Текст книги "А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1"

У Хомякова, как и у Ньюмана, общее решение вопроса о соотношении Церкви, государства и народа ведет к определенному пониманию их отношения к образованию. Но в ньюмановской концепции центральное место занимает вопрос о юрисдикции и авторитете Церкви и государства в отношении образования, а с другой стороны – об автономии научно-образовательного сообщества. У Хомякова акцент переносится на участие Церкви, государства, семьи и общества в образовании.

Именно эта установка пронизывает хомяковское определение воспитания (образования). «Воспитание в обширном смысле есть <…> то действие, посредством которого одно поколение приготовляет следующее за ним поколение к его очередной деятельности в истории народа»[1401]1401
  Хомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 347.


[Закрыть]. В этом определении характерно, во-первых, то, что воспитание рассматривается не как искусственная деятельность, инициированная «интеллектуальной элитой», или более узко – «педагогическим сообществом». Образование – целостный процесс, осуществляемый всей полнотой народа и фактически неотделимый от самой жизни[1402]1402
  Там же. С. 347–348.


[Закрыть]. Понятно, что воспитание в этом смысле не ограничивается школой и университетом, не меньше, чем школа, образует семья и Церковь, причем самим процессом жизни. Профессиональная «педогогическая» составляющая является лишь частью целостного образования.

Подобное понимание образования в мирском смысле слова перекликается с хомяковским пониманием учения в Церкви. По Хомякову, духовному учению Христа «учит вся Церковь, иначе: Церковь в ее целостности», а не только специально уполномоченное на это духовенство, «учащая церковь». «Тот горько заблуждается, кто обращает учительство в чью-либо исключительную привилегию, впадает в безумие тот, кто приурочивает учительство в какой-либо должности»[1403]1403
  Хомяков А. С. Сочинения богословские. С. 86.


[Закрыть]. Это верно для духовного учения в Церкви и для мирского. Воспитывают вовсе не только профессиональные педагоги, призванные к этому по своей должности. Воспитание есть «дело всего общества»[1404]1404
  Хомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 348.


[Закрыть].

Воспитание, по Хомякову, является органическим процессом. Это «жизненное и историческое действие общества похоже на живые явления природы и, может быть, еще неуловимее их. Опасно вступать в эти многосложные и неосязаемые тайны и поручать механике и химии то, что поручено Промыслом законам, которых никто еще не постиг вполне»[1405]1405
  Там же. С. 350.


[Закрыть]. В этом замечании важно не только сравнение образования с органическим процессом, но и указание на то, что этот процесс происходит сообразно с Промыслом Божиим. Воспитание есть не только искусственный, но и естественный процесс, органический в большей степени, чем механический. Образование тесно связано с самой жизнью в ее целостности, укорененной в таинственных глубинах Божьего Промысла. Образование не есть чисто человеческий процесс и уж, конечно, он не сводится к деятельности «педагогов». Доверие естественной общности (прежде всего семье) связано прежде всего смирением перед сверхъестественной Волей Бога. Именно понимание необходимости этого смирения заставляет Хомякова настаивать на ограниченности законных возможностей искусственных, рационально сконструированных систем нравственного воспитания. Он пишет: «Жизненных начал общества производить нельзя <…> Можно и должно устранять все то, что враждебно этим началам, но развивать самые начала почти невозможно <…> Всякая премия, назначенная добродетели, есть премия, назначенная пороку. Правительство, поощряющее подвиги безкорыстной любви какой бы то ни было корыстной наградой, отравляет источник, который хочет очистить»[1406]1406
  Там же.


[Закрыть].

Семья должна максимально участвовать в деле образования в школах и университетах. То же самое касается и Церкви. Начиная раздел, посвященный христианскому образованию в школе, Хомяков отмечает, «что то, что сказано о семейном быте, относится более или менее к Вере»[1407]1407
  Там же. С. 351.


[Закрыть], т. е. так же, как школа должна быть открыта для семьи, она должна быть открыта и для Церкви в лице «христианского общества», русского общества, поскольку оно не потеряло своих православных основ.

Главный способ улучшения нравственного воспитания состоит не в том, чтобы вводить какой-то искусственный воспитательный метод, а в том, чтобы дать проникнуть семье и христианскому обществу в самые недра школы. Школа, в свою очередь, не должна вырывать детей из семьи и Церкви, она призвана помогать их воспитывать. Такая постановка вопроса прямо противостоит воинствующему «педагогизму», стремлению решить проблемы общества и «произвести его жизненные начала» посредством профессиональной педагогической деятельности и реформы системы образования. Установка, господствовавшая в СССР, и в наше время характерна для многих профессиональных педагогов и укоренена в утопическом и революционно-реформаторском направлении новоевропейской философии. Ее провозвестником можно считать знаменитого основателя новой педагогики Яна Амоса Коменского. В Предисловии к «Великой дидактике» он стремился показать, что «главная причина и единственный источник всякого неустройства в человеческом обществе есть нерадивость в воспитании детей и что никакое улучшение в семейной, религиозной и общественной жизни невозможно без улучшения воспитания», а это улучшение может быть достигнуто посредством новооткрытого Коменским научного «метода», который связан с «Пансофией» и описан в его педагогических сочинениях. Например, в XXIII и XXIV главах «Великой дидактики» говорится о «специальном методе нравственного воспитания» и «специальном методе благочестия», позволяющем вселить в юношество страх Божий. Эти главы следуют за другими, посвященными «специальному методу языков, указывающему, каким образом можно быстро и правильно изучить языки» (глава XXII). Коменский надеялся посредством открытого им чудесного нового знания, «универсальной науки» и выводимого из нее педагогического «метода» произвести «жизненные начала общества».

Хомяковское «органическое» понимание образования, сильно отличающееся от методологического «педагогизма», перекликается с концепцией Ньюмана. Английский мыслитель также тяготел к органическому пониманию образования. В «Идее университета» он говорит о старом английском университете как об органическом сообществе студентов и преподавателей, месте, где рождается «живое обучение» (a living teaching) и формируется «самосохраняющаяся (self-perpetuating) традиция». Этому противостоит «механический и холодный» характер обучения в новых учебных заведениях, где хорошо организована система экзаменов и лекций, но отсутствует дух подлинной образовательной традиции и живое общение между учащимися и учащими[1408]1408
  Newman J. H. The Idea of a University. P. 105–107.


[Закрыть].

Поскольку, по Хомякову, воспитание есть «дело всего общества», может показаться, что «оно должно быть предоставлено самому обществу без всякого вмешательства правительственной власти»[1409]1409
  Хомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 348.


[Закрыть], т. е. влияние государственной власти на образование должно быть минимальным, как в Северо-Американских Штатах.

Действительно, Хомяков считал, что образование есть главным образом «дело общества», и государство, подобное американскому, «признающее себя за простое, или, лучше сказать, торговое скопление лиц и естественных интересов», не имеет «почти никакого права вмешиваться в дело воспитания»[1410]1410
  Там же.


[Закрыть]. Не имеющее духовной задачи и основанное лишь на практическом, прежде всего коммерческом интересе, государство «обладает лишь сомнительным правом» в сфере образования. Однако русское государство – иное, оно «признает в себе внутреннюю задачу проявления человеческого общества, основанного на законах высшей нравственности и христианской правды». Именно это устремление к проявлению «общества Христианского, Православного, скрепленного в своей вершине законом живого единства и стоящего на твердых основах общины и семьи», дает разумную причину «прямого действия правительственного на общественное образование»[1411]1411
  Там же. С. 348–350.


[Закрыть].

Государство может воздействовать на образование двояким образом. Во-первых, правительство, «верно выражающее в себе законные требования общества», обязано устранять все то, «что противно внутренним и нравственным законам, лежащим в основе самого общества»[1412]1412
  Там же. С. 349.


[Закрыть]. Эта функция государства носит чисто «отрицательный» характер: воспитательная инициатива принадлежит обществу, государство не навязывает свою «идеологическую линию», но лишь устраняет препятствие, мешающее последнему осуществлять свою задачу. Во-вторых, государство может и обязано совершать не только такое «отрицательное» вмешательство в дела образования, но и другое, уже «положительное» действие. Это – удовлетворение «тех потребностей, которых общество еще не может удовлетворить вполне». Ведь «во всяком обществе, кроме потребностей постоянных и общих, могут явиться потребности временные, частные, на которые еще оно отвечать не умеет»[1413]1413
  Там же.


[Закрыть]. Говоря современным языком, правительство должно заботиться о модернизации образования, которая не является сущностью образовательного процесса, а относится к его частностям.

Правительство, таким образом, имеет право и обязанность участвовать в образовании и управлять им. По сути же, образование есть дело общества, семьи и Церкви. Понятно поэтому, насколько хомяковская позиция далека от тоталитарного и этатистского подхода, господствующего в нашей стране с 1917 года. В соответствии с этим пониманием, образование есть идущий извне – от идеологического государства или «продвинутой» элиты – искусственный процесс формирования человеческого ресурса и трансляции определенных знаний и деятельных установок. Семья и общество являются скорее объектом, чем участником этого процесса. Они фактически отрезаны от школы и университета. Понятно, что, если Хомякову пришлось бы выбирать между «американской» моделью, предполагающей минимизацию участия государства в общественном образовании, и тоталитарной системой полного отстранения общества от образования, он, скорее всего, выбрал бы первую.

Хомяковская концепция образования находится в связи с его пониманием взаимоотношений Церкви, государства и общества. Для Хомякова «государство» и «общество» не являются противоборствующими силами, но объединены в высшем начале – Церкви, дающей «закон живого единства» в любви, а не выступающей как внешний арбитр между двумя враждующими силами. Аналогично усилия государства и общества должны быть объединены в деле образования. В этом смысле Хомяков принимает «демократические ценности» (свободы и народного участия), но отвергает систему либеральной демократии, в основе которой лежит противопоставление народа (с его «правами», выражающимися в частности через машину голосования) и власти.

Концепция Хомякова обосновывает особую, условно говоря, «народно-монархическую» модель ответственности и управления образованием, вполне соответствующую политической философии славянофилов. В значительной степени эта модель отражает специфику дореволюционной русской образовательной традиции, в которой большая роль государства сочетается с принципом народного участия (например, в системе земских и приходских школ).

Идеи Хомякова были глубоко связаны с русской церковной и культурной традицией, но диссонировали с системой централизованного государственно-бюрократического управления системой образования, созданной в эпоху Николая I. В конце XIX века по мере развития земских и приходских учреждений они стали все больше соответствовать организационной практике. Крупнейшим последователем Хомякова в этом отношении стал Сергей Александрович Рачинский, идейный вдохновитель развития церковно-приходского образования, получившего мощный импульс в период царствования императора Николая II. Рачинский, в 1850-е годы входивший в круг А. С. Хомякова и, очевидно, испытавший его сильное влияние, был сторонником возможно более полного участия в образовании, с одной стороны, семьи и общины, а с другой – Церкви. Безусловно, он отдавал предпочтение церковно-приходским школам по сравнению с министерскими (подчиненными и подконтрольными правительству) и земскими, управлявшимися и финансировавшимися органами самоуправления на уровне уезда или волости.

Хорошо знавший особенности школьного образования на селе, Рачинский утверждал, что «в противоположность школам западным наша сельская школа возникает, при весьма слабом участии духовенства, при глубоком равнодушии образованных классов и правительственных органов, из потребности безграмотного населения дать своим детям известное образование»[1414]1414
  Рачинский С. А. Заметки о сельских школах. СПб., 1883. С. 2.


[Закрыть]. Поэтому «преподавание в сельских школах не может иметь иного направления, кроме данного теми же безграмотными родителями, что за ними не может быть иного контроля, кроме контроля тех же родителей». Школа должна иметь церковный характер и в то же время быть приходской (а не правительственной или земской), поскольку именно в такой школе основная доля финансирования и соответственно контроля остается на уровне отдельного прихода. А «чем больше родители чувствуют себя хозяевами в обучении своих детей, чем менее предвидится по этому предмету дополнительных хлопот и издержек, тем более они расположены жертвовать на этот предмет» и «где крестьяне имеют возможность поручить выбор учителя и призор за училищем лицу, пользующемуся их доверием, они и при основании училища готовы себя гораздо более значительным взносом»[1415]1415
  Там же. С. 40.


[Закрыть].

«Приход» в дореволюционной России являлся не только единицей церковной организации, но и нижним уровнем административно-территориального деления страны, элементарной «ячейкой» общества. Говоря о «церковной школе» и «церковно-приходской школе», Рачинский имел в виду не столько организационное подчинение школ церковной иерархии, сколько необходимость совместных усилий мирян и духовенства в созидании народного образования на началах Православия. Сергей Александрович подчеркивал очень важную и для Хомякова мысль о том, что Православная Церковь не сводится к клиру. Обращаясь к образованным православным мирянам, он писал:

Оглянемся на себя! Вспомним хоть на мгновение, что мы не католики, что в церковных вопросах мы не имеем права отделять себя в качестве бессильных, ни за что не ответственных мирян, от непогрешимого всеми управляющего клира. Ведь церковь – это тоже мы; в вопросах образования и учения это преимущественно мы, люди досуга и знания, наделенные и временем и данными для оценки неизмеримой важности этих вопросов.[1416]1416
  Там же. С. 33–34.


[Закрыть]

Церковно-приходская школа предполагала тесное сотрудничество мирян, прихода и духовенства и соответственно сочетание принципа местного самоуправления и подчинения иерархии.

В конце XIX века и особенно в правление императора Николая II обсуждаемый комплекс идей имел сильное воздействие на значительную часть православно и национально ориентированных государственных деятелей и повлиял на отечественную образовательную политику. Например, ключевая мысль Хомякова о необходимости преодоления отчужденности школы от семьи стояла первым пунктом в известном циркуляре министра народного просвещения Николая Павловича Благолепова, выпущенном 8 июля 1899 года и намечавшем принципы реформы образования[1417]1417
  Христофорова Н. В. Российские гимназии XVIII – XX веков. М., 2002. С. 81–82.


[Закрыть].

В. В. Михайлов
Проблема социальных ограничений в работах А. С. Хомякова

А. С. Хомякова можно смело назвать неоправданно забытым, точнее, полузабытым гением, которому не уделяется должного внимания в школьных и вузовских курсах истории, литературы и философии. Доказательством его гениальности является необычайно разносторонняя одаренность в самых разных областях: он – выдающийся философ, историк, замечательный поэт, драматург, яркий публицист и литературный критик, храбрый офицер, изобретатель, врач, добрый семьянин, рачительный хозяин. Этими своими чертами Хомяков напоминает гениев европейского Возрождения, хотя общая духовная направленность его иная, не ориентированная на секуляризацию и материализм. Почему же столь значимый деятель культуры оказался отодвинутым на периферию и его книги редко встретишь в магазинах, в отличие от сочинений других «славянофилов»? Н. А. Бердяев отмечал, что «он во многом нам чужд», устарел, «наивно старомоден», объясняя при этом причину: «Безрелигиозное и денационализированное сознание не в состоянии понять славянофильства, и оно выпадает из его поля зрения»[1418]1418
  Бердяев Н. А. Алексей Степанович Хомяков. Томск, 1996. С. 3.


[Закрыть].

На мой взгляд, А. С. Хомяков чужд современному миру не как нечто прошедшее, а прежде всего как материализация определенного концептуально-идеологического комплекса, как автор и символ альтернативной концепции социального бытия, которую можно условно назвать «народно-монархической» или почвенническо-традиционалистской. Поэтому адекватно понять личность и творчество Хомякова может лишь тот, кто внутренне свободен от манипулятивного гипноза «современности» и созвучен самому А. С. Хомякову. Как выразитель определенной социальной альтернативы и критик некоторых истоков воплощенной идеологии он вполне современен. Актуально, например, следующее пожелание Хомякова России:

 
Не дай ей рабского смиренья,
Не дай ей гордости слепой.
И дух мертвящий, дух сомненья
В ней духом жизни успокой[1419]1419
  Хомяков А. С. Стихотворения и драмы. Л., 1969. С. 124.


[Закрыть].
 

Поэзия А. С. Хомякова действительно несколько отличается от тех образцов, которые обычно преподносят современному школьнику и преподносились в советском прошлом. Своей величавой торжественностью она по форме кажется архаичной и плохо стыкуется с суетливо-рыночной обывательской ментальностью.

Данную статью мне хотелось бы посвятить поиску в работах Хомякова различных элементов многоуровневой системы социальных ограничений, которые определяются как проявление социальной необходимости в виде системной совокупности явных и скрытых социокультурных правил и норм, моделей поведения, стереотипов мышления, средств, способов и результатов самовыражения людей, которым они сознательно или бессознательно подчиняются и за пределы которых не могут или не хотят выходить, даже тогда, когда это необходимо для них самих или общества, в котором они живут[1420]1420
  Михайлов В. В. Социальные ограничения: содержание, структура, функции. М., 2004. С. 20.


[Закрыть].

У А. С. Хомякова, чьи идеи Н. А. Бердяев называет философией свободно волящего духа, противоположной всякому детерминизму и необходимости, должно быть что-то связанное с осмыслением социальных ограничений. В его историософии социально ограничительный принцип опознается в кушитстве, суть которого заключается в признании приоритета внешней жизненной необходимости, которую дух должен признать и беспрекословно ей служить или уничтожить себя для получения свободы, как в буддизме. Большинство при этом, ограниченное грубо инстинктивной логикой и вещественными страстями, постоянно стремится к кушитству.

«Народ порабощенный впитывает в себя много злых начал: душа падает под тяжестью оков, связывающих тело, и не может уже развивать мысли истинно человеческой»[1421]1421
  Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1994. С. 117.


[Закрыть]. Как видно, автор не чужд понимания и критики социальных ограничений. Кушитству, как принципу внутренней порабощенности на основе признания приоритета внешних ограничений противостоит иранство как принцип внутренней свободы и творчества. Получается, что общества подразделяются у Хомякова на социально ограниченные, живущие на основе механистической подчиненности внешним стереотипам и социально свободные, построенные на началах любви и свободной взаимной симпатии. Хомяков постоянно критикует кушитско-механистические социальные стереотипы как в Западной цивилизации, откуда они попадают и в Россию, так и местные, российские проявления этого феномена. Он выступает против западнического инфантилизма как рабского преклонения перед внушаемыми извне авторитарными социальными установками и механического поведения на их основе. Западничество, по Хомякову, есть проявление слабоумия и пошлости.

Фактически он выступает против концептуальных ограничений Западной цивилизации как совокупности ее базовых ценностно-целевых установок, таких как культ технического прогресса, индивидуализм, меркантилизм, вражда наций и классов, рационализм, рассудочность, законничество, материализм, формализм, подчиненность церкви государству. Западная цивилизация выступает у Хомякова в качестве носителя кушитского принципа, а русская цивилизация – иранского. Автор видит на Западе проявления иранского принципа в прошлом как «страны святых чудес» и в настоящем как «внутренней» Англии. Значит, отношение А. С. Хомякова к Западу весьма неоднозначно, неприемлемой для него является возникшая там «цивилизация модерна», а симпатизирует он средневековой европейской цивилизации.

Выражением концептуальных социальных ограничений является идеология, их приспособление к конкретной социально-исторической и природной реальности. Одной из форм идеологии является религия. Хомяков критикует неправославные религии, в том числе католичество и протестантизм, что может быть интерпретировано как критика идеологических ограничений, наличествующих в иных цивилизациях. Здесь, однако, следует отметить, что сам А. С. Хомяков движущей силой развития цивилизаций видел веру. «Разница судеб происходила от разницы в вере»[1422]1422
  Там же. С. 483.


[Закрыть]. Так, по его мнению, развитие мусульманской цивилизации затормозило то, что ее вера была человеческой выдумкой, а потому, достигнув предела этой веры, мусульманская цивилизация зашла в тупик. Христианство же, по Хомякову, включая в себя всю полноту божественной истины, не может составлять ограничений для человечества. В гносеологии Хомякова вера есть функция воли допредметной и дорассудочной. По его мнению, грубый и ограниченный разум, ослепленный порочностью развращенной воли, не видит и не может видеть Бога, для которого он внешен, как и подчиняющее этот разум зло.

Однако религия может пониматься по-разному: и как сама по себе вера, и как способ связи с трансцендентным, и как идеология, поддерживающая и проецирующая на общество определенные верования. Последнее представление о религии как манипулятивной идеологии господствующих классов исторически возникло на Западе, который критикуется Хомяковым за его цивилизационную искусственность, механистичность и сконструированность. Именно поэтому осмысление А. С. Хомяковым католической и протестантской религиозности может интерпретироваться как критика религиозно-идеологических социальных ограничений.

Одной из первичных форм идеологии является язык. У А. С. Хомякова есть критика языковых социальных ограничений: «<…> французский язык, создание городов, быть может, и не совсем скудный для выражения мысли <…> богатый для выражения мелких житейских и общественных потребностей, носит на себе характер жалкого бессилия, когда хочет выразить живое разнообразие природы»[1423]1423
  Хомяков А. С. О старом и новом. М., 1988. С. 90.


[Закрыть]. «Пороки французского языка более или менее принадлежат всем языкам Европы»[1424]1424
  Там же. С. 91.


[Закрыть]. Автор рассматривает европейские языки как «мертвые», «технические». Так в языке закономерно проявляется концептуальная ограниченность соответствующей цивилизации.

Другой формой идеологических социальных ограничений является этика. Согласно А. С. Хомякову кушитство лишает дух свободы и возможности нравственного выбора, следовательно, кушитская концепция внеэтична и субстанционально безнравственна. Кушитская этика, например в конфуцианстве, внешне механистична и омертвляет религиозное чувство. Поэтому в религиях по мере их близости к кушитству возрастает терпимость ко лжи и пороку. По Хомякову, Православие относится ко лжи враждебно, в протестантизме она неуместна, а в католичестве неизбежна.

А. С. Хомяков подмечает и эстетическую ограниченность современной ему культуры. «Где то чувство, которое в древности давало мебели полухудожественную красоту? Где резьба средних веков? Давать тысячи за разноцветные стружки, налепленные на уродливых досках, позволительно только банкирскому кошельку да банкирскому вкусу»[1425]1425
  Там же. С. 58.


[Закрыть]. Мыслитель отмечает усовершенствование технологии производства материала (например, бронзы) и параллельный упадок художественных достоинств производимых изделий. Искусство же для него самоценно, не утилитарно. При этом он считал, что заново воспроизвести эстетические формы древности нельзя, т. е. эстетические ограничения у него временно и социально обусловлены.

По его мнению, следует создавать свои формы, а не перенимать чужие. На Западе общечеловеческое достояние выразилось в его случайных формах, которые, между прочим, мешают понять и усвоить содержание. А. С. Хомяков указывает на дефицит формы в России, неумение выразить свое содержание самобытно.

Онтологическо-гносеологические социальные ограничения рассматриваются А. С. Хомяковым, по аналогии с парадигмальными ограничениями науки Т. Куна, в качестве производного концептуальных ограничений той или иной цивилизации. По его мнению, религия представляет собой крайний предел всего мышления человеческого. В кушитстве признание субстанциональности вещества ограничивает сознание его отражением. Задолго до М. Хайдеггера А. С. Хомяков заметил деонтологизацию западной философии в лице И. Канта и Гегеля, у которых движение понятий стало отождествляться с жизнью и подменять ее. Западные философы ошибочно приняли ограниченный рассудок за целостность духа. Н. А. Бердяев справедливо отмечал, что гносеология Хомякова онтологична, у него отсутствует раскол гносеологии и онтологии. Органом познания сущего является не отвлеченный разум, а целостный дух как единство разума и воли. Важной и актуальной является мысль русского философа о взаимосвязи знания (науки) и жизни. Западная наука является плодом западной жизни, и поэтому ее усвоение в условиях иной жизни может привести не только к расколу теории и практики и уничтожению жизни народа, но и к оглуплению усвоившей ее элиты. «Нередко случается нам видеть многосторонних ученых, которых нельзя не назвать дикарями, и невежд в науке, которых нельзя не назвать образованными людьми», – язвительно замечает А. С. Хомяков[1426]1426
  Там же. С. 102.


[Закрыть].

В понимании политико-управленческих ограничений А. С. Хомяков по ряду позиций близок к британской политико-философской традиции. Он различает общество и государство, причем общество предстает у него как живой «иранский» организм, а государство нередко как мертвый «кушитский» механизм. Однако, в принципе, государство полезно и не должно быть таким механизмом. «Государство, внешнее выражение живого народного творчества, охраняет его от всякого внешнего насилия, от всякого внутреннего временного потрясения»[1427]1427
  Там же. С. 322.


[Закрыть]. Монарх у него не главный чиновник, а выразитель общественной воли. Философ отрицает количественную механику формальной демократии, но видит источником политической власти народ. Бюрократия ограничивает народ и монарха, разделяя их, она чужда русскому духу. Власть позитивна лишь тогда, когда она обязанность, долг, тягота, подвиг, и негативна, когда она привилегия и право. В последнем случае власть разлагает и правителей, и народ. Самодержавный царь ограничен церковью и народом, пределами их понимания и мировоззрения, абсолютизм (с Петра I) сломал эти социальные ограничения, но стал рабом ограниченности не органической, а внешней, материальной. Народ в России отдает власть лишь по нежеланию властвовать, ради сохранения своей духовной свободы. Поэтому для России органична самодержавная государственность в сочетании с духовной свободой, а для Запада – либеральная государственность и духовная несвобода. Самодержавная государственность освобождает народ от политической похоти и социальной суеты, она есть признак его аскетизма и силы духа. «Для черта – власть. Для людей – закон. Для ангелов чужая воля сделалась своею», – писал Хомяков[1428]1428
  Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 332.


[Закрыть]. Он не верит в формальные юридические гарантии, которые не нужны в народной органической власти, и более надеется на силу этических ограничений церковно-соборного разума. Хомяков выступает против номиналистического понимания права как некой самоценной вещи в себе. По его мнению, философия права возможна лишь как наука о самопризнаваемых ограничениях человеком себя, основанных на нравственности, проистекающей от веры. «Может существовать наука права по какой-то философии или по какой-то вере; но наука права самобытного есть прямая и яркая бессмыслица и разумное толкование о праве может основываться только на объявленных началах всемирного знания или верования, которые принимает <…> человек»[1429]1429
  Хомяков А. С. О старом и новом. С. 92.


[Закрыть]. Исходя из этого «понятно бы стало, что идея о праве не может разумно соединиться с идеею общества, основанного единственно на личной пользе, огражденной договором. Личная польза, как бы себя не ограждала, имеет только значение силы, употребленной с расчетом на барыш», – отмечал А. С. Хомяков[1430]1430
  Там же. С. 92–93.


[Закрыть]. По его мнению, в буржуазном обществе понятие права введено необоснованно, ибо оно подобно торговой компании, которая вне нравственности (вспомним этику Т. Гоббса и Б. Мандевиля).

Довольно много внимания уделяет А. С. Хомяков и вопросу об ограничениях, регулирующих информационные потоки и образование. «Прежде всего, надобно узнать, т. е. полюбить жизнь, которую мы хотим обогатить наукой»[1431]1431
  Там же. С. 98.


[Закрыть]. В России внешняя и иностранная образованность оторвала верхи от реальной жизни и народа, а народ не принимает и плохо понимает образование, не соответствующее его жизни. Поэтому образование должно органически вырастать из жизни данного общества, а не навязываться механически извне. Если же подобное происходит, то верхи общества становятся обладателями знания, отрешенного от жизни, а низы живут жизнью, не восходящей до знания. Особенно страдают в подобном случае гуманитарные и общественные науки, так как, изучая себя, человек должен жить полноценной духовной, личной и общественной жизнью. Ярким примером подобной ситуации было положение наук в СССР, придавленных импортным марксизмом официальной идеологии. В качестве выхода из подобного тупика Хомяков предлагал теорию живознания как самопознающей жизни. «Просвещение не есть только свод и собрание положительных знаний: оно глубже и шире такого тесного определения. Истинное просвещение есть разумное просветление всего духовного состава в человеке или народе. Оно может соединяться с наукою, ибо наука есть одно из его явлений, но оно сильно и без наукообразного знания; наука же (одностороннее его развитие), бессильна и ничтожна без него»[1432]1432
  Там же. С. 101–102.


[Закрыть]. Вообще, процесс образования, по Хомякову, далеко не прост. «Всякое творение человека или народа передается другому человеку или другому народу не как простое механическое орудие, но как оболочка мысли, как мысль, вызывающая новую деятельность на пользу или вред, на добро или зло. И часто самый здоровый организм не скоро перерабатывает свои новые умственные приобретения»[1433]1433
  Там же. С. 75.


[Закрыть].

Достаточно актуально звучат мысли А. С. Хомякова о том, что специальность не может быть положена в основу воспитания, что узко специализированный человек в умственном отношении подобен физическому уроду. «Ум, сызмала ограниченный одной какой-нибудь областью человеческого знания, впадает по необходимости в односторонность и тупость и делается неспособным к успеху даже в той области, которая ему была предназначена. Обобщение делает человека хозяином его познаний, ранний специализм делает человека рабом вытверженных уроков»[1434]1434
  Там же. С. 226–227.


[Закрыть]. Мыслитель отстаивал и свободу мнений и сомнений в науке.