Текст книги "Психология социального отчуждения"

Иначе фантазирующие

Некоторые люди больше других склонны уходить в мир воображения. Иногда они при этом заходят слишком далеко и их обычные связи с миром реальным становятся все призрачнее. Такой отрыв угрожает сделать человека настолько одиноким и социально неприспособленным, что у окружающих возникает подозрение насчет душевного расстройства. На эту тему написано множество работ. Особенно психиатрами. Мы не в состоянии физически (объем книги не позволяет), да и профессионально (уровень знаний недостаточен) обосновать собственное мнение об оценке психического здоровья по степени социальной дезадаптации. Достаточно сказать, что в нашей стране была сделана такая попытка, но ни к чему хорошему она не привела. Болезнь развивается по своим биологическим закономерностям, а личность деформируется по своим. Так что мы останемся исключительно в личностном пространстве. И здесь перед нами открываются два вектора развития мысли: а) воображение как способ уйти от реальности в мечтательность при слабости интеллекта; б) воображение как своеобразная форма существования необузданного самосознания.

Воображение умственно ограниченных людей отгораживает от угнетающей действительности по-разному в зависимости от склада характера. Робким и пассивным свойственно символическое (аутистическое) исполнение желаний, о психологических механизмах которого мы уже писали выше в разделе «иначе думающие», где иллюстрировали этот феномен примерами с драматическими последствиями. В обыденной жизни все бывает много проще. Люди привычно тянут лямку повседневных несложных обязанностей, монотонность которых не мешает пустой мечтательности. Так может продолжаться всю жизнь, если ситуация не нарушит привычное равновесие. Тогда примитивный человек бежит от новых впечатлений и обязанностей вниз по социальной лестнице, пока его не оставят в покое, смиряясь порой с обстановкой, казалось бы, совершенно непереносимой для цивилизованного человека.

Когда характер не лишен спонтанности, воображение может «выйти на цель». Сверхценная идея (о психологии которой мы тоже уже упоминали) становится источником чувств, а архаичность мышления отметает любые контраргументы. Готовность нести бремя послушания во имя не весть чего у людей такого склада поражает воображение. В частности, среди религиозных диссидентов мне лично (хоть я и не так часто с ними сталкивался) мне не доводилось встречать разносторонне мыслящих людей.

Если у человека такого склада волевые качества достаточно сильны, может появиться желание навязать окружающим свое мироощущение. В умелых руках идеологически подкованных лидеров его (это желание) можно переплавить в фанатичную преданность «общему делу», но в повседневной обстановке речь идет о чем-нибудь попроще. «Упертые» в банальную техническую схему изобретатели; «сутяги», изводящие правоохранительные органы жалобами на несуществующие злоупотребления; ревнивцы с их бесконечными «проверками на супружескую верность». Вариантов много, но перечислять их нет необходимости. Наша задача – обозначить тенденцию ухода от реальности.

Когда причиной углубления во внутренний мир выступает «отвязанное» самосознание, картина выглядит иначе. Тип людей, склонных слишком далеко углубляться в пространство воображения, когда отвлеченные химеры становятся источником чувств, отвлекающих от живого общения с людьми, пользовался особым вниманием психологов на рубеже XIX-ХХ веков. А поскольку большинство из них вышли из психиатров и связи с изначальной профессией оставались прочными, классифицирующая терминология была густо окрашена клиническими названиями. Так закрепился и до нашего времени дошел диагноз «шизоидная акцентуация характера». Поначалу Э. Кречмер (автор термина) вообще не разделял болезнь и характер. «С раннего детства имеется налицо шизоидная личность, в период полового созревания развивается шизофренический психоз, после чего остается постпсихотическая личность, которая отличается от препсихотической более ярким проявлением шизоидных симптомов». Со временем специалисты с базовой психологической ментальностью, наблюдая и исследуя множество самых разных людей, а не только пациентов психотерапевтических кабинетов, все дальше отходили от ассоциаций с заболеванием.

Поначалу больше внимания уделяли особенностям поведения. «Шизоидные люди за внешним скрывают еще и нечто глубинное. Язвительно-грубая, ворчливо-тупая, желчно-ироничная или моллюскоподобно-робкая манера держаться – лишь внешность. Что скрывается за этой маской? Молодой человек бесцельно проводит свои молодые годы. Он так вял и неуклюж, что хочется растолкать его. Он падает, когда садится на лошадь. Он смущен и несколько иронично улыбается. Ничего не говорит. В один прекрасный день появляется томик его стихотворений с нежнейшим настроением. Каждый толчок жизни переработан во внутреннюю трагедию, ритм строго выдержан и отличается стилем»[29]29
  Кречмер Э. Строение тела и характер. М., 1995.


[Закрыть].

На «мимозоподобном» сочетании чрезмерной чувствительности с эмоциональной холодностью сосредоточили внимание несколько позже, когда начали углубляться во внутренний мир этой акцентуации характера. По образному определению, человека такого склада отделяет от жизни «как бы завеса из стекла».

Когда социальная психология стала популярной, на первый план выдвинулись особенности манеры общения: замкнутость, застенчивость, маскируемая как нарочитой резкостью, так и подчеркнутой уступчивостью (в зависимости от того, с помощью чего легче избежать аффилиативной зависимости от окружающих).

Развитие когнитивной психологии возродило интерес к «аутистическому мышлению» (по Э. Блейлеру). В свое время он, как и Э. Кречмер, не разделял личность и болезнь в этом феномене. «Когда мы, как бы играя, даем волю своей фантазии, мысль не желает знать действительности, она преследует цели, поставленные инстинктами или аффектами. Аутистическое мышление не обращает внимания на противоречия с действительностью, которые не только игнорируются, но и активно отбрасываются»[30]30
  Блейлер Э. Руководство по психиатрии. М., 1920.


[Закрыть].

Когда же психологов стал интересовать человек в его бытийном пространстве (гештальте), экзистенциальный подход сосредоточился на так называемом «онтологичском компоненте». «Те, кто предпочитает вести мнимую жизнь, вовсе не стремятся заменить унылую действительность чем-то более соблазнительным и ярким по содержанию. Выбирается не мнимый или реальный предмет переживания, а мнимое состояние. Это уход не просто от содержания реального (бедность, неразделенная любовь, неудачи), а от формы самой реальности, характера ее присутствия. Личность, которая действует только в фантазиях, сама становится нереальной. Реальность физического мира и других людей перестают использоваться в качестве пищи для творческих упражнений воображения и теряют свою значимость. Фантазия, не будучи укоренена в реальности, становится более пустой, быстро улетучивающейся. «Я» становится все менее реальным по мере вовлечения в фантастические отношения с собственными фантазиями»[31]31
  Лэнг Р. Расколотое «Я». М., 1973.


[Закрыть].

Общая тенденция самосознания доминировать над впечатлениями, зависящими от сознания предметного, дает себя почувствовать еще в детстве. Ребенок любит играть один, предпочитает общество взрослых, бывает не по-детски сдержан в своих чувствах. Однако до подросткового возраста особых проблем не возникает. Зачастую родители только радуются отсутствию дурных наклонностей и сомнительных инициатив. Но затем, когда самосознание открывает возможность почувствовать себя как объект наблюдения кого-то со стороны, неспособность взглянуть на себя извне с некоторого расстояния, чтобы оказаться в мире, который человек делит с другими и в котором он представляет лишь незначительную частицу (что C. Conrad назвал термином «коперниковский поворот») дает себя почувствовать в полной мере. Реакция эмансипации зачастую сопровождается более или менее выраженным налетом нонконформизма в выборе смыслов поведения из общепринятых значений, а в ряде случаев бывает причиной легкомысленного сближения с социальной средой, которая не щадит наивности и где без интуиции в межличностных отношениях делать нечего.

В последующие годы многое зависит от жизненной ситуации. Чаще всего и обычно люди такого склада избегают сближения на эмоциональной основе, сопровождающегося обязательствами личного свойства. И даже если заводят семью, держатся на дистанции. Образно говоря, любить их все равно, что любить птицу, которая, по выражению Г. Грина, щебечет свои песни, не обращая внимания, какое впечатление это производит на окружающих. Так что социальное отчуждение здесь налицо, но оно доставляет заботы не столько обществу, сколько близким и товарищам по работе. Оно – лишь некий фон, своеобразная почва, а мотив отклоняющегося поведения, если таковое случается, лежит в иной сфере, которую мы обозначили как социогенез.

Иначе реагирующие

Далеко не каждый человек владеет собой настолько, чтобы управлять собственными побуждениями. Реализация намерений вообще серьезная проблема. Но есть пределы, с которыми мы вынуждены считаться, так как человек, осознавая ситуацию, не в состоянии руководить своими действиями в полной мере.

Прежде всего, речь идет об источниках спонтанности или жизненной активности как таковой: людей, чья излишняя инициатива требует обуздания, и пассивных, кто нуждается в стимулировании. Гипертимная акцентуация характера, практически знакомая каждому психологу, близка к холерическому темпераменту. Нервные процессы у такого склада людей бегут быстрее обычного, а самооценка отличается склонностью игнорировать трудности, возникающие в межличностном общении, самодовольством и стремлением к деятельности. Есть все основания полагать, что в основе данного отклонения лежит некая усиленная спонтанность витальной эмотивности, которая подталкивает чувства и не может не вызывать фрустрационного напряжения. Которое, кстати сказать, редко обнаруживает себя более чем мелким конфликтом местного значения и до психологов доходит редко. Исключение составляют варианты, когда жесткий режим не допускает отклонений от заданного медленного ритма и сосредоточения внимания. «Море серое вокруг качается / и ничего вокруг нас не случается, / море серое, вода соленая, / а на локаторе тоска зеленая». Импульсивные поступки с легкомысленным пренебрежением отдаленными последствиями, особенно под влиянием сильных волей приятелей, бывают причиной, по которой гипертимы попадают в число социально дезадаптированных.

Слабость побуждений в качестве признака отдельного вида акцентуации характера не выделяют, но, с точки зрения психической средовой дезадаптации, это кажется не совсем логичным. Хотя бы по контрасту с гипертимностью.

Есть люди с изначально вялой инициативностью (апатичные, абуличные), для которых любое усилие, даже внутреннее, недоступно без энергетической подпитки извне. В обыденной жизни с такими, как их обычно считают, лентяями, много хлопот, если окружающие не намерены мириться с их непритязательными запросами. Но бывают случаи, когда дряблая воля делает образ жизни человека совершенно неприемлемым. Равнодушие к физическим неудобствам, а то и прямым страданиям, которым подвергают себя опустившиеся люди, ведущие паразитический образ жизни, шокирует цивилизованного человека, волей случая заглянувшего в «бомжатник». Между этими условными ориентирами располагается обширное поле «общего нерасположения ко всякого рода труду», где люди готовы мириться с утратами, лишь бы ничего не предпринимать или действовать по минимуму. Таков склад их психики.

Если к этому присоединить более легкие варианты, когда воображение работает неплохо, но между ним и поступками пролегает межа, человек становится пустым фантазером, а то и вовсе патологическим лгуном. Его отчуждение от реальности, более или менее приемлемое в юности, с годами становится все более очевидным, когда близкие люди по очереди терпят одно разочарование за другим, так что по большей части человек такого склада приходит к паразитическому образу жизни (при удаче – относительно респектабельному, при ее отсутствии – к достаточно примитивному).

На уровне характерологических свойств дает себя знать акцентуация, где ведущим признаком считается слабоволие.

Неустойчивость (по А. Личко), безудержность (по Э. Крепелину), безвольность (по К. Шнейдеру) в наши дни трактуются как акцентуация характера, когда «всякое желание быстро переходит в хотение, избегая руководящего влияния основных элементов личности». По описанию А. Е. Личко, люди такого склада «не испытывают истинной любви к близким и к советам старших прислушиваются лишь формально, особенно когда речь заходит о работе или учебе. Их увлечения ограничиваются коммуникативными хобби да азартными играми, так как истинную тягу они чувствуют только к развлечениям, не требующим усилия. Не способные занять себя, они тянутся к уличной среде, где попадают под влияние более волевых приятелей, трусость и недостаток инициативы приводят их в число зависимых и помыкаемых, что, кстати сказать, не вызывает особого протеста, коли «есть кому заступиться»»[32]32
  Личко А. Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. М., 1977.


[Закрыть]. Когда условия жизни (и воспитания) строго регламентированы, они смиряются с обстоятельствами (например, в армии), но стоит ослабить контроль, привычка к дисциплине исчезает без следа. Односторонняя активность («нецелеустремленная криминальность») не позволяет причислить их к числу людей с дефицитом побуждений, так как он (дефицит) проявляет себя весьма избирательно.

И наконец, есть варианты, когда внутри одной личности заявляют о себе несколько источников спонтанности, что в детстве можно считать более или менее нормальным, но по мере того, как Я-концепция обретает контуры, расценивается как признак аномального склада или невротического расстройства.

Для иллюстрации я взял одно из наблюдений А. Фрейд над ребенком, направленным к ней в связи с ригидным и тяжелым характером. «Мой десятилетний пациент, находясь на более поздней стадии анализа, вступил однажды в приемной в разговор со взрослым пациентом моего отца. Тот рассказал ему, что его собака растерзала курицу и он, хозяин собаки, должен был за нее заплатить. «Собаку следовало бы послать к Фрейду, – сказал мальчик, – ей нужен анализ». Взрослый ничего не ответил, но впоследствии высказал неодобрение. Какое странное впечатление сложилось у мальчика об анализе! Ведь собака не больна. Я же отлично поняла, что мальчик хотел сказать этим. Он, должно быть, подумал: «Бедная собака! Она так хотела быть хорошей, но в ней есть что-то, заставляющее ее так жестоко поступать с курами»»[33]33
  Фрейд А. Лекции по детскому психоанализу. М., 2002.


[Закрыть].

С появлением самосознания (суперэго) на первый план выходят мятежные устремления. «Своенравная молодость», умом отрицая сложившиеся порядки и досаждающая взрослым, начинает страдать от своих воспоминаний, осевших в подсознании, когда, напрочь забыв обстоятельства жизни, человек остается в том или ином переживании незрелым и зависимым существом. На таких расстройствах и психологии защитных реакций (сублимации, вытеснения, перенесения, интроекции, рационализации и др.) мы останавливаться не будем, т. к. о них имеется достаточно литературы.

Недомогающие

К их числу следует отнести людей, у которых нет текущего заболевания (патогенеза, синдрома, необходимости лечить), но чья высшая нервная деятельность находится под влиянием обстоятельств, связанных с физическим состоянием организма.

Прежде всего, речь идет о так называемых минимальных мозговых дисфункциях. Их причины не очевидны и уходят в пренатальный (дородовой) период развития, когда повреждающие влияния могут быть самыми разными. Детям, которых относят к этой группе (данный вариант более заметен в детские годы), свойственны неугомонность, нетерпеливость, рассеянность, что мешает обычному развитию как в интеллектуальном, так и в социальном отношении. В коллективе они сразу попадают в число непослушных, за которыми нужно все время присматривать во избежание рисковых ситуаций. Родители и воспитатели, вынужденные считаться с непоседливостью как неотвратимой реальностью, стараются приспособить ребенка к тем условиям, где приходится учиться. Увеличивают свободное время, давая возможность «сбросить моторное напряжение». Дома предоставляют более полноценный отдых, понимая, что в основе инициативности лежит не сила, а слабость высшей нервной деятельности, применяют фармакологические средства, улучшающие адаптацию, и т. д. Если при этом память и мышление достаточно сильны от природы и хорошо развиты благодаря усилиям близких, дети успевают комбинировать получаемые впечатления в более или менее устойчивые навыки. Когда же собственные задатки и способности невелики, слабость познающей воли быстро сворачивает психическую активность на путь пустой мечтательности, а расторможенность в сфере инстинктов создает воспитанию ощутимые помехи. А если учесть, что при такой дисфункции часто наблюдается плохой сон (удлинение периода засыпания, отражение в снах событий дня, устрашающие сновидения), ночное недержание мочи, логоневроз, страх темноты, обмороки, рвота в духоте и при вестибулярной нагрузке, формирование навыков работы над собой выливается в серьезную проблему. Родителям приходится решать ее в сотрудничестве как с учителем, так и с врачом, а посредником, организующим их взаимодействие, выступает психолог. Небрежное воспитание, как правило, ведет к серьезным деформациям личностного плана, когда отрицательный социальный опыт «выставляемого за дверь» трансформируется в патохарактерологическое развитие.

К подростковому возрасту моторная гиперактивность спадает, но остаются признаки эмоциональной незрелости, отставание в развитии логического мышления, наивность во взаимодействии с окружающими, что в целом делает подростка зависимым либо от семьи, либо от среды неформального общения.

В тех случаях, когда на первый план выступает недостаточность сдерживающих начал (инстинкта самосохранения, страха неизвестного, боязни наказания и т. п.), это свойство и обусловленные им отклонения в поведении обозначают термином «органическая психопатизация». Не считая такое отделение от минимальной мозговой дисфункции достаточно обоснованным (причина по-прежнему остается неустановленной), обратимся к сторонникам этой концепции. Итак:

«С раннего детства обнаруживается необычная крикливость, непоседливость, постоянное стремление к движению. Мимика поражает грубой выразительностью. Долго сохраняется привычка все хватать. Внимание быстро перебегает с одного предмета на другой. Такие дети ни минуты не остаются в покое. Приходилось слышать, что в детстве их привязывали к кровати, стулу, чтобы немного отдохнуть от суеты. Несмотря на подвижность, моторные навыки развиваются с запаздыванием. Ходить и говорить начинают позже обычного. Позже в сравнении со сверстниками научаются одеваться, мыться, шнуровать ботинки. Школа с первых дней становится мучением для них, а они для школы. Не в силах долго усидеть на месте, такие дети на уроках начинают бегать по классу, отвечать за других, прячутся под парту и там играют. Пишут они грязно, неряшливо, их тетради и книги вечно замызганы, а одежда испачкана. Крайне затруднена выработка поведенческих тормозов. Всякое «нельзя» дается с большим трудом. Все желания они хотят исполнять в ту же минуту. Кроме того, в детстве отмечаются невропатические симптомы. С начала пубертатного периода картина моторной бестормозности сменяется поведенческой неустойчивостью. Внешне такие подростки могут становиться даже несколько вяловатыми. В тех случаях, когда признаки мозговой дисфункции смыкаются с эпилептоидностью, расстройства настроения могут приобретать разрушительный характер»[34]34
  Личко А. Е. Подростковая психиатрия. М., 1983.


[Закрыть].

На последней фразе этой цитаты мы хотели бы остановиться подробнее. Мы видим, что стремление врачей отделить все, что имеет хотя бы предположительно биологическую основу, от собственно личностного, где они бессильны повлиять на ситуацию, ведет к весьма сомнительным ассоциациям. В данном случае речь идет о попытке отнести к одной рубрике состояния, выделенные по признаку недостаточной социабельности (органическая психопатия) и отличающиеся всего лишь тугоподвижностью, вязкостью психических процессов (эпилептоидность). Этот шаг, сделанный в XIX в. Ч. Ломброзо, на долгие годы демонизировал представления врачей о феноменах, обозначаемых терминами с корнем слова «эпи», если не извратив, то сильно деформировав представления о его психологической сущности.

Не вдаваясь в полемику, мы приводим мнения достаточно авторитетных специалистов с разными точками зрения, оставляя за собой возможность комментировать их взгляды в рамках, на которые можем претендовать, имея собственный опыт.

«Две черты характера определяют эпилептоидного психопата. В одних случаях возрастает склонность к дисфориям и аффективность (эксплозивный вариант). В других на первый план выступают нарушения влечений (перверзный вариант). Последние чаще всего проявляются садистско-мазохистскими склонностями. Такие подростки получают чувственное наслаждение, мучая, изощренно истязая малышей, слабых и беззащитных, зверски избивая и добивая до смерти животных. Но и у самих подростков на теле можно видеть следы порезов и ожогов от папирос, нанесенных себе. В крайних случаях обнаруживается стремление к самокалечению, заглатыванию инородных тел, введению игл в собственное тело. Нарушения влечений могут проявляться страстью к поджогам, а также в сексуальных извращениях. Одной из нечастых, но ярких форм нарушения влечений является патологическая страсть к незавершенным самоудавлениям» (А. Личко).

И это при всем том, что эпилептоидность как комплекс психических особенностей, сопровождающих неврологическое заболевание, патогенез которого состоит в расстройстве электрохимических процессов в центральной нервной системе, заключается не более чем в замедленном темпе психических процессов: вязкости мышления, застойности чувств, стабильности волевого усилия. Такого склада человек испытывает постоянный дискомфорт в общении с окружающими людьми, которые его «недослушали», «отмахнулись», «не дождались». Спасаясь от неудобств «вечно дезорганизованной» жизни, он старается максимально запрограммировать весь ее уклад. Каждая вещь находится строго на своем месте. Режим – по раз и навсегда установленному расписанию. Инициатива со стороны минимизирована. Работе с бумагами отдается явное предпочтение. При этом стремление навязать свою волю окружающим, вполне естественное для человека с твердым духом, когда оно не может быть реализовано вовне (не все бывают согласны терпеть деспотические замашки), направляется внутрь личности. Устойчивость цели, упорство, верность себе, готовность на большие усилия, способность к отчуждению без тоски по отождествлению дают большие преимущества. Но, конечно, когда окружающие не считаются с индивидуальными отличиями психики эпилептоида, фрустрационное напряжение может выплеснуться по незначительному поводу на оказавшихся «под рукой» людей, что производит тягостное впечатление на окружающих.

Так что нам остается лишь процитировать авторов, имеющих другую точку зрения на природу эпилептоидности, чем та, с которой мы начали развивать мысль.

«Даже среди больных с явными проявлениями эпилепсии редко встречаются люди «с молитвенником в руках и бесконечной низостью в душе», как о них иногда пишут в учебниках психиатрии. Также редки и «асоциальные эпилептические типы». Большинство из тех, кого называют эпилептоидами, это в сущности добросердечные люди, привязчивые и прямодушные; в работе они прилежны, основательны и добросовестны; они преисполнены благодарности к учреждениям и лицам, которые устроили их на работу, и признательны за всякое проявление участия, теплоты и уважения к их личности. Они могут стать невыносимыми, если окружающие люди не будут относиться с должным вниманием и терпением к их особенностям, словоохотливости, многоречивости, обстоятельности и педантизму»[35]35
  Клиническая психиатрия / Под ред. Г. Груле и др. М., 1967.


[Закрыть].

Нам остается лишь выразить сожаление по поводу того, что в нашей стране предвзятое отношение к людям с эпилептоидной акцентуацией характера поддерживается многими авторами, бездумно переносящими ошибки прошлого в день текущий.

Психическая деятельность может страдать из-за общей слабости, вызванной соматическим (физическим) недомоганием, когда на первом плане такие признаки, как слабость активного внимания и эмоциональная неустойчивость. При появлении препятствий на пути к достижению цели фрустрационное напряжение разряжается гневом или отчаянием, сопровождаясь головной болью, обостренной чувствительностью к свету, звукам, запахам. Мышление легко соскальзывает в игру воображения, а память – в поток непроизвольных воспоминаний. Но главная личностная характеристика – способность исходить из собственных намерений – остается за человеком. Астения лишь подрывает его возможности и меняет стиль поведения.

Подобные состояния знакомы каждому, кого хоть раз в жизни заставляли тяжело работать, лишали пищи на более или менее длительное время, истощали воспалительные заболевания и т. п. Обычно для восстановления сил хватает отдыха, но иногда он недоступен по стечению обстоятельств: затяжное хроническое заболевание, необходимость вместе с борьбой за жизнь кормить ребенка грудью, полевые условия военной службы и т. п. Если же фактор физического истощения защитных сил организма усугубляется эмоциональным давлением, то и личность не остается в стороне. Активная воля, направленная на реализацию собственных стремлений, уступает место пассивной подчиняемости. Мышление выскальзывает из логических рамок в мир воображения с присущим тому слепым доверием к чувствам. Последние, в свою очередь, обостряются, когда речь идет о сиюминутных впечатлениях, но притупляются, когда нужно предвидеть более отдаленные перспективы. В результате появляется равнодушие к риску, ослабевает инстинкт самосохранения и человек может действовать легкомысленно, «очертя голову» и «махнув рукой на последствия».

Ключевым моментом, позволяющим установить факт влияния астении на мотивы поведения, выступает ослабление внутренних позиций личности, утомление от необходимости удерживать статусные роли, а ориентиром – те способы, которыми он при этом пользуется. Это может быть пустая мечтательность, уход в мир навязчивостей, переключение на поиск у себя несуществующих болезней, отказ от сотрудничества или даже сосуществования с людьми.

В детские годы астения выступает как нередкая причина задержки психического развития.

И наконец, настроение человека, которое, как известно, сильно зависит от биохимического фона (витальные чувства создаются внутренними рецепторами), также может быть подвержено влияниям извне личности. Речь идет об акцентуациях характера, где главным признаком выступает немотивированная смена настроения (циклоидной, по классификации А. Личко).

Подробно описанный Э. Кречмером «циклоидный темперамент» как вариант «конституционного расстройства настроения», по его мнению, разворачивается на базе определенных черт характера: а) общительность, ласковость, добросердечие, душевность; б) веселость, остроумие, горячность, живость; в) спокойствие, впечатлительность, мягкость. Они определяют манеру поведения вне значительных колебаний настроения и присутствуют на высоте эмоциональных отклонений, придавая и веселости, и мрачности оттенок, присущий именно циклоидному характеру. По стилю поведения люди такого склада предстают как: болтливо-веселые (они всегда там, где весело и шумно, при каждом разговоре делают громкие замечания, любезны, довольны и подвижны, но иногда тягостны в общении вследствие недостатка такта); спокойные юмористы (они говорят мало, но, будучи урожденными рассказчиками, всегда интересно, в обществе и на занятиях воспламеняются, доброжелательно относятся к людям и детям, считаются с каждым, умеют общаться); тихие душевные люди (немного флегматичные скромные люди, которые не много на себя берут, так как себе не доверяют, но добросовестны и исполнительны).

Что касается установок на деятельность и жизнь в обществе, люди этого склада чаще выглядят как беспечные любители жизни (Э. Кречмер употребляет для их характеристики эпитет «пестрая жилетка»), энергичные практики («сидят во всех комитетах, работают неутомимо, умеют со всеми ладить»).

Во взаимодействии с людьми ярко проступает готовность в любой момент слиться со средой, каждая мелочь которой, каждый предмет окрашивается для них теплым чувственным тоном. В последующие годы психологи нашли термины, уточняющие описания своих предшественников, и назвали «синтонность» эмпатией, когда человека влечет к другому индивидуально, и аффилиацией, когда стремление к эмоциональному отождествлению распространяется на реальное социальное окружение.

К сожалению, такой фон время от времени сменяется мрачными периодами, когда настроение падает, интерес к жизни пропадает, люди избегают новых впечатлений, предпочитают не выходить из дома, тяжело переносят всякую ломку привычных стереотипов (переезд, смена места работы, развод с супругом и т. п.). Даже мелкие неурядицы переживаются тяжело, а серьезные неудачи, особенно задевающие самолюбие, наводят на мысль о своей никчемности и могут подтолкнуть к разрыву отношений с близкими. О специфике внутреннего мира в таком состоянии Л. Н. Толстой писал А. Фету: «Мысль о самоубийстве была так соблазнительна, что я должен был употреблять против нее хитрость, чтобы не привести слишком быстро в исполнение. Я не хотел торопиться только потому, что хотелось употребить все усилия, чтобы распутаться. Если не распутаюсь – всегда успею, – говорил я себе… И это сделалось со мной, когда я был совершенно счастлив – все у меня было: семья прекрасная, средства большие, все возрастающая слава, уважение близких, здоровье, сила телесная».

* * *

Нормальное развитие личности на измененной почве само по себе достаточно проблематично, если ориентироваться на полноценное воплощение личности, но, к сожалению, такие люди сплошь и рядом бывают вынуждены преодолевать трудности, которые на их пути воздвигает ненадлежащее воспитание.