Текст книги "Фенька"

– Ты подывись, чи жеребцы на водопой забегли, – метрах в двух ниоткуда нарисовались шестеро незнакомцев с автоматами, – да, вы пейте, пейте. Вода нынче бесплатная.

Степка метнулся к своему автомату, но короткая очередь прошила метнувшуюся ладонь. Вторая очередь отрезала путь к оружию остальным партизанам. Короткая схватка и вывернутые руки сковала тонкая веревка. Степка еще подумал: «Среди немецких трофеев я видел точно такую же. Полицаи? Не похоже, у них повязки на рукаве. По говору вроде местные, может, сговоримся? Лишь бы не бандеровцы».

– Отдохнули гости непрошенные? Теперь просимо к нашему шалашу ужин отведать. Сала немае, звиняйте, но компотом захлебнетесь, обещаем.

Через час быстрой ходьбы партизан вывели в небольшое село и затолкали в темный подвал.

– Да, не хоромы москальские! Звиняйте, – с керосиновыми лампами вошли трое мужчин.

Степка разглядел нашивки на рукаве: «Трезубец. Все ясно, Бандеровцы. Сейчас будут плакать по ридной Украине, и бахвалиться своей незалежностью».

– Ну, что хлопчики, будем начинать гутарить, – лысый, в потертой гимнастерке дядька вытащил из голенища сапог кожаную плеть, – то, что вы партизаны, мы знаем. Давно вас ждем. Про вашу террористическую деятельность на нашей земле, тоже прослышаны. Кто у вас за старшего? Вершигора? Недолго ему топтать чужую землицу. Пойдет вслед за «комиссаришкой» и его сынком. Жаль, что сталинского «Сокола» Ковпака недобили, улетел зализывать раны. Как, видите, мы все знаем, Осталось узнать, а правильнее будет уточнить: «Состав, численность, вооружение отрядов. Месторасположение баз. Маршруты передвижения. Планы на ближайшее время». Кто первый? Обещаю за каждое правильное слово стакан компоту, из черешни!

Ребят пытали до утра. Банка с компотом так и осталась нетронутой.

С первыми лучами солнца партизан вывели на площадь, куда бандеровцы уже согнали жителей деревни. Наспех сколоченная виселица скрипела от порывов ветра. Лысый бандеровец вышел вперед и поднял руку, призывая к тишине.

– Слухать сюда! У меня до вас хорошая новость. Вчера нам удалось отловить вот этих хлопцев – это партизаны, мешаюшие нам строить свободную Украину. Недалек тот день, когда Украинская повстанческая армия очистит нашу землю до самой Запорожской сечи от Советов и москалей. Красная Армия ослаблена ударами наших братьев: немецких, румынских, польских, венгерских войск и, не сегодня, завтра с позором уйдет за Урал. С поддержкой великого рейха нам предстоит воплотить мечту наших предков и создать ту Украину, какую мы пожелаем. Да, террористические группы, называющие себя партизанами, пытаются совершать отдельные диверсии, беспокоя наших друзей из Европы, но мы не допустим им свободно разгуливать по нашим лесам, беспокоить спокойный сон мирных жителей по ночам. Сегодняшняя акция это напоминание партизанам, кто здесь хозяин.

Степка не слышал этого лысого. Боль от ночных пыток разлилась по всему телу, и от этого стало как-то легче. Ладонь распухла. Один глаз совсем не видел, но Степка другим пытался рассмотреть и запомнить это голубое небо, эти березки, склонившиеся над покосившимися хатами. «А вот эта хатка похожа на наш дом в Попивщине! Даже резные окошки и наличники покрашены голубой краской, как небо. Сейчас выйдет мама Озарка и позовет Степку пить томленое молоко из кринки. А может, пронесется мимо плетня Фенька, сверкая озорными глазами и заманивая непокорными кудряшками?»

Степка перевел взгляд, на молча стоящих людей. «Зачем они здесь? Что нужно этим двум старушкам, поддерживающим друг друга за руки? Или вот этому дедку с трясущимся посохом? Неужели они так хотели послушать о свободе и счастливой жизни, что променяли теплые места у печки на этот пронизывающий ветер? А чего ждет этот высокий парень, с трезубцем на руке, облокотившись о кривой ствол тополя? Как он похож на моего брата Арсения! Ну одно лицо! Только скулы острее и косая морщина у лба. И бегающие по сторонам глаза. Мой брат никогда не отводил взгляда в сторону – это у него от отца и деда. Упрямые – не пересмотришь».

Степка все смотрел и смотрел на этого сгорбленного человека и, в какой-то момент, их взгляды встретились. В груди у Степки все похолодело: «Да это и есть брат твой, Арсений! Как же это? Какими ветрами тебя занесло в эти глухие леса, за тысячу километров от родного дома? Может это ты писал табличку, болтающуюся у меня на груди? Может ты поднял с теплых печей этих стариков, чтобы видели, как умирает твой братишка?»

Степка мысленно рванулся к брату, чтобы обнять, усадить на пенек у того тополя и расспросить, рассказать, поделиться событиями последних лет: «Арсений! Не отводи глаза. Я хочу запомнить тебя там, откуда уже нет дороги. Помнишь нашу последнюю встречу? Я не смог найти те правильные слова, чтобы ты ушел с той тропинки, которая приведет тебя в тупик? Теперь я могу! Но ты не услышишь меня потому, что твои сегодняшние друзья выбили мне все зубы и прокололи язык. Не отводи глаза! В них ты увидишь то, что тебя ждет, если будешь упорно верить в придуманную кем-то ложную идею. Нельзя жить отдельно от всех и упиваться своей свободой. Одинокий волк свободен, но чтобы жить, он должен убивать других, иначе не выживет. Обида, месть неминуемо превращает человека в волка. Да, Советская власть, делая счастливыми одних, сильно обидела других. Таких, как наша семья. Обида? Обида не должна быть вечной. Я слышал, что сейчас из лагерей тоже отправляют на фронт. Может и наш батя сейчас на фронте искупает свою невинную вину и, после победы над фашистами, вернется домой. Что ты ему скажешь? Что расскажешь своим детям и внукам обо мне? Что с немцами боролся за освобождение Украины, а они тебя обманули? Беги брат! Еще есть время, если на тебе нет крови. Беги! А меня прости и прощай».

…Только через час отряд партизан добрался до деревни. Бандеровцы были окружены и уничтожены. Был ли среди них Арсений Яценюк неизвестно. Местные жители помогли похоронить партизан на окраине деревни.

Данька замолчал и сжал в своей ладони теплую ладошку хлюпающей носом Феньки.

– Ну что ты дуреха плачешь – это война. Небось, сама насмотрелась смертей? Ты должна быть сильной. Степка был верным другом, а теперь и братом по крови, которую пролила проклятая война. Я поклялся: «Вылечусь и дойду до Берлина! И там нацарапаю его имя на самой крепкой плите!».

– А об Ольге ты мабуть слыхав, шо-нибудь? – Фенька краем простыни смахнула слезы, – и о мамке моей? Я бы написала, но треба адрес, а я его не знаю.

– Ольгу угнали немцы в Германию еще в феврале сорок второго. Бильше ничого не знаю. Мамка твоя была жива до нашего рейда сюды. Тильки больная. Но держится – тебя выглядае. Напиши, може нимцев уже погнали с нашего ставка. Давай записывай: «Украинская ССР. Сумская область. Роменский район. Анастасьевский сельский Совет. Село Попивщина. Отделение номер три». Не потеряй.

Фенька от радости прильнула к Даньке и расцеловала его в обе щеки.

– Спасибо тоби. Слухала бы, да слухала, да зараз увезут вас в госпиталь. Ты береги себя. Лечись, мабуть мы еще встретимся.

…Ласковое солнышко заглянуло в окошко. Через полчаса машины из госпиталя увозили Даньку навстречу новым испытаниям, а худенькая фигурка Феньки с машущим платочком, медленно растворялась в утреннем тумане…

Глава четвертая

Отсюда, с перевала, открывался красивый вид на долину. Красные крыши, как россыпи спелых ягод, выглядывали из зеленых квадратиков садов. Если бы не клубы дыма на горизонте и исковерканные остовы сгоревшей техники по обочинам, можно было бы бесконечно любоваться этой красотой. Фенька, уютно устроившись на узлах с мягким бельем, снова и снова вспоминала рассказ Даньки. Подумалось: «На войне намного быстрее взрослеют мальчишки! Ничего не осталось от тех озорных искринок в глазах, что так нравились Феньке. А Степка? Мурашки бегут по телу, когда представишь гордого, несломленного, вчерашнего парубка, под той виселицей, что разделила судьбу на смерть и бессмертие. Ольга! Милая моя подруга. Держись. Мы мчимся навстречу! Слышишь, то пушки прокладывают дорогу к твоей свободе».

– Ой бай! Ой бай! Кара, – Бауржан придержал лошадей и жестикулируя показывал на выплывший, из-за сгоревшего танка, полосатый столб, – смотри, смотри. Граница!

Обоз остановился и все сбежались к столбу. На белой табличке красиво выведено четыре буквы: СССР.

– Недавно поставили, краска еще не подсохла, – Дмитрич бережно погладил столб, – вот родина моя и сбросила с себя хомут рабства. Что Гитлер? Не по зубам оказалась русская душа? Думал пушками запугать великий народ?

– Вай, как хорошо, – Бато Кукурия заплясал вокруг столба, – завтрак Украина, обед Словакия, ужин Германия? Завтрак Украина, обед Словакия, ужин Германия! Вареник Украина, салат Словакия, шашлык Берлин!

– Трогаемся! Еще не хватало мишенью для снайперов стать на этом бугре, – Сара замахала на пляшущих санитаров и сестер, – вечером попляшете.

Раненных в это день не поступало и вечером устроившись, каждый занялся своими делами. Фенька села писать письмо домой:

«Мамулечка мия! Я живая и здоровая. Пишу из границы. Кажуть Словакия. Тильки вчора бачила Даньку и вин написав адрес. У тих окопив подобрав мэнэ санитарный обоз, а я забыла адрес. Сара, наш врач командир, снайшла мени мисто в том медсанбате, спасибо ей бильшое. Работаю по хозяйству. Сара хвалить. Я буду робить у их до конца войны. Уже скоро! Я приеду домой и все расскажу. Про Ольгу уже знаю. Може встречу и возвернемся удвоем. Огарке передавай привет. Скажи, шо Данька у ний молодец, хлопец шо надо! Надумаешь написать письмо, попроси Огарку, вина напише. Как я соскучилась по нашей хате, по тоби, по Даниле, по нашему ставку. Потерпи еще маленько, и я вернусь, мама. Цилую. Твоя доча!»

Фенька аккуратно сложила треугольник: «Завтра передам в госпиталь, хай отправять».

Новый 1945 год отмечала в Чехии, почти у границы с Германией. Наташа с Леной подготовили концерт: «Как же они спивают! Как Одарка с Приской». Тимофей сплясал гапака. Бато Кукурия где-то раздобыл гармошку. Сара рассказала стих Есенина «Гой! Ты Русь моя родная». Дмитрич украдкой вытирал слезы. Только Бауржан-Ага молча, сидел в сторонке и покачивал головой. Наверное, вспоминал детей, свою Айгуль. Фенька забралась с ногами на постель и радовалась, как ребенок, каждому выступлению. Раненные, после каждого выступления, громко хлопали и кричали «Бис, бис!». Как будто уже не было войны! А кровь, выступающая на повязках, больше смахивала на то трофейное вино, которое ребята выставили на стол…

В Германии число раненных бойцов резко возросло. Немцы ожесточено сопротивлялись, бросая в бой последние силы. На днях привезли раненного немецкого солдата. Оказалось дитя лет двенадцати! Ему оторвало кисть руки, когда он бросал гранату. Девчата плакали, когда его увозили в госпиталь. Кто же за изверг такой этот Гитлер, что уже детей бросает в жерло войны?! И где та мать, которую в бреду звал этот ребенок?

В конце апреля вошли в небольшой городок под Берлином. Разместились в пригороде, на берегу реки Шпрее. Настроение у всех было приподнятое. Еще бы, впереди Берлин! Командир батальона пообещал, что это будет последняя стоянка медицинского взвода. Ждите новостей! И новость пришла!

Девятого мая, рано утром всех разбудила беспорядочная стрельба. Фенька заметалась по комнате, не попадая ногами в сапожки. «Може десант нимцы сбросили?». Крадучись выглянула в окно. А там, на тропинке, ведущей к речке, крутятся в лихом танце Дмитрич, Тимофей, Бауржан-Ага и Бато Кукурия. Фенька ни разу не видела, чтобы они стреляли. А тут палят без передышки в небо! Девчата повыскакивали на крыльцо. Сара не может никак застегнуть пуговицу на телогрейке.

– Победа! Победа! Гитлер капут! Немцы капитулировали! Ура!

– Откуда вы взяли, что войне конец? – Сара подбежала к Дмитричу, – да уймитесь вы, черти. Объясните, откуда узнали?

– Это Бато Кукурия первым услышал. Встал, включил радио, а там объявляют, что Германия подписала акт о капитуляции, ночью, в Берлине. Объявили, что войне конец и это ПОБЕДА!

Тут уж девичьи голоса хором присоединились к симфонии Победы. «Ура! Ура», разносилось в утреннем тумане, распугивая ворон у реки.

– Фенька! Иди сюда! Стрельни в честь Победы, – Дмитрич никак не мог успокоиться.

– А шо? Вот и стрельну! – Фенька уверенно подбежала к Дмитричу и протянула руки, – тильки я не умею.

Дмитрич, не выпуская автомат из рук, подтянул Фенькину руку к прикладу и показал, как нажать на курок. Фенька нажала и с визгом отпрянула в сторону.

– Кака дурна машина. В ухе звенит, – Фенька, зажав уши, крутилась на месте, – и як мужики из цей пушки палят!

Вечером, офицеры из батальона, пригласили всех на речку, отмечать Победу. На берегу, под ветлами, уже был накрыт длинный стол без скамеек.

– Нечего рассиживаться, будем плясать – командир батальона пригласил Сару Максимовну и ее маленький коллектив, подойти к столу и, подняв к верху стакан, призвал всех к тишине.

– Дорогие мои гвардейцы! Долгие четыре года войны мы мечтали, что однажды, вот так, поднимем бокалы за победу в самом логове поверженного врага. Этот день наступил! Не все стоят сегодня с нами. Они, как звезды, своими жизнями, усеяли просторы нашей великой родины! Это и их Победа! Я прошу поднять бокалы за вечную память павшим нашим товарищам, сложившим свои головы в этой проклятой войне. Каждому воину будет дома стоять памятник, я обещаю!

Фенька с восторгом смотрела на этих замерших, со склоненными головами, офицеров, сверкающих медалями и орденами: «Я ли это? Девчушка, волей судьбы, заброшенная случайно в этот водоворот нелегких испытаний. А может не случайно? Может и мои руки, облегчали страдания раненых бойцов, давали им силы снова и снова возвращаться в строй, в бой, в жизнь?

– Фенька! Очнись! – Сара обняла Феньку за хрупкие плечи, – сегодня не время для печали. Успеем еще погрустить. Смотри, кто прикрывал нас своей грудью всю войну? Богатыри! Отпляши с ними за каждый день войны, за каждую слезинку, оживляющую наших раненных товарищей.

И Фенька плясала! Как не плясала на майдане в своих новых черевичках! Там, где затерялось среди белых хат ее детство. Где ждал ее каждый пригорок, каждая полянка, каждая березка! И мама! Наплясалась так, что вернувшись в палатку, упала на незастеленную кровать и сразу уснула крепким, спокойным сном.

А на утро привезли приказ. Предписывалось в двухнедельный срок подготовиться к погрузке имущества. Домой!

А через день из дома пришло письмо. Писала Огарка под диктовку мамы:

«Доця мия! Як я рада, шо ты жива и здорова. Сирдце болит тебя ожидаючи. Но я дождусь! Тяжело мне було одной. Тоби немае. Данилу заследом за Ольгой в Германию угнали, вместе со скотиной, шо вин пас. Так всю вийну утроем и пережидали. Хивря, да Олина мати. Хвораю, як всигда. День хожу, пять лежу. Но ты за мэнэ не переживай, заканчивай ти дела, да возвертайся. Целую тоби крепко и жду. Мама»

К письму была приписка:

«Фенечка! Сама понимаешь – война все силы выпила. Ферму еще не открыли, ждем, когда скот привезут. Поля заросли, нет ни людей, ни техники. Люди голодают, живут только на „траве“. Скорей бы все повертались, будем вместе восстанавливать хозяйство. За мать не беспокойся, я за ней присматриваю. Даниил весточку прислал, скоро из госпиталя выпишут и приедет. От Ольги и Приски пока вестей нет. Приезжай. Ждем. Огарка».

Фенька даже обрадовалась письму: «Все живы! А остальное наладится. Обещали зарплату выдать за все годы на фронте. По сто рублей за каждый месяц. Наверное, хватит на первое время, а там работать буду».

Отгрузка на поезд затягивалась. Не хватает вагонов. Сара каждому выдала на руки документы. Оставалось только ждать. Наташа отпросилась сходить на рыночек, что в городке. Фенька напросилась с ней за компанию. Позже догнал девчат Тимофей: «Буду вас охранять. Еще чего, заблудитесь». Так, втроем и добрались до центра городка. Рынок располагался прямо на площади перед вокзалом. Торговали в основном домашними вещами и всяким барахлом. Сара выделила из запасов несколько банок тушенки и три буханки серого хлеба: «Берите, девки. Там, наверное, только обмен». Так и оказалось. Немцы, видать из местных, что-то тараторили по своему, и тыкали на хлеб. Из ребят, никто по – немецки не говорил. Не скажешь же им «Гитлер капут!». Да и слух о том, что Гитлер сам уже сделал себе «Капут» вероятно, дошел до народа.

– А вы, что девки, надумали покупать? Или соскучились по базарам? – Тимофей ни на шаг не отходил от девушек, – что-то тихие все здесь.

– А ты не догадался? В чем мы домой заявимся? В этих, истрепанных войной, гимнастерках? Или в халатах, стиранных и перестиранных!

– Да понял я, – Тимофей осмотрелся с высоты своего богатырского роста, – да вон же платья висят. А вона обувка какая-то.

Между колоннами вокзала была натянута веревка, а на ней, как разноцветная поляна, сияли на солнце кофточки и платьишки. А на ступеньках и сапожки, и сандальки, и туфельки всех фасонов, «любовались» перед покупателями. Буханка хлеба – два платья. Банка тушенки – пара любой обуви. Молча – не торгуясь. «Данке, данке» – вот и все слова. Платье Лене, платье Наташе, платье Феньке, кофточка Саре Максимовне, по рубашке мужчинам. Да три пары туфелек. Богатство! Возвращались в приподнятом настроении. Быстрей бы домой! Проходя мимо уцелевшего, после бомбежки, здания Фенька увидела на двери белый листок бумаги с русскими словами.

– Бачь, наши чого-то написали. Чи для нимцев?

Тимофей остановился и прочитал своим басом:

«Объявление! Военная комендатура контингента советских войск объявляет набор обслуживающего, хозяйственного персонала из числа демобилизованных подразделений для временной работы в Берлине по обслуживанию офицерского состава. Зарплата в советских рублях. Обращаться в комнату 4 на первом этаже, к Чекмисову».

– А, давай, зайдем. Может можно подработать, пока мы поезда будем ожидать? – Наташа решительно направилась к двери, – Вот подзаработаем, купим машину и, айда домой с ветерком.

В комнате номер четыре за маленьким столом скучал молодой человек, лет тридцати. Фенька еще подумала: «Ось який крепкий, як Данька. Чи спортсмен? Свитер на нем богатый. На офицера не похож».

Молодой человек, увидев вошедших, вскочил навстречу, опрокинув стул и, не дожидаясь вопросов, сам заговорил:

– Проходите. Я уж думал, что сегодня не дождусь никого. Зовут меня Алексей Чекмисов. Я шеф-повар ресторана «Нива», набираю работников. Ресторан откроется через две недели. Будет обслуживать советских офицеров Берлинского гарнизона. Договор найма на один год. Зарплата до 500 рублей в месяц. Нужны повара, кондитеры, рабочие по кухне. Опыт работы приветствуется. Жилье при ресторане. Решается вопрос с отпуском. У вас какие профессии? Да вы присаживайтесь, Алексей указал на скамейку у стены.

– Я медсестра, вот Тимофей санитар-инструктор, а Фенька я не знаю. Феня, у тебя какая профессия?

– Яка прохвесия? – Фенька смутилась от прямого взгляда Алексея, – полы, посуда, да по кухне, шо скажуть. Не, я до дому.

– Жаль, медики нам не требуются. А вот с этой гарной дивчиной я бы побеседовал. Как вас величать? Феня? Федора, значит! Да ты не робей, садись, поговорим. Расскажи коротко. Откуда ты? Чем конкретно занималась?

Фенька, почему-то, почувствовала доверие к этому незнакомому человеку. Что-то притягивало его к ней: «И чуб як у Даньки! Тильки сурьезный». Алексей слушал ее внимательно, иногда одобрительно кивая головой.

– Давай поступим так. Я запишу твои данные. Напишу приглашение. А ты все хорошенько обдумай. Я здесь буду еще три дня, потом перееду в другой городок. Можно вас называть Феня? Я вас жду Феня.

Вернувшись, Фенька остаток дня просидела, молча глядя в окно, а на утро пошла к Саре.

– Сара Максимовна! Вы мене як мать. Голова кругом иде. Шо мне робить? Мэнэ на работу зовуть. Мени домой треба, бо мати хворая. И помочь треба, бо голодно дома, – Фенька подала Саре письмо из дома.

Прочитав письмо, Сара Максимовна, задумалась. Потом крепко прижав Феньку к себе, решительно посмотрела ей в глаза:

– Ты знаешь девочка, как переводится твое имя с греческого языка? «Дар божий»! Душа у тебя от бога! Я это почувствовала еще там, на окопах в 41-м. Тебе никогда не будет хорошо, когда другим плохо, когда у других беда. Давай поступим так: Сегодня соберем посылку из самого необходимого. Утром отправим ее к тебе домой. А ты еще раз все хорошенечко обдумай и поступи так, как тебе сердце подсказывает. Я уверена, что твоя мама поймет любое твое решение и будет ждать столько, сколько нужно. Я попрошу командира батальона, чтобы он ускорил выплату тебе зарплаты, здесь она пригодится тебе больше, чем потом дома.

Отправляя утром, с Дмитричем, первую посылку Фенька уже не сомневалась в своем решении. Мысли текли ясно и решительно: «Если я поеду домой, денег хватит на месяц. А потом? Голод? Нет, мамочка! Я буду целый год, ежемесячно, посылать посылки и вам будет легче. Успею я еще хвосты коровам покрутить! Сейчас же иду к Алексею и даю согласие». Дмитрич помог быстро найти то здание, где сидел Алексей.

– Феня! Ты знаешь, я чувствовал, что ты сегодня обязательно придешь. Не знаю, но почему-то ждал, – Алексей взъерошил сам себе непокорный чуб, – вижу по твоим глазам, что нам работать вместе. Я завтра, часов в двенадцать, заеду за тобой, улажу все формальности, и поедем в Берлин устраиваться. Ты согласна?

– Скажите Алексей. Я могу каждый мисяц домой посылки отправлять?

– Конечно, Феня! Я думаю и чаше, ты же не в плену. Да и я буду помогать, не сомневайся. Ну, до завтра Федора Митрофановна? – Алексей еле-еле скрывал радостную улыбку.

Дмитрич все слышал и, по дороге домой, не выдержал:

– Мне бы такую дочку, как ты, девочка! Я был бы спокоен за свою старость. Встанешь на ноги, приезжай в гости, старика проведать. Я тебе такой «бульбы с грибами» в печке напеку – пальчики оближешь.

Собирали Феньку всем коллективом. Каждый старался пожелать Феньке, как можно больше всего.

– Жаксы кызым!11
  Хорошая девушка! Каз.


[Закрыть] Моя ноги трава лечить. Хорошо бежать, – Бауржан-Ага вспомнил, как Фенька в 44-м вылечила ему суставы на коленях чистотелом и зверобоем из леса, – твоя жениха жаксы нашел, дети много делай. Мой кунак приезжай. Айгуль кумыс тебя угощай!

– Как говорил мой дядя Арно, – Бато Кукурия поднял воображаемый бокал вина, – только птица в полете может оценить настоящую красоту гор! Пусть твои крылья несут тебя выше проблем и печалей, а на пути встречаются только удачи и радости. Вспоминай Бато Кукурия, как верного друга. Когда будет плохо – зови! Я прискачу на самом быстром коне!

– Привыкли мы к тебе, дивчина. Разъедемся по своим домам и останутся только воспоминания, – Тимофей никак не мог подобрать правильные слова, – прости, если что не так. Может и доведется когда-нибудь свидеться. Я всегда буду рад обнять боевую подругу.

Лена с Наташей из-за слез так и не смогли ничего сказать. Только обняли крепко и отошли, вытирая промокшие глаза.

– Все! Пора ехать, а то вон машина уже третий раз гудит, – Сара Максимовна, повела Феньку к машине, – мы с тобой обо всем договорились. Мой московский адрес я тебе написала, думаю, недельки через две буду уже дома. Обязательно напиши. Если будешь возвращаться через Москву, жду тебя у себя. Ну, давай. Долгие проводы – горькие слезы! – Сара подошла к Алексею, – Передаем Вам нашу Фенечку. Берегите ее, она у нас одна такая.

– Так точно! – отрапортовал Алексей, – приглашаем всех в ресторан «Нива», что на «Инвалид-Штрассе». Угостит Вас Феня вкусными галушками!

…Через сорок минут машина уже въезжала в Берлин. Фенька, вглядываясь в развалины больших домов, в лица мрачных, редких прохожих. пыталась ответить сама себе на вопрос: «Зачем? Зачем, чтобы разрушить свой дом, нужно разрушить чужой? Зачем, чтобы вот так, понуро наклонив головы и отводя глаза, бродить по улицам родного города, нужно было убить тысячи и тысячи людей по всему свету? Что им нужно было в моей Попивщине? Чтобы угнать к себе на работу Данилу и Ольгу?». Нет ответа. Пока нет. Потом, может не скоро, но разберутся и скажут всем людям: «На чужом горе себе радости не добудешь! Фашисты кричали «Убей еврея!». Бендеровцы кричали «Убей москаля!». И что? «Вот она я, Фенька, из маленького украинского села, еду по Берлину, а вы отводите глаза? Неужели страшно? Неужели стыдно?» – Фенька устала от этих мыслей и закрыла глаза.

– Феня! Подъем. Приехали, – машина юркнула во двор большого, красивого здания, не тронутого бомбами, – вот здесь и будем создавать очаг вкусного питания и высокой офицерской культуры. Победители это заслужили! Правильно я мыслю Феня?

– Як скажите, так и буде. Мое дило – делать дило, – Фенка сама не совсем поняла, что сказала и рассмеялась.

Через неделю коллектив ресторана был укомплектован, а еще через неделю состоялось торжественное открытие. В зал Феньку не пустили, но через окно возврата посуды все было видно. Столько офицеров она еще никогда не видела! Целая армия, сверкающая орденами и медалями! Даже не различишь, где звенят бокалы, а где звенят ордена. Род войск Фенька не знала. Но звания уже различить могла: Четыре маленькие – капитан. Одна побольше – майор. Еще больше – полковник. А вот важно пошел офицер с полосками на брюках – это генерал! Но нет времени смотреть на этот парад, нужно мыть посуду. Вон какая гора ждет. Фенька любила мыть посуду. Гладишь до блеска эти красивые тарелочки, ложечки, бокалы, а мыслями улетаешь домой. Вчера отправила вторую посылку и письмо:

«Мамочка моя родненькая! Прости меня. Я решила задержаться на некоторое время, здесь, в Берлине. Меня пригласили на работу в ресторан для офицеров рабочей по кухне. Будут платить хорошие гроши и я два раза в месяц смогу отправлять посылки домой. Я знаю, как вам сейчас тяжело, но я постараюсь, чтобы вы ни в чем не нуждалась, пока я не вернусь. Я очень рада, что Данила вернулся живым, пусть помогает менять вещи на продукты и гроши. Напиши, что лучше в посылку ложить? Здесь все можно достать. Данила, привет! Помоги маме с вещами. Всех обнимаю и целую. Ваша Феня»

Фенька вспомнила, как собирала вторую посылку и улыбнулась. Как-то все получилось неожиданно. Пришла со смены, а на тумбочке целая гора продуктов и вещей. Откуда все это взялось?

– Что, подруга? Испугалась! Это все тебе. Полдеревни накормишь, – в комнату ворвалась Ритка, как всегда веселая и взлохмаченная.

С Маргаритой и Александрой Фенька познакомилась здесь, в комнате, когда ее привел Алексей.

– Я Маргарита. Можно звать Ритой. Из Куйбышева. Первый белорусский фронт. Связистка. Буду работать при комендатуре, – со стула у окна, навстречу поднялась стройная, черноглазая девушка в приталенной гимнастерке, – я еще только второй день здесь. Так, что вместе будем осваиваться.

– Я Сашка. Александра. Из Ярославля. Железнодорожные войска. Проводник поездов. Вот, друзья уговорили задержаться в Берлине. Буду осваивать сервисную службу в гостинице, что как раз над нами, – русоволосая, с красивыми славянскими формами, девушка протянула Феньке свою пухленькую ручку, – А ты откуда, кудрявая?

– Фенька я. Це Федора по – простому, – Фенька заметила удивление в глазах девушек, – Я с Украины. Сило Попивщина, шо в Сумской области. Медсанбат. Нас нияк домой не отправлять. Вот Алексей, наш шеф-повар, уговорил в ресторане поробить.

– Это тот парень, что тебя сюда привел? – Сашка игриво приподняла свою примечательную грудь, – с ним можно кашу сварить. Я заметила, как он на тебя смотрел! Держи крепче, а то уведу!

– Тю! У мэнэ и в мыслях немае ничого такого. Гроши заработаю и до дому. Дивки! Где моя кровать? Устала, посижу чутку.

Девушки быстро нашли общий язык и уже через неделю все свободное время проводили вместе. Когда Фенька увидела такое богатство у себя на тумбочке, она сразу подумала: «Опять Ритка что-то придумала!»

– Шо це таке? Ритка, ты мене в краску вгоняешь. Откуда?

– Извини Фенка. Это я натворила. Хочешь, милуй, хочешь казни. Вчера мы с, моим Пашенькой заскочили сюда на минутку. Пашка сел на твою кровать и сдвинул подушку, а там письмо лежало твое. Наверное, от мамы. Вот он пока ложил его на место, то успел прочитать кусочек. Ты не думай, я его отругала. Но он, что-то своим друзьям – офицерам сказал и вот, сегодня, принес. Говорит: «Кусок в горло не лезет, когда там, дома такое». Ты, Фенька, на них не обижайся, ребята они хорошие, добрые. Я тебя в субботу с ними познакомлю. Ты не забыла, что идем в офицерский клуб? А посылку подготовь, я завтра ее у себя в комендатуре отправлю.

Офицерский клуб размещался рядом с комендатурой. Днем офицеры изучали немецкий язык, делились впечатлениями, обсуждали совместные мероприятия с немецкими товарищами. Случались встречи с американцами, британцами, французами. Всю неделю кипела напряженная послевоенная жизнь, а по субботам в большом зале танцы с бутербродами. Фенька идет впервые. Девушки подобрали ей из своего гардероба длинное сиреневое платье с «взлохмаченными» плечиками. Получилось забавно: будто волны стекают с головы и растекаются по плечам. По дороге в клуб Александра наставляла смущенную Феньку:

– Запомни три правила. Правило первое: Не жаться по углам! Ходи по залу, как бы прогуливаясь и восхищаясь героями Победы. Правило второе: Если офицер подойдет знакомиться – не шарахаться от него в стороны! Слегка наклонив головку, выслушай и чуть-чуть улыбнись. Чуть-чуть, а то подумают, что контуженная. Никогда не отвечай, что ты Фенька. Гордо приподними личико и романтично произнеси – Феодора. Ну, Федора, если хочешь. Правило третье и самое главное: Не соглашайся сразу ни на какие предложения! Ты свободна, независима, но цену себе знаешь! Они думают, что если Гитлера победили, то уговорить девушку ничего не стоит! На предложения «Давай пройдемся по тихим улочкам» или «Я тут рядом тоскую в одиночестве, может, попьем чайку вместе» всегда отвечай: «Я Вам очень благодарна, но я здесь с подругами и не хотела бы, чтобы они за меня беспокоились». Или: «Извините, но у меня другие планы».

– Не, я так не можу умно говорить. Може я немой прикинусь, и тильки головой буду кивать? – Фенька ни слова не запомнила из наставления Сашки, – може я возвернусь. Я вже их усих боюсь.

– Дуреха! Ладно, давай так. Ты от меня ни ногой! Куда я, туда и ты, хвостиком. А головку – то приподними, принцесса из Попивщины!

Зал встретил шумным гулом и музыкой звенящих медалей. «Як колокольчики звенять и тих телят, шо Данила пасе!» – Фенька боялась отпустить руку подруги.

Маргариту сразу обступили три серьезных офицера и ее увели к стойке.

– Сашенька! А я все выглядываю, когда мое солнышко осветит этот зал? – к девушкам подошли два офицера, – Да ты сегодня с прекрасной незнакомкой. Может, представишь?