Текст книги "Психология социального отчуждения"

Иначе чувствующие

Личностно незрелые (ретардации личностного развития) в течение многих веков считались просто «негодящими», и с ними общество управлялось вполне рационально при помощи несложных, хотя и достаточно затратных методов. «Тихие» мужчины оставались в общине, где с ними обращались снисходительно, но строго (не давая воли, так как это грозило коллективной ответственностью за сумасбродное поведение), «дерзких» отдавали в рекруты на четверть века муштры и казармы, после чего «инвалиды» продолжали служить на вспомогательных должностях при администрации («иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид»). Своеобразным примером такого подхода является, по мнению некоторых историков Великая китайская стена, которую строили много веков «молодые негодяи». В степях врага встретишь нечасто, а солдат нужно занимать каждый день. Как заметил В. Суворов, «оборона должна совершенствоваться постоянно – это требование устава. Каждый солдат знает, что это означает: независимо от того, насколько мощной является оборона, каждый солдат минимум десять часов в сутки продолжает упорно рыть землю. Если солдат находится в обороне один день или один год, это не меняет ситуации: он будет рыть и рыть землю, дополняя первую траншею второй, третьей, пятой. Ситуации «достаточно» не существует и не может существовать… взглянем на любой замок: в центре башня десятого века, вокруг нее стены тринадцатого, опоясанные кольцом бастионов семнадцатого, которые в свою очередь окружены фортами девятнадцатого, усиленными дотами двадцатого». Должно быть, предки шли на такие расходы недаром и умели взвешивать, сколько стоит социальная стабильность.

Когда личная свобода стала доступна каждому, «негодящие» вышли «из узды» (по образному выражению Ф. М. Достоевского). Их социальная ненадежность вызвала сильное раздражение общества, оставшегося с ними один на один, и эпитеты, которыми стали описывать этот человеческий тип, говорят сами за себя.

«Личность, поведение которой преимущественно аморально и антисоциально, характеризуется импульсивными и безответственными действиями, направленными на немедленное удовлетворение эгоистических интересов без учета возможных последствий и без последующего чувства вины и тревоги» (Американская ассоциация психиатров).

«Психопат характеризуется как бессовестный и бесстыжий человек, которому незнакомо чувство вины, который не испытывает любви к окружающим, привык ни в чем себя не ограничивать и не контролировать себя, который в любом случае поступит так, как ему хочется. Среди них много мошенников, аферистов, проституток, многоженцев – словом, им сподручнее зарабатывать себе на жизнь хитростью и смекалкой, а не тяжелым трудом… Не ведая, что есть стыд и вина, они, как правило, не могут сочувствовать угрызениям совести, мукам раскаяния, вины и сожаления, не в состоянии понять безответной любви, сострадания, чужого стыда и смущения… При этом они глубоко прозорливы в отношении психопатического в других людях»[24]24
  Маслоу А. Дальние пределы человеческой психики. М., 1998.


[Закрыть].

Поначалу (в середине XIX века), когда психологами считали себя философы, педагогика занималась исключительно публицистикой, а медицина не выходила за рамки лечения умалишенных, за дело взялись антропологи, благо Ч. Дарвин к тому времени сформулировал теорию эволюции видов очень убедительно. Концепция вырождения как появления атавизмов, нежизнеспособных в современных условиях, пришлась как нельзя кстати. Люди вообще склонны вспоминать о природе, когда политика заходит в тупик, однако это срабатывает на уровне более или менее отвлеченной теории, но чем ближе к жизни, тем труднее привязать к практике ложно истолкованные закономерности. Как заметил А. Ф. Кони, «в большинстве так называемых сенсационных процессов перед судом разворачивается картина эгоистического бездушия, нравственной грязи и беспощадной жестокости, которые в поисках не нуждающегося в труде и жадного к наслаждениям существования привели обвиняемого на скамью подсудимых. Задача присяжных при созерцании такой картины должна им представляться хоть и тяжелой «по человечеству», но все-таки несложной. Но, однако, когда фактическая сторона судебного следствия была окончена, на сцену выступали служители науки во всеоружии страшных для присяжных слов: нравственное помешательство, вырождение, наследственность и т. п. В душе присяжных поселялось смущение… чему способствовали благоговейное преклонение защиты перед авторитетом науки и почти обычная слабость знаний у обвинителей в области психологии и учения о душевных болезнях»[25]25
  Кони А. Ф. Собр. соч.: В 8 т. М., 1964. Т. 4.


[Закрыть]. Ближе антропологии к феномену поведения, девиантного без внешних оснований, стояла психиатрия, ей и передали эстафету. Она взялась за дело привычными для себя методами, формируя семиологию (учение о симптомах), совершенствуя диагностическую технику, осмысляя патогенез и испытывая возможности терапии. В мироощущении психопатов (этот термин пришел на смену «морально дефективным») обнаружились черты сходства с переживаниями душевно больных людей, и перед врачами встала проблема уточнить, в какой мере внешнее соответствует внутреннему. Намерения уточнить патогенетические связи были вполне серьезными.

Какое-то время «центры коррекции поведения» пытались лечебными средствами повлиять на личность такого склада людей, но безуспешно. К середине ХХ века стало ясно, что психиатры могут лишь обозначить ту или иную форму психопатии, не более того. Врачебный пессимизм пришел на смену антропологическому. Основания для оптимизма появились лишь тогда, когда за дело взялась педагогическая психология, не по своей воле продолжая развитие некой воспитательной идеи, а под давлением вполне конкретных исторических обстоятельств. Если бы не они, вся педагогика спокойно работала бы в привычных рамках традиционных идеологий, прививая детям хорошие манеры. Но во второй половине ХХ века унификация информационного, культурного, экономического пространства заставила человека долго работать над собой, пока он созреет для жизни, выйдя из детства. Стать человеком мира, наверное, много труднее, чем лавочником, как отец. Подростково-молодежный период начал стремительно увеличиваться, и внутренний мир подростка (его раньше не исследовали просто потому, что учителям уже не было дела до выпускника, а политиков он еще не интересовал) стали пристально и всесторонне исследовать.

Когда социальная реальность заставила науку присмотреться к подростковому этапу онтогенеза личности, сделать следующий шаг не составило труда. Педагогическая психология, обратив внимание на то, что психопаты не умеют извлекать пользу из жизненного опыта, назвала их «вечно пятнадцатилетними». Как заметил Ф. Блум, «расстройства характера и личности, которые варьируют от одержимости, навязчивых состояний до явных антиобщественных поступков, зачатки которых наблюдаются в позднем подростковом возрасте, после чего устанавливаются на всю жизнь и редко осознаются субъектом как отклонения от нормы»[26]26
  Блум Ф., Лайзерсон А., Хофедетер Л. Мозг, разум, поведение. М., 1988.


[Закрыть]. Новый подход, как и прежний, не объясняет природу этого явления, но он открывает реальные методологические перспективы для воспитания, так как работать с «нравственно инфантильными» нужно иначе, чем с «морально дефективными». В твердых и доброжелательных руках взрослых людей (а большинство так называемых психопатов находятся именно в таких обстоятельствах) недостаточность аффилиативного притяжения и отсутствие страха когнитивного диссонанса компенсируются верностью статусным ролям и привычкой к ролям-функциям, которые обволакивают дефицит привязанностей, делая его незаметным не только для окружающих, но и для самого человека. И хотя недостаток интуиции прорывается время от времени вопиющей нечуткостью в обхождении, последствия таких эксцессов не столь драматичны, чтобы заслуживать эпитеты, которые в изобилии встречаются на страницах специальной литературы.

Простое сравнение подростковых личностных реакций с особенностями мироощущения людей, которых привыкли относить к четырем основным вариантом психопатического склада характера, демонстрирует потрясающее сходство.

Реакция эмансипации дает о себе знать прежде всего тем, что подростки отказываются от общепринятого значения слов, выражающих непререкаемые ранее истины. Должно пройти известное время, чтобы личность отобрала из них моральные и этические категории в качестве внутренних смыслов поведения. Естественно, внешний рисунок поведения при этом будет отличаться стремлением отгородиться и в эмоциональном отношении по типу, как заметил Э. Блейлер, «подросткового аутизма». И если такой разрыв останется у взрослого человека, не способного связать когнитивное с аффилиативным, диагноз шизоидной акцентуации характера (а то и психопатии) вполне вероятен.

Реакция имитации – постоянная игра в социальные роли с неистребимой боязнью ответственности по вытекающим из этих ролей обязательствам – вполне нормальное явление в подростковом возрасте. Никто и не думает доверять их (подростков) намерениям и обещаниям, хотя и не сомневается в искренности побуждений здесь и сейчас. Все понимают, что роли-функции берутся из популярных и вполне банальных сюжетов «на пробу», что дало основание Э. Кречмеру выделить подростковый вариант истероидности, который проходит по мере того, как структура личности укрепляется статусными ролями. Не способные на этот переход (не говоря уже о ролях-принципах) в силу своеобразной гипотонии самосознания взрослые получают диагноз истероидной акцентуации или психопатии.

Реакция группирования как защита внутреннего мира (стройки внутреннего мира) от экспансии со стороны социальных институтов сопровождается ощущением несправедливости общественного устройства, где все места заняты и успеха достичь невозможно. Личность инстинктивно ищет среду, где «все по-новому и все на виду, чтобы не притворяться». Такое предпочтение социальной стихии системе и семье производит на окружающих впечатление враждебности обществу (по Э. Крепелину). А верность группе с демонстративной безучастностью к общественному мнению кажется испорченностью натуры. У взрослого человека, не имеющего оснований злиться на общество, такая позиция неизбежно диагностируется как асоциальность или диссоциальность характера.

Реакция оппозиции, которой свойственно ощущать себя в центре мироздания, когда подросток начинает строить в воображении мир по собственным лекалам, полна переживаний, которые испытывает человек, ощущающий себя в центре внимания, когда высокая самооценка ассоциируется с повышенной тревожностью. Иллюзия сугубой ценности происходящего во внутреннем мире позволяет бесцеремонно игнорировать интересы окружающих, заметить которые просто не приходит в голову. Когда чувство завершенности внутреннего мира так и не приходит, диагностика паранойяльной акцентуации или психопатии не заставляет себя ждать.

Опыт показал, что в подавляющем большинстве случаев речь должна идти не об отсутствии предпосылок социализации, а лишь о слабости приспособительных возможностей личности, создающих только известный риск средовой дезадаптации, внутреннюю неслаженность, которая может быть уравновешена сравнительно простыми компенсаторными механизмами. Люди такого склада нередко достигают нормального равновесия и проявляют трезвую выдержку в житейских делах, однако вследствие повышенной эмотивности, тревожности, импульсивности чрезмерные потрясения легко могут вызвать у таких людей утрату внутреннего самообладания и привести к патологическим реакциям.

Естественно, педагоги не могут изменить природу личности, если у той недостает соответствующих задатков, но они в состоянии указать пути компенсации имеющихся недостатков и возможности использовать для этого сильные стороны натуры, особенно интеллект и жизненный опыт. Во всяком случае, понимать инфантильную мотивацию педагог умеет лучше, чем врач или антрополог.

Иначе воспринимающие

Как заметила К. Хорни в своей книге «Невроз и личностный рост», самым фундаментальным отличием людей такого склада является вечное сомнение в реальности своего бытия. Чувство тревоги, которое всегда сопутствует нечеткости восприятия (в тумане или сумерках душа у нас, как правило, не на месте), стимулирует воображение и порождает тягостные предчувствия, заставляющие человека в той или иной мере дистанцироваться от общества. В современной терминологии речь идет об акцентуациях характера.

Поначалу как классификаторы психопатий следовали за расписанием болезней, так и авторы, занимающиеся систематизаций характерологических отклонений, следовали за классификацией психопатий (шизоидная, эпилептоидная, циклоидная и т. п.). Однако постепенно становилось ясно, что за психолого-психиатрическими описаниями кроется что-то, лежащее глубже клинических представлений, какой-то собственно психологический феномен. На сегодняшний день многие видят его в специфике восприятия внешнего мира, социума и себя самого (мира внутреннего).

Люди с неясным переживанием материальной ситуации склонны к тревожной мнительности. Их не оставляет ощущение, что мимо внимания прошло что-то важное, в окружающем мире действуют непонятные (а значит недружественные) силы, где-то таится угроза, но не обнаруживает себя явно. Мистические страхи сопровождают их по жизни. Здесь очень подходит описание Д. Дефо состояния Робинзона Крузо, узнавшего, что на его острове бывают дикари, присутствия которых он не предполагал. У него страх был реальным, но характер переживаний у любого страха один и тот же.

«В полном смятении, не слыша, как говорится, земли под собой, я пошел домой, в свою крепость. Я был напуган до последней степени: через каждые два-три шага я оглядывался назад, пугался каждого куста и каждый показавшийся вдали пень принимал за человека. Вы не можете представить себе, в какие страшные и неожиданные формы облекались все предметы в моем воображении, какие дикие мысли проносились в моей голове и какие нелепые решения я принимал по дороге. Страх отнимает у нас способность распоряжаться теми средствами, которые разум предлагает нам на помощь. К каким только нелепым решениям не приходит человек под влиянием страха!».

Невротический страх, как общая боязливость, «готов привязаться к любому более или менее подходящему содержанию представления»[27]27
  Фрейд 3. Введение в психоанализ. М., 1989.


[Закрыть]. Обычно он предстает в виде фобий (темноты, открытых пространств, замкнутых помещений, острых предметов, толпы и т. п.). Всего не перечесть. В некоторых случаях можно уловить более или менее определенные причинно-следственные связи с психотравмирующими переживаниями в прошлом – иногда уходящими корнями в детство, иногда довольно свежими (например, боязнь остаться в безлюдном месте после сердечного приступа, когда ум все правильно понимает и рационально оценивает). Один из моих пациентов, который смеялся над собой и своими страхами, по окончании курса психотерапии получил задание – пройти на следующий прием не через больничный городок, а через лесопарк. С опозданием на полчаса он ввалился мокрый от пота, но счастливый. Как следовало из его сбивчивых объяснений, личность победила. «Ну и подыхай себе, жалкий трус, – сказал я себе, – и очертя голову бросился вперед. Зато теперь с души спало какое-то заклятье». Однако в большинстве случаев таких простых решений нет. Фобии возникают у людей тревожно-мнительного склада со своеобразной перцептивной недостаточностью, когда ощущение жизни, образ мира остаются вечно нечеткими, оставляют повод для сомнения, что вне поля зрения осталось нечто важное. За спиной происходит что-то непонятное, а потому угрожающее. Повод для страха может быть самым незначительным (вроде дуновения ветра на тлеющий костер, достаточного, чтобы вспыхнуло пламя). Раньше такие переживания называли ситуативными фобиями. «Что нас поражает в фобиях невротиков – так это не столько их содержание, сколько интенсивность. Страх фобий прямо неописуем. Иной раз складывается впечатление, будто невротики боятся вовсе не тех вещей и ситуаций, которые и у нас при известных обстоятельствах могут вызвать страх, а тех, которые они называют теми же именами»[28]28
  Кемпински А. Психология неврозов. М., 1975.


[Закрыть]. Раньше психологи больше склонялись к психоаналитическому истолкованию такого рода переживаний, сейчас доминирует точка зрения, согласно которой на первом плане должны быть отклонения восприятия.

Люди, нечетко воспринимающие социальную реальность, испытывают тягостное предчувствие, что могут попасть в неловкое положение. Им кажется, что они не замечают в отношениях окружающих чего-то важного, стараются уловить скрытый смысл происходящего, во всем видят намеки на обстоятельства, понятные другим, но не замеченные самим. Такая впечатлительность (сенситивность) тягостна для человека и вынуждает его строить многочисленные и многообразные психологические барьеры для того, чтобы ослабить страх когнитивного диссонанса.

«Окружающий мир кажется сенситивному человеку окрашенным следами того чувства, которым в действительности мучается только он один. У него создается впечатление, что все знают о его тягостном переживании, насмехаются. Это чувство отношения к самому себе, основанное на внутренних комплексах недостаточности, является как общая установка отчасти физиологическим», – писал Э. Кречмер в своей книге «Медицинская психология».

Выдуманные страхи – истинный бич людей такого склада. «Все началось с того, что я однажды зашел с друзьями в туалет и первый раз в жизни не смог оправиться при посторонних людях. А побоялся из-за того, что до, да и после этого занимался онанизмом, о котором никто не знал и сейчас никто не знает. Мне почему-то подумалось, что если я оправлюсь, то другие об этом узнают. И с того времени для меня начались постоянные мучения. Будучи три года в армии, я постоянно избегал посторонних в туалете. Это меня страшно мучило. Обычно после зарядки всю роту вели в туалет, я постою там, делая вид, что оправляюсь, а сам не делал этого и шел назад, хотя иногда страшно хотелось оправиться. Меня даже наказывали за то, что я потом бегал в туалет в одиночку. Постоянная тревога изматывала. Стал плохо спать. По службе я должен был следить за эфиром, но поиск радиоволн стал так сильно раздражать, что я просто отключал аппаратуру», – писал один из моих пациентов, для которого письменное общение было легче, чем устное.

Чувство собственной неполноценности может стать причиной реакции гиперкомпенсации, когда человек ищет самоутверждения в той сфере отношений, где у него наибольшие сомнения. Так что нередко за стеничной формой поведения при ближайшем знакомстве со случаем обнаруживается «астеническое жало».

Люди, нечетко воспринимающие внутренний мир, затрудняются в самооценке. Их Я-образ с расплывчатыми контурами предстает (возвращаясь к принятой в нашей книге терминологии) как ненадежность ролей-статусов при хороших манерах и более или менее твердых принципах. Внешне такие люди с присущей им неспособностью к яркому чувству, которое сигналило бы им об искреннем порыве души, выглядят суховатыми педантами, они стараются удерживать дистанцию с окружающими, чтобы иметь время и возможность проанализировать, что в их собственном поведении могло быть сомнительным, предвзятым, достойным порицания. «Блеклость чувственности психастеника сказывается уже в том, что он не получает чувственного наслаждения от непосредственного соприкосновения с желаемым объектом. При этом он продолжает подозрительно изучать себя даже в интимной близости», – заметил В. Рожнов в своем «Руководстве по психотерапии». Необходимость вечного самоанализа заставляет людей такого склада избегать ответственности и вообще деятельности, где нужно принимать решения быстро и за других (потом он за это расплачивается долгими часами мучительных сомнений, поступил он в соответствии со своими принципами или поддался недостойным мотивам). «Любить, мечтать, чувствовать, учиться и понимать – я могу все, лишь бы меня освободили от необходимости действовать», – приводит фразу психастеника Амиэля, дневник которого вошел в классику психиатрической литературы, П. Б. Ганнушкин. Для людей такого склада отчуждение не только естественно, оно суть их способ психической средовой адаптации при помощи воображения. Психастеник настолько не хочет быть кому-то в тягость, что в случае конфликта предпочитает все бросить и уйти без объяснений. Зато в мире представлений его жизнь обретает смысл и значение. Мечты, когда их не нужно соотносить с личностными смыслами, расцветают пышным цветом, усугубляя отрешенность от суеты бытия. И чем лучше развито мышление, тем больше вероятность того, что человек с таким характером предпочтет виртуальный мир реальному.