Текст книги "Путешествие в эпицентр"

– Это мистер Ри из э-э-э… из министерства обороны, – сказал Элисон.

– Он прибыл из Лондона, чтобы задать вам несколько вопросов по делу Хачмена.

Кромби-Карсон поздоровался с ним за руку.

– Добрый день. Я так и думал, что к нам нагрянет кто-нибудь из Уайт-холла.

– В самом деле? – Ри, казалось, даже подскочил, услышав это. – Откуда у вас возникла подобная идея?

– Хачмен работает в Вестфилде. Эксперт по управляемым ракетам, к тому же странные обстоятельства… Мне казалось очевидным…

– Хорошо. – Ри, видимо, был удовлетворен объяснением. – Насколько я понимаю, вы допрашивали Хачмена в участке в течение нескольких часов.

– Совершенно верно.

– Он отвечал без принуждения?

Кромби-Карсон нахмурился, пытаясь понять, куда клонит Ри.

– Да, но вопрос в том, как много из того, что он сказал, правда.

– Понятно. Я полагаю, некоторые вещи он утаивал. Но как он говорил о жене?

– Все, что он сказал, есть в протоколе. Хотя он не очень распространялся на ее счет.

– Да. У меня есть выдержки из протокола с его словами, но вы разговаривали с ним лично, и ваш опыт позволяет вам, так сказать, читать между строк, инспектор. Хорошо взвесив все, можете вы сказать, замешана ли в этой истории миссис Хачмен? Я не имею в ввиду их брак, разумеется.

– Нет, она ни при чем. – Кромби-Карсон вспомнил ухоженную жену Хачмена и подумал: «Какая муха его укусила?»

– Вы уверены?

– Я разговаривал с Хачменом в течение нескольких часов. И с его женой. Она ничего не знает.

Ри взглянул на Элисона, и тот едва заметно кивнул. Кромби-Карсон почувствовал всплеск благодарности: по крайней мере, старик не позволит этому возмутительному случаю с матрасом зачеркнуть двадцать лет безупречной службы.

– Хорошо. – Ри перевел взгляд на свои ухоженные безукоризненные ногти. – Как, по вашему мнению, обстоят дела между Хачменом и его женой?

– Не особенно хорошо. И потом эта женщина, Найт…

– Значит, никаких эмоциональных привязанностей?

– Я этого не говорил, – быстро произнес Кромби-Карсон. – У меня создалось впечатление, что они сильно портили друг другу кровь…

– Может ли он попытаться вступить с ней в контакт?

– Не исключено. – Кромби-Карсон почувствовал вдруг, как устали у него глаза, но подавил в себе желание надеть очки. – Хотя он может досадить ей чуть больше, не объявившись. На всякий случай я держу под наблюдением дом ее родителей.

– Мы сняли ваших людей, – вмешался главный следователь Тиббетт в первый раз за все время. – Люди мистера Ри взяли на себя теперь наблюдение за миссис Хачмен.

– Так ли это необходимо? – Кромби-Карсон позволил себе выглядеть оскорбленным, демонстрируя присутствующим свою полную уверенность в принятых им мерах.

Ри кивнул.

– У моих людей больше опыта в подобного рода делах.

– Как насчет прослушивания телефона?

– И это тоже. Мы займемся всей операцией. Вы же понимаете, инспектор, насколько важна область управляемых снарядов?

– Конечно.

Покинув кабинет, Кромби-Карсон был очень доволен, что никто не упомянул побег Хачмена, но у него сложилось странное впечатление, что это дело имеет последствия, о которых ему ничего не было сказано.

12

В доме Этвудов жили еще несколько человек, но поскольку Хачмен был единственным постояльцем на полном пансионе, вечером его пригласили ужинать на кухню. Миссис Этвуд уверяла, что там ему будет гораздо приятнее, чем сидеть одному в гостиной, которую к тому же трудно прогреть. Хачмен сидел, погрузившись в собственные роящиеся мысли, сквозь которые чужие разговоры пробивались как бессмысленное бормотание. Поначалу у него были сомнения относительно такого распорядка, но после целого дня, проведенного в одиночестве в пустой комнате с цветочными обоями, возможность погреться у камина показалась ему более привлекательной. Кроме того, ему не хотелось выглядеть в глазах хозяев скрытным или подозрительным.

Он подбрил щеки и нижнюю губу, чтобы выделить бородку, вышел на лестницу, и лишь когда попытался запереть дверь, понял, почему выданный ему ключ изогнут таким странным образом. Замок был прикручен к внутренней стороне двери, и оттуда дверь легко запиралась и отпиралась. Но снаружи ключ должен был утопать в скважине на всю толщину двери, а этого не позволял изгиб. Короче, Хачмен мог закрыться изнутри, но, уходя, ему придется оставлять дверь незапертой.

Озадаченный этим неожиданным открытием «нехачменовского образа мышления», он спустился вниз и осторожно открыл дверь кухни. Оттуда пахнуло теплым, густым, ароматным запахом. Почти всю кухню занимал стол, накрытый на четверых. Миссис Этвуд и Джеффри уже сидели за столом, а спиной к огню стоял самый большой человек, которого Хачмену когда-либо доводилось видеть. Его огромная фигура тонула в объемистом свитере, не скрывавшем, однако, мускулатуры борца.

– Входи, парень, входи, – пронеслась по кухне ударная волна его голоса. – И дверь прикрой. Сквозняк.

Хачмен вошел и, поскольку представление не последовало, решил, что гигант и есть мистер Этвуд.

– Куда мне?..

– Здесь, рядом с Джеффри, – ответила миссис Этвуд. – Чтобы я всех видела перед собой.

Она открыла кастрюлю и начала разливать похлебку в тарелки с голубой каемкой. Джеффри, такого же примерно роста, как и Дэвид, его сын, сидел рядом, и Хачмен безуспешно пытался поймать его взгляд. Мальчишка, как все астматики, дышал часто и тяжело.

– Это вам, мистер Ретрей, – произнесла миссис Этвуд, назвав его по фамилии, под которой он представился. Она уже было передала ему полную тарелку, но тут от камина шагнул ее муж.

– Для мужчины это только на один зуб, – прогудел он. – Положи ему еще, Джейн.

– Нет-нет, этого более чем достаточно, – сказал Хачмен, протягивая руку за тарелкой.

– Ерунда! – Голос Этвуда так гремел, что Хачмен почувствовал, как по поверхности стола передается вибрация. Мальчишка рядом с ним сжался. – Положи ему еще!

– Уверяю вас… – начал было Хачмен, но тут заметил просящее выражение на лице миссис Этвуд и позволил ей вывалить в тарелку еще одну порцию густого варева вдобавок к тому, что там уже было.

– Ешь! Тебе не мешает нарастить мясо на костях. – Этвуд взял свою тарелку с горой лиши и принялся работать ложкой. – И ты, Джеффри, чтоб все съел!

– Хорошо, папа, – жалобно произнес мальчишка, поспешно уткнувшись в тарелку.

Над комнатой нависло молчание, изредка прерываемое звуками грудной клетки Джеффри, напоминающими Хачмену шум далекой толпы. Похоже, мальчишка боится отца, и Хачмен попытался представить себе, каким этот гигант должен казаться семилетнему ребенку. Огромный, пугающий, непонятный. Задумавшись, он очнулся, лишь когда услышал, что Этвуд произнес его новую фамилию.

– Прошу прошения?..

– Я спросил, чем ты занимаешься? – сказал Этвуд, тяжело вздыхая.

– В настоящее время ничем. – Хачмен не ожидал, что его будут расспрашивать, и ответил холодно, чтобы избавиться от дальнейших вопросов.

– А когда чем-то занимаешься, то чем? – Этвуд, казалось, не заметил, как его ставят на место.

– Э-э-э… Я дизайнер.

– Шляпы? Дамское белье? – Этвуд хмыкнул.

Хачмен догадался, что выбрал профессию слишком экзотическую, и тут же поспешил исправить свою ошибку.

– Нет, я по железобетонным конструкциям. И скорее, просто чертежник.

Этвуда это, похоже, впечатлило.

– Хорошее дело. В наших краях много работы для вашего брата.

– Да. Именно поэтому я и здесь. Но поначалу торопиться не буду, осмотрюсь несколько дней. – Хачмен почувствовал, что сплел вполне правдоподобную историю.

– Я сам овощами торгую, – произнес Этвуд. – Пиво пьешь?

– Пиво? Иногда.

– Отлично. Как закончишь, двинем в «Крикетерс» и примем по несколько кружечек.

– Спасибо, но я бы предпочел не пить сегодня вечером.

– Ерунда! – грохнул Этвуд. – Я же не предлагаю тебе какую-нибудь южную мочу. Мы будем пить отличный ланкаширский эль! – Он бросил свирепый взгляд в почти нетронутую тарелку Хачмена и добавил: – Давай-давай, парень, наворачивай. Неудивительно, что ты такой тощий.

– Хватит, Джордж, – не выдержала наконец миссис Этвуд. – Мистер Ретрей наш гость, в конце концов!

– Попридержи язык, – рявкнул на нее Этвуд, выпятив нижнюю челюсть. – Именно поэтому я и приглашаю его выпить.

Хачмен почувствовал, как рядом с ним, задышав чуть сильнее, шевельнулся мальчишка.

– Все в порядке, миссис Этвуд. Предложение вашего мужа действительно гостеприимно, и, я думаю, мне не мешает прогуляться часок.

– Вот это другое дело, – кивнул Этвуд. – Давай, парень, доедай.

Хачмен взглянул ему в глаза и отодвинул от себя тарелку.

– Если я много съем, не смогу потом пить пиво.

Поужинав, Хачмен поднялся к себе, надел куртку и выглянул в темноту за окном. Пошел дождь, и маленькие квадратики чужих окон, плавающие в ночи, производили еще более гнетущее впечатление, чем предыдущим вечером. Джордж Этвуд был обыкновенным грубым боровом, бесчувственным животным, подавляющим окружающих одними своими размерами, но все же вечер в его компании казался Хачмену более привлекательным, чем одиночество в теснящих стенах с цветочными обоями. «Викки, – против воли возникла мысль, – посмотри, до чего ты меня довела…»

Он спустился вниз, прошел через кухню и неожиданно увидел свое лицо на экране телевизора в углу. Джейн Этвуд смотрела программу новостей спиной к нему и даже не заметила, как он вошел. Хачмен проскользнул в плохо освещенный коридор и остановился, ожидая Джорджа Этвуда. Содержание новостей мало чем отличалось от того, что он слышал в машине, а это могло означать, что его имя уже связали с антиядерной машиной. Он сам дал властям хороший, приемлемый для общественности повод для розысков. Они могут использовать любые средства массовой информации, и едва ли кто задумается, почему какому-то свидетелю по делу о похищении уделяется столько внимания. Переданная по телевидению фотография Хачмена на фоне размытой листвы казалась очень знакомой, но он никак не мог вспомнить, где его снимали и кто. Без сомнения, всех его друзей и знакомых уже опросили полицейские, а может быть, еще и люди из какого-нибудь безымянного отделения службы безопасности. Впрочем, возможно ли это? Хачмен подсчитал часы: был вечер вторника, а конверты, адресованные организациям и лицам внутри страны, отправлены в понедельник. «Еще слишком рано, – решил он, чуть успокоившись после того, как увидел себя на экране. – Полицию я вполне в состоянии обмануть, а остальные еще не знают, кого искать».

– Ага! Ты уже готов! – Из другой двери вывалился Этвуд в лохматом пальто, делавшем его похожим на медведя. Его жидкие волосы были разглажены по огромному черепу. – Где твоя машина?

– Машина? – Хачмен поставил ее на посыпанной золотой дорожке у дома и не собирался трогать.

– На улице дождь, парень, – продолжал греметь Этвуд. – Мой фургон сломался, а до «Крикетерса» больше полумили. Что ты думаешь, я туда пешком пойду в эдакую слякоть?

Перенервничавший и утомленный постоянной грубостью хозяина, Хачмен уже хотел было отказаться от поездки, но вовремя вспомнил, что машина теперь не соответствует переданному описанию. На стоянке у пивной среди других машин она будет не более приметна, чем здесь, около дома.

– Машина у дома, – ответил Хачмен, и они выбежали под леденящий дождь. Этвуд дергался от нетерпения, пока Хачмен открывал ему дверь, затем рухнул на сиденье с такой силой, что машина закачалась на рессорах, потом с грохотом захлопнул дверцу, отчего Хачмен невольно вздрогнул.

– Двинули! – заорал Этвуд. – Нечего терять время, когда нас ждет выпивка.

Следуя указаниям Этвуда, Хачмен вырулил на шоссе, где бело-голубое освещение лишь подчеркивало убогость зданий вокруг, и подъехал к неприглядному строению из красного кирпича. Выходя из машины, Хачмен с мрачным выражением лица оглядел здание. Всякий раз, когда ему случалось оказаться в компании любителя пива, который старался затащить его в «единственное место, где подают хорошее пиво», рекламируемое заведение всегда оказывалось мрачным и унылым. И этот бар тоже не был исключением из, надо полагать, естественного закона природы. Пробегая под дождем к входной двери, Хачмен почему-то подумал, что там, в Кримчерче, сейчас теплая звездная ночь. «Мне одиноко без тебя, Викки…»

– Две пинты особого! – крикнул Этвуд бармену, едва они вошли в помещение.

– Пинту и горячего ирландского грогу, – сказал Хачмен. – Двойного.

Этвуд поднял брови и, пародируя акцент Хачмена, произнес:

– Ну уж нет, сэр. Если вы желаете виски, вам придется платить самому.

– Он затрясся от смеха, облокотился о стойку и продолжил: – В этом месяце я способен только на пиво: не тот доход.

Дав выход своему раздражению, Хачмен достал из кармана пачку денег и молча швырнул на стойку пятифунтовую бумажку. Он попробовал грог, решил, что там слишком много сахара, но тем не менее выпил до дна. Горячая жидкость мгновенно согрела живот, а затем по каким-то неведомым анатомическим законам распространилась по всему телу. Следующие два часа он непрерывно пил и платил за выпитое, пока Этвуд занимал бармена длинными, повторяющимися разговорами о футболе и собачьих бегах. Хачмену тоже хотелось с кем-нибудь поговорить, но бармен, молодой парень с татуировкой, почему-то глядел на него с едва скрываемой враждебностью. Остальные посетители в плащах молча сидели на скамьях в темных углах бара. «Что они все здесь делают? – тупо подумал Хачмен. – Почему они сюда пришли? Зачем?» За стойкой была дверь, которая вела в другой бар, классом повыше, и несколько раз Хачмену удавалось разглядеть барменшу с царственной осанкой. Она много смеялась, легко скользя в оранжевом освещении соседней комнаты, и Хачмен молился про себя, чтобы она вышла и поговорила с ним, молча клялся, что даже не будет заглядывать в вырез кофточки, если она наклонится в его сторону. Только бы она вышла и поговорила с ним, дав ему снова почувствовать себя хоть чуть-чуть человеком. Но она так и не вышла, и Хачмену приходилось сидеть с Этвудом. Одиночество захватывало его, и в памяти с непереносимой горечью вставали знакомые строки:

И звуки музыки, и дым сигар, Мои мечты в ночном саду, И вязы темные, и звезд пожар…

Его горло перехватила мучительная судорога.

Мне снится комната, согретая огнем камина, И теплый свет свечей, стоящих у окна, На стенах старые знакомые картины, И с книгами сиденье допоздна…

Через какое-то время молодой бармен перешел к другой компании, и Этвуд, бросив разочарованный взгляд в зал, решил переключиться на Хачмена.

– Чертежник-то, неплохая работенка, а?

– Неплохая.

– Сколько набегает?

– Три тысячи, – попытался угадать Хачмен.

– Это сколько же в неделю выходит? Шестьдесят? Нормально. А сколько будет стоить пристроить мальчишку?

– В смысле?

– Я читал, что если парень хочет стать архитектором, его родителям приходится выложить…

– Это другое дело. – Хачмену очень хотелось, чтобы скорее вернулся бармен. – А чертежников берут на стажировку сразу, так что это тебе ничего не будет стоить.

– Отлично! – обрадовался Этвуд. – Похоже, я Джеффа пристрою чертежником, когда подрастет.

– А если он не захочет?

– Как это не захочет? Захочет как миленькой, – засмеялся Этвуд. – Он, правда, плоховато рисует. Пару дней назад нарисовал дерево – это надо было видеть! Сплошные закорючки. Какое это к черту дерево?! Ну, я ему показал, как надо рисовать, и он сразу все уловил.

– Надо понимать, ты нарисовал ему дерево, как рисуют в комиксах? – Хачмен макнул палец в лужицу пива на стойке, провел две параллельные черты и пририсовал сверху лохматый шар. – Так?

– Да. – На грубом лице Этвуда появилось подозрительное выражение. – А что?

– Идиот! – провозгласил Хачмен с пьяной искренностью. – Знаешь ли ты, что ты наделал? Твой маленький Джеффри, твой единственный ребенок посмотрел на дерево и переложил свое впечатление о нем на бумагу без всяких предрассудков и условностей, мешающих большинству людей видеть вещи правильно.

Он замолчал, переводя дух, и к своему удивлению заметил, что на Этвуда его тирада произвела впечатление.

– Твой сын принес тебе это… этот святой дар, это сокровище, продукт его неиспорченного разума. А ты? Ты посмеялся над ним и сказал, что дерево рисуется правильно только так, как рисуют заезженные мазилы в «Дэнди и Бино». Ты хоть понимаешь, что твой сын уже никогда не сможет, взглянув на дерево, увидеть его таким, какое оно есть на самом деле? Может, он стал бы вторым Пикассо, если бы…

– Брось трепаться, – потребовал Этвуд, но в глазах его застыла неподдельная озабоченность.

Хачмену уже захотелось признаться, что он просто играет словами, но этот гигант вдруг открыл, что кто-то чужой сумел пролезть ему в душу, и это начинало его злить.

– Что ты в этом понимаешь, черт бы тебя побрал?

– Я много чего понимаю. – Хачмен постарался принять загадочный вид. – Поверь мне, Джордж, я много знаю об этих делах.

– А, чтоб тебя!.. – Этвуд отвернулся.

– Отлично, – печально произнес Хачмен. – Блестящий выход, Джордж. Я пошел спать.

– Проваливай. Я остаюсь.

– Как хочешь. – Хачмен пошел к выходу неестественно ровной походкой. «Я не пьян, констебль. Видите? Я в состоянии проползти по прямой…»

Дождь кончился, но стало холоднее. Невидимый леденящий ветер кружился вокруг него, отбирая последнее тепло.

Хачмен глубоко вздохнул и направился к машине.

На стоянке было всего четыре автомобиля, но Хачмену потребовалось довольно много времени, чтобы понять, что его машины среди них нет. Машину угнали.

13

Для Мюриел Бернли началась новая и очень неприятная фаза жизни. Собственно говоря, ей никогда особенно не нравилось работать у мистера Хачмена с его невнимательностью и презрением к установленным на фирме правилам, что постоянно прибавляло ей работы, о которой он даже не догадывался. Мюриел ехала на работу в своем бледно-зеленом малолитражном «моррисе» и составляла в уме каталог характеристик, которые не нравились ей в Хачмене. Взять хотя бы его беспечное отношение к деньгам. Может быть, для человека, который удачно женился, это и нормально, но одинокой девушке, которой приходится содержать дом на жалование секретарши, это не может понравиться. Далее, мистер Хачмен никогда не справлялся о здоровье ее матери. (Тут Мюриел с силой нажала на акселератор.) Вполне возможно, он даже не задумывался, есть ли у нее мать. И вообще самую большую ошибку в своей жизни Мюриел, похоже, совершила, когда позволила сотруднику отдела найма назначить ее к мистеру Хачмену. Все дело было в том, как она сама себе, краснея, признавалась, что в первый же раз, когда она его увидела издалека, на нее произвело впечатление сходство Хачмена с молодым Грегори Пеком. Теперь, конечно, такие лица не в моде, но она слышала, что у мистера Хачмена случаются частые ссоры дома. А она работала с ним рядом, вдруг он… обратит внимание…

Расстроенная собственными мыслями, Мюриел рванула машину вперед, обогнала автобус и едва успела вернуться в свой ряд, чтобы не столкнуться с несущимся в другую сторону фургоном. Она сжала губы и постаралась сконцентрироваться на дороге. «…И подумать только, все это время мистер „Великий Хачмен“ за спиной у жены крутил с этой девицей из института…»

Она повернула около будки охранника и с излишней резкостью затормозила на стоянке. Подхватив свою плетеную сумку, Мюриел выбралась из машины, старательно заперла дверцу и заторопилась к зданию. Быстро прошла по коридору, не встретив никого, но у самой двери своего кабинета столкнулась с начальником отдела мистером Босуэлом.

– О, мисс Барнли, – произнес он. – Вы-то мне как раз и нужны. – Его голубые глаза с интересом глядели на нее из-за золотой оправы очков.

– К вашим услугам, мистер Босуэл.

– Мистер Кадди переведен к нам из отдела аэродинамики. И сегодня он примет дела мистера Хачмена. Пару недель у него будет много работы, и, я надеюсь, вы окажете ему необходимую помощь.

– Конечно, мистер Босуэл.

Кадди, маленький сухой человек, всегда напоминал ей священника. По крайней мере, он достаточно респектабелен, чтобы в какой-то степени вернуть ей репутацию, подпорченную общением с оскандалившимся мистером Хачменом.

– Сегодня утром он будет на месте. Подготовьте к его прибытию кабинет, хорошо?

– Да, мистер Босуэл.

Мюриел прошла в свою конторку, повесила на крючок пальто и принялась за уборку соседнего кабинета. Полиция пробыла там полдня, и, хотя они и попытались по возможности разложить все по местам перед уходом, в комнате все равно чувствовался беспорядок. Особенно в ящике стола, где у мистера Хачмена лежали всякие мелочи: бумажки, скрепки, огрызки карандашей. Мюриел выдвинула ящик до конца и высыпала содержимое в корзинку для бумаг. Несколько карандашей, скрепок и зеленый ластик не попали в корзину и раскатились по полу. Мюриел старательно все подобрала и уже собиралась выбросить, но тут ее внимание привлекла чернильная надпись на боку ластика: «Чаннинг-уэй, 31, Хастингс».

Мюриел отнесла ластик на свой стол и села, разглядывая его в сомнениях. Следователь, расспрашивавший ее, постоянно возвращался к одному и тому же вопросу. Есть ли у мистера Хачмена еще какой-нибудь адрес, кроме дома в Кримчерче? Была ли у него записная книжка? Не видела ли она какого-нибудь адреса, записанного на клочке бумаги?

Они заставили ее пообещать, что она позвонит, если вспомнит что-нибудь хотя бы отдаленно похожее. И теперь она нашла то, что они пропустили, несмотря на тщательные поиски. Что это за адрес? Мюриел крепко сжала ластик, впившись ногтями в податливую поверхность. Может быть, именно там мистер Хачмен и скрывается с этой… которая исчезла…

Она сняла трубку, потом положила ее на место. Если она позвонит в полицию, вся эта кутерьма со следователями начнется снова. А ее так называемые подруги уже достаточно повеселились на ее счет. Даже соседи поглядывают на нее странно. Просто чудо, что до сих пор никто из них не воспользовался возможностью расстроить своими сплетнями ее мать. Но, с другой стороны, с какой стати ей покрывать этого Хачмена? Может, он даже сейчас там прячется.

Мюриел все еще пыталась прийти к какому-то решению, когда шорох в соседнем закутке оповестил ее о прибытии мистера Спейна, как всегда, с опозданием. Она встала и, от волнения несколько раз оправив на себе кофточку, отнесла ластик к нему в кабинет.

Каждый раз, когда Дон Спейн встречался с кем-нибудь случайно, он запоминал день, место и время встречи. Он делал это совершенно автоматически, без сознательного усилия, просто по той причине, что он Дон Спейн. Информация занимала свое место где-то в картотеке его памяти и никогда не забывалась, потому что порой долька информации, неинтересная сама по себе, вдруг становилась очень важной в сочетании с другой такой же мелочью, приобретенной, может быть, годом раньше или позже. Спейн редко пытался извлечь какую-то выгоду из этих своих знаний или как-то ими воспользоваться. Он просто делал то, что делал, не получая от этого никакого удовлетворения, кроме тайной радости, когда, например, во время вечерней поездки на машине вдруг узнавал на дороге какого-нибудь знакомого и мог с уверенностью сказать, куда он направляется, зачем и к кому. Спейну представлялось в таких случаях, что часть его сознания как бы отделяется от него и путешествует вместе с тем самым знаковым.

И таким образом, ни разу до сих пор не заговорив с Викки Хачмен, он был почти уверен, что встретит ее в среду около десяти утра на главной улице Кримчерча. В конце квартала размещался салон красоты, который она посещала каждую неделю, и, по мнению Спейна, миссис Хачмен не принадлежала к числу женщин, что позволяют таким мелочам, как пропавший муж и разрушенная семья, нарушить законный порядок. Спейн взглянул на часы, раздумывая, сколько времени он может себе позволить ждать, если она не появится вовремя. Старший экономист Максвелл в последнее время уже несколько раз намекал ему насчет неудобств, вызываемых его второй работой. Конечно, свести счеты с Хачменом дело важное, но не настолько, чтобы терять из-за этого деньги, а именно это может случиться, если его прижмут и заставят бросить вторую работу.

Увидев приближающуюся Викки Хачмен, Спейн откашлялся и, когда настал нужный момент, вышел из подъезда, где он ждал, и «натолкнулся» на нее.

– Извините, – произнес он. – О, миссис Хачмен?

– Да. – Она оглядела его с плохо скрытым неодобрением, манерой напомнив своего мужа, что еще больше укрепило решимость Спейна. – Боюсь, я не…

– Доналд Спейн. – Он снова откашлялся. – Я друг Лукаса. Мы вместе работаем…

– Да? – Миссис Хачмен это, похоже, не заинтересовало.

– Да, – повторил Спейн, подумав про себя: «она такая же, как Хач. Тоже общается с простыми людьми, только когда думает, что никто не смотрит в ее сторону». – Я хотел сказать, что мы очень сожалеем о его неприятностях. Должно же быть какое-то простое объяснение…

– Благодарю вас. И прошу меня извинить, мистер Спейн, но я спешу. – Она двинулась в сторону. Ее светлые волосы в размытом свете дня казались гладкими, словно лед.

Пришло время нанести удар.

– Полиция его еще не нашла. По-моему, вы правильно сделали, что не сказали им про ваш летний коттедж. Возможно…

– Коттедж? – Ее брови изогнулись в удивлении. – У нас нет никакого коттеджа.

– В Хастингсе. Номер 31 по Чаннинг-уэй, кажется. Я запомнил адрес, потому что Хач советовался со мной по поводу аренды.

– Чаннинг-уэй? – произнесла она слабым голосом. – У нас нет там никакого коттеджа.

– Но… – Спейн улыбнулся. – Конечно. Я уже и так много сказал. Не беспокойтесь, миссис Хачмен, я не говорил об этом полиции, когда меня расспрашивали, и никому не скажу. Мы все слишком хорошо относимся к Лукасу, чтобы…

Он замолчал, когда миссис Хачмен торопливо скрылась в толпе, и все его существо наполнилось приятным, теплым чувством, словно он только что написал поэму.

«Ничего не изменилось, – уверяла себя Викки Хачмен, откинувшись в большом кресле у косметички. – Надо бы принять нортриптилин. Доктор Свонсон говорит, что нортриптилин поможет, если только принимать его какое-то время… Прошлое осталось в прошлом…» Она устало закрыла глаза, стараясь выкинуть из головы печальные мысли.