Текст книги "Беззаконные края"

– Чика, елы-палы, ну какого у тебя там? – раздается сильно нетрезвый голос со второго этажа.

Все, медлить нельзя. Бегом взлетаю по ступенькам и вламываюсь через полуоткрытую дверь в кабинет, из которого, как мне показалось, доносился голос. Второй бандит, габаритами не сильно покойному Чике уступающий, вольготно полулежит на массивном кожаном диване с пухлыми валиками. Увидев меня, пьяно таращит зенки и пытается привстать, потянувшись за прислоненным к столу автоматом. Ага, сейчас! Еще один выстрел, на этот раз в вырез расстегнутой олимпийки, в волосатую грудь, точно в солнечное сплетение. Уголовник пару раз молча, словно аквариумная рыбка, «амкает» широко раскрытым ртом и сползает под стол.

А нормально они тут сидели! На застеленной старыми газетами столешнице богатый такой натюрморт: несколько бутылок недешевой водки, вскрытые консервные банки с паштетами и шпротами, кое-как нарезанная крупными ломтями сырокопченая колбаса, батон хорошей, явно дорогой ветчины, хлеб для тостов, банки с маринованными огурчиками-помидорчиками и черемшой… Короче, сидели и, ни в чем себе не отказывая, выпивали. Интересно, а не скучно им было просто так бухать-то?

С этой мыслью я и вхожу в смежный кабинет. И замираю на пороге. Сунувшихся за мной следом Боровкова и пару резервистов, которых я пока только по именам и знаю, выносит назад, словно ураганом. Судя по звукам, там теперь кого-то сильно тошнит. Думаю, ополченцев. Игорь на желудок покрепче, у него опыт богаче. Впрочем, сомневаюсь я все же, что мы с ним такое где-то видели. Вполне могли бы увидеть в Египте, но нам повезло: мы последним «бортом» успели улететь до того, как исламисты захватили гостиницы туристической зоны. Зато эта пара выродков обеспечила нам возможность посмотреть все на Родине…

На многочисленных книжных полках стоящего в комнате шкафа стоит с десяток прогоревших почти до основания толстых сувенирных свечей, и их дрожащего, мерцающего света вполне достаточно, чтобы в подробностях разглядеть все. Хотя лучше бы нам этого вообще не видеть!

Тело, разложенное на письменном столе, явно женское. Что-либо еще сказать сложно. Руки наручниками прикованы к старой чугунной батарее, широко разведенные в стороны ноги привязаны тонкой синтетической бечевкой к ножкам стола. Покрытая сгустками уже подсыхающей крови бечевка затянута туго, кожа на лодыжках содрана до мяса. Лицо несчастной – сплошная черно-багровая гематома, губы буквально расплющены, глаз не видно из-под вздувшихся, будто огромные волдыри, отеков. Все тело в ссадинах, порезах, синяках и мелких ожогах, похоже, окурки об нее тушили, сволочи. Брюшина вспорота, и в ране видны сиренево-сизые внутренности, из которых торчат наружу щепки и карандаши. Из… в общем, ниже ей вогнали разбитую водочную бутылку. Все вокруг залито кровью. Твою мать, это насколько больным ублюдком нужно быть, чтобы сотворить с человеком такое?! Значит, выпивали, закусывали, а потом шли в соседнюю комнату развлекаться… Сначала неоднократно изнасиловали, а потом выпотрошили, будто вивисекторы. Твари!

Но самое страшное, она еще жива. Впрочем, жизнью это назвать нельзя, скорее агонией. Выпирающие из разреза кишки мелко и часто вздрагивают, из горла временами вырываются хриплые, клекочущие то ли всхлипы, то ли вздохи, на разорванных в лохмотья губах лопается и опадает грязная кровавая пена. А я-то думал, что после вчерашней седой несовершеннолетней старушки меня уже ничем не проймешь… В груди ворохнулось черное и недоброе. Зря, ой зря я этих упырей убил так легко и быстро. Ну, ничего, их снаружи еще много, мне хватит. Но что делать сейчас? Женщине этой не поможет даже сам Склифосовский лично, причем во главе всего Института скорой помощи своего имени. Тут уже ничто не поможет… Но она все еще дышит. И каждая секунда этой агонии для нее, наверное, все равно что целая вечность в аду… Да за что же мне вот это?!

Подхожу к столу вплотную, зачем-то стараясь не наступить в ее запекшуюся кровь на полу, словно от этого кому-то станет легче, достаю из ножен клинок. Еще никогда в жизни мне не приходилось убивать человека ножом. Но сейчас это не убийство, это – акт милосердия. И нож мой – не просто нож, а мизерикорд1515
  Мизерикорд – он же «кинжал милосердия». Узкий кинжал, способный проникнуть между пластин средневекового рыцарского доспеха. Использовался для быстрого и относительно гуманного добивания поверженных врагов, для избавления от мучений.


[Закрыть]. Аккуратно, будто в руках у меня не отточенный клинок, а медицинский шприц, а я пытаюсь максимально точно и по возможности безболезненно сделать укол, вонзаю острие чуть ниже обезображенной кровоподтеками и ожогами левой груди. Тело на столе на секунду выгибается дугой и, вздрогнув, вытягивается. Все. Прекратилось сипящее горловое бульканье, последний раз опали на губах кровавые пузыри. И внутри меня прямо сейчас будто что-то умерло. Словно тонкая ниточка оборвалась. Тонкая, но очень важная. И теперь я – уже не совсем я. И ждать от меня можно чего-то такого, на что я еще вчера считал себя в принципе не способным…

– Саня! – доносится из соседней комнаты голос Боровкова. – Что там?

– Уже ничего, Игоряныч, – отвечаю, машинально вытирая клинок о рукав куртки. – Уже ничего…

В углу комнаты – небольшая кучка рваного тряпья, в котором можно опознать форменное платье и разодранное в клочья женское белье. Приподнимаю обрывки за чудом удержавшийся на плече погон. На пол падает за что-то зацепившаяся синяя косынка… Младший лейтенант юстиции. Скорее всего, помощник следователя… Среди тряпок вижу знакомую книжицу служебного удостоверения. Света свечей достаточно, чтобы разглядеть фото и записи. Все верно, помощник следователя следственного отделения, младший лейтенант, совсем еще молодая и очень хорошенькая, удостоверение выдано полгода назад – девочка совсем, только-только на службу поступила… Суки! Зубами рвать буду тварей!!!

Выхожу в комнату со «скатертью-самобранкой», возле которой ждут бойцы моей группы. Как я и предполагал, стошнило не Игоря. Ну да, он и покрепче, и видел побольше. А остальные… Злее будут. Их злость и безжалостность нам еще очень понадобятся, причем, я бросаю взгляд на часы, уже через пятнадцать минут, если никто не обнаружит себя раньше.

– Все, хватит сопли жевать, – жестко бросаю своему сбледнувшему с лица воинству. – Нам еще «Магнит» громить, со всеми обитателями. Что встали? Пошли! Через пятнадцать минут начало «концерта»!

Начать точно по плану, ровно в два часа ночи, все же не получилось. Буквально за пять минут до «времени Ч» со стороны городской администрации донеслась заполошная перестрелка на пару десятков стволов, причем среди панических, на полмагазина, очередей опытное ухо отлично различало уверенные, пусть и частые, одиночные выстрелы. Будто точки в конце чьих-то беспутных и бестолковых жизней.

К счастью, мы до конечной точки своего маршрута, относительно недавно построенного на небольшом пустыре сетевого универмага «Магнит», добраться успели и лежали за невысокими кустами неподалеку от крыльца. Ну, теперь уже ждать нечего. Короткий кивок Боровкову (роли мы заранее распределили), шустрая перебежка к крыльцу. «Магнит» тут типовой – быстровозводимая каркасная конструкция на примерно полуметровом бетонном цоколе-основании, обшитая снаружи белым сайдингом с фирменными «магнитовскими» красными «сапожками» понизу стены и под крышей. Я слева, Игорь – справа от входа, распахиваю дверь, и мы почти одновременно забрасываем в помещение по две оборонительные осколочные «феньки»1616
  «Фенька» – ручная оборонительная осколочная граната Ф‐1.


[Закрыть]. Одну – подальше, почти до противоположной стены, благо и размеры у магазина относительно скромные, и стеллажи – по два примерно метра в высоту, никак не до потолка. Вторая пара – поближе к входу. Чтоб досталось всем здешним «обитателям», что выплывают из алкогольного забытья, потревоженные близкой перестрелкой, и пытаются подняться на ноги. А вот это – откровенно лишнее. Забросив бандитам по два чугунно-тротиловых «гостинца», мы скатываемся с крылечка и растягиваемся в грязи, прижавшись к бетонному цоколю. Пластиковые стены для осколков – вообще не преграда, за ними прятаться – та еще смертельно опасная глупость.

Едва над нашими головами отгремели четыре взрыва, практически слившиеся в один, обе подчиненные мне тройки, со мной во главе, вломились в окончательно разгромленный магазин, в клубы вонючего дыма сгоревшей взрывчатки. На полу среди перевернутых и опрокинутых полок и стеллажей – тела, много, по меньшей мере три десятка. Каждому по две-три пули одиночными в быстром темпе. Шевелится, не шевелится, полный ли у лежащего туловища комплект рук-ног, на месте ли голова – плевать. «Контроль» – он для всех. Кто там был жив, а кто мертв – разберемся позже. А пока – «только мертвый не выстрелит в спину». Это я снова старого ханкалинского знакомца-омоновца вспомнил. А как можно быть точно уверенным, что тело перед тобой мертво? Разве что убить его лично. Без вариантов.

С «Магнитом», вернее, с квартировавшими в нем бандитами, покончено буквально за пару минут. А вот на выходе нас ждет неприятный сюрприз: от здешней автостанции в нашу сторону ломится на рысях немаленькая такая толпа. Точно не наши. У наших всех на рукаве сейчас гибкая светоотражающая пластиковая лента кислотно-желтого цвета. Такой простенькой опознавалкой «свой-чужой» нас еще перед вылетом в Египет обеспечили. А что? Яркая, видна издалека даже в темноте, надевается за секунду, легкая и места в кармане занимает немногим больше мотка изоленты. Да и дорогу себе мощными фонарями подсвечивать наши не станут, дураков нет.

Ну, раз чужие, значит, обеспечим теплую встречу. Тут уже не одиночными работать нужно, а плотным и сосредоточенным автоматическим огнем, благо толпа хоть и немаленькая, но бежит компактно, по дороге. Ага, на обочинах же грязь, испачкаться не хочется. Дебилы нестроевые!

Шесть автоматов на дистанции меньше полусотни метров в толпе наступающих просеки прорубают. Продолжающие сыпать с неба грязные хлопья шипят и испаряются, соприкасаясь с раскаленной сталью автоматного ствола, оставляя на ней грязные жирные потеки. Те из бандитов, что поглупее, бросаются наутек и ложатся под новыми очередями. Те, что поумнее, падают на землю и, прикрываясь трупами тех, кому повезло меньше, пытаются отползти и найти себе хоть какое-то укрытие. Ну да кто ж им позволит?

– Гранатами!!!

В сторону заваленной телами плешки улетают осколочные гранаты. На этот раз наступательные РГД‐5 и РГН, у кого что было. Расстояние тут для оборонительных маловато, а укрытий и нет толком, можно своих же осколков хапнуть. Недостаток мощности успешно компенсируем количеством. Не меньше десятка разрывов вспухают там, где еще недавно шло в атаку вооруженное стадо в полсотни голов. Атака захлебнулась, толком не начавшись. Тем уголовникам, что еще живы, пребывать в таковом качестве осталось совсем недолго. Вперед сейчас пойдем, заодно и «проконтролируем». У нас нет ни сил, ни времени вести тут долгие позиционные бои. Наш единственный шанс – это наглость, скорость и сметающий все на своем пути огонь. Остановимся, попытаемся где-нибудь окопаться – тут нас массой и задавят. А значит, только вперед. «Штурм унд дранг»1717
  «Штурм унд дранг» (нем. Sturm und Drang) – «Буря и натиск».


[Закрыть], мать его. Смена магазинов и контратака.

– Пошли!

Две более-менее сработавшиеся за последние дни тройки сейчас рванутся вперед. Но мы не одни, вокруг, если верить ушам, настоящая война. Или, учитывая состояние большинства наших противников, избиение. Но после того, что я увидел вчера в гуманитарном лагере на перекрестке и сегодня в здании ОВД, жалости не испытываю ни малейшей. Вы жалеете тараканов, которых давите ночью тапком на кухне? Эти куда хуже и омерзительнее любого таракана. В голове сами всплывают слова из давно услышанной и так же давно позабытой песни:

Но им нет права на то, чтобы видеть восход. У них вообще нет права на то, чтобы жить…1818
  Песня «Последний воин мертвой земли» группы «Оргия праведников».


[Закрыть]

Именно, у этих тварей нет права жить. Точка!

– Пошли! Вперед! – еще раз гаркнул я и первым рванул в сторону скрытой ночной тьмой автостанции, петляя короткими зигзагами, чтоб затруднить прицеливание тому, кто уже вполне мог взять меня на мушку.

Хрен вам, сегодня я не сдохну! Ну, по крайней мере, не прямо сейчас. Рано мне, мало я еще вас, паскуд, на тот свет переправил.

К небольшой площади между одноэтажным, опять же, сайдингом обшитым павильончиком автостанции и явно еще советской постройки кафешки (типовой проект, я такие много где по всему Союзу в детстве видел, но вот до наших дней они разве что вот в таких уездных городках дожили) сошлись с разных направлений сразу шесть групп «Стрижей» и резервистов. Нормально, почти сорок человек, тут можно и повоевать. Одно плохо: уркаганы здесь, видать, сели не шибко пьющие. Ну или очень быстро протрезвевшие и успевшие сообразить, что к чему, и занять оборону. Не скажу, что сильно толковую, но если человек засел в укрытии, пусть и самом простеньком и ненадежном, и приготовился к бою, взять его без потерь крайне сложно, да что там, практически невозможно. А терять людей мы себе позволить не можем, слишком нас мало. Значит, нахрапом не попрем.

Залегли в темноте по периметру, обложили площадь со всех сторон. Расстояние между нами совсем смешное сейчас, даже перепрошивка штатных, еще в «Стрижах» полученных, портативных «Моторол» не понадобилась бы. Их изначальных возможностей тут – за глаза. Пока координируем действия, еще две группы подходят. Вообще хорошо! С павильоном автостанции проблем не будет, там стеночки тонкие, пластиковые, и засевшие в нем уголовники вот-вот на себе ощутят то, что успели почувствовать ребята-ополченцы на бывшем посту ДПС: полную беспомощность и беззащитность. Вот с кафешкой все сложнее. Как я и говорил, типовой проект советской поры: бетонные стены примерно полутораметровой высоты, а дальше стеклянные окна-витрины под самую крышу. И бетон там, как и проект, советский. За таким не то что от автоматной очереди спрятаться – не очень серьезный минометный обстрел пересидеть можно.

– Эх, «Шмеля» бы сюда, – в сердцах выдыхаю я.

– Вот чего нету, Саныч, того нету, – отзывается из-за спины Боровков. – А РПГ не подойдет?

– Чего? – оборачиваюсь я к нему.

– РПГ, – терпеливо, будто ребенку, повторяет Игорь. – «Семерка». Правда, выстрел всего один, фугасный, но других не было, извини…

– Ты где его достал?

– Нашел, – разводит руками в ответ он. – Валялся тут, бесхозный… уже…

Вечно у него так: то джип бесхозный, то гранатомет. Но, врать не буду, очень удачно и чрезвычайно вовремя.

– Объемного взрыва был бы лучше, но фугасный – тоже ничего. Давай сюда!

– Ага, «поживешь с вами, научишься есть всякую гадость. Валяй, тащи свою колбасу!» – голосом мультяшного Карлсона-Ливанова прохрипел Игорь и протянул мне поочередно сначала «шайтан-трубу», а потом брезентовый портплед с одиноко перекатывающимся внутри гранатометным выстрелом.

Пороховой заряд к нему уже прикручен. Заряжай, целься да пали куда нужно.

Вызвал командиров всех подошедших к площади групп (ого, их уже девять, быстро ребята продвигаются!), сообщаю, что сигналом к атаке будет гранатометный выстрел по кафе. Но сначала – пластиковый павильончик автостанции.

– Огонь!

Вы видели когда-нибудь, как вагончик размером с пару строительных бытовок с фасадом на четыре окошка превращают в груду строительного мусора сосредоточенным огнем полусотни автоматических стволов разом? Поверьте, есть на что посмотреть! Добив почти на две трети полный магазин (на «контроль» валяющихся на дороге бандитов я и десятка патронов не потратил), меняю его на новый и привожу в готовность гранатомет. Плохо, что граната всего одна, да и осколочная «морковка» сейчас была бы куда больше в тему, но хоть такая есть, уже хорошо. Целюсь в полуоткрытую дверь кафешки. По окнам стрелять не стоит, они там высокие и по всему периметру постройки, еще пройдет граната навылет без малейшей пользы. Грохнуло внутри неплохо, жаль, стекла повылетали наружу, осколки толстого витринного стекла на скорости – тот еще поражающий элемент, руки-ноги-головы от туловища отделить могут, словно гильотиной.

И снова рывок вперед. Но на этот раз нам не так повезло, как чуть раньше с «Магнитом». В провалах выбитых окон вспыхивают вспышки выстрелов, а навстречу хлещут горячим свинцом автоматные очереди. В воздухе, будто прямо над ухом, тонко и мерзко завыли пули. Чуть в стороне и позади кто-то громко и коротко вскрикивает. Такие звуки я слышал и в Чечне, и в Душанбе. «Двухсотый». Надеюсь, не Игорь. Оглядываться и проверять нет времени, сейчас самому бы уцелеть.

Короткая и злая сшибка в темноте зала кафе, подсвечиваемого только вспышками дульного пламени. Стреляю не то что по силуэтам, практически на ощупь. Менять опустевший магазин автомата нет времени, заученным движением скручиваю винтом туловище, и автомат сам улетает за спину, а руки же уже рвут из кобуры ПММ. Выстрел, выстрел, выстрел… Распахивается дверь, что ведет на кухню. Наших там точно нет и быть не может, это заранее обговорили, чтоб друг друга не пострелять. Снова раз за разом жму на спусковой крючок… Да сколько ж вас там?! Похоже, тут окопалась реально крупная и относительно дисциплинированная банда: пистолет уже встал на затворную задержку, а противник еще не закончился и прет в атаку…

И тогда с тихим, совершенно не слышным в грохоте перестрелки, лишь мной одним ощутимым ширканьем из ножен на груди снова вырывается нож…

Задачу на охрану пути движения беженцев мы получили уже после ядерных ударов и даже не от своего руководства. Штаб-квартира «Стрижей» была в Питере. А все, что осталось от Питера, – это те самые нескончаемые колонны голодных, замерзших, смертельно уставших людей. Самого города на Неве больше нет. И штаб-квартиры нашей нет, и даже командования Северо-Западного военного округа: все там остались, под радиоактивными солеными волнами Балтийского моря. И поэтому вводных нам нарезали из Костромы. Причем при постановке задач начальник костромского УФСБ еще и правильный пароль назвал, подтверждающий, что он уполномочен отдавать нам приказы. В принципе, учитывая особенности сложившейся ситуации, мы бы и без пароля перешли под командование старшего по рангу и званию представителя государственной власти, а уж при таком раскладе – сам бог, что называется, велел. Но вот старших среди нас костромской эфэсбешник не назначил, видимо, думал, что у нас своя иерархия и мы сами разберемся. И слегка ошибся. Иерархия в ЧВК «Стрижи», конечно, была. Но вся она в Санкт-Петербурге осталась. Мы же – просто оперативная тактическая группа, которую после объявления степени боеготовности «Полная» вывели подальше от ППД. Где мы и застряли без командиров и цели. Хорошо хоть не в пляжных шортах и шлепанцах на босу ногу: два десятка бронированных «УАЗов» «Хантер» у нас имелось, личная стрелковка и небольшой запас боеприпасов.

Патронов и гранат нам костромичи подкинули с избытком, а в Галиче вообще что-то вроде центральной базы для нас организовали, с «короткой» связью помогли и с горючкой для прожорливых броне УАЗов. Ну а руководителей нам пришлось выбирать себе самим. По принципу «кто большим авторитетом у личного состава пользуется и самое высокое звание раньше имел»… Короче, весьма неожиданно для себя я и оказался в числе этого самого самоназначенного руководства. В компании с Артемом Фишером и Русланом Гатауллиным, здоровенным казанским татарином, служившим до «Стрижей» в «Витязе»1919
  «Витязь» – 1-й отряд специального назначения ВВ МВД России, входивший в штатную структуру ОДОН ВВ МВД, она же Дивизия Дзержинского. В две тысячи восьмом году в ходе структурных изменений отряды специального назначения «Витязь» и «Русь» объединены и переформированы в 604-й Центр специального назначения внутренних войск МВД России, который, в свою очередь, в две тысячи шестнадцатом году вошел в состав Росгвардии.


[Закрыть].

Утро мы встретили на первом этаже чухломского ОВД, в помещении дежурной части. Трупы бандитов выкинули в ближайшую канаву еще пару часов назад, тело замученной ими девушки всего несколько минут назад унесли родственники: за ней пришла словно выгоревшая изнутри седая мама и зареванный пацан лет десяти. Они потеряли за последнюю пару дней всех родственников: отец, опер из уголовного розыска, не успел отступить от захваченного здания ОВД к военкомату. Старший брат, год назад отслуживший «срочку» двадцатилетний пацан-ополченец, успел. Что осталось от военкомата, мы видели этой ночью. Мы с Игорем аккуратно завернули истерзанное тело в найденную в каптерке отдела серую, милицейского еще образца, прорезиненную плащ-накидку и вынесли на улицу, где на покрытом подмерзшей ледяной шугой асфальте стояли детские санки. «Словно в блокадном Ленинграде, – мелькнуло у меня в голове. – Сами находят, сами везут, сами и хоронить будут». Если ночью в Чухломе основными звуками были выстрелы и взрывы, то сейчас – многоголосый бабий вой. Прятавшиеся по домам сестры, жены и матери сейчас бродили по улицам и искали своих погибших. И находили.

В разгромленной комнате оперативного дежурного по отделу полиции мы прикидываем наши шансы. На правах выбранного нами самими «старшего над старшими» Фишер берет слово:

– По словам пленных, те, кого мы тут на ноль помножили, лишь небольшая часть здоровенной кодлы, самовольно покинувшей зоны на территории Вологодской области. Связь с Галичем снова есть, я там у знающих людей уточнил: на Вологодчине две колонии особого и две – строгого режима, да с общим режимом – еще три. И это не считая колоний-поселений и разных СИЗО. По колониям отбывали сроки примерно семь с половиной тысяч заключенных. Во время землетрясения минимум в трех ИК заключенные подняли бунт. И это информация из тех учреждений, из которых успели доложить о случившемся… Судя по всему, подавить бунт не удалось. Потом вся эта орда двинула к расположенным неподалеку складам кадрированных воинских частей, где вооружилась стрелковым оружием. Словом, даже если половина из них сейчас против нас, дела наши плохи. А в то, что сегодня никто из зэков свалить под шумок не успел, я не верю. И значит, скоро по нашу душу остальные заявятся. Даже не столько с целью отомстить за убиенного Татарина и его банду, плевать им друг на друга, сколько наказать сильно борзых, в смысле нас. Какие будут мысли и соображения?

– За кого отомстить? – встряхиваю головой я.

– За пахана у этих упырей был некто Татарин, он же Татарчук Кирилл Олегович, неоднократно осужденный по сто пятой и сто тридцать первой статьям Уголовного кодекса. Короче, насильник и убийца. Наказание отбывал в печально известном «Вологодском пятаке»2020
  «Вологодский пятак» – ИК‐5 УФСИН России по Вологодской области, одна из семи исправительных колоний особого режима для пожизненных заключенных в России.


[Закрыть]… Если совсем коротко и просто, мразь была первостатейная, клейма ставить негде.

– Тьфу, сука, такой позывной испоганил, тварина, – в сердцах сплевываю прямо на пол я. – Теперь новый выдумывать!

Вот ведь гадство, а. Но после произошедшего тут мне быть Татарином точно больше не хочется. Это как с Гитлером. Где-то читал, что после окончания Великой Отечественной и до наших дней ни одного этнического немца в СССР и России не называли Адольфом, уж больно паскудные ассоциации у всего нашего народа с этим обычным, в принципе, именем. Причем именно у наших, в Германии такого не наблюдается. Помню, смотрел в детстве снятые в ГДР спортивные телепередачи, вроде наших «Веселых стартов», так там ведущий вполне спокойно откликался на Адди.

– Потери наши подсчитали? – снова спрашиваю я.

– Да, – кивает Артем. – Двадцать четыре человека убитыми, полсотни раненых, из них восемнадцать – тяжелые. Их в Галич отправили уже.

– В строю?

– Сто восемьдесят два «штыка». Легкораненые эвакуироваться отказались, так что это вместе с ними.

– Что из Галича говорят по подкреплению?

– Обещали еще полсотни ополченцев. И омоновцы костромские уже в нашу сторону выехали. Они как про своих узнали, даже и разговаривать там не стали ни с кем – в «Газель» свою загрузились и в нашу сторону рванули. Думаю, уже подъезжают. Парней на КПП я предупредил, ждут.

Ну, могло быть и хуже. По количеству нас будет почти столько же, сколько и вчера вечером, да десять профессионалов из ОМОН – подспорье хорошее.

– Боровкова не нашли? – без особой надежды спрашиваю я. – Ведь до самого боя в кафешке рядом был. А потом – как в воду канул.

– Нет, – отрицательно мотает головой Фишер. – Возможно, тело сильно изуродовано взрывом. Приметы какие-нибудь были особые?

– Чьи, мля, приметы? – раздается от входной двери знакомый голос. – Сан Саныч, охренела твоя голова! Ты что, опять меня в покойники пишешь?

На пороге, сжимая правой рукой ручку здоровенного деревянного ящика, окрашенного в стандартный армейский хаки, стоит Игорь собственной персоной, потный и распаренный.

– Я там по его заданию боеприпасы объемного взрыва ищу, а он меня тут хоронит! Не, ну не подлец, а?!

– О, нашлась пропажа, – с деланым равнодушием констатирует Фишер. – Прямо не прапорщик Боровков, а Кощей Бессмертный!

– Не, – не соглашается Руслан. – Для Кощея он слишком упитанный и симпатичный. Как в «Южном парке» того пацана звали, что в каждой серии помирал, а в каждой следующей – снова живой?

– Кенни, – автоматически отвечаю я.

– Вот-вот, Кенни и есть, – с серьезной физиономией кивает Гатауллин. – Вылитый. Еще б болтал поменьше – и вообще полное сходство.

– Кенни? – Игорь на мгновение задумался. – А что, нормально. Давно хотел себе позывной звучный придумать. Годится, заверните в красивую бумажку, беру!

– Ладно, пошутили-посмеялись, давайте о деле. По оружию и боеприпасам что? – это снова Руслан.

– Так а я об чем?! – чуть не в голос возопил Боровков-Кенни. – Сперва искал, потом – на себе волок!

– Что искал? Что волок? – По глазам вижу, Фишер уже не шутит.

– Так выстрелы ж к гранатомету! – Игорь даже не понял, какая гроза его только что счастливо миновала. – Ну, объемно-детонирующих, уж извини, Саныч, не нашел, а вот фугасных и кумулятивных по полтора десятка – получи и распишись. И противопехотных пять штук. Нужны?

– Очень, – отвечает за меня Фишер. – Но ты не один, кто боеприпасы и оружие собирал. Совсем цифрами вас грузить не буду, да и не подсчитано все до конца… Но исходя из нашего количества, с учетом подкрепления из Галича, по четыре БК2121
  БК – боекомплект.


[Закрыть] на нос у нас уже имеется.

– Штатного или «кавказского»2222
  Штатный боекомплект в силовых структурах России – по четыре снаряженных магазина на автомат. При отправке на Северный Кавказ военнослужащие и сотрудники полиции получают двойной боекомплект – по восемь магазинов.


[Закрыть]? – уточняю я.

– Штатного, к сожалению, – чуть мрачнеет Артем. – Но и это немало. И Галич нас тут не бросит. Да и трупы на улицах еще не все проверены…

– К вопросу о трупах. Как там движется с телами бандитов?

– Пленные шуршат, как финские электровеники. Умеешь ты, Татаринов, личный состав мотивировать.

– Я такой личный состав в гробу видал, в белых тапках, – отмахиваюсь я.

Впрочем, Рыбальченко прав: грамотная мотивация – великое дело. Когда я распорядился отрядить немногочисленных пленных, понятно, под конвоем на сбор и захоронение тел уголовников, некоторые из них попытались привычно врубить дурака. Мол, начальник, били нас сильно, ноги не ходят, спина не гнется… В общем, их послушать, так я им еще и талонов на усиленное питание задолжал. То ли в край охренели, уроды, то ли с бодуна не сообразили, насколько сильно власть переменилась.

– Так! – скомандовал я. – Кто не может работать по состоянию здоровья – два шага вперед!

Из куцей шеренги вышли трое. Или самые наглые, или просто тупые, теперь уже без разницы. В общем, пристрелил я их. Всех троих, прямо там, перед строем. А остальным сообщил, что тот, кто не способен приносить пользу, мне не нужен, а тот, кто мне не нужен… Тут последовал короткий кивок в сторону трех еще теплых тел в грязи. И все, жужжат как пчелы. Все верно, дело исключительно в правильной мотивации. При таких темпах, думаю, к вечеру всю дохлятину с улиц они соберут. Остается вопрос, где закапывать. Это погибших местных родственники уже начали на здешнем кладбище хоронить. Но на ту кучу урок, что мы за ночь тут накрошили, на кладбище места не хватит, да и не дело это – рядом с людьми эту падаль хоронить. Ладно, пока с улиц убрать, а там найдем какой-никакой котлован. Ну, или сами его экскаватором организуем. Должен же где-нибудь в городском хозяйстве быть хоть один исправный экскаватор? Разве что дожить осталось до того светлого мига, когда самой главной проблемой для нас будет «каким образом трупы врагов хоронить»…

Артем прав: ну, положили мы пьяных да не проспавшихся уголовников голов семьсот, вряд ли больше. Остальные ушли, ведь не в сплошное же кольцо окружения Чухлому взяли, весь север и северо-восток открыты были. И сбежавшие сейчас во все лопатки несутся в сторону основных сил. И силы эти – очень и очень серьезные, только на «особом» и «строгаче» в здешних колониях не меньше четырех – четырех с половиной тысяч сидело. А это тяжкие и особо тяжкие, причем сидельцы там в большинстве рецидивисты. Вы вот поверите, что, выбравшись из-за колючей проволоки и получив в руки оружие, такие деятели враз перевоспитались и встали на путь исправления? Вот и я не верю. Это вам не мелкое жулье и не «бытовики» с общего режима. Впрочем, думаю, из тех, кто на общем режиме сидел, тоже разбредутся «до хаты» очень и очень немногие. Не отпустят их. Тех, кто намеков не поймет, те же рецидивисты из «пятака» и кончат образцово-показательно, в назидание всем прочим. А там – кровью повяжут, как тут, в Чухломе, и все, никуда они уже не денутся. А почти семитысячная банда – это очень плохо. Сил на то, чтобы с такой справиться, сейчас в округе нет ни у кого. Да, на нашей стороне более высокий уровень выучки, но, как ни крути, еще два-три боя вроде сегодняшнего – и все: нас просто не останется, кончимся… И нового подкрепления ждать неоткуда, думаю, из Галича нам последних относительно свободных людей отдали, а сами сейчас народ под ружье ставят по принципу «все способные держать оружие».

Выкладываю свои соображения «высокому собранию», в конце концов, Рыбальченко сам предложил к вопросам по делу переходить, вот я и обозначил самый проблемный. Похоже, загрузил я всех конкретно: лица стали серьезными и очень задумчивыми. Даже вечный оптимист Игорь, и тот загрустил.

– Думаю, тут Александр прав, – вздыхает после полуминутных раздумий Артем. – Такую толпу нам не одолеть ни в чистом поле, ни в глухой обороне. Сегодня мы их застали врасплох, пьяных и сонных, и то потеряли почти полсотни человек убитыми и тяжелоранеными.

– «Легких», по уму, тоже бы в тыл отправить, – вспомнил я свою душанбинскую эпопею. – В грязи да на холоде заработают они сейчас себе осложнения и перейдут в разряд «тяжелых», а то и вовсе в «безвозвратные» ухнут. И на кой нам такое счастье?

– С одной стороны, все верно, – кивает Фишер. – А с другой… Где сейчас тыл? Это сюда они с севера нагрянули. А что им мешает чуть назад отступить да через ту же Шарью по Галичу ударить? Если Чухлома такая жесткая оказалась, так зачем об нее зубы ломать? Не проще ли обойти?

М-да, резонно. Нет у нас сейчас сплошной линии обороны, не поддержат огнем соседи с флангов, и проблемы придется решать самим, имеющимися в наличии силами и средствами. Даже если и тех и других – кот наплакал.

– Поэтому лечить будем тут, – продолжает мысль Артем. – Аптека есть, почти нетронутая, медикаментов группы «А»2323
  Медикаменты группы «А» – сильнодействующие и наркотические препараты, а также яды.


[Закрыть] в ней не продавалось, потому и не заинтересовала никого, медработников, думаю, найдем из местных. А самих раненых постараемся пока на вторых ролях держать, чтоб им в сырости и холоде не сидеть.