Текст книги "Фенька"

– Феодора! Моя подруга. Только не для твоего сада ягодка, – Сашка, как бы защищая Феньку, отодвинула ее за спину, – ты, мой сокол, тоже не один.

– Павел! Передний край этой гордой искусительницы, – Фенька догадалась, что это Сашкин покровитель, – А о вас мне Александра уже рассказывала. Даже отругала однажды за нечаянный порыв. Разрешите представить моего боевого товарища. Лейтенант Никлос Френкель – по – нашему, Николай. Последние два года мы с ним на фронте соперничали, кто больше фашистов уничтожит. Не удивляйтесь, Ник хоть и немец, но из антифащистов. Сейчас строит новую народную Германию. Вот только он у нас неразговорчивый – все стесняется своего русского языка. Никлос! Покажи себя дамам, – Павел «вытащил» из-за спины, белокурого, с красивыми тонкими чертами лица красавца, – если ты немедленно не пригласишь на танец Феодору, то я на неделю лишу тебя пропуска в клуб.

– Все шутка, Павел! – Никлос решительно выдвинулся вперед, по – гусарски склонил голу, приложил руку к груди, прикрывая медаль «За отвагу» и смело посмотрел девушкам в глаза, – я еще не очень хорошо говорить по-русский язык, но я доволен, как это: б л а г о д а р е н за знакомство! Толко танцевать я совсем плохо! Если толко Феодора показать как нужно.

– Я не танцюю, – Фенка умоляюще посмотрела на Сашку, ища поддержки, но не найдя ее, смело продолжила, – я не можу. Може посля, коли Александра меня науче. Звиняюсь я, шо так. У нас на Украине тильки пляшуть, дай хороводы крутять. А вы танцюйте, танцюйте, не бачьте на мене.

Оркестр, как будто бы ждал, когда Фенька даст отмашку – красивая музыка заполнила сверкающий зал. Павел закружил Сашку в танце, а Никлос пригласил подняться на балкон второго этажа, где можно было, облокотившись на широкие перила, наблюдать за танцующими парами.

Фенька успокоилась. Чувствуя, что Никлос хочет что-то спросить, но тоже стесняется, решила сама первой начать разговор.

– Расскажите о себе, – Фенька смело посмотрела в его голубые, как небо глаза, – правда, мне интересно.

– Хорошо, я рассказать, – Никлос, как будто ждал этого вопроса, – моя фамилия, то есть семья, жить Росток. Большой порт на Балтика. Я работать порт рабочий, как это – ремонт корабль, баржа. Отец, мать простой люди, тоже работать на завод. Перед война, два года, на завод был создан подпольная ячейка. Против фашизм. Я сразу был состав эта ячейка. Потом был облав. Мой друзья был арестован на лагерь. Я успел бежать на Финляндию, потом Советский союз. Я и три мой товарищ. Шесть месяц проверка, потом школа Интернационал. Потом война. Работать Оренбург. Помогать трудовой фронт. Учиться школа младший офицер. После Сталинградской победы, мне разрешить пойти на фронт, в состав интернациональный истребительный батальон, взвод автоматчиков. Там знакомить с Паша, он командир взвод пулеметчик. Потом вместе здесь. Сейчас большой работа, как это – создание демократический народный структур управления. Мать, отец живой, Росток.

– Да, бачу, намучився на цем свите. Яки нимцы разные, – Фенька задумалась, – да и у мене на Украине така же история. Одни люди строять социализму, хотят жить в миру, а другие, як бандеровцы, помогали фашистим и як скажённые кричали: «Незалежная Украина без жидов, комунистив и москалей!». У мэнэ друга в Западной Украине бандеровцы повесили. А ти, националисты, подругу Ольгу в Германию, через её волю, робить записали. Я у своем медсанбате набачилась, шо це фашисты натворили. Тяжело тоби после них ридный дом убирать.

– Хорошо говорить Феодора, – Никлос, с благодарностью, коснулся Фенькиного плеча, – А давай договор! Ты свой дом от этой война убирать, а я свой. А потом ты свой чистый дом показать, а я свой. Новая Германия и Советский страна – мир, дружба!

– Кто здесь за мир и дружбу призывает? – ребята и не заметили, как подошли Саша с Пашей, – мы, поглядим, вы не только о погоде, да о цветочках. Пора нам, Феня, ой Федора, к родному дому двигать. Вон и Ритка нам машет. Танцы то уже закончились. Мальчики, вы нас не проводите?

– Так точно, моя повелительница! – Павел «цокнул» сапогами, – Никлос, ты с нами?

– Я буду очень рад, если Феодора разрешать.

Фенька была не против. Даже, наоборот, ей было приятно идти рядом с этим стройным, подтянутым кавалером. Прощаясь, Фенька попросила:

– Можно я тоби Николой звать буду. А то у мэнэ от Никлоса язык клокоче, – Фенька чуть не рассмеялась, – а Ником хай Паша зове.

– Конечно! Как ты сказать – клокоче? – Никлос от всей души рассмеялся…

…И потекли денечки, как капельки в кране. В ресторане повара полюбили Феньку: за её усердие, за её аккуратность, за её добрый характер. А характер у Феньки крепчал с каждым днем. Взять, хотя бы, тот случай, что удивил даже шеф-повара. Фенька заскочила в кабинет к Алексею с тарелкой какого – то гарнира и поставила перед ним на стол:

– Нет, вы побачьте на це! – Фенька неумело изобразила возмущение, – хиба як це можно? Стильки продуктив в помойное ведро! Мене мамка за таке хворостиной бы отгуляла.

– Погоди, Феня. Объясни, что случилось? Ну, гарнир. Выглядит привлекательно!

– Так як же не съели, шо привлекательно? Колы приносят пустые тарелки, я бачу, шо клиент доволен. И продукты на пользу. И нам спасибо. А це шо? За нидилю вже утретий раз. Я хотила сказать поварам, но вони мэнэ на смех поднимуть. Може я вам скажу?

– Я ничего не понял, но скажи, я весь во внимании.

– Клиент не хоче исты цей гарнир, бо перца набухали бильше нормы. А вчора у борщ поклали порченый чеснок. А поза, позавчора у рису був укроп. Рис и укроп вместе не дружат, разумеете? Ладно це базилику трошки, а тут укроп! Воцеж клиент и капризничае.

– Я все понял. Ну, ты талант! Мой учитель в кулинарной школе также говорил: «Рис и укроп вместе не дружат!». Откуда ты это знаешь? Ты же не училась нигде.

– Так цеж на фронте, в медсанбате. Була у нас повариха, тетя Зоя. Продуктив немае, так вона мени в лес посылала, траву сбирать. Каже: «Це трава для супа, бо для пшенки?» Я кажу: «остренька – це для супа. А кисленька – це для пшенки як раз». Отрыв-трава, да цикорий для компоту хороши. А полынь аппетит нагоняе. Так и научила по запаху варить.

– Ты, Фенька, не перестаешь меня удивлять. Я уже устал своим говорить, чтобы пробовали еду во время приготовления. А они свое: «Вкусы у клиентов разные. На всех не угодишь, все же по калькуляции». А у тебя вон как – по запаху. Давай сделаем так: завтра я тебя заменю на посуде, а ты постоишь с поварами, может, что и подскажешь толкового.

Наутро Алексей провел планерку с поварами:

– Слушай мою команду! Сегодня обед готовим под контролем Фени. Каждое блюдо она будет проверять на вкус и запах. Все её советы выполнять беспрекословно. Вопросы потом. Всем по местам!

Смущенная от такого доверия, Фенька тихо ходила между кастрюлями, сковородами и тихим голосом подсказывала: «Тут красный перец наполовину убавь. Тут томату еще трошки треба. Макароны останови варить, бо размажуться. А ци грибы еще масла просють».

Вечером, шеф-повар собрал всех поваров на пятиминутку в своем кабинете. Молча, осмотрел, ничего не понимающие лица работников, достал из стола книгу жалоб и предложений и, загадочно посмотрев на Феньку, торжественным голосом прочитал:

– «Получил огромное удовольствие от обеда. Так вкусно я уже давно не ел. Спасибо поварам. Так держать. Генерал-майор Ткаченко».

– Вопросы есть? Вопросов нет! С завтрашнего дня Федора освобождается от посуды и назначается инструктором – дегустатором. Разногласия улаживать лично со мной. Все свободны.

Девчата, узнав о повышении подруги, засуетились.

– Ну, теперь ты у нас начальник! И над поварами командир, и над Алексеем командир! Так и до генеральши недалеко!

– Вот только одно беспокоит – платьишко уж больно простое, не по рангу. Это надо исправить, – Маргарита, с серьезным видом, обошла Феньку со всех сторон, – есть у меня одна идея! Офицерскую форму на тебя не наденешь, не положено, а вот полувоенный костюмчик смастерить нам по силам. Есть у меня в комендатуре один знакомый, он сукно трофейное может достать, тонкое, как раз нам подойдет. Ты, Сашка говорила, что шить умеешь? Так вот, материал и машинку я организую, а ты фасончик придумай. Чтоб все офицеры ахнули! Сможешь?

– А почему не смочь? Я тут видела одну дамочку в клубе. Юбочка в гармошку, такая строгая, прямая. А пиджачок под военный кителек сделан. Видать жена генерала, не меньше. А мы пиджачок под гимнастерку сделаем и слегка приталим, а плечики чуть приподнимем, будто там погоны спрятаны, – Сашка бросилась рисовать на листочке фасон.

– И карманы впереди, такие большие, и с темненьким кантом, два, нет четыре – Маргарита с нетерпением крутилась вокруг Сашиных набросок, – ну, Фенька, и твой Никлос, и твой шеф будут теперь драться за твое внимание.

– Да вы шо, чи сдурели девки? Шо я Наполеон якив, шоб перед охфицерами так гарцувать. Да и повара засмеють.

– Не засмеють, а под козырек возьмуть, – передразнила Феньку Рита, – все, вопрос решен, завтра я все принесу.

– Ну шо с вами робить? Хорошо. Тильки у меня уговор. Шьем не на мене, а на усех троих. Пусть увесь Берлин завидуе.

Сказано – сделано. Александра раскроила, Рита с Фенькой обметали, машинка «Зингер» соединила все вместе красивым швом. Не костюмы – загляденье! На темно зеленном сукне карманчики посветлей. Пуговички в цвет карманчиков, сами обшивали от старых гимнастерок. Воротнички строгие, тянутся к плечам. Юбочка – плиссе – крутнешься: вот они, ножки точеные, чулочки нейлоновые!

– Что – ты, Сашка сотворила? Я даже в кино такую красоту не видела! Фенька! В этом наряде на работу тебе идти никак нельзя – клиенты враз съедят, а Алексей в котел упадет! Так. Слушал мою команду! Завтра идем фотографироваться – пусть дома за нас порадуются. А в субботу в клуб втроем, как зайдем! Генералы наперегонки будут на танец нас приглашать, а мы, такие гордые, неподступные; «Мы сегодня не танцуем, мы сегодня не в форме!»

– Як не в форме? О шо це на нас? – Фенька застыла перед зеркалом и стоит, как истукан, боясь пошевелиться, – Я сама соби чую, як тий генерал. А мне нравится девчата, я даже танцевать хочу тий фокстрот, чи як его.

Выход в свет в новых нарядах затмил всех! И ресторанный люд военный. И поваров. А Алексей даже Феньку на «Вы» назвал от изумления. А, что творилось в клубе! На балкон, где как всегда, наблюдали за танцами Никлос и Фенька, каждые пять минут подходили незнакомые офицеры: «Извините! Можно вашу даму пригласить на танец? Нет? Заняты? Очень жаль». А что творилось на улицах Берлина! Мало того, что все прохожие провожают их, то восхищенными, то изумленными взглядами. Вчера один местный немец, на велосипеде, в фонарный столб «въехал», пока на них смотрел…

На работе у Феньки все складывалось хорошо. Повара покорно исполняли все Фенькины «указания». В голосе появились «Командирские нотки». Феньке даже нравилось командовать: «Посмотрела бы Огарка, как меня здесь все слухатся». Вот только никак не могла решить Фенька: «Кому отдать больше своего внимания – Никлосу или Алексею?». Гуляя по вечерам, с Никлосом, по тихим улочкам Берлина, Фенька все чаше ловила себя на мысли, что этот человек становился для неё все родней и родней, с каждым днем, с каждой минутой. «Хорошо с ним, тепло. Позвал – поехала бы с ним на край света!». Но не зовет. А Алексей зовет!

– Ну, что тебе в твоей деревне делать? Опять с коровами день и ночь? Поехали со мной в Москву. Я вернусь в свой ресторанчик на Чистых прудах, попрошу, чтобы и тебя взяли. Будем работать вместе. Я тебе Москву покажу, знаешь какая Москва красивая? Ты подумай, я подожду.

Как не странно Алексей Феньке тоже нравился. «Прямой, надежный, с таким не пропадешь, – Фенька представила себя с ним, в окружении детишек, – вот только сердце не волнуется, как при встречах с Никлосом».

Все закончилось неожиданно. Пришел представитель комендатуры и зачитал приказ: «По договору с новыми властями ресторан передается местной администрации. Весь персонал должен перезаключить договора на работу на постоянной основе. Кто не согласен – домой».

«Домой! – Фенька даже обрадовалась, – один год и шесть месяцев пролетели, как один миг. Маме я помогла. Да и соскучилась по дому – нет мочи». И уже, через неделю поезд увозил повзрослевшую, возмужавшую Феньку, навстречу родной Украине, навстречу ушедшему детству, в объятия родных и друзей. На душе было волнительно: «Шесть лет я не бачила ридной хаты, того майдана, тих березок, шо склонились у плетня. Я скоро увижу маму, Данилу, Ольгу, Даньку, всех, кто дожил до этого дня».

Печально было только от расставания со своими новыми друзьями. Провожать пришли все. И Маргарита с Сашей, и Пашка с Никлосом. Поодаль, переминался с ноги на ногу, растерянный Алексей.

«Так и не разорвалось у тебя сердечко, девка, – повторяла сама себе Фенька, когда тронулся вагон, – не разорвалось!»

На станции Ворожба Феньку встретила Огарка.

– Мать, як твою телеграмму получила, миста себе не находе. Так и выглядае кажный час. Какая ты стала девочка! Хочь картину пиши. Пийдем на телегу. Путь у нас дальний, расскажешь, як жизнь покрутила.

Огарка слушая по дороге Феньку, про себя, удивлялась: «Сколько сил и терпения у этой хрупкой дивчины оказалось. Знала мать, когда говорила, что Фенька у неё нигде не пропаде. Повезет тому хлопцу, кому она достанется. Ох, повезет!»

– Спасибо вам за письма, тетя Огарка, вины меня очень согревали. Вы лучше расскажите, что нового у нас в ставке. Кто уехал, кто остался? Як там Тарас Петрович?

– Сначала тяжело пришлось. Я как из партизанского отряда вернулась, смотреть без слез не могла на людей. Не все оккупацию нимцев перетерпели. Баба Хивря мисяц до прихода наших не дождалась, отошла к своему Яхфиму – царство ей небесное. Много мужиков с войны не вернулось. Мий Захар, слава богу, живой и здоровый, возвернулся, опять артель укрепляет. Данька с ним. Про Степку ты знаешь. Брат его, Арсений так и пропал, шоб вин провалився. Тарас Петрович больной вернулся, простуженный весь. Як раз в ноябре, у прошлом годе, похоронили. В военкомате обещали памятник поставить. Про Ольгу я тебе все прописала: як вона вернулась, як за ей цей татарин приехав, як увез у Донбасс. Мать её письмо показывала. Сына родила. Обещала на Октябрьские праздники приехать. Ферму восстановили. Скотину привезли. Поля не все засеяли, семян не хватило. Да после того, шо было, жизнь успокаивается. Я тоби не писала, шо який казус с твоими посылками случився. Як раз под новый год, приезжае из району военный и увозе твою маму. Шо таке? Слухи пошли, шо арестовали, да в каталашку свезли. Я в район, к тому Якименко, ты помнишь? Кажу, шо бабушку, як того врага народа, увезли, на глазах у всего села. Вин каже: фамилия як? Пришов и смеется. Каже молодой сотрудник бдительность проявил, где не треба. По инструкции одна посылка в мисяц положена. А вина аж две получала. Вот вин и решил, шо банда спекулянтов работае. А шо на посылках штамп военной комендатуры Берлина пропечатан, не поглядев. Вони, ти посылки, шо ты посылала, никаким инструкциям не подчиняются. Вот так, баба Аня, целый день во врагах народа и отсидела. Извинился той военный, и мы с мамой твоей домой и возвернулись. Усе село смеялось за той случай.

– А почему вы мне сразу не прописали, я бы бумагу прислала, яку надо. У мене подруга в комендатуре робила, это вона мене посылки помогала слать до дому.

– Ты тильки маме про це не рассказывай. Вина мене просила, шоб тоби не расстраивать. Твои посылки, многим людям трудное время пережить помогли. А вот и наше сило! Може забыла? – Огарка повернула лошадь на знакомую улочку.

Дальше Фенька плохо помнит этот день. Слезы, лежащей в постели, матери. От радости у неё ноги совсем не хотели слушаться. Объятия сбежавшихся сельчан – ставочников. Хруст косточек от крепкого объятия Даньки, прибежавшего с озера. Мычание Данилы, так до конца и не оправившегося от контузии. Фенька поняла, что он до конца не понимает, где находится: даже в Германии он думал, что его село за бугром у леса.

Наутро Фенька обошла каждую хату, каждый бугорок, каждую тропиночку. Постояла у берез, что окружили майдан. Умыла лицо в озере. Поплакала на могиле Тараса Петровича и бабы Хиври. Всем поклонилась низким поклоном. Мысленно поговорила со всеми, никого не пропустила.

«Вы не думайте, что я вас забыла. Каждый день я думала об этой встрече! С первой хвилинки, с самого того глубокого окопа я шла домой, до вас. Вы уж извините, что уже другая, так бывает. Одна бы я не дошла. Это спасибо Саре Максимовне и Дмитричу, спасибо девчатам-медсестрам. Спасибо Бауржану и Тимофею, Бато Кукурие и старой кляче Быстрой, не перепутавшей ни один поворот военной судьбы. Спасибо Сабыру, лёгшему под вражеский танк – это его граната осветила мне путь домой. Это шуршащие в небе огни „Катюш“ не дали мне утонуть в холодной воде Дона. Да, я другая, но я так же вас люблю!»

Огарка уговорила вернуться на ферму, а через два месяца, видя, что Фенька затосковала, перевела её в колхозную столовую. Так и потекли спокойные, нелегкие будни. В делах и заботах, в печалях и в радости. Мама немного ожила, даже иногда выходила на огород, полоть буряк и картошку. Данила женился. Пожалела его вдовушка из соседнего села, да и забрала его к себе. Живут себе, поживают, детей наживают. А на Октябрьские, как и обещала, появилась на пороге Ольга. Да не одна, а с рыженьким бутузом! Не заметили, как ночь пролетела в воспоминаниях.

Фенька поведала о своих «Приключениях», Ольга о своих «Злоключениях». Ольге было, что рассказать подруге…

Глава пятая. Ольга

В конце февраля 1942 года потеплело. Вокруг сверкающих на солнце лужицах собрались воробьи. Пьют талую воду – радуются скорой весне. Только людям не радостно. Запасы, приготовленные на зиму, тают, как тот снег. Тем, кто работает на ферме, иногда удается пронести домой по горсточке овса, а то и ячменя. Главное не попасться на глаза полицаям. Озверели вконец. Рыскают по хатам. Хорошо, если десяток яичек заберут. Ну а если пьяные, то и курочку прихватят. Возмущаться бесполезно. Озверели вконец. Третьего дня расклеили на столбе у хаты Тараса Петровича листовку – теперь у них там полицейский пункт:22
  Текст листовки 1941 год.


[Закрыть]

УКРАИНЦЫ!

Записывайтесь на работы в Германию

Большевики разрушили ваши фабрики и заводы. Германия нуждается в ваших рабочих руках, чтобы раз навсегда покончить с большевизмом.

Идите все и записывайтесь на работу в Германию! Там вы получите

– такую же достаточную пищу, какую имеет немецкое население.

– тот, кто выполняет особенно тяжелую работу, получит дополнительный паек. – бесплатное и хорошее помещение. – бесплатный проезд туда и обратно

– часть вашего заработка будет выплачиваться в Германии. Остаток может быть положен на сберегательную книжку. На эти сбережения вы сможете по окончания войны купить у себя на родине землю и устроить свое жилище.

– ваши семьи будут получать от немецких властей во время вашей работы в Германии 130 рублей в месяц. За эти деньги они смогут купить имеющиеся продукты, также как работающие в немецких учреждениях в Украине.

– во время ваших прогулок в свободное время вы увидите, как красива Германия.

– вы сможете во всякое время переписываться в вашими родными в Украине.»

На второй день листовку кто-то сорвал, так они расклеили эти листовки на каждой хате. Каждое утро полицай проходил по селу и проверял все ли листовки на месте. Если листовки нет, то значит, партизан и подлежит ликвидации. Двоих «партизан» повесили на майдане. Огарка знала этих мужиков: беженцы с Западной Украины, не успевшие догнать фронт и прятавшиеся в заброшенной хате Яценюков. Все выпытывали, куда идти в отряд к партизанам. Но Огарка относилась с подозрением к этим незнакомцам: «Мало-ли, может не зря выпытывают. Надо сообщить в отряд». Старший полицай Панас Яцко торопил Огарку:

– Немецкая биржа труда в Ромнах ждет добровольцев, а мы до сих пор ни одного не направили. Не сегодня, завтра приедут УОНовцы – те церемонится, не будут».

– Немцы требуют, чтобы ферма работала, да и к севу нужно готовиться. Где людей будем брать? Ты же знаешь и видишь, одни девки, да старухи остались. Помоги Панас, замолви словечко в комендатуре. Хоть на год, хоть на полгода пусть отсрочку дадут. Отсеемся, поговорим с людьми, может, кто и поедет.

– И за что я тебя терплю? – Яцко раздел взглядом Огарку, – баба ты гарная, люди тебя слушаются. Одно твое слово и побегут девки в ту Германию. Шо ты уцепилась за ту Одарку, да Приску? Да и Ольга Коваль, хоть молода, да еще та девка, до работы горяча! Говорят, немцы хорошо платить будут – матери бы помогла. Шо – то ты темнишь бригадир? Как с сыном своим и тем хлопчиком, шо в лесу пропал у прошлом годе.

– Ну шо ты Панас, слезы по своему сыну я уже отплакала, а Степка, шо с ним пропал, не пойдет к коммунистам, вин же сын репрессированного кулака. Снег сойдет, найду я своего сына, хош неживого, и похороню по – людски здесь, у дома. Одарка с Приской, как воздух нужны на ферме, поверь, я не брешу. Что до Ольги Коваль, то она весной учиться поедет, на ветеринара. По немецкому закону она может в Германию не ехать, пока учебу не закончит. Помоги Панас, ты же говорил, что в комендатуре свой человек. На той неделе бычка по разнарядке забивать будем, отрежу я тебе сладкий кусочек.

– Ладно, остановим разговор, – полицай подобрел на лицо, – нимцев я уговорю пока людей не трогать. Но УОНовцы – те ребята серьезные, с ними не побалуешь. Украинские националисты это будущее Украины!

Огарка, после разговора с полицаем, почувствовала тревогу. Украинские националисты еще не появлялись в селе, но поговаривали: чтобы услужить немецким властям, они не останавливаются, ни перед чем. «Нужно передать весточку в партизанский отряд, пусть быстрее решают с посыльным. Девушек нужно спасать, не ровен час завербуют насильно. Ольга малолетка, может ее на какое – то время не тронут. Но Приска с Одаркой? Несладко им придется, когда узнают, что их мужья на фронте. Где-же ты Тарас Петрович со своим посыльным? Тревожно мне».

Плохое предчувствие не обмануло Огарку. Утром, часов в шесть, на ферме появились люди в повязках на рукавах. В мотоцикле уже сидели перепуганная Ольга, и девушка с соседнего села.

– Где бригадир? – белобрысый мужчина ввалился в конторку, где Огарка давала распоряжение работницам, – кто из вас Праскофья Гриценко? Великая Германия ждет вас. Прошу проехать с нами. А с вами, бригадир, мы погутарим позже.

Через минуту треск мотоциклов затих за поворотом, оставив в воздухе едкий запах несгоревшего бензина.

– Что произошло? Как это? – Огарка забежала в Ольгину хату, – Теть Глаша?

Мама Ольги сидела в дальнем углу хаты, под образцом, и тихо стонала.

– Ничого не казали. Сбирайся и в мотоциклу казали. Будем жити богато казали. А зачем мне богато, без Олюшки моей? Шо вина в той Германии не бачила? Это-ж на краю свита та Германия. Угроблят мою доченьку у том раю, чует мое сердце. Шо мне теперь робить? Куды деваться?

Огарка как могла, успокаивала.

– Теть Глаш! Дождемся мы Ольгу. Немцы они сволочи, но не все же фашисты. Не тронуть вони дитя. Вот увидишь, узнают в Ромнах, шо учиться Ольга на ветеринара хоче, так и вернут домой. Давай подождем, потерпим. Вона Фенькина мама, баба Аня, верит, ждет, надеется! Хоть и больна вся. Вот вдвоем и дождетесь своих кровинушек. Скоро Красная армия, возвернется и отомстит за все наши слезиночки, за все наши ранние морщиночки. Я буду чаще забегать к вам, може новости будут.

А новости пришли к полудню, от Панаса. Ввалился в конторку пьяный, довольный, как тот боров у той лужи в жаркий день.

– Все Огарка, кончились мои деньки в этой дыре! Забирают меня в комендатуру к самому, – Панас показал пальцев на потолок, – к самому! Знав я, шо нужен новой власти! Яцко еще покаже!

Огарка не могла смотреть без презрения на эту сытую рожу: «И это новое лицо моей Украины? Продал свою родину. Продал свой народ. Висеть тебе на той виселице, что ты сколотил на майдане!»

– Поздравляю Панас. Я не сумневаюсь, шо немцы тоби медаль дадуть, за твое усердие. И за девушек, шо утром увезли, тоже медаль дадуть.

– Ты бригадир охолонь. Не знав я, шо хлопцы из УОН, таки прытки. Да, зачем тебе беспокоиться? Поработают, грошев зароблют, да возвернутся с немецкими женихами. А мы, с тобой, здесь порядок наведем, настоящий немецкий порядок!

– Не получится, Панас, со мной. Новость плохую я получила: Сестра, шо в Житомире живе, померла от болезни. Трое дитяток сиротами могут остаться. Поеду я, присмотрю за ними, а може сюды привезу. Просьба к тебе, последняя. Услужи. Хай за мэнэ Одарка бригадирит, пока мэнэ немае. Ты знаешь, вона справится, не хуже мэнэ. Похлопочи за нее в твоей комендатуре.

– Ладно. Упросила. Замолвлю словечко. Тильки ты шибче, возвертайся до сева. Завтри привезу тоби бумагу. Пьять дней, ну симь, бильше не подпишуть.

– Спасибо тоби. Я на поезде в Ворожбе сяду, так шибче.

На следующий день Панас привез обещанную бумагу – пропуск. А уже через два дня посыльный от Тараса Петровича встречал Огарку в условленном месте. Для нее началась партизанская биография этой нежеланной войны. Всю дорогу по пути в отряд Огарка думала о Приске с Ольгой: Что скажет? Почему не уберегла? Как они там?».

…А девчата уже третий день, вместе с двумя сотнями, таких же «добровольцев» сидели на полу в большом зале Роменской школы. Три представителя УОН (Украинские националисты, прибывшие из Западной Украины) оформляли документы для немецкой биржи труда. Приска все время ревела. Ольга никак не могла понять происходяшее. Передумывая, слова агитатора она не могла сложить ответ, который бы ее успокоил: «Почему нужно ехать в Германию, чтобы здесь, на Украине, людям жилось хорошо? Почему я не могу осенью поехать учиться в Сумы на ветеринара? Чем отличаются украинские коровы от немецких коров? Наконец, почему мама была против, а они забрали нас насильно?».

Еда, что мать собрала в дорогу, заканчивалась. Да какая там еда? Четыре варенных яичка, пять картофелин, шматочек прошлогоднего желтого сала, да четыре ячменные лепешки. Агитаторы говорят, что кормить будут хорошо, после биржи труда и подписания какого-то договора. Некоторые парни пытались убежать по домам, но ворота и забор возле школы сильно охранялся. Агитаторы объяснили, что это сделано для защиты от нападения диверсантов и партизан, которые не хотят процветания Украины.

Приску заставили написать, что муж без вести пропал, и связи с ним нет. Объяснили, что это повлияет на размер зарплаты, да и меньше претензий от немецкой администрации. К концу четвертого дня по двадцать человек сводили в баню и провели быстрый медицинский осмотр. В основном проверяли чистоту головы и наличие высыпаний на теле. Только на пятый день прибыли представители немецкой биржи труда – все холенные, в серых шляпах. Говорили вежливо, на русском языке. Все время хвалили Германию, раздавали листовки с фотографиями украинцев, выехавших до войны. Плач и стоны прекратились. Даже появились улыбки на лицах многих женщин: «А что? Может и правда хорошо в той Германии? Хоть на какое-то время забудем эту нищету и лишения? Вона на картинках люди, какие чистенькие и веселые!». К концу дня выдали Договора и Памятку поведения в пути. И первый раз покормили похлебкой и кашей. Каждому дали по 300 грамм хлеба.

Утром организовано повели на вокзал, где уже играл оркестр. Какой-то дядька в вышиванке сказал речь, но Ольга не поняла ничего: «Конец жидовско – большевистскому насилию. Германия научит правильно работать, вести хозяйство, воспитывать детей. Вернетесь домой, и построите свою независимую, процветающую Украину». Ольга вспомнила последние слова матери: «Ты, доченька, смирись, раз судьбина так повернулась. Не лезь на рожон, не перечь. Береги здоровье и не забывай дом. За меня не беспокойся, я все перенесу и дождусь тебя. С тобой бог!».

Когда объявили посадку в вагоны ураган стона, плача, смеха, рыданий пронесся по перрону. Щелкнули засовы, поезд тронулся, и Ольга вдруг ощутила на себе «коварный поцелуй» этой судьбины.

– Оце поезд? Так это-ж вагоны для скотины! Як же мы спати будемо? Тут и систь негде! Приска? Ползи до мэнэ, мене страшно! – Ольга пыталась отыскать взглядом односельчанку.

– Да тута я, – Приска положила рядом свой узелок, – не бойся дивка, прорвемся! Ты тильки мовчи, у этой хаты на колесах тоже могут быть уши.

– Глянь Приска. Тута и дядьки и хлопцы. Вони шо, до самой Германии с нами поедуть? А як же до ветру, шо робить будемо?

– Я ж кажу прорвемся! Може на станциях поделят.

Не поделили. На первой станции немцы забросили в вагон выварку с ручками и, со смехом, снова закрыли двери на засов. Такой гвалт начался, хоть уши затыкай.

– Это ж, что – же такое творится? – женщина чуть постарше Приски погрозила двери вагона кулаком, – мало того, что в скотские вагоны забили, как селедку в банку, да еще и с мужиками в туалет ходить? Где же немецкая обещанная чистота и порядок?

– Ты, женщина поостынь, не на базаре, – пожилой, лет пятидесяти мужчина, ехавший с сыном, обернулся к женщинам, – вы ожидали вагоны люкс и накрахмаленные простыни? Это еще заслужить нужно. При Советах тоже не на белых постелях спали. Слышали же, что главный немец на вокзале сказал: «Хороший прием и заботу в Германии получат те, которые проявят лояльность и терпимость к новой власти. Когда научитесь жить и вести хозяйство, как в великой Европе, то и в отпуск к родным будете ехать в купе, попивая пиво с колбасой». Так, что терпите бабоньки. А с туалетом мы разберемся.

И действительно, мужчина, который назвался Вальдемаром, к концу первого дня уже командовал в вагоне: Мужчины и подростки в один угол, девушки и женщины в другой. Кто-то выделил из своего багажа две простыни, которыми огородили выварку – туалет. Стыдно было поначалу, но на вторые сутки пути это уже казалось не главной бедой. А главной бедой оказался голод. Припасы почти у всех закончились, а те у которых еще, что-то оставалось, отворачивали глаза, пряча узелки под себя. На станциях никого из вагонов не выпускали, только дежурным разрешалось очистить туалет и принести воды. Ольга свой кусочек сала дожевала еще вчера вечером. Приска поделилась последним кусочком лепешки сегодня вечером. И все. Где едет поезд? Когда приедет поезд? Где та Германия? Этого не знал никто. Утром обнаружили мертвую девушку. На остановке прибежали два немца и унесли труп. В полдень, на большой станции, всех вывели из вагонов и покормили какой-то баландой с тоненьким кусочком хлеба. Ольга с Приской осмотрелись. Семь вагонов забиты людьми. В первом и последнем вагоне ехала охрана – немцы с автоматами, которые на станции оцепили вокзал. Мышь не проскользнет, куда уж тут бежать. Вальдемар, что-то приутих. Сидит в своем угле с сыном и молчит. Перед границей всех вывели на дезинфекцию. Раздели догола, осмотрели и побрызгали каким-то вонючим раствором. На следующий день еще раз покормили баландой и, вечером: вот она Германия! Город Ессен! Ольга с Приской жадно смотрели на пробегающие мимо аккуратные домики с палисадниками. Красота! Ольга еще подумала: «Неужели поселят в таких домиках? Заработаю денег и поправлю свою хатку, как в Европе. Вот мама поживет на старости лет в такой красоте!». Но вывеска на воротах, куда их привезли с поезда, немного остудила Ольгины фантазии. На мрачных покосившихся воротах красовалась новенькая вывеска: Добро пожаловать! Сортировочный лагерь.