Текст книги "Фенька"

…Утром пришли две машины. Одна из Анастасовки, а другая из Бобрика. Как объяснил уполномоченный, работы нужно заканчивать раньше. Дождя ночью не было, но все равно зябко. Фенька еще подумала: «Спасибо маме, что настояла поддеть свою душегрейку, а я еще отказывалась дуреха».

На «Объекте» на минутку увиделась с Ольгой и Данькой. Уставшие, с глиною на щеках, ребята хорошо держались.

– Фенька! Глянь, що мы с вами наробили? До горизоту якив ров! Може ваша смена законче? Как я спаты хочу! Приеду, накормлю Буяна с Тишкой, и храпака до обиду!

– Да и я ни против часок – другий. Вчора с мамкой до звизд гутарили, да и собака Данькина спать не давала – все вое и вое.

– Це вин по мене соскучився – Данька выглянул из под полога машины, – Ольга! Чи ты едешь, чи ты на втору смену остаешься?

– Ладно, подружка! Бери меньше, кидай дальше! А ты, Степка, отвечаешь за нее! Ой, совсем худа стала, подружка!

– Да беги уже! – Степка, своей широкой ладонью легонько подтолкнул Ольгу к машине.

У Феньки, как-то вдруг кольнуло в груди, видя, как подружка машет ей из-под полога.

Подумалось: «Повезло мне с подругой. Готова за меня все отдать, самое последнее. А ты готова тоже за нее все отдать?». Фенька утвердительно мотнула головой вслед уплывающему серому облаку на пыльной дороге…

– Все по местам! Вновь прибывшие прошу получить инструменты! Всем убедительная просьба! Сегодня, через проходы будут проходить воинские части, санитарные обозы, а также возможно прогонять скот. Так вот, от работы не отвлекаться, с посторонними людьми не разговаривать. Вопросы не задавать – это плановый проход и на выполнение нашего задания не должен повлиять, – уполномоченный снял фуражку, вытер вспотевший лоб и, выпрямившись по военному, указал фуражкой в сторону тянувшихся до горизонта окопов.

К середине смены зарядил мелкий дождь, а к концу он уже сыпал крупными каплями. Работы приостановили. Народ рассыпался по траншеям в поисках сухого уголка, радуясь подвернувшейся возможностью хоть немного отдохнуть.

– Гарна гроза идет! Глянь, как бухае! Даже в облаках отсвет виден, – Данька прислушался к раскатам, – пойду, схожу к кухне, може кипятку выпрошу. А ты найди пока сухую ямку, видать на сегодня шабаш. Скоро смена. Да что ж це бухае?

Фенька прошла по траншее, но все ямки были заняты, и только в самом конце устало опустилась на еще не остывший песок. Стенка тоже отдавала теплом – стало как —то уютно, как дома. «Какая ж я молодец! – уже в дреме пробормотала Фенька и еще крепче прижала к груди душегрейку…

…Машины со следующей сменой упорно пробивались по размокшей дороге. Ольга пыталась подремать, но машину так бросало по сторонам, что голова натыкалась на сидящих справа и слева людей. Данька вспомнил вчерашнюю сводку с фронта:

«Точных данных о положении частей сороковой армии нет. Противник развивает наступление четвертой танковой дивизии с одной моторизованной дивизией на юг между Бахмач и Конотоп и третьей танковой дивизией в направлении Глухов, Ворожба. По донесению начальника штаба армии в боях, с шестого по девятое августа, частями армии уничтожено до девяносто танков противника».

Как-то не верилось, что это возможно, что Красная армия не всех сильней, что не хватает сил враз победить Гитлера. Если бы его, Даньку, взяли на фронт, он бы…». Но, чтобы он сделал Данька, не додумал – где-то так бухнуло, что стихли бабские пересуды в левом углу.

– Куды едымо? – Дарька открыла ухо из под косынки, – бач який громыка. Зараз дождяка як вдаре, будемо ведрами копать цы окопы.

– Да не, це далеко, даже молнию не бачу – Иванчиха, глянула из-под полога на небо.

Вдруг трясти перестало – это грузовики выехали на большак. На большаке вокруг все изменилось с прошлого раза. Слышался топот и рев коров. Какие-то телеги с людьми и скрабом тарахтели навстречу. Машины с красными крестами непрерывно гудели и сигналили фарами, пробивающимся навстречу потоку, грузовикам.

– Ну вот, скоро будем на месте, – Данька поискал съехавшую под скамью котомку.

Машины затормози у кухни, бабы потирали затекшие ноги. Данька спрыгнул на землю.

– Отставить! – навстречу из толпы, сгрудившихся у кухни людей, выскочил какой – то военный и замахал руками, – отставить, назад! Из машин не выходить! Уплотнится! Быстро грузимся! – крикнул военный в сторону толпы. Данька еле успел заскочить назад, тут же кузов стал заполняться новыми людьми. Шум, гам, причитания.

– Що случилось? – Ольга прижалась к борту, освобождая место испуганной женщине.

– А вы послухайте! Це немецкие танки так бухают, так бухают! Нам казали що становится опасно, – женщина поджала ноги, давая возможность уместиться напирающим людям.

– Фенька! Степка! – Ольга выглянула из – под полога, стараясь разглядеть среди, бегущих к машинам, людей знакомые лица, – Фенька! Степка! Сюды!

– Уезжай! – военный торопил шофера, – немедленно уезжай!

Данька еще раз пробежал взглядом трогающиеся грузовики и, кажется, заметил Степкину кепку, исчезнувшую под пологом соседнего грузовика.

– Кажись я бачив Степку, – Данька облегченно вздохнул, – вины в ту машину заскочили, що из Бобрика прийшла. И уже сам себе добавил: «Вот вам и дождяка буде! Вот вам и громыхае…».

Всю дорогу ставочники, пока ехали назад, не давали покоя очевидцам. Что говорили военные? Надолго это? Откуда взялись так близко немцы? А может, это наши войска навели артобстрел, чтобы напугать немцев? Но все, кто работал на смене, в один голос повторяли; «Ничего не знаем. Приехали военные, сказали быстро собраться на погрузку и разъезжаться по домам. Даже уполномоченный наш ничего объяснить не мог».

Приехали за полночь. Машина, в которой ехали Ольга с Данькой, завернула к хате бригадира, а вторая, не останавливаясь, помчалась на Бобрик. Когда ставочники спрыгнули, она уже скрылась за поворотом. Все смены были на месте, только Степки и Ольги нигде не было видно.

– Данька! Вины що не остановились? Шисть киломитрив им придется пешком возвращаться. Чи заснули? Придут, заругаю!

Поутру хлопнула калитка у Данькиной хаты.

– Данька! Ты дома? Пишлы сводку с фронта слухать! – Степка выглядел спокойным, – Ольгу с Фенькой возьмем. Тильки Фенька, наверное, не пийде, вина так умаялась, що десятый сон выглядае.

– Не понял! – Данька с растерянными глазами уставился на друга, – Фенька разве не с тобой приехала? Я же видел, как вы в ту машину залезли!

У Степки как-то нехорошо похолодело где-то внутри.

– Мы вместе были, когда я пишов за кипятком. Фенька осталась ждать в окопе. Когда я возвращался – навстречу уже бежали люди. На мисте Феньки уже не було. К машинам прибежал последним и в нашу машину залесть не смог, прийшлось прыгать в сосидский грузовик. Я був уверен, что вона к вам запрыгнула. Що теперь буде? Може яка друга машина була? Що там творилось! Що я матери скажу! Може подождем, який ций транспорт еще прийде? Зачем я за тим кипятком поперся? Думав, согрею дивчину, як той кавалер. Согрел…

По дороге ребята забежали к бабе Ане, справиться о Феньке. После сбивчивого рассказа Степки, баба Аня выглядела как-то спокойно.

– Моя Фенька дивка шустра! В беду себя не дасть! Може знакомец с собой взял в Попивщину? Зараз отдохне и вин ее привезе. Я чую! Тильки я не знаю – Ольга теля попоила? Вы бы заскочили туды, бо я на ноги с утра не могу пидняться

– Добре, баб Аня, – ребята заторопились, – зараз сводку послухаем и Тишку проведаем

Голос Левитана в этот раз показался ребятам немного растерянным и немного приглушенным:

«… Отряды Чеснова занимают фронт от Теткино, река Сейм до Путивля, прикрывая направление Ворожба. Перед фронтом до ста танков противника и до двух батальонов мотопехоты противника, действующих с направления Волокишино…».

– Да это наши окопы! Вчора я подслухал разговор среди приехавших перед вами солдат. Воны казали, що ихний командир генерал – майор Чеснов свое дело знает. Здесь якого-то Гудериана на цей оборонительной линии и закопае!

– Это що значить? Нимцы уже там? Пишлы к Ольге, може Фенька приехала.

Возле плетня, где был привязан Тишка, грудился народ. Ребята ускорили шаг.

– Я пришла, а вид лежить! Пена так и лье, так и лье! И глаза закатывае! – Ольга уткнулась в плечо Озарке, – видро пустое, я хотела за водой сбигать, а вин лежить и хрипить!

– Ох, не хорошая эта примета! – бабка Хивря завела свою вечную песню, – це вин о близком чиловике страдае! Беда где-то рядом гуляе! А це теля хоче на себе ту беду завернуть! То я бачу, що Анна в последние дни хворобу на себе приманивае. Тяжело буде Феньке одной за тим братом контуженным ухаживать.

– Язык тебе оторвать Хивря, да в той ставок рыбам бросить, хай вони в том омуте брешуть.

Подъехавший ветеринарный врач посмотрел в глаза затихшему бычку и, вздохнув, промолвил, что поздно.

– Боюсь, что отравление. Или тряпка грязная попала.

Данька тогда подумал: «Хорошо, что Фенька всего этого не видит. Что – то загулялась она в гостях», и с щемящей тоской поглядел на необычно багреющий сегодня закат…

Глава вторая

293 стрелковая дивизия сороковой армии отступала на восток. Отряды Чеснова, прибывшие на смену бойцам, с грустью пропускали поредевшие батальоны, измотанные в боях с 3-й и 4-й танковыми армиями Гудериана.

Да какие там батальоны? Батальоны остались там, между Бахмачом и Конотопом, в еще не остывшей земле украинского полесья. Осенние цветы, взметнувшиеся к небу разрывами танковых снарядов, осыпали навечно их нерукотворные могилы. Вот идет первый батальон, прижавшихся к телеге четырнадцать, почерневших от гари и пыли, бойцов. Вот второй батальон в составе восемнадцати человек устало волочет, упирающуюся в разбитую колею пушку. Три дня назад их было 500. Вот третий батальон, оставивший по берегам реки Сейм больше половины своих солдат, помогает ползти по размокшей дороге повозкам с раненными. Триста девятнадцатый медицинский санитарный батальон самый многочисленный на этой дороге. На каждой телеге по десять, а то и по двенадцать бойцов. Вот только стонут они от каждой ухабины. Фельдшер Сара, капитан медицинской службы, перебегает от телеги к телеге, подгоняя сестер и санитаров:

– Василий Дмитриевич! Смотри, голова у бойца с упора сползла, ты уж следи за ним.

– Леночка! Нашатырь в третьей телеге, не давай ему спать!

– Ты куда солдатик спрыгиваешь? У тебя же трещина! Успеешь еще помочь, постарайся до госпиталя ногу не беспокоить.

Две головные машины с тяжелоранеными вдруг остановились.

– Все, щабаш, тупик, – водитель выскочил из кабины и почесал затылок, – ров есть, а прохода нет! Хоть бы табличку поставили, мать вашу тыл.

Воспользовавшись неожиданной передышкой, бойцы повалились на землю – кто, где стоял.

– Наташа! Поручи своим девчонкам разнести воду по телегам, пусть попьют, пока стоим, – Сара Максимовна направилась к головным машинам.

Василий Дмитриевич санитарил с самого начала войны, с самого Бреста. Сара ценила его за невероятное чутье, за способность выкручиваться из любой трудной ситуации. Хоть и перевалило Дмитричу, как его называл медперсонал, за пятьдесят, но бегал он как молодой попрыгунчик. Девчата говорят, что Дмитрич шило в детстве проглотил. Вот и сейчас, когда все разметались валом по траве, пошел осматривать свежевырытые окопы:

– Пойду, пройдусь до ветру, – Дмитрич подмигнул напарнику.

Метров за сто зеленел небольшой лесок, прикрывая от ветра левый изгиб окопов. «Пойду, посмотрю, какие нынче в этих краях грибы», – Дмитрич уверено зашагал в сторону подлеска.

Возвращаясь, назад по кромке окопов еще подумал: «Непорядок, кругом оставленные кем-то носилки, лопаты, кирки, а рядом никого нет. Видать срочность, какая согнала». «Возьму – ко я вон ту лопатку с короткой ручкой, в дороге пригодится», – Дмитрич лихо спрыгнул в траншею.

Взяв лопатку, хотел подняться здесь – же. Ан нет, не хватает росточка, – Дмитрич пошел вдоль траншеи, подыскивая удобное место.

– Да, видать торопились, – Дмитрич нашел пологий склон и примерился, куда поставить ногу и, вдруг справа, метрах в трех, увидел торчащие из земли шаровары в калошах.

– Свят, свят, свят! Закопали! Своего закопали! – Дмитрич ошалело скатился опять на дно траншеи. От вскрика Дмитрича калоши зашевелились и, из окопного «кармана» выскочила заспанная, ничего не понимающая девчушка лет шестнадцати, семнадцати.

– Степка! Мама! Куды вси подывались? – девушка протерла заспанные глаза, – дядько! Я тильки на хвилинку лягла. Дядько! Поможите найти Степку, вин за водой побиг. Дядько, мне страшно, дядько! Я тилько хвилинку, тилько хвилинку!

– Хватит реветь! Всю траншею затопишь, – Дмитрич, кажется, догадался, откуда взялось это ревущее чудо в телогрейке, – Как звать тебя, кудрявый ангел?

– Фенька, – девушка умоляюще смотрела на своего спасителя, – дядько, не бросайте меня! Отвезите меня домой, у мене мама хворая, вона мене жде…

– Ладно, давай руку, пойдем к своим.

У машин оживление. Все, кто сидел, повскакивали с травы и сгрудились вокруг, затормозившего на полном ходу, армейского газика.

– Кто старший? – майор с седой прядью выскочил на дорогу.

– Ранило нашего комбата, – Сара Максимовна, показала рукой на первую машину, – плохой он, а что случилось?

– А то и случилось, что в километре отсюда немецкие танки прорвали фронт и через час другой будут здесь! Немедленно прошу покинуть оборонительную линию. Справа в ста метрах есть проход для транспорта. Через полчаса здесь не должно быть людей. Повторяю, немедленно покиньте оборонительные сооружения!

– Товарищ майор! Не можем мы быстро. У меня в двух телегах тяжелораненые, а машины переполнены, друг на друге лежат.

– Кузнецов! Где Кузнецов? Подгоните два грузовика, пусть быстро перегрузят тяжелых. Километров через пять по большаку перегрузите людей опять на телеги и возвратите машины обратно на позиции. Выполняйте!

– Товарищ капитан медицинской службы! – Дмитрич подвел к фельдшеру дрожащую от страха Феньку, – вот нашел в окопе. Говорит, что потерялась. Что мне с ней делать?

– Этого еще нам не хватало! Посади ее к тяжелораненым в машину, по дороге разберемся. Заканчиваем! Трогаем!

Отъезжая от окопов Фенька растерянно наблюдала из-за борта грузовика, как быстро заполняли солдаты свежевырытые окопы, как нарастал шум приближающихся раскатов.

– Сестричка! Нога! Немеет! Правая. Помоги, – чья-то рука потянула Фенькину душегрейку, – помоги сестричка!

– Вы мене? Зараз я, – Фенька попробовала освободить из-под лежащего солдата зажатую чьим-то телом ногу. И у нее получилось, – спасибо милая, у меня аж голова закружилась. Что-то я тебя раньше не видел. Новенькая?

– Ни, я от ставочников отстала. Вони домой уехали, а мене в окопах забыли.

– А откуда вас привезли? Может по дороге завезут? Наверное, родные беспокоятся?

– Со ставка мы. Есть сило рядом, кажись Попивщина, – Фенька вдруг представила, как мамка ждет ее со смены и слезы опять полились на душегрейку.

– Поповщина? Подожди, вчера была Поповщина, поутру проскочили. Так ведь там уже немцы! И в Глухове немцы. Вот беда-то какая, ведь мы едем на Ворожбу – это в другую сторону. Вот беда-то! Но ты радоваться должна, дуреха! Судьба от немцев тебя повернула! Жить будешь долго! А домой возвернешься еще, порадуешь мать. Сколько годков – тебе слезливая?

– Семнадцать на Рождество було. Що зараз буде? Що мене робить?

– Так ты уже дивчина взрослая, а я подумал шестнадцать годков, а то и меньше. Щупленькая ты больно. Но руки сильные – вона как мою ногу выдернула! А ты знаешь, что сделай. Попроси нашего врача, чтобы при санитарном взводе оставила. А назад будем фашистов гнать – ты у своей деревни и соскочишь. Скоро из Сибири подкрепление придет – бежать Гитлеру, пока портки не потеряет.

Колона остановилась. Большак еще не разбитый. Раненные немного отошли от ухабов проселочных дорог. Ехать бы, да ехать, до самого госпиталя.

– Василий Дмитриевич! Организуйте перегрузку тяжелораненых обратно на телеги, машины возвращаются обратно на фронт. До Ворожбы уже недалеко, к утру будем на месте. Девочки, все на помощь санитарам! Осторожней с переломами и брюшными ранениями!

Фенька и не заметила, как спрыгнула с машины, как начала помогать медсестрам и санитарам. Поддерживать носилки, держать головы, руки, ноги. Ей знакомо было это чувство. Выхаживая, заболевших или слабых телят она чувствовала эту боль, этот блеск жаждущих помощи глаз, этот утихающий стон от прикосновения нежных и ласковых ладошек. И когда последнего раненного положили на телегу, вдруг ощутила близость с этими незнакомыми ей людьми. Они мне нужны, а я нужна им! И Феньке стало легче на душе. Когда к ней подошли Сара Максимовна и Дмитрич, в ее глазах уже не было ни одной слезинки.

– Ну что дивчина, будем прощаться. Как звать? Откуда ты к нам приблудилась? Небось дома уже волнуются? – Фельдшер с высоты своего могучего роста оценивающе оглядела это хрупкое, дрожащее существо, – Дмитрич, давай карту, разберемся на местности.

– Это Фенька! Она из Поповщины. Вчера их привезли на рытье окопов и, в суматохе, потеряли. Вчера, когда проезжали Поповщину, немцы уже были на хвосте. Не будете – же Вы ее назад к немцам отправлять. А девочка хорошая, смышленая. Всю дорогу мне помогала. Руки у нее для нашего дела нежные и добрые. Оставьте ее товарищ капитан медицинской службы, не пожалеете, – солдатик, что ехал с Фенькой в машине, даже привстал с телеги.

– Отставить раненный! Не положено нам брать гражданских лиц без оформления по всей форме. Попадем под бомбежку – кто будет отвечать?

Фельдшер уткнулась в карту, долго водила пальцем по запутанной сетке только ей видимых дорог, как будто решая какую-то неразрешимую задачу и, вздохнув, вернула карту Дмитричу.

– Фенька говоришь, Федора значит? Забыли, значит? А сама что молчишь?

– Не бросайте меня тетенька! Я не знаю куда идти. Я помогать буду.

– А что ты умеешь делать, горе ты Федорино?

– Я все можу. Полы мыть, стирать, кашу варить. На ферме мы с Ольгой все робили – и теляток кормили, и клетки чистили. Лошадь умею запрягать. Тильки быков боюсь, вони рогами мотають. Тетенька, не бросайте мене!

– Ну, ты прямо сокровище! Все она умеет! Небось, кровь увидишь, в обморок шмякнешься?

– Ни! У том мисяце Ольга, подруга моя, коленкой корягу на озере зачепила, так я нисколечки не испугалась. Пока до хаты дошли я три раза ту кровь вытирала. Тётечка! Возьмите меня! – Фенька вдруг подошла и прижалась к груди доктора.

– Ну что с тобой делать? Попадет мне за тебя. Ох, попадет! Дмитрич! В Ворожбе решим окончательно, а пока бери ее под свою опеку. Пусть Наталье с Леной поможет, что надо, – Сара Максимовна улыбнулась и нежно провела ладонью по Фенькиным кудряшкам, – А ты дивчина не называй меня тетенькой. Так и быть – для тебя я Сара, просто Сара. Договорились?

Фенька утвердительно замотала головой и, отойдя к Дмитричу, уткнулась ему в плечо.

На станции Ворожба их встретил главный врач медицинского санитарного батальона полковник медицинской службы Демиденко.

– Добрались таки, какие Вы молодцы Сарочка! Мне уже доложили, в какой водоворот попал Ваш батальон. Потом расскажешь, а пока всех тяжелых и средних в сортировочный пункт и на санобработку. Получен приказ командира дивизии – в течение двух часов погрузится в вагоны. Новое место дислокации – Новый Оскол под Белгородом. Баню организовать не могу, не успеем. Медикаменты получишь во втором вагоне. Как с медперсоналом?

– Двоих за неделю потеряла! Раненных много, но стараемся. Приедем на место, буду просить еще персонал. Санитары нужны. Вчера девочку подобрали в окопах – от своих отстала. Хотела по дороге оставить, но не смогла, пожалела. Говорит из Поповщины, а там уже немцы. Как думаешь, не сильно рискую? Девочка старательная, да вот только документов при ней нет. Если оставлю на вокзале – пропадет.

– А сколько ей лет?

– Говорит, через три месяца, восемнадцать исполнится.

– Я тебе вот, что посоветую. Если она из деревни, то паспортов у них нет. Когда исполнится восемнадцать, можно справку выправить и на довольствие поставить. Если конечно уверена, что не сбежит. Будут проблемы, скажи – я переговорю с вашим командиром батальона. Ну, давай командуй. Я буду в первом вагоне.

Загрузились быстро, помогли легкораненые. Фенька носила белье, с опаской поглядывая на Сару Максимовну и, когда увидела, что та направляется к ней, замерла. Сердечко тюк, тюк, так и выскочит.

– Фенька! Быстро в вагон! Отправляемся.

Феньке два раза повторять не надо. Уже через секунду, с радостными слезами на глазах, она сидела на матрасе у дверей, прижавшись к Наталье.

– Фенька! Ты чего такая радостная, как будто в санаторий собралась? А ли знакомых встретила?

– Сара казала: «Шибко в вагон!», – Фенька никак не могла справиться с дрожью в коленках. И, не было ей, в этот миг, никого родней грозной Сары, уставших медсестер, пыхтящего махоркой у дверей Дмитрича. И даже легкораненые казались ей уже совершенно здоровыми.

Когда состав уже набрал обороты, послышался гул самолетов и разрывы ревущих снарядов. Дмитрич в углу перекрестился.

– Спасибо, ангел – хранитель! Спасибо господи! Пронесло.

Новый Оскол встретил тишиной. Если бы не серьезные лица людей, можно было принять городок за небольшой санаторий. Санитарный взвод разместился в пристройке к дому культуры. В большом помещении, где вероятно размещался то ли спортзал, то ли танцевальный кружок, было прохладно. Но не холодно. Медперсонал разместился в комнате – гардеробной. Нашлась маленькая комнатушка и для Фельдшера. Сара Максимовна, вернувшись от нового командира батальона, провела небольшую планерку.

– Задача такая. Пока дивизия получит пополнение и вернется на фронт, мы должны вернуть в батальон всех легкораненых, а также пополнить запасы медикаментов. И на первом месте чистота. Полная чистота в помещениях! Чистые постели, чистое белье, чистые бинты. В любую минуту! Спрашивать буду строго.

И потекли денечки в заботах и суматохе. Феньке было совсем не трудно. Медсестры довольны ее помощью. Даже подбадривали.

– Ловко ты справляешься! – Лена повыше на голову, да и в плечах пошире, – натрудила ты меня Фенька до мозолей.

Фенька готова работать хоть до утра. Лишь бы отогнать от себя тревожные мысли о доме: «Как там мамочка моя? Как Данила? Ольга, наверное, искать устала, бедная подружка. Тишка истосковался». Слез уже тоже нет. Выплаканы и пролились они на поля простыней, на километры окровавленных бинтов, на наволочки раненных бойцов. «Им, этим молодым хлопцам, в тысячу раз тяжелей, чем мне», – думала Фенька, перестилая постели, помогая Лене и Наташке перематывать повязки. «А домой я скоро вернусь! – Фенька каждый вечер, засыпая, повторяла, как молитву.

Смешные они, эти солдатики! Его с ложечки кормят, а он гогочет, как тот жеребец. Ему йодом рану на ноге смазывают, а он руками норовит, бесстыдник. А языки! Так и чешут, так и чешут!

– Вот ты Вася скажи: «Что бы ты сделал, если бы сейчас дома оказался?» – Женя хитро улыбнулся глазами.

– Я? – Вася, поправляя повязку на обожженной щеке, мечтательно уставился на потолок, – я бы картошку выкопал! У нас в Пензе картофель богатый родит. В мае, как раз за три дня до призыва, посадил. Мешков десять, считай, будет! На всю зиму хватит моей Алевтине и Костику.

– А я бы собрал друзей и на рыбалку! – белобрысый солдатик у окна, как будто удочку забросил в дальний угол палаты, – у нас в Астрахани лещи – руки не хватит!

– А моя сосед позвал, – круглолицый казах скрестил ноги на кровати, – моя чай много пил, десять кисаек с баурсак! Нет, еще один!

– А степь не затопишь джигит? – сидевший напротив усач развел руками, изображая озеро.

– А я своему соседу бы морду набил! – перебил джигита голос от двери, – когда меня провожали он нехорошо на мою Катерину смотрел, кобель. То-то давеча, на охоту со мной не пошел! Живот говорит, болит! Я только потом догадался. Чтоб ему с тем животом два поля удобрить! А морду все одно после Победы, как пить дать, набью, – голос затих, но кровать еще какое – то время продолжала нервно поскрипывать.

…И только вошедший в палату Фельдшер остановил этот бесполезный обмен разыгравшихся фантазий.

– Всем отдыхать! Ночью не стонать! Женя, Вася и Сабыржан утром на кухню, поможете нарубить дров. Расшумелись тут…

В конце октября пришла тревожная новость. Наши войска, после кровопролитных боев, оставили город Белгород и продолжали отступать на восток. Батальоны заканчивали переформирование. Прибыло пополнение. Дивизия готовилась выдвинуться навстречу танковым соединениям противника. Получая маршрут движения и пункты размещения санитарного взвода батальона, Сара Максимовна еще раз перепроверила запасы медикаментов и перевязочных средств. Завтра погрузка и батальон уходит на запад. Еще подумалось: «А ведь впервые за пять месяцев войны мы движемся навстречу фронту, а не бежим от него! Неужели это решительное наступление и фашистам конец?» От этих мыслей стало спокойней. «Дима, наверное, уже заждался в своей хирургии. Да и дочурка тоскует, судя по письмам», – Сара, со щемящей нежностью представила, как вернется домой в Москву, как встретят ее муж и дочь, как снова, вместе, всей семьей, пойдут кормить уток на Чистых прудах.

И еще одна мысль беспокоила: «Что мне делать с Фенькой? Взять с собой? Но ей, же еще восемнадцати нет! Одно дело, здесь, в тылу. И совсем другое дело на передовой. В боевой обстановке. А ведь ей столько – же, сколько и моей дочурке. Могу ли я рисковать её жизнью?

А если оставлю здесь? Брошу за тысячу километров от родного дома, в незнакомом краю? Смогу ли я себя простить? Да чем я рискую? Если наши будут развивать наступление, то санитарный взвод всегда будет в тылу. Пусть недалеко, но в тылу! А Фенька работящая, смышленая, неутомимая. Прикрою до января, а там и документы выправим. Нет, не смогу я ее бросить на произвол судьбы. Да и Фенька сама не хочет».

В назначенный район не доехали – там уже немцы. Только расположились в амбаре, на краю деревни, как привезли первых раненных и убитых. Легкораненых помещали здесь же, на сколоченных вдоль стен нарах. Тяжелых осматривали, делали перевязку, кололи обезболивающее и сразу грузили на машину в госпиталь. Убитых увозили. Дмитрич говорил, что их захоронят в этом селе. Сару слушали беспрекословно. Каждый знал свое место. Феньке доверили относить от раненых бинты и одежду и складывать в дальнем углу амбара – на дезинфекцию и в стирку. А вечером помогать по кухне.

Канонада боев то удалялась, то приближалась. Сначала Фенька вздрагивала при каждом взрыве, но постепенно привыкла. Дмитрич подшучивал.

– Что, детка, страшно? Коленки, небось, пляску дают? Это далеко, километра три-четыре, считай. До нас не долетит! Страшно, это когда тихо.

– А я не боюся! Як гроза иде, да не дойде. Хай бухае, да не убивае никого.

Первые две недели дважды медицинский санитарный взвод менял место расположения – батальон все ближе приближался к Белгороду. А к концу третье недели приказ: «Готовиться к отступлению». Изнуряющие бои. Изнуряющие дни. Вгрызаясь в каждый комок оледенелой земли дивизия, неся большие потери, отступала на восток. Остался позади уже и Новый Оскол, когда-то на время приютивший их маленький медицинский отряд. Остался позади и тот, незабываемый для Феньки день, когда Сара Максимовна, нежно обняв ее за хрупкие плечи, сказала те главные слова.

– Теперь ты боец, Федора Митрофановна! Теперь ты одна из нас, кому предстоит вынести на своих плечах все тяготы проклятой войны. Своим отношением ты заслужила уважение товарищей и достойна, быть в наших рядах. К сожалению, в день твоего совершеннолетия, я не смогу накрыть для тебя богатый стол и пригласить твоих старых и верных друзей. Но я обещаю, что после Победы, а она обязательно будет, ты наденешь, самое красивое платье и, мы поднимем бокал пьянящего вина за твое счастье.

– Теперь у нас две задачи. Прогнать немцев и выдать Феньку замуж, – Дмитрич вручил Феньке, покрасневшей от смущения, трофейную плитку шоколада.

И не стало больше девчонки, путающейся в ногах санитаров и все время вымаливающей работу у медицинских сестер. Фенькой она осталась, привыкли, но теперь она штатный персонал медицинского санитарного взвода, как написано в выданном Сарой документе!

Под Харьковом от батальона осталось не больше двадцати бойцов. Санитары не успевали переправлять тяжелораненых в госпиталь. Второй раз привезли Василия, старого знакомого. Рана на щеке зарубцевалась, но пуля нашла другое место, плечо.

– Не поеду я в никакой госпиталь! Кость не задета, а мясо нарастет, – Василий, скрывая боль, поднимал руку.

– Дурачок ты, Василий, – Наташа сменила повязку, – поехал бы, подлечился, а там может отпуск дадут на пару дней. Ты же картошку хотел копать? Извини, сажать, уже снова май на дворе.

– А помнишь, хлопчик який був, що чай, любив?, – Фенька унося окровавленные бинты обернулась у выхода, – мордастенький такий.

Василий, вдруг, погрустнел. В глазах появилась печаль и ненависть.

– Вы о Сабыржане? Настоящий джигит был! С противотанковым ружьем обращался, как с братом. Случилось это месяца два назад. На позиции нашего взвода прорвались три немецких танка. Прут, как себе в огород! Сволочи. Пехота, что позади танков, нас поливает, голову не поднять. Сабыр одного сразу достал, танк закрутился, как помешанный. Сабыр по второму – тот прет. Второй выстрел рикошетом, тот прет. И вдруг ружье заклинило, твою мать! Подвел брат. Впервые подвел. Как исчез Сабыр, никто не заметил, отсекали пехоту. Когда загорелся второй танк, третий развернулся и назад. Немцы за ним, мы в атаку! … Сабыр лежал у разорванных гусениц, обняв землю. Земля приняла его, как своего сына, сразу, навечно. Там и похоронили мы круглолицего джигита. Сколько еще таких джигитов, хлопцев, мальчишек приютит навеки украинская земля! Ничего, девчонки, отольются еще, этой фашистской сволочи, наши скупые слезы! Ох, отольются!

Подошедшая Фельдшер нарушила затянувшуюся тишину.

– Лена, Наташа! Готовьте раненных к отправке. Всех! Остаются только ходячие! Через два часа уходим на новое место.

Не стала говорить Сара персоналу, что обстановка усложнилась, что прорвавшиеся немцы вот – вот замкнут кольцо за их спиной. Командир приказал к исходу дня быть у берегов Дона. И с печальным надрывом добавил: «Не осталось у меня людей, не осталось. Нужно избежать окружения. Поторопись, товарищ капитан медицинской службы».

К концу июня вышли на крутой берег Дона. Остатки батальона с высоты обрыва удрученно глядели на далекий противоположный берег. Окружение! Бойцы, что могли держать в руках оружие, заняли оборону в километре от скопления метающихся по берегу людей. Дмитрич организовал бригаду по изготовлению веревок из подручных средств, а также пояса для спуска тяжелобольных. В ход пошли и простыни, распоротые и связанные тугими узлами. Разбирались борта машин и телеги, все из чего можно сколотить плотики для раненных. Немцы били по воде! С пролетевшей «Рамы» посыпались немецкие листовки: «Кто Дон переплывет, буду считать перворазрядником, кто Волгу переплывет буду считать дезертиром!». Ветер донес звук веселых непонятных песен и выкрики «Рус выходи».