Текст книги "Господин Никто"

– А зачем тебе понадобилось убивать Младенова?

– Это мое дело.

– Слушай, Кралев!..

– Затем, что Центром всегда руководил я и всегда оставался в тени. И при Младенове продолжалось бы то же самое…

– Значит, благородные порывы: слава и чековая книжка. Что ж, это действительно твоя стихия.

– Не всем же быть такими простофилями, как ты, и работать только ради идеи, – презрительно бормочет черномазый.

– Вот именно. А теперь повернись кругом и созерцай море, пока не услышишь, что я завел мотор. Иначе, ты понимаешь?..

– Лида… – произносит Кралев.

В первый момент я думаю, что он просто напоминает мне относительно уговора, но тут же замечаю, что женщина вылезла из машины и, пошатываясь, идет к нам. У нее стеклянный взгляд, лицо бледное, застывшее. Только теперь до меня доходит, что она под наркозом. Вероятно, потому, что я лишь сейчас обратил на нее внимание.

И это обошлось мне довольно дорого. Кралев стремглав бросается мне под ноги, я теряю равновесие и кубарем лечу через него. Черномазый вывертывается с удивительным проворством и пытается выхватить у меня маузер, но для меня это не является неожиданностью, и, лежа на спине, я изо всех сил пинаю его прямо в физиономию. Он падает, не удерживается на коленях и, вытирая кровь, которая его слепит, вскакивает на ноги, чтобы вернуть мне удар. Но я тоже успел уже вскочить, и маузер снова упирается черномазому в живот.

– Становись вон туда! – приказываю я. – Туда, на исходную позицию! И уже без шуток, иначе…

Кралев медленно пятится назад, протирая глаза и следя за пистолетом в моей руке. Этот человек всегда был слишком недоверчив. Не сводя с меня глаз в страхе, что я выстрелю без предупреждения, он отступает еще на шаг. Роковой шаг… Раздается сдавленный крик и шум срывающихся камней, потом второй крик, на сей раз у меня за спиной.

– Он упал! – вопит Лида.

– Разве? – бормочу я. – А я и не заметил.

– Кто упал? – снова кричит женщина, вглядываясь пустыми испуганными глазами в море, глухо плещущееся внизу, в ста метрах под нами.

Она еще не может прийти в себя. Ничего. Шок, вызванный случившимся, ускорит просветление. Схватив Лиду за руку, я тащу ее к «ситроену», успокаивающе бормоча, что никто не упал, а если кто и упал, то поднимется. Я прощаюсь беглым взглядом со своей таратайкой и замечаю бутылку газированной воды, валяющуюся на сиденье. Откупорив, взбалтываю воду и, наполовину закрыв пальцем горлышко, пускаю струю на Лиду. Она пытается увернуться от неожиданного фонтана, но я продолжаю поливать ее знаменитой вителуаз, лучшей из газированных вод, до тех пор, пока женщина не начинает кричать на меня своим сварливым тоном:

– Перестаньте плескать на меня водой!

– Скажите «пожалуйста»!

– Хватит, слышите!

– Ладно, – уступаю я, поскольку воды все равно больше нет. – Теперь сидите смирно, потому что нам дорога каждая минута.

– Куда мы едем? – спрашивает Лида, остановившись у «ситроена».

– Куда вы скажете, – отвечаю я.

Мое внимание приковано сейчас к моей старой таратайке. Я сажусь в последний раз за руль, даю задний ход, чтобы отделиться от «ситроена», потом сворачиваю к пропасти, выключаю скорость и вылезаю из машины. Незначительный толчок, и мой ветеран с новым грохотом сшибленных камней летит в бездну.

– Куда мы едем? – повторяет молодая женщина, когда мы садимся в машину и несемся в обратном направлении.

– Вы проверили, что я говорил вам вчера?

– Что следовало проверить? – Она проводит ладонью по лбу. – Я будто пьяная… Как вошел, сразу чем-то брызнул мне в лицо… Я заметила, как он спрятал спринцовку. И потом, когда остановились, опять…

– Все это вы внесете в свои мемуары, – перебиваю я ее. – Пароходом интересовались?

– Ах да… – Она снова щупает лоб. – Там действительно есть наш пароход. Отправляется сегодня в пять или шесть часов.

Между пятью и шестью целый час, но что тут поделаешь – товарные пароходы не то что пассажирские поезда. Я смотрю на часы. Скоро два. До Марселя километров двести шестьдесят. Раньше пяти нам туда не попасть. А если Франсуаз пустит легавых, то нам и после пяти не приехать.

В такие моменты самое разумное сосредоточиться на том, что в непосредственной близости от тебя, а в непосредственной близости от меня кусок блестящего на солнце шоссе, который мне предстоит покрыть в следующие секунды. Всматриваясь в ленту дороги, извивающуюся среди прибрежных скал, я пытаюсь отдохнуть в границах возможного для меня – не думать, но и не закрывать глаза.

– Успеем мы, как по-вашему? – спрашивает женщина.

Меня сейчас это мало занимает, и я молчу.

– Если вы спасете меня от этого кошмара, всю жизнь буду вас благословлять, – добавляет Лида минуту спустя.

Она вообразила, бедняжка, что все страсти разгорелись вокруг ее спасения. Вообще я чувствую, что она не даст мне отдохнуть.

– Не понимаю, ради чего вы идете на такой риск? – не унимается Лида.

– Из гуманных чувств.

– А я думала, что вы урод…

– Урод?

– Да, да. Мне казалось, что органы чувств у вас ампутированы, если они и были когда-нибудь.

– Скорее всего, их никогда у меня не было, – отвечаю я, всматриваясь в линию шоссе перед собой.

– Я была уверена, что вы человек холодный… – продолжала Лида. – Циничный и холодный, как пресмыкающееся…

– Мерси, – киваю я. – Старая истина: не отвечаешь чувствам другого, значит, ты холодный.

– Вы обращались со мной ужасно там, в Париже… Почему вы вели себя так ужасно?

– С воспитательной целью, – сухо отвечаю я. – Чтоб заставить одну дурочку кое-что понять.

– Вот теперь вы опять хороший, – замечает она, поскольку ничего другого сказать не может.

Я тоже не склонен к разговорам. Только жму на газ изо всех сил, стараясь не поддаваться тягостному ощущению пустоты, которое вновь охватывает меня. Не отвожу глаз от бегущей ленты шоссе, машинально жму на педаль, и мне кажется, что я лечу в этом огромном пустом пространстве бог весть с каких пор и неведомо куда, словно брошенный кем-то камень.

Когда я выхожу из телефонной кабины, на моем лице, кроме усталости, написано, очевидно, и что-то другое, потому что Лида, оставив на стойке недопитый кофе, подходит ко мне и берет за руку.

– Ушел, да?

– Только что.

Мы садимся в машину, и я делаю единственное, что можно сделать в данный момент, – еду к Старой пристани. Если в ближайшие минуты не найду выхода и если Франсуаз подняла тревогу, мне придется освободиться от своего хрупкого багажа и искать убежища.

Останавливаю машину у самого причала. В тихой черно-зеленой воде лениво покачивается несколько моторок. Я останавливаю свой выбор на блестящей четырехместной «ведэтт».

– Мечтаете о приятной прогулке? – спрашивает молодой человек, стоящий у причала с сигаретой в зубах. – Двадцать франков в час.

Киваю в знак согласия. Владелец лодки подтягивает ее за веревку и помогает нам сесть. Потом отвязывает лодку и готовится сесть сам.

– Вы тоже? – поднимаю брови.

– А как же иначе? – в свою очередь удивляется он.

– А так: прогулка без третьего лишнего. Иначе зачем я стану платить двадцать франков?

– Вы знаете, сколько стоит эта «ведэтт»? – не без хвастовства и с укором спрашивает молодой человек.

– А вы знаете, сколько стоит вон тот «ситроен»? Вот, возьмите ключи.

Я бросаю ключи от машины, и человек машинально ловит их в воздухе. И, подумав немного, машет рукой:

– Ладно, идет. Надеюсь, править-то вы умеете?

– Не беспокойтесь. Буду править, не увлекаясь.

– Потому что, имейте в виду, она скорая…

Он не догадывается, что я как раз на это и рассчитывал, выбрав именно ее. Завожу мотор и начинаю маневрировать, сохраняя разумную скорость. Потом огибаю волнорез с небольшим маяком, прохожу мимо мрачных башен крепостей Сен-Жан и Сен-Никола и даю полный газ. Легкая «ведэтт» стремительно несется по водной глади, задрав нос, готовая, кажется, в любое мгновенье взлететь над морем. Позади постепенно снижаются массивы зданий. Еще через несколько минут на виду остаются лишь мрачные очертания собора справа, а слева, на холме, возвышается силуэт Нотр-Дам де ла Гард с изваянием мадонны.

Рядом со мной сидит Лида и наблюдает за моими маневрами с крепнущим чувством уверенности.

– Вот он, пароход, – показываю я на темное пятно вдали, изрыгающее клубы дыма.

На деле мое внимание направлено в обратную сторону, где в любой момент может показаться быстроходный катер береговой полиции. Теперь все будет зависеть от удачи.

Спустя полчаса мы приближаемся к пароходу. На черной корме уже отчетливо видна надпись РОДИНА. Но хотя надпись эта звучит сейчас почти символически, я продолжаю бегло посматривать назад. Там, совсем еще вдалеке, показалась черная точка, движущаяся с внушающей опасения скоростью.

– Не нас ли догоняют? – спрашивает молодая женщина, поймав мой взгляд.

– Наверно. Но им не успеть.

– Как же вы вернетесь обратно?

– А зачем мне возвращаться?

– Так вас же в Болгарии будут судить!

– Посмотрим. Может, как-нибудь уладится дело.

Пароход уже рядом. На палубе столпились люди, они внимательно следят за нашими маневрами.

– Держите штурвал вот так! – приказываю Лиде.

Затем поднимаю руки и начинаю подавать сигналы. Через две минуты судно сбавляет ход. Я снова берусь за штурвал, чтобы подойти к кораблю вплотную.

– Я вот спрашиваю себя, кто вы, в сущности, такой? – слышу позади себя голос молодой женщины.

– Порой я и сам задаю себе такой вопрос, – бормочу я, запрокидывая голову.

Там, высоко над нами, на черном фоне сверкают белые буквы: РОДИНА. А чуть подальше два человека уже спускают лестницу.