Текст книги "Беззаконные края"

За семь лет до описываемых событий

С неба непрерывно и густо сыпал сырой пепел. Для дождя эти «метеорологические осадки» были недостаточно жидкими, для снега – содержали слишком много всякого и разного, помимо замерзшей воды. Да и цвет… Считай, все «пятьдесят оттенков серого»: от светлого, почти белого, до практически черного, с глянцевым антрацитовым отливом. И вся эта грязная мокрая субстанция крупными хлопьями валила с затянутого непроглядной пеленой неба. На руины домов, на остовы выгоревших автомобилей в придорожных кюветах, на крышу нашего бронированного «Хантера», на головы людей, вдоль бесконечной колонны которых мы ползли по обочине. Люди нескончаемым потоком брели, расплескивая ногами жидкую черную грязь. Шли на восток, подальше от залитого солеными водами Балтики Питера, который сначала выжгло близкими ядерными ударами, а потом захлестнуло волной гигантского цунами. А на головы беженцам падал сырой пепел миллионов тех, кто не успел не то что уйти, а даже понять, что вообще происходит. Миллионов, погибших в первые секунды ядерного конфликта.

Глядя на эту не имеющую ни конца, ни края вереницу измученных людей, я вспоминал кинохронику времен Великой Отечественной. Почти так же, как и тогда, беженцы из последних сил уходили на восток в надежде спастись от беспощадного врага. Разве что над головами не выли сиренами падающие в пике «Юнкерсы», а на обочинах и проезжей части не рвались авиабомбы. Но от этого было ничуть не легче. Грязь, холод, недостаток продуктов и питьевой воды… Тут, на границе Вологодской области, уровень радиации уже упал до относительно приемлемого, но многие к тому моменту успели облучиться. И их ждет медленная и мучительная смерть: вылезающие клочьями волосы, выпадающие зубы, язвы на коже, кровавая рвота, когда кажется, что еще чуть-чуть – и вместе с кровью и желчью из глотки мелкими гнилыми клочьями полетят собственные внутренности… Все это мы уже видели. Видели умерших от лучевой болезни, видели лежащие мокрыми грязными тряпичными кулями тела замерзших насмерть вокруг погасших костерков… А бесконечная колонна все шла и шла. Пешком. Время автомобилей на этой трассе прошло, те, у кого были машины и достаточное количество бензина, уже несколько дней как добрались до относительно безопасных мест, до того же Кирова, например. Те, кому бензина не хватило, уже бросили тщетные попытки найти горючее и сейчас понуро бредут среди всех прочих, а их машины брошены на обочинах.

Под ногами одновременно хрустит и чавкает грязная ледяная кашица. Днем температура едва поднимается выше нуля, ночью падает до верной десятки со знаком минус. И тогда то, что днем было сырым, покрывается ледяной коркой. Укрыться негде – все окрестные города и деревеньки лежат в руинах. Нас убили не ядерные удары. Похоже, нас решила угробить природа. Видно, достали ее мы, люди, своими идиотскими выходками… Питер смыла волна гигантского цунами, поднявшаяся после ядерных взрывов, здесь же постаралось землетрясение. Землетрясение в Карелии и Вологде! Кто бы мог себе такое представить?! Но тряхнуло так, что разом, будто карточные домики, рухнули современные «быстровозводимые конструкции», и кирпичные «хрущевки», и панельные многоэтажки брежневской поры. Но, похоже, досталось не только нам, но и противнику, уже переставшему быть потенциальным. По крайней мере, повторных ударов от них так и не последовало. А в разговорах с беженцами нет-нет да и проскакивают слухи, что в зарубежных новостных лентах успела мелькнуть информация о проснувшемся в Штатах Йеллоустоуне. Может, и байка, конечно, но кто знает… И добивать нас «заклятые друзья» из-за океана что-то не спешат. Хотя, по логике, должны бы, иначе к чему начинать было? А вот если и правда бахнул Йеллоустоунский супервулкан, про который разные там экологи и прочие видные эксперты в непонятных областях периодически рассказывали в прежние времена страшные сказки… Ну, думаю, тогда им там, за «большой лужей», сейчас точно не до нас. Впрочем, нам тут от этого отрадного факта ничуть не легче и уж точно не теплее. Связь пока еще имеется, и, по информации с востока, скоро станет чуть легче, уже в Мантурово и Шарье разрушений почти нет, там «эмчеэсники» сейчас авральными темпами карантинные и перевалочные лагеря для беженцев организуют… Но до той Шарьи даже от Вологды – почти четыре с половиной сотни километров… Пешком, под непрекращающимся черным ледяным дождем. Для неподготовленных людей со скарбом и детьми – дистанция нереальная. А у нас люди и из-под Санкт-Петербурга, и от Петрозаводска бредут. Сколько до спасения не дойдут? Сколько уже не дошли?

Сейчас топливо на трассе есть только у нас. «Стрижи» на пару с региональным «Лидером»1010
  «Лидер» – центр по проведению спасательных операций особого риска МЧС России. Собственное спецподразделение МЧС, предназначенное для проведения спасательных операций в особо опасных условиях, например в зоне военного конфликта.


[Закрыть], разбавленным с бору по сосенке собранными мобилизованными резервистами, вообще не понятно какой род войск представляющими, кое-как экипированными и так же вооруженными, тут сейчас за все и за всех. Провести и уберечь от разграбления редкие колонны с продовольствием до немногочисленных гуманитарных пунктов, разбросанных вдоль трассы, прикрыть от нападения сами эти пункты, разобраться с бандитами… Бандитизм на дороге вроде только несколько дней как появился, но уже стал не просто проблемой – настоящим бедствием. Всего восемь дней прошло с момента обмена «ядерными любезностями», но отдельным гражданам этих полутора сотен часов вполне хватило для полного перерождения. Или они всегда такими были, просто гниль свою от остальных скрывали талантливо? Стаи отморозков нападают на беженцев. Насилуют, убивают, отбирают последнее. Хотя, казалось бы, что забирать-то? И ведь если бы только криминалитет разбойничал. Вполне себе законопослушные в недавнем прошлом граждане начали в шакальи стаи сбиваться да на таких же, всего лишившихся, беженцев нападать. «Офисный планктон», говорите, «хомячки»? Ну-ну… Не видали вы, похоже, в какую нечисть эти вчерашние «белые воротнички» могут превратиться, едва брюхо от голода подвывать начнет. «Сдохни ты сегодня, а я завтра». Плевать на всех, главное – выжить самому. Страшно, реально страшно, даже мне. Потому что творят эти бывшие люди что-то уже совсем запредельное в своей жестокости и бессмысленности. Ведь все: запретов нет, законов нет, полиция вся как сквозь землю провалилась – делай что хочешь… Кто-то смеялся над популярным еще совсем недавно в Интернете «Грабь, убивай…» и что-то там еще про гусей? Да, тогда было смешно… А теперь даже у таких много повидавших и битых жизнью волкодавов, как я, волосы дыбом встают.

А нас слишком мало, последний раз я нормально спал почти трое суток назад, мы носимся вдоль трассы как угорелые, но все равно вовремя успеваем далеко не всегда. Да и когда успеваем… Нет, понятно, что когда успеваем, то удается кого-то спасти. Ну, при плохом раскладе – за кого-то отомстить… Вот только ощущения при этом все равно поганые. Почему? А каково, по-вашему, расстреливать или вешать обоссавшееся (в самом прямом, физиологическом смысле), воющее от ужаса и размазывающее сопли по не успевшей утратить упитанности роже тридцатилетнее «дитятко»? Которое от большого ума решило, что пришло веселое время и можно поиграть в «Безумного Макса», только не в компьютере, а взаправду? Да еще и на стороне «плохих парней»? Что с таким делать? «Понять и простить»? Так не выйдет, за бандой этих «детишек» уже «хвост» из полудюжины трупов, это не считая ограбленных и изнасилованных… В суд тащить? А где сейчас ближайший работающий суд? Вот и начинается «правосудие прифронтовой полосы», когда застали на месте преступления и там же, не отходя от кассы, и приговорили, и в исполнение привели. «Высшая мера социальной защиты» – правильная формулировка была в советском Уголовном кодексе двадцатых годов. Именно так. Есть твари, представляющие для общества реальную опасность. И их смерть – это не наказание, как казнь стали называть позже. Это именно защита. Люди защищаются от выродков, поставивших себя вне любых законов. Но когда у выродка вот такая пухлощекая, зареванная и измазанная соплями физиономия… Тьфу, мать твою, гнусь какая. Даже стрелять противно. Но вариантов нет. Они никого не жалели.

– Татарин – Рыбаку! Татарин, Татарин – Рыбаку! Как слышишь меня, прием? – хрипло заорал вдруг динамик рации на «торпеде» нашего бронированного «УАЗа».

– На связи Татарин, слышу тебя, Рыбак! Прием.

Связь сейчас – это отдельная песня с припевом. По идее, в каждом нашем автомобиле радиостанция есть, но дальность связи, мягко говоря, скромная. А «плечо», по которому мы мотаемся, ого-го какое. Вот и приходится стараться справляться с возможными проблемами своими силами, вызывая «соседей» только по самой острой необходимости. И то без нездоровой акробатики не обходится. Чтоб докричаться до соседа, который действует километрах в сорока от тебя, нужно, словно дрессированная макака, лезть с антенной и бухтой кабеля на плече по мокрой и скользкой лесенке на верхушку ближайшей вышки сотовой связи или опоры ЛЭП. И, закрепив антенну на самой верхушке, орать оттуда парням, оставшимся у машины, мол, вызывайте. И висеть там, на ледяном ветру, дрожа от сырости и холода, пока те с соседом все-таки свяжутся. То еще удовольствие, скажу я вам.

– Экстренная ситуация, срочно! Общий сбор на точке «восемь». Как принял? Экстренная ситуация, общий сбор на точке «восемь»!

Так, вот тут уже что-то совсем серьезное. Всех нас с самой катастрофы не собирали ни разу. Максимум четыре группы совместными усилиями одну сильно борзую банду гоняли. Что же на этот раз случилось? Так, точка «восемь» – это гуманитарный пункт на повороте на Галич и Чухлому. От нас больше сотни километров, но нам не пешком, так что через пару-тройку часов будем на месте.

– Татарин принял, – отозвался я и повернулся к сидящему за рулем «Хантера» Боровкову: – Игорян, слышал? Погнали к вышке, теперь нам Самсона вызывать…

– Не услышишь тут, пожалуй, – мрачно хмыкает он. – Поехали…

Настрой Боровкова понять можно: сейчас его очередь лезть на сотовую вышку.

Я всегда считал себя резким и серьезным парнем, напугать которого – задачка не из легких. Но не буду врать: сейчас мне страшно. Страшно даже оторвать взгляд от грязных мысков своих ботинок и поднять на нее глаза. Думаю, я тут сейчас такой не один. От услышанного становится зябко шкуре, а волосы, если бы моя голова не была обрита наголо, давно уже стояли бы дыбом. И дело не только в том, что она рассказывала, и даже не в том, как… Еще и вид рассказчицы жути нагонял такой, что сердце сбоило временами.

Вы фильм «Иди и смотри» глядели? Да, тот самый, про сожженную фашистскими карателями вместе с жителями белорусскую деревеньку? В нем еще совсем молодой Алексей Кравченко снимался… Я смог от начала и до конца осилить ровно один раз и пересматривать не могу. Не потому, что фильм плохой, а потому, что не могу. Так вот, помните лицо главного героя в момент, когда фашисты амбар с жителями подожгли? Помните эту застывшую перекошенную маску вместо детского лица? Сейчас перед нами почти то же самое, но только настоящее, без грима. И женское.

Она стоит перед нами в накинутом на плечи тяжелом ватном армейском бушлате и чьих-то берцах на босу ногу. Да, в гуманитарный лагерь она пришла босая. По этой хрустящей под ногами полужидкой ледяной каше. До Чухломы – почти сорок километров, сколько она шла босиком – я не знаю, вряд ли все расстояние, но… Даже пара сотен метров по вот этому босиком – уже пытка. Ей сразу же принесли табурет, но она его словно не заметила и продолжала стоять. По-моему, она вообще плохо осознает, что происходит вокруг, кроме одного: она дошла до тех, кому должна все рассказать. И теперь рассказывает.

Отец – участковый в Чухломе, мама – бухгалтер в какой-то купи-продайной конторе, младший брат… Все как у всех. Потом – земля, заходившая ходуном, и рушащиеся, как костяшки домино, пятиэтажки по соседству. Им повезло – частный сектор, только стекла повылетали и мебель попадала… А через три дня пришли толпой ЭТИ. Тюремные робы с номерами по описанию узнать не сложно, но вот количество беглых «зэ-ка»1111
  «Зэ-ка» – ЗК, аббревиатура, означающая «заключенный».


[Закрыть] малость ошарашило. Как и тот факт, что все они были вооружены. Тут явно не только охрану ИК1212
  ИК – исправительная колония.


[Закрыть] разоружили, у фсиновской «вохры» столько просто нет. Отец, получивший табельный пистолет в «околотке» перед самым ядерным ударом, пытался отстреливаться и велел им бежать в сторону Галича, к гуманитарному лагерю, к людям, к «Стрижам», к нам, но…

ПМ – плохой помощник против десятка автоматов, думаю, он и первый магазин отстрелять не успел… Что было дальше, она описывает очень подробно. Как прибивали к стене дома уже мертвого отца, что делали с мамой, с ней самой, с младшим братом. И как их добивали выстрелами в голову, а в нее, воющую над телом матери, почему-то не выстрелили… Но при этом голос у нее словно компьютерная программа, что на вокзалах в Москве отправления поездов объявляла: ровный, безжизненный, без малейшего намека на эмоции. И от этого тоже страшно и неприятно глядеть в ее сторону, проще землю взглядом буравить. Она сейчас вообще на манекен похожа, но не тот, что в витрине модных магазинов, а будто из комнаты страха в заезжем Луна-парке: замершее морщинистой неподвижной маской лицо, длинные белоснежные волосы, ярко-зеленые, но при этом совершенно пустые, будто у целлулоидной куклы, глаза. И ровный голос без эмоций… Седая безумная старушка с лицом страшной статуи… Четырнадцати лет от роду. На которую боятся поднять взгляд битые-перебитые жизнью взрослые мужики, не боящиеся ни бога, ни черта.

Все, не могу больше! Отхожу, да что там, почти отбегаю в сторону. Едва успев разглядеть, чуть не врезаюсь в Артема Рыбальченко, отзывающегося на прозвище Фишер, бывшего офицера армейской контрразведки.

– Ты откуда? – непонятно зачем тупо спрашиваю я у него.

– Из Галича, в УВД катался. Пытался информацию проверить.

– И что?

– Ничего. Вообще. Сразу после ядерных ударов и землетряса связь была. Хреновая, но была. А теперь – тишина. По всем линиям. И отдел полиции молчит, и военкомат, и горадминистрация. Даже пожарную часть МЧС и пункт ПИО1313
  Пункт ПИО – пункт полетно-информационного обслуживания при аэродроме.


[Закрыть] тамошнего аэродрома вызывать пытались. Все без толку, нигде не ответили. Видимо, все правда.

– А были сомнения? – отмахиваю я рукой в сторону окруженной кольцом наших седой детской фигурки в огромном для нее бушлате, и голос мой чуть не срывается.

– Не заводись, Саныч. Это во мне прежняя должность говорит. «Особист» на веру не принимает ничего и проверяет все. Иначе – говно он, а не «особист».

– Ладно, – чуть успокаиваюсь я. – Проверил. Информация не опровергнута, но и не подтверждена, разве что косвенно. Дальше что?

– Дальше – наших ждем. Я одну машину в сторону Чухломы отправил. Со всеми предосторожностями, да и ребята там бывалые, из сорок пятого полка1414
  Расквартированный в подмосковной Кубинке 45-й разведывательный полк специального назначения ВДВ.


[Закрыть]. Справятся. Вернутся – доложат, тогда и решим, что к чему.

Разведчики вернулись через три часа, уже поздним вечером. Хотя сейчас, с этой висящей над головой мутной непроглядной мглой, утро, день и вечер почти неотличимы – серый сумрак повсюду, разве что ночь ото дня отличается, ночью вообще ни черта не видно. На их доклад собрались все, кто к этому моменту в лагерь прибыть успел, – больше двух сотен «Стрижей» и тех самых, отовсюду понемногу набранных, резервистов. В общем, если коротко, все подтвердилось. Чухлома захвачена непонятными вооруженными людьми. Пресловутых тюремных роб и бушлатов ни на ком почти уже не видно, но нескольких человек все же углядели: переодеться-то они переоделись, но некоторые, видимо, из «форсу бандитского» свои синтепоновые бушлаты черного цвета с серыми полосами и номерами на груди снимать не стали, так и таскали их поверх обычной гражданской одежды. Причем, что характерно, одежды по виду совсем новенькой, будто только из магазина или со склада какого. Впрочем, почему «будто»? Наверняка тамошние магазины раздербанили.

На въездном КПП в Чухлому со стороны Галича – ни одного знакомого нашим разведчикам лица, а ведь парни с тамошней администрацией еще четверо суток назад контакт установили и с ополченцами на КПП дозиметрического контроля если и не задружились, то уж как минимум познакомились. Зато сама будка КПП вид имеет очень характерный: словно после недолгой, но активной перестрелки. Стены пулями испятнаны – живого места нет, сплошное решето. Тел не видно, но оно и понятно, кто же прямо рядом с трупами сам обустраиваться будет? Это уже совсем на голову больным нужно быть. Опять же, холод не холод, а все же не совсем трескучий мороз на улице, разлагаться и вонять начнут. Вот тела и оттащили.

Словом, прояснили ситуацию. Среди наших «нестроевых» резервистов из Чухломы – четверо. Они как рассказ о творящемся в городе услышали, так их еле удержали. И то исключительно доводами о том, что от четверых там толку не будет, только сами лягут почем зря. Мол, выдвигаться всей толпой нужно. И они теперь только команды и ждут, по всему видно. В общем, вопрос «Что делать?» в нашем случае не возникает. Есть другой вопрос: «Как?» У уголовников явное преимущество в количестве «активных штыков». И они, упрощенно говоря, на укрепленной позиции, а мы – в чистом поле, хотя, скорее, в лесу. Зато на нашей стороне высокий уровень индивидуальной подготовки, неплохая сработанность в малых группах, просто богатый опыт ведения боевых действий. Как в той поговорке, что я в какой-то книжке прочитал: «Каждый мексиканец рождается с ружьем в руках, но большая половина так и не может научиться из него стрелять до самой смерти». Так и тут толпой задавить горстку плохо вооруженных и не готовых к нападению деревенских ментов – это вам не с обученной «спецурой» тягаться.

Впрочем, недооценивать противника тоже нельзя. Нас слишком мало, и трех сотен не будет. А в Чухломе, по самым примерным и скромным прикидкам разведчиков, не меньше тысячи рыл, а скорее, ближе к полутора. Четыре, а то и пять к одному, при самом благоприятном раскладе… Какими бы подготовленными мы ни были, без толкового плана действий лезть не стоит. Так я Фишеру и сказал.

– Согласен, – кивнул он. – Я сейчас от местного УВД и военкомата людей жду. С крупномасштабными картами Чухломы и соображениями по проблеме. Сама по себе карта – это разноцветная бумага, на ней дыры в заборах и старые, незарытые котлованы да траншеи под трубопровод на стройках не обозначены. А они – местные, глядишь, и подскажут что. И это, резервистов из Чухломы найди. От них, надеюсь, подробностей еще больше узнаем…

Операцию планировали до полуночи. Рядили и так и этак, прикидывали, откуда в город входить удобнее. Зэки в Чухлому пришли с северо-востока, мы входить будем с противоположной стороны, с юга и юго-запада. Здорово портит планы здоровенное озеро, на берегу которого Чухлома стоит, но – делать нечего. Охватываем город в полукольцо и малыми группами движемся вдоль улиц по заранее намеченным маршрутам, уничтожая всех встреченных уголовников. Судя по тому, что от девочки узнали, там сейчас чисто средневековый беспредел, примерно как после команды: «Отдаю вам город на три дня». Все пьяные и творят что хотят. А публика там изначально к дисциплине не приученная. Так что ни о боевом охранении, ни о дозорах можно сильно не волноваться. Это не вражеская армия, это банда. Причем банда свежесобравшаяся, стихийная, никакого подобия иерархии (ну, кроме чисто зоновской: кто у них там в законе, кто – мужик, а кто и вовсе – чушкарь-парашник) в этом стаде пока еще нет. Этим и воспользуемся.

Когда постановка задач подходила к концу, в палатку тихой тенью проскользнула молодая женщина в полевой форме МЧС.

– Умерла ваша девочка.

Вокруг стола враз стих гомон десятка голосов, и стало настолько тихо, что сломавшийся в кулаке Фишера карандаш треснул, будто винтовочный выстрел.

– Писец тварям. Я не я буду – живыми не уйдут!

Первых бандитов мы взяли в ножи на бывшем дозиметрическом КПП на подъезде к Чухломе, том, что возле местного молокозавода. Сам контрольно-пропускной пункт был смешной: бывший пост ДПС ГИБДД, со стороны похожий одновременно на коммерческий киоск начала девяностых, голубятню и трансформаторную будку. Этакий ярко-желтый, из досок сколоченный сарайчик два на два, окна которого прикрыты здоровенными ржавыми, некогда покрашенными синей краской «ставнями». Местные военные уже после ядерных ударов попытались его сделать хоть слегка похожим на фортификационное сооружение и по обе стороны от дороги возвели невысокие, примерно по грудь взрослому мужчине, стены из железобетонных блоков, а саму дорогу перегородили шлагбаумом из тонкой металлической трубы. Вот и вся фортификация. Думаю, когда бандиты напали, то пост сопротивлялся секунд сорок, вряд ли дольше. Но и за это время стены будки КПП превратились в решето. Защиты от холода и ветра они теперь не давали ни малейшей, и «дежурившие» у шлагбаума уголовники жрали водку у костра прямо под открытым небом, разве что полотняный туристический полог над своей лавкой кое-как натянули. Вряд ли они сюда встали добровольно, ведь все «веселье» сейчас в городе, потому и к несению службы отнеслись, мягко говоря, без энтузиазма. Двое расселись на лавке под провисшим уже пологом, еще двое стояли лицом к костру и спиной к дороге. Бутылку водки передают по кругу и хлебают прямо из горла, закусывая колбасной нарезкой из вакуумных упаковок, навалом валяющихся в раскисшей картонной коробке у костра под ногами. Караульщики, туда их в дышло! Ну-ну, готовьтесь.

С бесшумным оружием у нас был конкретный швах. Нет, вообще оно в «оружейках» штаб-квартиры и «региональных офисов» «Стрижей» имелось, сам видел неоднократно. Хорошо быть «дочерним предприятием» Министерства обороны: появляются возможности, о которых обычные ЧОПы, пусть даже и самые крутые, и мечтать не могут. Но когда нас отправляли сюда, о том, что может возникнуть необходимость в «Валах» или «Винторезах», никто и подумать не мог. Вооружили обычными «семьдесят четвертыми», складными или модернизированными, магазинов дали с запасом… Патронами нас и местные снабжают неплохо, этого добра в закромах Родины – эшелоны. Зато теперь без шума не подойти, а зачем нам ставить в известность о своем присутствии всю уголовную братию в Чухломе еще до начала операции? А без шума – как?

Снимать часовых вызвались два «сорокапятчика», те самые ребята из подмосковного разведполка спецназначения ВДВ, что на разведку по команде Артема катались. Ну да, их, наверное, такому учат. Отдав нам свои автоматы и разгрузки, чтоб не громыхнуть чем-то невзначай, оставив себе только ножи и пистолеты, парни будто растворились во тьме. Ждать пришлось минут пять, я уже сомневаться в квалификации нашей десантуры начал: до КПП и полусотни метров нет, где они пропали? Оказалось, зря сомневался: рывок двух стремительных фигур к костру я откровенно проморгал, хоть и ждал его. Чего уж об уголовниках говорить. Те, скорее всего, и понять не успели ничего. Короткая перебежка из темноты в круг света с разных сторон расстрелянной будки и короткие, практически синхронные удары ножами в область почек. Два тела с висящими на плече автоматами рухнули как подкошенные. Минус два. Один из сидящих успевает вскочить и тут же получает явно отлично отработанный тычок между ребер, точно в сердце. Последний, похоже принявший больше остальных или просто на выпивку не такой крепкий, сидит на лавке, тупо таращась на валяющиеся в грязи трупы подельников. Один из разведчиков бьет его ногой в лоб. Затылок бандита со звуком двух столкнувшихся бильярдных шаров вписывается в стену КПП, и он сползает с лавки. Минус три да плюс «язык». И все за считаные секунды. Хорошо в Кубинке разведку ВДВ готовят, уважаю. Хотя что-то мне подсказывает, что теперь уже «готовили», исключительно в прошедшем времени.

«Потрошить» пленного будут прямо сейчас, но уже без нас. Нам еще на исходную выдвигаться, почти до самого озера. Тут недалеко, по прямой примерно два с половиной километра. Но не по дороге, а через поле и старую, давно заброшенную «промку», скорее всего, бывший мехдвор, где при Союзе колхозные трактора стояли. Между двумя деревушками в три дома, Зубарево и Тимофеевской. А там как раз на окраину Чухломы и выйдем, аккурат к улице Октября, которая через пару сотен метров пересечется с улицей Калинина, по которой мы в центр городка и двинемся, в сторону военкомата и отдела полиции. Попутно зачищая от зэков частный сектор.

А что тут выяснят, нам по рации передадут, благо расстояние детское, а «Моторолы» наши в Галиче военкоматовские связисты как-то хитро перенастроили. Вот век живи – век учись! Оказывается, на обычную портативку можно связь километров на шесть-семь наладить, на открытой местности, понятное дело. А то, что обычно их предел – чуть меньше километра, так это им мощность специально уменьшают. Не нужна обычно связь на такие расстояния, да и аккумулятор на пике возможностей рация буквально «выпивает», а в экономном режиме его на несколько часов хватает. К тому же сильно я сомневаюсь, что у бандитов сейчас кто-то на радиосканере сидит и эфир слушает. Нету там специалистов в этом вопросе, и взяться им неоткуда.

На исходной позиции мы были в районе часа ночи. Все по графику. Выпотрошенный, как та скумбрия, «язык» на посту ДПС ничего особенно интересного рассказать не смог, разве что прояснил места примерной дислокации уголовников. Военкомат и городская больница, по его словам, оборонялись дольше всего, а потому сейчас выжжены дотла. А вот на здание ОВД напали в первую очередь, и неожиданно, поэтому его захватили быстро. И в здании автостанции крупная ватага гуляет. И в сетевых универмагах «Магнит» и «Перекресток». Понятно, что и по частному сектору мелкие группы бродят, ищут, чем бы поживиться. Но самые крупные группы – ОВД, автостанция и супермаркеты. Что ж, учтем.

В городе, кстати, до сих пор постреливают, пусть и не шибко густо. Сомневаюсь, что это кто-то сопротивляется, скорее, пьяная «урла» резвится. Давно подмечено: дай дегенерату оружие и патроны и дай понять, что спроса за расход боеприпасов не будет, как этот тупой бабуин тут же примется палить во все стороны: по дорожным знакам, вывескам или фонарям. По-другому он не сможет, такова его бабуинья природа. Ну, это нам тоже на руку. Глядишь, хоть какое-то время не обратят на нас внимания на фоне общей пальбы. Понятно, что когда серьезный замес пойдет, все станет ясно, но хоть стартануть относительно спокойно сможем, а там… «Главное – ввязаться в бой…» Именно этим мы сейчас и займемся.

До самого военкомата проскочили практически без происшествий. Парочку пьяных в уматину упырей прикончили по-тихому, без стрельбы на темных, едва подсвеченных только заревом далеких пожаров улочках. Одного – ополченец из местных, второго – Игорь. И все, больше никого не видно и не слышно. Тишина и тьма, даже собаки не гавкают. Как-то не совсем к месту вспомнилось, что и фашисты, едва войдя в захваченные деревни, первым делом всех псов отстреливали. Но, похоже, прямо сейчас тут, в глухом частном секторе, бандитам не очень интересно в потемках бродить. Сюда они, скорее всего, планируют при свете дня заявиться. А пока веселятся там, где светлее. Ну, и мы сейчас к ним заглянем, на огонек.

Возле выгоревшего дотла здания военкомата, от которого остались лишь рассыпающиеся кирпичные руины первого этажа (тут таких домов много, первый этаж кирпичный, второй – деревянный), набитые все еще рдеющими углями рухнувших балок потолочных перекрытий и стропил крыши, натыкаемся на три самодельных креста. На них, прикрученные проволокой, распяты обугленные, очень сильно обгоревшие тела в спекшейся и изорванной до состояния лохмотьев, но все равно узнаваемой форме. Сине-серый «городской» камуфляж, думаю, и шевроны на рукавах разглядеть можно будет, если подойти поближе. Костромской ОМОН. Сомневаюсь, что ребят взяли живыми, уж больно тела их перекручены, так трупы в огне корежит. Скорее всего, уже мертвых из горящего здания вытащили, чтоб поглумиться. И причина понятна, вот она, прямо под ногами. Грязная каша перед пышущими жаром развалинами густо усыпана стреляными гильзами и залита черной в ночной темноте, запекшейся кровью. Похоже, парни очень дорого продали свои жизни.

К выглядящей почти так же городской больнице мы даже подходить близко не стали, там, скорее всего, тоже ничего не увидим и никого не встретим. Возле догорающих руин уголовникам делать нечего. Значит, к зданию отдела полиции, до него и осталось-то всего ничего. Вот только универмаг «Перекресток» пока обойдем, там довольно крупная кодла гуляет, даже с улицы слышно. Сцепимся с ними сейчас – точно всю округу на уши поставим. А нам шухер поднимать пока рановато, бить нужно одновременно и повсюду, чтоб противник запаниковал, заметался. Пьяных и ни черта не понимающих давить будет легче. Да и не наша это цель, нам по плану сначала ОВД, а потом «Магнит» отрабатывать придется. Кстати, стрелять-то в городе стали значительно чаще и гуще. Правда, пока это именно что одиночная пальба то тут, то там, ни одной затяжной перестрелки не слышно. И это радует. Значит, остальным группам тоже пока удается на позиции выйти относительно скрытно.

Здание отдела внутренних дел действительно почти не пострадало. По всему видно, уголовникам удалось его взять быстро и практически без боя. Уже потом, на следующий день, мы от уцелевших местных узнали, что не успевшие закрепиться в отделе полицейские и ополченцы пусть и с серьезными потерями, но отступили к военкомату и горбольнице. И вот там бандитам пришлось всерьез умыться кровью. Но численное превосходство – фактор практически неоспоримый. Нет, если одна из сторон имеет намного лучше обученный личный состав… Но много ли тут было по-настоящему подготовленных бойцов, ну, за исключением костромских омоновцев? А росгвардейцев из ОМОН тут много быть не могло. Сколько прислали бы сюда в усиление, на пять-то тысяч городского населения? В Галич, с его шестнадцатью тысячами, прислали отделение – десять сержантов и старших сержантов со старшим прапорщиком во главе. А сюда… Не удивлюсь, если как раз тех троих, что мы на крестах у военкомата видели. Но дрались тут всерьез, с отчаяньем обреченных, из-под слоя гильз у военкомата и земли толком видно не было.

В ОВД я прямо на входе налетаю на здоровенного щербатого детину, спускающегося со второго этажа. Тот, увидев нас, в первый момент явно опешил и замер с раззявленной в широком зевке пастью: шлемы, бронежилеты под разгрузками, явно армейского вида форма, шевроны «Стрижей» на рукавах… На уголовников мы в таком прикиде точно не похожи. Но сообразить, что происходит, я ему не дал. Еще, гляди, заорет или за автомат схватится. Одиночный выстрел, прямо промеж глаз громилы появляется третье, не предусмотренное «первоначальным проектом» отверстие, и он с грохотом и лязгом ссыпается вниз по лестнице.