еще лучше – не видны и не слышны.

По дороге мы видели несколько снежных лавин на другой стороне долины – красивые клубы белого снега неслись вниз, и через несколько секунд раздавался глухой грохот, единственный признак разрушительной силы стихии. Примерно через час мы добрались до Лицирюти, где провели еще две ночи, пока снегоуборочные машины расчищали пути. Вдали виднелся изящный, но невероятно хрупкий подвесной мост, который нам предстояло преодолеть в начале дальнейшего путешествия. Наконец, с опозданием на трое суток, мы добрались до Арозы. Поскольку три дня никто не мог выехать из города, наш отель был все еще полон и нам пришлось остановиться в другом месте. Уличные фонари не работали, и смельчаки, которые отваживались выйти наружу, держали в руках свечи. Город, занесенный высоченными сугробами, был необычайно красив в пламени свечей, хотя, подозреваю, для Кристины неудобства перевешивали красоту.

Кстати, именно тогда я впервые стал участником событий, которые привлекли внимание прессы. Когда мы вернулись домой, нам показали репортаж в Daily Mail, где было написано: «Женщины и дети пели и молились». Но мы не делали ни того ни другого, мы играли в «Я шпион» – Кристина Фойл, возможно, первый и последний раз в жизни. В ту зиму в Альпах погибло много людей, но я вспоминаю свою первую поездку за границу как чудесное приключение.

Кристина обустроила для себя безопасный комфортный мир, и ее мало волновало, как живут простые люди. Она говорила, что не умеет даже сварить яйцо, и сомневаюсь, что она хоть раз приготовила себе еду. В начале 1970-х годов я жил в Найроби, и она заехала повидать нас по пути в Южную Африку, где живут наши родственники, а у нее был дом. За ужином я спросил, как прошел перелет из Лондона. «Прекрасно, – ответила она. – Мы летели первым классом. – И, немного помолчав, добавила: – Не понимаю, почему все не летают первым классом».

Она чрезвычайно трепетно оберегала свою частную жизнь. Она явно считала, что компания – как и деньги, которые она приносит, – принадлежит только ей, и постоянно выписывала себе чеки на личные расходы. При этом она никогда не записывала на корешке ни сумму, ни получателя платежа, и бухгалтерам и аудиторам приходилось напрягать все свое воображение – качество, которым представители этих профессий могут похвастать нечасто. В аббатстве Били был септик со стоком. Однажды резервуар переполнился, и пришлось вызвать техников. Открыв резервуар, они обнаружили, что он забит банковскими выписками. По-видимому, Кристина спускала их в унитаз в надежде, что никто не узнает, сколько она тратит.

Она обращалась с кассовой наличностью как с собственной свиньей-копилкой, не отказывая себе ни в чем. После ее смерти обнаружилось, что в буфетах в Били спрятаны пакеты с деньгами. Ее душеприказчик показал мне портфель, набитый купюрами в разных валютах, в том числе старыми пятифунтовыми банкнотами, изъятыми из обращения почти сорок лет назад.

Она была скверным работодателем и не позволяла людям самых элементарных вещей. Им запрещалось вступать в профсоюзы, но в 1965 году некоторые из них сделали это тайно. Она услышала об этом и попросила сотрудника, который пользовался ее доверием, сходить на собрание профсоюза и доложить, что там происходит. Он отправился туда в назначенный день, после чего огорошил ее тем, что его тоже убедили стать членом профсоюза. В конечном счете профсоюз объявил забастовку. Тогда Кристина попросту велела Бену Перрику, который заведовал отделом сбыта и занимался организацией литературных ланчей, разобраться с этим, а сама улетела с мужем в Нью-Йорк, где и оставалась, пока забастовка не угасла сама по себе. Впоследствии один из депутатов, лоббирующих интересы профсоюзов, поднял вопрос об этой забастовке в парламенте. Семейное предание гласит, что Кристина так разозлилась, что воткнула булавку в его фотографию, и вскоре после этого у него случился инфаркт. Впрочем, подозреваю, что реальная история была приукрашена, как и многие другие случаи из жизни Кристины. В предисловии к своим запискам, опубликованным под названием «Так много мудрости» (So Much Wisdom), она уклончиво называет эту забастовку «злобными выпадами против Foyles».

Типовое письмо, которое в 1980-х годах по распоряжению Кристины рассылалось тем, кто откликался на объявления о вакансиях, показывает, как пренебрежительно она относилась к людям:

Спасибо за ваше письмо.

Вы можете пройти собеседование в любой понедельник с 16 до 17 часов, когда будете в Лондоне. Не стоит приезжать специально, ибо билеты стоят слишком дорого.

Не забудьте прихватить с собой это письмо, а также ваше заявление, которое мы возвращаем вам вместе с настоящим письмом.

Искренне ваша,

руководитель по персоналу

Позднее многие вспоминали, что, если на интервью они демонстрировали интерес или знания в какой-либо области, например в музыке, их определяли в отдел, не имеющий никакого отношения к упомянутому предмету, например в исторический или политический. Мой друг, который занимается книжной торговлей, рассказывал, как после окончания университета он явился на интервью, полный честолюбивых замыслов. Он постучал в дверь кабинета Кристины и вошел внутрь. Кристина, которая разбирала какие-то документы, оторвалась от своего занятия, смерила его взглядом, промолвила: «Нет, не думаю», – и снова уткнулась в бумаги. Он вышел вон, так и не получив работу, но в дальнейшем сделал успешную карьеру в издательском деле.

Другая моя приятельница недавно поведала, как проходило первое в ее жизни интервью, на которое она попала в 1970-х годах. Ей сказали пройти в кабинет, где за столом сидела Кристина, просматривая какие-то бумаги и подписывая письма. Пришлось стоять и молча ждать. В конце концов последовал вопрос:

– Вы играете на каком-нибудь музыкальном инструменте?

Юная соискательница была озадачена, ведь она пришла устраиваться на работу в книжный магазин.

– Так играете или нет? – рявкнула Кристина.

– Хм… да. На флейте, – соврала приятельница.

Кристина вернулась к письмам. Приятельница терпеливо ждала.

– Вы любите кошек?

Вопрос опять привел девушку в замешательство.

– Любите или нет? – вновь рявкнула Кристина.

– Хм… да.

– Ступайте и найдите моего секретаря. Она скажет, что вам делать.

В дальнейшем моя приятельница сделала неплохую карьеру в книжной торговле, но в Foyles она проработала всего несколько месяцев.

Многие из тех, с кем я познакомился, занимаясь книжной торговлей, начинали свою карьеру в Foyles и рассказывают похожие истории. Когда я вернулся из Африки, где какое-то время жил, хотя я и не искал работу, Кристина решила, что рано или поздно я захочу получить место в компании, и заявила, что взяла за правило никогда не нанимать тех, кто вернулся из-за границы, ибо они «слишком расслаблены».

В марте 1990 года кто-то анонимно написал ей, что видел, как двое охранников Foyles избили покупателя, заподозрив его в воровстве. Поскольку «Правила для персонала», составленные в 1985 году и действовавшие до момента ее смерти, гласили: «Foyles стремится завоевать наилучшую репутацию за подлинную учтивость – мы обращаемся с клиентами так, как воспитанные люди обходятся с гостями, которых приглашают к себе домой», – это явно расстроило ее. Она ответила:

Спасибо за письмо. Я немедленно позвонила управляющему, но он сказал, что никого из покупателей Foyles не задерживали за кражу книг и что у нас нет охранников. Возможно, это были люди из Waterstones или другого книжного магазина или просто какая-то драка в Сохо, а может быть, даже мафия. В любом случае мне жаль, что эта сцена огорчила вас.

Я абсолютно уверена, что наши сотрудники не участвовали в случившемся, поскольку люди, которые работают в книжных магазинах, обычно довольно хрупки и никогда не применяют силу.

Когда в 1970-х годах продажи начали падать, Кристина стала постепенно сокращать число продавцов, что помогало сэкономить деньги в краткосрочном аспекте, но в долгосрочном ввергало бизнес в финансовый штопор. Она не умела ладить с людьми, не доверяла им работать с деньгами и ввела систему, при которой покупатель сначала выбирал нужные книги, а потом подзывал кого-то из продавцов, чтобы тот выписал счет, который нужно было оплатить на кассе. Кассир ставил на счете печать, после чего его следовало отдать продавцу, чтобы получить книги. Когда в магазине было людно, покупателям приходилось отстаивать три очереди: чтобы получить счет, чтобы оплатить его в кассе и чтобы забрать книги. Этот процесс красноречиво описала Уэнди Коуп:

 
Мне в жизни это не забыть:
Пришла я как-то в Foyles в субботу –
Купить каких-то книг – и там
День бестолково проторчала
В очередях: чтоб книги мне
В пакет бумажный положили,
Потом чтоб заплатить, потом
К какому-то мальчишке негру,
Который книги выдавал –
Он выдавал бы их быстрее,
Когда бы лучше знал язык…
«Нет! – я решила. – Слишком много
Здесь денег тратится и сил!»
И с тем ушла. Да вот досада:
Образование мое
Без этих книжек пострадало.
Давно я Гиббона прочла б,
И ведь пыталась – да куда там!
Что впереди? Нужда, тщета
И уфойление с работы[6]6
  Перевод Дмитрия Коломенского.


[Закрыть].
 

Это стихотворение было написано для участия в конкурсе, который журнал New Statesman объявил в 1980 году. Читателям предложили написать стихи об ожидании. Позднее я узнал, что журнал попросил юриста проверить, нет ли в стихотворении Коуп клеветы. Тот подтвердил, что это чистая правда, и дал добро на публикацию.

Пустой тратой времени сотрудников, которых становилось все меньше, Кристина считала и ответы на телефонные звонки, поэтому те, кто звонил в компанию, теперь слышали автоответчик – он просто сообщал часы работы, не предлагая оставить сообщение.

Кристина и Рон не жаловали современные технологии. Говорят, в одном интервью Рон на вопрос о компьютерах ответил: «У нас нет необходимости в вычислительных машинах». За несколько лет до смерти Кристины управляющий потихоньку купил маленький компьютер и пользовался им для анализа продаж. Кристина еженедельно получала от него рукописный отчет о продажах за истекшие семь дней. Но однажды новый сотрудник, который не знал о ее неприязни к технике, вручил ей распечатку с данными о продажах – «прямо с компьютера». «С компьютера? Избавьтесь от него!»

В 1977 году, когда умерла бабушка, Кристина перебралась в аббатство Били и стала там полной хозяйкой, хотя из-за сложной структуры компании и по завещанию дедушки ей принадлежало лишь две трети дома и треть бесценной библиотеки Уильяма. Она предложила другим акционерам выкупить оставшуюся часть библиотеки – по смехотворно низкой цене. Я посоветовал матери созвать собрание бенефициаров, чтобы решить вопрос по справедливости. Поскольку мама была самым старшим представителем своего поколения, мы настояли, чтобы собрание прошло в ее доме, в Бернем-он-Крауч, в 20 километрах от Били.

Это был один из редких случаев, когда Кристина участвовала в собрании, место для которого выбрала не она. И все же она с Роном явилась туда, как и двое моих кузенов, сыновья ее покойного брата Дика. Председательствовал на собрании я, и Кристина скрепя сердце согласилась вызвать специалиста для оценки библиотеки. Ее стоимость оказалась гораздо выше, чем сумма, предложенная Кристиной, и в итоге моя мать получила в три раза больше денег, чем предполагалось изначально. Этого Кристина мне так и не простила.

По условиям соглашения каждый внук Уильяма Фойла мог взять из аббатства Били несколько вещей на память о счастливых временах своего детства. Все мы выбрали что хотели, и, поскольку у меня была самая большая машина, «вольво эстейт», сестры попросили меня забрать и то, что выбрали они. Позднее Кристина рассказывала всем родственникам собственную версию этого эпизода: по ее словам, я прибыл на огромном автофургоне, чтобы обобрать ее, и, как я узнал потом, с этого дня она называла меня «Грабитель Билл»[7]7
  Грабитель Билл – герой одноименной пьесы Ф. Энсти.


[Закрыть].