Текст книги "Фенька"

– Издеваются, сволочи! – Дмитрич, понимая всю безнадежность положения, присел и соорудил «Козью ножку» из немецкой листовки, – не понять им советский народ! На своей земле и умереть не стыдно. Примет она нас с любовью, не сомневайтесь. А вам гнить без прощения!

Фенька до конца не понимала, что происходит, она терпеливо резала и резала простыни, подавая их санитарам и легкораненым. Взрывы и разряды все чаше сполохами освещали надвигающийся закат с запада. А за спиной разыгралась вода Дона. Фонтаны воды, сверкая в уходящем закате дня тысячами разноцветных брызг, не успокаиваясь, продолжали свой зловещий танец. К подъехавшему на открытой машине командиру батальона выскочил возникший ниоткуда высокий, подтянутый военный, вероятно из штаба, размещенного поодаль от обрыва. Выслушал доклад командира батальона, штабист вытащил из планшета какую-то бумажку и начал ей размахивать перед носом командира.

– Этот приказ ты читал? Этот приказ своим бойцам ты довел? – штабист повысил голос, что стало слышно на берегу, – Ни шагу назад! Все, кто отойдет хоть на метр, будут считаться дезертирами. Держаться, пока не закончится переправа штаба дивизии и санитарных обозов! Держатся, пока не подойдут свежие силы! Выполняйте, товарищ майор!

– Приказ мы выполним, товарищ полковник, – командир батальона, снял фуражку и достал носовой платок, – вы только поторопите тот берег, силы на исходе. И боеприпасы и люди.

Когда облако пыли успокоилось за умчавшимся навстречу бою командиром, Сара Максимовна подошла к Дмитричу.

– Ну, что Василий Дмитриевич, пора начинать. Скоро стемнеет. Постарайтесь до темноты спустить и закрепить веревки и плоты для раненых. Машины и лошадей оставим здесь. Кто умеет плавать, будут сопровождать плоты. Последний плот – мой.

Плоты спустили до темноты. Да какие там плоты? Плотики из бортов машин и телег, с перевязанными поперек досками. Два, три человека и два плывущих рядом – вот и весь плот. Немцы перенесли огонь на тот берег, изредка стреляя по середине Дона. Пора! Сара с девчатами стали обматывать поясами первых раненных и готовить их к спуску. Фенька увязывала узлы с посудой и хозяйственным инвентарем и складывала их у края обрыва. Страха не было. Она не боялась воды. Там дома, на теплом озере, они с Ольгой часами плавали между лесистыми островками, подставляя спину жаркому солнцу…

…Неожиданно небо осветилось огненными стрелами, взлетающими с противоположного берега. С шуршащим звуком они пролетали над головами и скрывались в дали остывшего заката. Все, запрокинув головы к небу, с изумлением смотрели вслед огненному смерчу.

– Катюши! Наши Катюши! – раненный солдат, уже обвязанный веревками, вскинул руки к небу, – так вам и надо, гады! Получайте, фашистские сволочи наш привет!

Через пятнадцать минут все вдруг стихло. Непривычная тишина поднялась над рекой, как будто больше никого в этом мире не было, кроме стоящих у кромки обрыва людей.

– Это река нас спасла! – Фенька никак не могла удержать нахлынувших вдруг слез, – и вони, наши, що сюда пливуть.

Только сейчас все обратили внимание на то, что сотни плотов с людьми, лестницами, пушками устремляются к их берегу, как призраки из темноты.

Не понадобились больше самодельные плотики. Не пришлось спускаться с кручины по ненадежным простыням. Крепкие, здоровые бойцы подхватывали взвизгивающих медсестер и усаживали их на прочные плоты с раненными. Фенька поймала себя на мысли, что впервые ее носили на руках. И это было так приятно!

К утру прибыли на станцию Советская и уже в августе медицинский взвод с остатками батальона осваивался в казармах уральского городка Бузулук.

Предстояло пополнить батальон свежими силами, техникой, медикаментами. Пополнился взвод и тремя новыми санитарами. Тимофей, рыжий здоровяк из Оренбургских казаков, не любил разговаривать. Придет с тренировочных занятий, сядет в сторонке и думает о чем-то своем.

Бауржан —ага, тоже старается больше молчать. До тех пор, пока его о чем-то не спросят. Тут он начинал говорить и говорить – попробуй остановить.

– Бауржан – ага? Как же тебя жена на войну отпустила? Ты же говорил, что троих детей уже смастерил!

– Ой, бай! Зачем так Бауржан говоришь? У нас Чингирлау много дети есть. У Асылбека шесть дети. У Болата девять дети. Моя Айгуль говорил, десять дети делай! Моя не против. Моя говорит: «прогоним шайтан – потом бала будет». Много дети хорошо, много дети жаксы! Война нехорошо, война дети забирай.

Так и говорит без умолку. И про степи казахские бескрайние. И про лошадей, без которых жить не может. И про Айгуль свою ненаглядную. Девки слушают и завидуют. Откуда в этом худощавом, обветренном жаркими ветрами степей, человеке столько силы, столько доброты?

А вот третий санитар всех удивил. Бато Кукурия, как он себя называл, попался тот еще фрукт. Все он знает, все он умеет. С утра до вечера всех учит своим южным акцентом.

– Слушай сюда! Что ты делаешь? Кто так делает? Как ты держишь? Ай, зачем сюда ставишь? Почему туда не ставишь? – только и слышно Бато.

Дмитрич не вмешивается. Дмитрич отдыхает! Дмитрич греет свои косточки на завалинке у казармы. Успеет еще накомандоваться! Да и у Феньки дел немного – уберется в казарме, в третий раз переложит белье в кладовке и сидит на краюшке кровати, слушает байки санитаров.

Вот вчера Сара на чай пригласила.

– Пойдем, доченька чайку погоняем. Мне хлопцы иван-чай принесли.

Хорошо Феньке с Сарой. Привыкла, как к матери.

– Вы казали, шо дочурка у вас е, – Фенька почувствовала, как по телу разливается аромат лесного чая, – вина зараз шо робить?

– Письмо вчера получила. Пишет, что в школу зенитчиц записалась. Она, если что удумает, не сломать. Упрямая, как отец. Пишет, что аэродромы и столицу будет охранять от фашистских самолетов. Обещает после войны в медицинский институт поступить – продолжить династию медиков. А ты, Фенька, после войны, будешь учиться?

– Куды мэнэ учитися? У нас в ставке школы немае. Мэнэ мати в Попивщину отвела, шо за два километра. Там и Данила наш учився, вин постарше. В первый год я всю обувку-то и поизносила. На вторый год грошей нема, мэнэ учительница к себе в хату приютила, як ту сиротку. Та одна жила, ее чиловик поп був, его в ту Сибирь сховали. Школа в той церкви була. А во дворе та хата и була. У той училки, Александры Сергеевны, дитя малое було, трех годкив. Марийка. Так я помогала няньчить, когда вина в школе. Да и в хате убиралась. Вина мэнэ кормила, уроки пидсказывала, если що. Кажную субботу с Данилкой узелок маме передавала. Так зиму и перетерпели. А в 33-м совсим плохо стало. Учительнице не разрешили чужое дитя в доме держать. Мы с Данилкой поочереди в школу ходили. День вин, день я. Обувка одна на двоих. Це Данилкина. Мать энамотае тряпкив или соломы, так и сойде. А на следующий год мама заболела и я совсим дома осталась. Данилка дома мэнэ учив, сам. Читать биз слогив умею. Писать, криво, но можу. Считаю до того, мильона. Мама каже, не пропадешь! С той поры я на ферме и робила. Може и пойду учиться после войны, тильки не знаю куды. Мэнэ стряпать хочется, щоб в столовой. Кажись повар прозывается.

– И повар. И кулинар. Или пекарь, – это который пироги печет. Что у тебя вкусно получается – это мы уже на себе проверили. Молодец Фенька! Кончится эта проклятущая война, учись не задумываясь. Замучила я тебя своими вопросами. Спасибо, что посидела со мной. Иди, отдыхай – нам еще много вечеров чай вместе пить. Иди, моя хорошая.

…Три месяца пролетели, как один день. Загорелые, отдохнувшие, посвежевшие грузились вновь восстановленные батальоны в вагоны. Пришел приказ – снова на фронт! Дивизия вернулась на станцию Кретская, откуда начался их путь к отступлению. В январе 43-го, при наступлении на Харьков, санитары привезли трех раненных немцев. Вся бригада медперсонала сбежалась посмотреть на фашистов. Все трое чернявые, глаза угольками сверкают по сторонам. Не понимают, куда их занесло. Немецкий язык никто из персонала не знает. Только «Хенде хох!» да «Гитлер капут!». Сара пыталась, что-то сказать, но они только мычали, да кивали головами. Когда «особисты» увозили их на своей машине, молодой лейтенант улыбнулся вслед Саре Максимовне.

– Зря старались товарищи! Это румыны.

– А я думаю, почему эти немцы на грузин похожи, вай! – Бато виновато развел руками, – ну не совсем, немножко. Расстреляют, наверное, заслужили.

– Зачем стрелять? Зачем убить? Лечить надо. Лопата давать надо. Дом снова строить надо. Много в плен брать надо, – Бауржан-ага никак не мог остановиться, – какой молодой румын! Зачем чужой земля пришел? Зачем свой дом хороший дети не делай?

– Тебя Бауржан к Гитлеру нужно послать для разговору, – Тимофей погладил свои пышные, с проседью усы, – как пить дать стыдно ему станет! Возвернет он свои полчища домой и будет дань нам платить триста лет, как мы монголам. А ты в своем Чингирлау, в юрте, чай будешь пить и много «хороший дети» делать.

В конце января заехал командир батальона и сообщил приятную новость – с 21 января 1943 года 393 стрелковая дивизия за боевые успехи переименована в 66 гвардейскую Полтавскую Краснознаменную дивизию!

Что-то изменилось в настроении солдат. После того, как разбили немцев под Сталинградом, даже тяжелораненые, сквозь стоны, улыбались.

– Ничего сестренка, потерплю, – говорил один солдатик с отвисшей правой рукой, – я и второй могу гранаты метать. Вот, подлечусь и назад.

– А Паульс – то хваленный в штаны наложил! Нам политрук рассказывал, что этот ублюдок обещал Гитлеру в Волге искупаться. Искупался – да без портков остался! – удовлетворенно поддерживал его другой солдатик.

Возобновилось наступление на Харьков. Каждый день привозили до пятидесяти раненных. Только к августу наступило небольшое затишье. Поговаривали, что немцы выдохлись, готовится большое наступление на Полтаву. И действительно в начале сентября батальон начал стремительно передвигаться на восток. Два дня и новое место, два дня и опять дорога. Фенька, рассматривая из трясущейся телеги окрестности, вдруг почувствовала, что – то близкое сердцу в этих, покрытых подлесками, оврагах.

Вспомнился дом, майдан, мама зовущая обедать. Когда это было? Два года скитаний по дорогам войны. Два года тревог, чужой боли, непрошенных слез. Может и Ольга, подружка моя верная, как и я трясется сейчас по пыльным дорогам войны. Впереди показались белые хаты небольшого села. У Феньки защемило в груди от вида этих полуразрушенных, с покосившимися заборами и плетнями, хат. А вот и печи только торчат, вырастая из-под куч обгоревших обломков. Кому мешали эти хаты? Какой черт устроил здесь свои игрища? Обоз остановился у полуразрушенного здания.

– Остановка на два часа! Дмитрич! Организуй пополнение запасов воды. Девочки, осмотрите раненных – нам еще часа три добираться до места, – Сара спрыгнула с подножки единственного грузовика и, непроизвольно подняв, лежащую на дороге табличку, направилась обходить телеги с раненными. Подойдя к третьей телеге, увидев в своей руке пыльную табличку, фыркнула, и бросила табличку на дорогу. Табличка в воздухе перевернулась и опустилась вверх надписью прямо у ног Дмитрича.

– Пригодится на шины, – Дмитрич поднял табличку с дороги и медленно прочитал по слогам «ПО-ПО-ВЩИ-НА»!

– Поповщина? Чудно. Я уже где-то слышала это название? Или видела? Нет, не помню, – Сара продолжала осматривать раненого и, вдруг замерла, – Фенька! Конечно Фенька! Это она говорила, что-то про Попившину.

– Точно! – Дмитрич аж подпрыгнул на месте, – когда мы ее в окопах подобрали, она называла это село. Фенька! Подойти-ка сюда.

Фенька, хоть и закончила всего два класса, читать умела. Данила дома научил ее и писать и читать. Рассматривая, пожелтевшую от солнца и дождей табличку, с еле видными крупными буквами она непонимающе поглядывала, то на Фельдшера, то на Дмитрича.

– Що це таке? Що мни с ней робить? Куда покласти? – Фенька направилась к своей телеге.

– Ты читать умеешь? Тогда прочитай еще раз.

– «ПО – ПО – В-ЩИ – НА» – Фенька усердно вела пальцем по табличке, – ну и шо? Яка ПОПО? – вдруг осеклась и села прямо на пыльную дорогу.

– Вот ты и дома, девочка, – Дмитрич, смахнул навернувшуюся слезу, вот ты и дома, доченька.

Подошедшая Наташа подняла рыдающую Феньку и обняла ее, поглаживая трясущиеся кудряшки.

– Дуреха, успокойся, все ведь замечательно, скоро маму свою увидишь.

Но Фенька ничего не слышала, слезы заливали глаза, ручейками текли по щекам и скатывались на припорошенное пылью поле халатика. Вдруг, оттолкнувшись от Наташи, побежала на пригорок за крайней хатой.

– Не трогайте ее, пусть успокоится, а нам нужно подумать, как с ней поступить. Не оставлять же ее посреди улицы, – Сара отвернулась, пряча от всех, вдруг погрустневшие глаза.

Через десять минут Фенька вернулась с растерянным лицом.

– Це не мое сило. Там мий ставок за пригорком був, а тут ничого не мае. И лису, шо справа от ставка немае, Фенька без сил снова опустилась на землю.

– Вот чудеса! «То був, то немае! – Дмитрич, передразнивая Феньку, почесал затылок, – а мы сейчас выясним, – Дмитрич увидел вдали бредущего деда.

– Дед, ты местный? Скажи, дорогой, как называется это село?

– Як называется? Так и называется Попивщина. Она уж сто лет Попивщина! – подошедший дед развел руками по сторонам, – тильки немцы все испоганили, щоб их перекосило.

– А район, какой, – Сара достала карту.

– Який? Так це Глухивский район. Считай два годика пид немцами, щоб их скривило.

– А у вас есть тут еще Поповщина, может маленькая деревня какая. Озеро там большое есть. Ставок там раньше был.

– Ни, озера немае. Ричка мала, есть, та вона пересыхае. Так у нас цих Попивщин, як цих попов до революции. Километров, считай сто, а то и бильше, есть одна Попивщина. Так – та в другом районе, не помню в каком, но слыхал.

– Все ясно, – Сара, облегченно вздохнув, спрятала карту в планшет, – дня два назад была Поповщина, но она в стороне, считай километров тридцать. Озеро на карте там есть. Возможно, она и есть Фенькина Поповщина.

– Феня! Если ты решишь остаться, чтобы найти свое село, держать не буду. Документы я тебе выдам. Ты уже взрослая стала, людей поспрашиваешь, помогут.

– Никуда я ни пийду! Я хочу с вами. Сара Максимовна, не бросайте здесь мене! Я потом найду. Нимцев разобьем и найду. Мама простит мене. Не оставляйте мене, – Фенька почему-то обратилась к Дмитричу, потом к медсестрам, потом опять к Дмитричу.

– Ладно, моя хорошая! Застоялись мы здесь, отправляемся, – Сара решительно, не оглядываясь, направилась к своей полуторке.

Фенька мигом заскочила на свою телегу, с благодарностью поглядывая на своих товарищей.

…Потом была Полтава, Житомир, бесконечные села Западной Украины.

Дороги! Дороги, опаленные войной. Дороги, окропленные кровью. Дороги беды и надежды. На телеге, укутанная подаренным, незнакомым офицером, полушубком, дремала уже не та испуганная девочка, радовавшаяся маминой душегрейкой. Проверенная испытаниями, надежная единица санитарного медицинского взвода прославленного в боях батальона – вот, кто гордо восседал на мешках быстроногой брички! Хоть в разведку! – Фенька снова и снова возвращалась мыслями во вчерашний день. Да, день был непростой.

Вестовой сообщил, что нужно срочно забрать раненых в обозначенном месте, так как санитары нужны на боле боя. Сара, посмотрев на наскоро нарисованную схему, дала приказание Тимофею и Бауржану готовить сани. Дмитрич с Бато и Наташей повезли тяжелораненных в госпиталь еще час назад. Елена нужна здесь. Сара искала свою санитарную сумку, когда к ней подскочила Фенька.

– Товарищ капитан медицинской службы! Разрешите мени поехати с санитарами. Цей вестовой казав, що тильки легонько раненые дожидаются. Вы же бачили, як я вже умею перевязывать, – Фенька умоляюще заглядывала в строгие глаза начальнице.

– А почему бы и нет? – Тимофей подмигнул Бауржану, – мы мигом – одна нога там, другая здесь.

– Хорошо. Фенька про шины не забудь, как я тебя учила, – Сара вручила Тимофею схему проезда. По схеме около трех километров.

– И еще, – Сара обратилась к уже севшему в сани Тимофею, – по неуказанным в схеме дорогам не ездить, в деревни не заезжать, с гражданскими лицами не заговаривать! В округе орудуют банды «Бульбовцев» и «Бендеровцев». По возможности глухие леса обходить. Удачи.

Три километра не пять, езды – минут сорок. Одна загвоздка – все дороги наезженные, недавно прошли танки и артиллерия. Когда прошел уже час с небольшим, поняли – заблудились! Справа начался бой. Потом ударило слева, и, почему-то, за спиной.

– Влипли, – Тимофей остановил обоз и достал схему, – вот развилка, мы ее прошли. Вот поворот у разбитого немецкого танка, тоже прошли. Вот замерзший ручей и поворот направо, мы так и сделали. Где мы ошиблись?

– Я знай. Лошадь снег тихо ходил, – Бауржан зачем-то потрогал следы от гусениц, – недавно был, скорость большой.

Решили еще пройти вперед метров на сто, может действительно медленно двигались. Через пятьдесят метров следы техники ушли влево, а впереди покрытая снегом, никем не хоженая дорога. И впереди за деревьями дым.

– Так, слушай сюда. Бауржан, разверни и придержи лошадей. Фенька в сани и ни ногой в сторону. Я в деревню – узнаю, что и как.

– Да ты що, здурел чи що Тимохвей? Сара казала, що банды гуляють, вони ж тебе за москаля приймуть. Я пийду! Вони мене не признають. Тильки халат оставлю.

– А может мы своих обогнали и там немцы? Нет уж, я с тобой пойду, там разберемся.

Тимофей залег за тыном крайней избы, а Фенька постучала в окно, в котором, через мгновение показалось лицо испуганной женщины.

– Пустите мене, я от мамки отстала! – Фенка отошла от окна, чтобы хозяйка увидела, что перед ней девушка, – Мене тильки дорогу показати.

– Я ж думала из лесу прийшли. То им хлеба, то им сала, – женщина долго осматривала, переминающуюся с ног на ноги, Феньку, – нимцы тилько вчора ушли. А наши часа два, как повернули налево. Да ты заходь, бачу змерзла?

– Ни! Мене мамку догонять треба. Будьте добры, – и Фенька побежала к тыну, где волновался Тимофей.

– Бендеровцев нема, нимцев нема. Хозяйка каже наши дальше не пошли, а повернули налево, вдоль леса, – выпалила запыхавшаяся от бега Фенька.

– Теперь понятно, где мы ошиблись, – Рассуждал Тимофей, когда они подошли к обозу, – вестовой бежал к нам минут сорок? Да мы ехали час с небольшим. Наши повернули перед деревней примерно два часа назад? Значит нужно смотреть где-то у ручья. Возвращаемся по танковому следу.

Вернувшись к месту, где от ручья они повернули направо, решили проехать дальше метров пятьдесят.

– Смотри, топор дырка делал! – Бауржан указал рукой на большую свежую отметину на стволе мощной ели.

– Нашли, слава богу, нашли! – Тимофей крякнул, как заправский охотник, и из кустов раздался отзыв: – «Здесь мы, заждались уже, чуть не околели».

Возращались молча, каждый думал о своем..

Встретила встревоженная Фельдшер.

– Кто говорил: «Одна нога там, другая здесь»? Почти на час опоздали! Что случилось, докладывай Тимофей.

Тимофей с виноватым видом, коротко доложил о случившемся и добавил:

– Фенька молодец у нас, не испугалась! Будем считать это ее первым боевым заданием.

– Наказать бы тебя Тимофей за самовольство. Я не позволю тебе ставить жизнь неопытного человека под угрозу. Понятно?

– Товарищ капитан? Фенька бегать хорошо! Фенька хорошо помогать.

А Феньку распирает гордость. Вот и она пригодилась в серьезном деле. Не важно, кто приказал. Важно, что доверили, а она не подвела! И не подведет.

Дороги! Сколько колес и сапог огранивали ее извилистый силуэт. Сколько городов и человеческих судеб сблизили эти дороги?

Карпаты, Тарнополь. Фенька никогда не видела таких красивых мест. Огромные холмы, покрытые лесами, уютно прятали между собой веселые хатки.

«Какая же, наверное, красота здесь летом!» – думала Фенька, завороженная заснеженными шапками высоких деревьев.

В сентябре 1944 года вышли к границе Восточной Словакии.

Но за день до этого случилось невероятное событие, изменившее дальнейшую Фенькину судьбу. Привезли троих раненных партизан. Медицинские сестры сделали перевязки и подготовили партизан к отправке в госпиталь. Сара, осмотрев раненных, приняла решение перевезти их утром, так как по ночам орудовали бендеровцы и путь был опасен. Разместили их рядом с хозблоком прямо на полу, постелив трофейные матрасы.

– Усе, койки готовы! Нехай лягают, – Фенька, поправив постели, наблюдала в сторонке, как раненных перекладывают с носилок. «Какие обросшие! Таких в лесу встретишь – со страху упадешь» – подумала Фенька и направилась к выходу.

– Фенька! Ты що, своих не узнаешь? – бородач, поправив повязку на плече, сел на матрасе, – А я слухаю, слухаю, где я ту дивчину бачив? Мы ж тэбэ як три года как похоронили! Ты ли это, чи привидение?

У Феньки отнялись ноги, в голове колокольчики «Дзинь, дзинь». «Кто это? Откуда этот бородатый дядька знает мое имя?» – Фенька внимательно вгляделась в бородатого крепыша и только потом заметила поверх белокурых зарослей светящиеся, молодые глаза. «Вот и у Даньки также светились глаза в моем детстве. Эх, еще раз бы увидеть всех – и Ольгу, и Степку, и Даньку!», – мысли роились, мешая, сосредоточится. «Дуреха! Это и есть Данька! – Фенька вдруг вернулась на землю.

– Данька! Ты откуда тут взявся? Тут же война! – с головы никак не уходил образ того, шестнадцатилетнего парубка, что бегал мимо ее хаты с удочками.

– И я говорю война. Война нас раскидала – война нас и соберет! А откуда я взявся, садись, расскажу…