Текст книги "Фенька"

Глава шестая

Проводив Ольгу, Фенька загрустила: «Вот и подруга нашла свое счастье. Может и правда, нужно было остаться с Никлосом в Берлине? Или с Алексеем согласиться поехать в Москву? А может поехать к Ольге на Донбасс? Жаль, что нет паспорта. Завтра попрошу Даньку помочь. Он не откажет. Скучно мне здесь, да мать не могу оставить одну, все чаще хворает. У Данилы своя семья, свои заботы. Огарка просит вернуться на ферму. Голова идет кругом». Даньку перевели в район. Теперь он уполномоченный райзаготлеса. Колесит по деревням, командует. Вчера заезжал к матери на часок. Забежал и к Феньке в столовую.

– Вот, держи, – Данька вытащил из своего портфеля новенький паспорт и протянул Феньке, – как обещал все по форме. Теперь хоть в Киев, хоть в Москву. Ты же хотела Москву посмотреть? Теперь можешь.

– Як? Хоть завтри? – Фенька со всех сторон рассмотрела чудную бумажку, – тильки куды ехати, хто мене жде? Я вже в столовой привыкла.

– Не понимаю я тебя, Феня. Ну год, два и закиснешь ты в этой столовой, как те щи. Мне комнату выделили в Ромнах. Комната большая, да вот тоскует без хозяйки. Да и хозяин тоже. Одно слово и увезу тебя в свою жизнь. В твою жизнь. В нашу жизнь! Детишек нарожаем! Я знаю, ты детишек любишь, вон, как с Ольгиным бутузом возилась, не оторвешь. Поехали, люба ты мне. Еще до войны приглянулась, да ты все знаешь.

– Гарный ты хлопец, Данька! Друга девка без оглядки бы побежала. Да и мене ты люб, но тильки як-то по – другому. Може, як верного друга, не знаю. Мовчит мое сирце. Може с войны не оттае? Дай мене в соби разобраться, не торопи.

– Я не тороплю, но как приеду в свою пустую комнатку, выть хочется. Приезжай, хоть одним глазком посмотришь. Я в воскресенье заскочу по пути, ты подумай.

– Добре, я поеду в выходной, побачу, в яку берлогу ты мене затащить задумал.

О разговоре с Данькой рассказала матери.

– Шо мне робить с тем Данькой мамо? Зове и зове. Може поехати, пока зове? Скоро мене уже двадцать пьять, потом кто возьме?

– А мне, як хочется внучат подержати! Даниил стал человиким сурьезным, бач як в тарантасе горцуе? Опять люди его уважають. Мене Огарка давеча намекала, говорить: «Крутяться, як це два голубка вокруг тока, а нияк не сядуть». Тильки люб ли? Я не бачу радости у тэбэ. Люди говорят: «Слюбится – стерпится». Може не брешуть? Езжай, побачь, куды вин завлекае. За мэнэ не горюйся, ты знаешь – я ждать можу.

Ну, шо ты мама! Если я поеду, то и тебе заберу. Я без тоби теперь никуда.

В воскресенье, поутру, Данькин тарантас уже стоял у плетня. Фенька, в нарядном платьице, в туфлях на каблуке, с пирожками в узелке, что мать напекла еще с вечера, решительно уселась на гладкую доску, прикрытую мягкой накидкой. Путь неблизкий – за день не управишься. Всю дорогу вспоминали детство, купание в озере, старых друзей. Вспомнили о войне. Помолчали по Степке, по Тарасу Петровичу, по Приске. Доели пирожки с капустой, что в узелке заскучали.

– Вот и мои хоромы! – тарантас остановился у деревянного двухэтажного дома с резными оконцами, – тут раньше купец жил, теперь мы.

Комната Феньке понравилась. Большая, светлая.

– Яка чистота! Хто ж прибираться приходе? – Фенька лукаво глянула Даньке в глаза, – а говорил берлога, выть хочется.

– Це Тарас Петрович виноват, шо меня к чистоте приучил. Там в землянке, в партизанском отряде. Уж больно гонял нас со Степкой, когда непорядок. Крепко в голову забил! А так, кому сорить? Я по неделям в районе пропадаю.

Накрыли стол. От вина Фенька отказалась. Сидели, болтали, пока свет не мигнул.

– У нас после двенадцати свет отключают, экономия. Да ты не бойся – у меня свечи есть, сейчас зажгу. При свете свечей комната стала загадочной и огромной. «Як поляна в том лесу загорелась, – Фенька восторженно разглядывала пляшущие стены, потолок».

– А нам электричество весной обещали к хатам подвести. Огарка казала, шо який проект пишуть, – у Феньки перехватило дыхание, чувствуя, что Даня близко подошел к ней сзади и обнял за вздрогнувшие плечи.

– Зачем нам электричество? От тебя тепло и свет так и иде, так и иде, прямо в мое сердце, – Данька резко повернул девушку и прижал к своей груди, – Люба ты мне, Феня! Еще с майдана люба! Дай я тебя зацелую.

Фенька крепко прижалась к широкой мужской груди: «Божи мий! У мэнэ ноги слабеють, счас упаду. А вин сильный – удержить! А вдруг не удержить?».

Мысли у Феньки заплясали, передразнивая друг друга: «Удержить? Не удержить?». Вспомнила руки Алексея: «У того руки в два раза бильше, чем у Даньки, а не удержал! Мабуть не в руках дило?».

– Який ты скорый! – Фенька выскользнула из объятий Даньки и уселась на кровать, – я тоби ще ничого не говорила. Давай у завтри, усё обсудим. А зараз я спати хочу, бо устала. Прости мэнэ, шо я така несговорчива.

А утром, пока они завтракали, постучали в комнату. На пороге стояла растерянная тетя Глаша – Ольгина мать.

– Мене адрес Аня дала, шоб вы мене на поезд посадили. Вчора вечером телеграмму получили, шо беда у Ольги. Гриша сообщае, шо авария на шахте. Олечка, доча моя, внизу, в той шахте осталась. Може жива, може як нибудь сховалась у той шахте. Гриша просить приехать. Даня, у тэбэ кто на станции есть? Поможи сыночек. Машина внизу жде, це Огарка подсобила.

Фенька, посадив Тетю Глашу на поезд, собралась домой.

– Поеду я Даня до дому. Не можу я зараз думать. Ольга для мэнэ, як ридна систра була. Потом, не седня. И машина попутна есть.

Данька смотрел на Феньку и понимал – это последняя их встреча: «Ничего она не решит! Не люб я ей! Подожду еще, может, надумает».

Тетя Глаша приехала не одна, а с Радиской. Он еще не понимал, что произошло, и все время капризничал, и звал маму. А Ольгу похоронили. Как рассказала тетя Глаша, Ольга работала диспетчером. Считала отгруженные вагонетки и отправляла их наверх, на разгрузку. В тот день, когда это случилось, она была внизу, на путях. Вверху не выдержал трос, лопнул, и все вагонетки посыпались вниз, на Ольгу. А с ней еще двое шахтеров ждали подъема. Не дождались. Похоронили с почестями. Сколько раз смерть заглядывала к Ольге в военные тяжелые годы. Не принимала чужая земля. А своя, родная приняла. С любовью и честью. Фенька тяжело переживала смерть подруги: «Як же так? Тильки жить начала, счастье побачила, дите вон каке. Скольки разов судьба берегла, а тут не уберегла. Ну шо вони знайшли у той шахте? Яма глубока, да пылюка черная. Поехали бы в ту Башкирию, чи Татарию, може и ворковали бы до цих пор. Вот и я тебя потеряла, як вы мене в тих окопах. Тильки я жива, а вона на небе, на меня бачить»…

Фенька каждый вечер забегала к тете Глаше.

– Ну як вы туто? Як мое солнышко в небо светить? Який ты у нас бильший! Теть Глаш, а шо цей Гриша пропал? Чи пишеть?

– Пишеть, шо учиться его направили в Донецьк, цю школу, горных мастеров, чи як. На шисть мисяцев. Приеде, начальником буде. Пише забере, як вернется.

– Як же я без тэбэ буду? – Фенька прижала Радиса к груди, – як же я спати без тэбэ буду?

Радиска тоже привязался к Феньке. Как увидит косынку у плетня, мчится навстречу, распугивая кур.

– Баба! Баба! Тетя Финя приехала! Пойдем быстрее!

Прибежит, уткнется в подол, и затихнет. В этот миг нет счастливее человека, чем Фенька!

– Радость моя! Побачь, шо я я тоби принесла. И Бабе Луше принесла, будемо вареники с цей вишней лепить!

А вчера совсем расстрогал Феньку. Надувшись молока, залез к Феньке на колени, заглянул в глаза и с надеждой спросил:

– Финька, а ты меня не отдашь?

Фенька хотела сказать: «Ну, что ты, скоро папа приедет и домой тебя увезет. Он любит тебя, он у тебя сильный, как ты», но не смогла, комок в горле не пропускал, ни единого словечка.

– Ну, шо ты мий золотой, никто не забере, я не отдам, обещаю, – Фенька посмотрела на, смахивающую украдкой слезы, тетю Глашу, – обещаю.

С волнением Фенька ждала возвращения Радискиного отца. Он опять задерживался по своим делам и Фенька радовалась: «Хоть бы еще один вечерок повозится с этим бутузиком». Радис целый день не отходил от бабушки. То ему на озеро нужно сходить, уток посмотреть. То в огороде помогает буряк полоть. Извозится весь, как тот чертенок и к бочке во дворе: «Давай баба, купай, а то Финька придет, поругает».

Новость, как всегда подкралась неожиданно. За ужином, Фенька заметила, что мама отводит глаза, будто боится что-то сказать.

– Ты шо, мама суетися, бо шо потеряла? Садися, супа поешь со мной. Мени еще с морквой нужно разобраться. Да Радиска уже жде.

– Не нужно тоби седня туды, – мать устало присела на лавку, – тама Гриша приехав. Глаша говоре, нидильку погостюе, да и уеде в свой Донбасс и увезе свого Радиску. Завтри вони в гости приглашають, Гриша подаркив понавиз.

Фенька ждала такого момента, но не ожидала, как это будет больно: «А як же я? А як же Радиска? А як же мы с ним? Не! Не може вин, вот так! Хто тому дитю сказку расскаже и письню спое? Хто подушку поправе и ти сопельки вытере? Не! У ноги упаду, хай еще оставе, хоть до весны. Шож вин ни понимае, чи шо?»

На следующий день, едва Фенька с мамой подошли к плетню, с порога летит Радиска.

– Финька! Финька! Смотри, что мне батька привез! – Радиска, в нарядной рубашке и с детским барабаном через плечо, скатился с порога, – я теперь балабанщик! – Та-та-та. Та-та-та. Смотри, тут и бубенцы звенят! Дать постучать?

– Ну все, топирь ты самый главный у нашем силе! Будешь тих гусей пугать, шо тоби штаны порвали. А где ж папка твой?

– Здесь папка! – в дверях показался крепкого склада чернявый молодой офицер, – Григорий. Можно Гриша. Мне Радис все уши прожужжал, – где Финька? Где Финька. Да и Оленька моя, царство ей небесное, много о вас рассказывала. Да Вы проходите, Мать уже заждалась, вас выглядывая.

«Верно, Ольга говорила, что взгляне – коленки затрясутся. Я уже боюсь этого красавца. Як же я скажу ему про Радиску?» – Фенька отвела взгляд и, вслед за мамой, прошмыгнула в темные сени.

– Наконец-то! – Тетя Глаша выскочила из маленькой кухоньки с дымящейся тарелкой, – заходьте, сядайте. Огарка! Посади гостей. Да не туда! Хай Фенька с Гришей сяде, бо Радиска пид столом бегать буде меж ими. Да не стесняйся Феня! Гриша, хошь и грозный, а не кусается.

– Еще чого! Я и не боюся. Хай вин боиться, – Фенька смело взглянула ему в глаза, но споткнувшись об ответные черные угольки сверкающих глаз, уткнулась в тарелку.

Гости попробовали гостинцев, привезенных с Донбасса. Помянули Ольгу. Вспомнили всех односельчан. «Поспивали» грустные песни. Потом еще поговорили о колхозных делах. Горилка делала свое дело, переводя серьезные разговоры на веселый лад.

– Шо было, того уже не возвернешь, – Огарка, держась за Захара, повернулась к Грише, – вот уже год будет, как ты один там, среди своих шахт. Неправильно это. Чиловик не може один! Люба рана заживе, а писля? Да и дитя подымать трэба! Встряхнись, погляди возле себе, може уже жде яка. Вот Фенька наша, дивчина, шо огонь! Тут тэбэ и гарна, и работяща. А як вина с твоим сыночком Радиской сроднилась. Як мать, за том дитя!

– Ты Огарка добре говориш, – баба Глаша выглянула из кухни, – вот и я Грише говорю, шо нельзя бобылем у цей жизни. Мени Феня, як дочка, шоб я без нее робила?

– Финька хорошая! – вылезший, из под стола Радиска, прижался сзади к Фенькиной спине, – она еще красивая и добрая! Каждый день мне сказки придумывает.

– Ну – ка цыц! Не встревай, когда взрослые разговаривают, – Гриша виновато посмотрел на Феньку, потом на мать, – может, я сам за себя решать буду?

– Я за Феню, дочу свою, ничого плохого казати не можу, – подхватила разговор Баба Аня, как будто и не слышала Гришин протест, – а дитя брехать не буде – вина для людей ничого не пожалее. У сэбе оторве, а другим отдасть.

Фенька слушала это соревнование матерей, кто кого больше нахвалит, а сама понимала, что это ее не трогает: «Пусть брешуть. Мени це не касается! Хто я ему? Подруга Ольги? Он мени не знае, я его не знаю, тильки вчора и побачила. Шо вони мэни сватають? Я сама по соби, тильки к Радиске привязалась. Як я скажу Грише, шоб вин Радиску не зараз увез, а потом, як трошки подрасте».

А Радиска пропал. Бегал вокруг стола, мешая гостям вести разговоры и исчез. У Феньки ноги отекли от тесных туфель: «И зачем я их надела, новые ще, тильки вчора подруги из району привезли. Сниму на хвилинку, хай ноги отдохнуть».

– Пора и честь знать! Хозяевам отдыхать трэбе, – Огарка подвинула скамью, освобождая проход для Захара, – Глаша! Как договорились, утречком заскочи на ферму, я тоби молочка отолью для дитятки.

Фенька наклонилась надеть туфли, а там только один.

– Радиска! Ты где, чертяка. Я бачила, шо ты у мэнэ пид ногами крутився. Куды туфлю спрятав?

А Радиска спит давно. Обнял свой барабан с бубенцами и улыбается во сне.

– Да оставайся, Феня. Твое место свободное. Ты же казала, шо тэбе не на работу. А туфлю завтра пошукаем, да и посуду поможешь убрать.

– Да и верно Глаша гутарить. Оставайся, мэнэ Огарка проводить. Огород подождеть, – мама загадочно посмотрела на тетю Глашу.

«Так усе ясно! Вины це специально подстроили, шоб я осталась», – Фенька сверкнула глазами то на маму, то на тетю Глашу.

– Не хочу я оставаться! Вам самим здесь тисно. Ох, шо придумали! Я и босиком добегу, тута две хаты тилько пробежать по траве, – Фенька не стала дожидаться матери, хлопнула дверью, и нет Феньки, как той туфли, спрятанной по «уговору».

Всю неделю не ходила Фенька к Радиске. Не могла простить матери. Не могла усмирить свою девичью гордость. И только чез три дня немного успокоилась: «Може и вправду не було никакого сговору. Тетя Глаша каже, шо не знайшли ту туфлю. Всю хату, каже, обшукали – нема той туфли! Похоже, щенок Моська утащил на двор, дай засунув, шо не знайдешь. Вин може. Утащил же по весне сандалю Радискину, аж на озеро! Завтри Радиску увозят, шо робить?»

Когда пришла тетя Глаша и сообщила, что нашлась туфля на огороде, Фенька уже была спокойна.

– Ты приходь, с Радиской попрощайся, и туфлю свою заберешь, – Тетя Глаша обняла Феньку, не обижайся на мэнэ. Мы хотели як лучше.

Провожать собралось почти все село. Радиска забрался на руки к Феньке, обнял за шею и не отпускает.

– Не хочу я без тебя! Поехали! Батька тебе новые туфли купит, – слезы капали прямо на плечо, – Батька добрый, как ты, он тебе новые туфли купит!

Уже вещи сложили на телегу. Уже Гриша поглядывает на часы, а Радиску никак не оторвать. Гриша подошел к дрожащей Феньке, посмотрел пристально своими бездонными глазами, как бы говоря: «Ну, что красавица? Поехали кататься? Может это Ольга не дает тебе оторваться от Радиски? Может судьба дает тебе и мне шанс прожить жизнь не только за себя, но и за подругу? Решать тебе!». Решительно оторвал ревущего Радиску от Феньки и сел с ним на телегу. Лошадь, нехотя двинулась по пыльной улице, оставив онемевшую Феньку у покосившегося плетня.

– Мама! Мама! Не оставляй меня. Мне без тебя плохо. Я не хочу! – Радиска отчаянно вырывался из крепких рук Гриши, – Я не хочу.

Из телеги полетел барабан, покатился по дороге и упал у Фенькиных ног, трезвоня бубенцами.

– Мама! Мама! – все тише звучал детский голос, захлебываясь слезами.

Фенька метнулась к телеге. Потом остановившись, вернулась к маме. Опять к телеге. Опять к маме.

– Решай дочка! Он зовет тоби, той рок, – мать легонько оттолкнула дочку от себя, – за мэнэ не бойся, ты же знаешь, шо я дождусь.

– Сынок! Ридненький, – Фенька догнала телегу, крепкие руки Гриши подняли ее и усадили рядом, – я тоже не могу без тэбэ. Як же я могла без тэбэ!

…И не только голубок с голубкой, воркующие на крыше, радовались нарождающемуся счастью…