Текст книги "А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1"

О. С. Пугачев
Социальная и индивидуальная оптика А. С. Хомякова: романтический аспект

Понимая романтизм в первую очередь в том теоретическом ключе, который характерен для его немецких носителей и «идеологов» XIX века (бр. Шлегели, Новалис, Шиллер, Шеллинг и др.), мы вглядываемся в образ знаменитого русского мыслителя А. С. Хомякова, применяя оптику романтизма не только к его философским, мировоззренческим положениям, но и тому личностному, индивидуальному, субъективному мирочувствованию, характеру, что составляло особенность данного персонологического этоса. О том, насколько правомерно такое видение, такой аспект, более обоснованно можно говорить, обращаясь к генезису славянофильства. В литературе по данному вопросу существует установившийся взгляд о широком и всепроникающем влиянии европейского романтизма на русскую общественную мысль 30–40-х годов ХIХ в. Собственно литературный аспект романтизма не может быть, особенно для России, осмыслен независимо от социального: крушение надежд на конституционный путь развития страны после событий декабря 1825 года привело к тому, что «в этот период будущие западники и славянофилы ощущали себя в состоянии глубокого разлада с действительностью»[1535]1535
  Благова Т. И. Родоначальники славянофильства. А. С. Хомяков и И. В. Киреевский. М., 1995. С. 13.


[Закрыть].

«Разлад с действительностью» – традиционная характеристика зарождения романтического настроения. Чаще всего из него вырастает греза о будущем мире или золотом веке, реже – о преобразовании мира на новых (старых) началах, которые представляются истинными. Какой же путь избрали ранние славянофилы, и их бесспорный лидер – А. С. Хомяков? Нам представляется, что этот путь был путем поиска и опоры на Высшую силу, ту, о которой так живо и поэтически непосредственно сказано у Вл. С. Соловьева:

 
Высшую силу в себе сознавая,
Что ж тосковать о ребяческих снах?
Жизнь – просто подвиг и правда святая
Светит бессмертьем в истлевших гробах.
 

«Истлевшие гробы» русской истории были для Хомякова тем святым прахом, из которого поднималась христианская православная Русь, когда сила слова и духа Божия осознавались как самая надежная и непререкаемая опора. В философии Хомякова время не немотствует в бессилии меонического провала: оно все наполнено событийно, прошлое живет и движет настоящее и пребывает в нем. Трафарет «поиск национальной самобытности» несколько заслоняет событийно первичное: осознание мощи и святости национального корня через приобщение к мировому, примордиально общему, человечески исконному по причине его близости к божескому, истинному. Не средневековый ли это взгляд? Да, поскольку именно в предельной онтологической ретроспективе Средневековье ощущало свою связь с началом всех начал и, в то же время, нет – поскольку возвращение к истокам – «вечное возвращение» – психологически «общее место». Кроме того, ввиду этих рассуждений нужно не забывать и о том, что «Средневековье», «самосознание эпохи» и т. п. понятия есть не что, иное как абстракции, лишь в общем виде отражающие реальные умственные и общеидеологические движения времени, исторической эпохи, интеллектуально присущие только верхнему слою народа, сравнительно небольшой группе образованных людей, тогда как основной массы населения это касалось мало или вовсе не касалось.

Тем не менее, вслед за романтиками и независимо от них Хомяков искал в древнем бытии национального духа народа те неиссякаемые источники, которые способны питать новое настоящее и будущее развитие страны; они, эти источники, способны смыть наносы и пену неподлинного, ненационального, ненародного и неродного, привнесенного из чуждого внешнего мира и насильственно и искусственно внедренного в живую, органически представляемую ткань исконной русской жизни. Однако Хомяков смог, как и большинство крупных представителей славянофильства, избежать односторонностей одиозного национализма. Романтический в своей основе принцип «единства многообразия» (Шеллинг) был внутренне прочувствован и жизненно принят им. В своем «романтизме» и в области философии, и в жизнепереживании он поступал и чувствовал как европеец, но, тем не менее, европеец, конечно же русский, между тем как были европейцы немецкие, французские и др. Был ли это европеизм, вполне осознанный и четко проводимый в идеологическом плане? Отчасти да, поскольку «семья народов» в большей степени понималась – в первую очередь – как европейская семья, а уж потом, и весьма абстрактно – как мировая.

Еще несколько специальных акцентов мы вынуждены сделать на самόм понятии «романтизм» с целью прояснения нашей позиции в плане связи в нем персонального и идеологического. Романтическое рождается на основе субъективного миропереживания, и в этом смысле его литературные, этико-эстетические и другие позиции – вторичны. Хотя и существует мнение о том, что романтизм может быть адекватно понят только как общее, а не как биография его отдельных представителей, мы полагаем, что эти два плана с необходимостью должны сопрягаться и интегрироваться. Напомним, что уже сами романтики разрабатывали концепцию особой личности, энтузиаста, противопоставляя ее филистерскому миру. В этом отразился и отчетливый тип нового самосознания, непрерывно рефлектирующая личность, чья рефлексия определяется рамками особых чувственных понятий и логических образов. Традиционное неприятие условий актуального социального мира, которое может склониться и к нигилизму, и к апатии, в романтизме переходит в систему как художественного творчества – творчества чаемого мира, так и в самотворчество, в постоянную внутреннюю работу, интеллектуально-чувственное «кипение». Хомякова (и не только его) можно назвать «романтиком» по типу личности. Уточняя характеристику, добавим, что он – христианский романтик. Истоки этого умонастроения лежат в его детстве. Достаточно привести такой красноречивый факт: оказавшись в семилетнем возрасте в Петербурге, мальчик воспринял город как языческий, взяв на себя миссию быть в нем не менее как христианским мучеником за православную веру. Имея за плечами физико-математический факультет Московского императорского университета, Хомяков с 1823 года находился на военной службе, все тонкости военного искусства кавалерийского офицера были усвоены им вполне и органично. Он обладал физической выносливостью и храбростью спартанского воина. В то же время Хомяков обладал качествами воина христианского: он никогда не разил бегущего врага, но только воинственно поднимал над ним свою саблю. Сослуживцы Хомякова оценивали его храбрость как «холодную» и «доблестную»[1536]1536
  Лосский Н. О. История русской философии. М., 1991. C. 46.


[Закрыть]. По совокупности своих талантов он напоминал гениев Ренессанса: богослов, философ, поэт, историк, лингвист, аграрный деятель, изобретатель, воин – и это далеко не полный перечень, свидетельствующий о всесторонней личной одаренности. Его роднила с Байроном любовь к Греции, стремление увидеть ее независимой. «Опоздав» к сражению при Ватерлоо, одиннадцатилетний Хомяков решил «бунтовать славян», а в 17 лет он пытался бежать из дома на помощь восставшим грекам. И он же выразил несогласие декабристским намерениям установления конституционной власти насильственным путем, поскольку полагал, что воинство, из народа и для защиты народа созданное, не может служить политическим интересам какой-либо из общественных групп.

Его философствование неотделимо от личностных характеристик, субъективного этоса: все его промахи и достоинства органично принадлежат его живой натуре. Парадоксально, но российские западники и славянофилы одинаково имели истоком своих историософских, культурных и религиозных концепций Европу, и мыслили и чувствовали по европейскому образцу, естественно окрашенному и у тех, и у других национальным колоритом. «От Шеллинга и Германии к России и православию – таков “царский путь” русской мысли», – замечал Г. П. Федотов[1537]1537
  Судьба и грехи России: В 2 т. T. 1. СПб., 1991. C. 86.


[Закрыть]. Он также полагал, что со времен декабристов в России освободительные идеи усваиваются и развиваются людьми, оказавшимися в стороне от реальной власти и государственной деятельности. Это привело к такому результату, что они не имели практических программ, а только общую «идеологию». Несмотря на то, что после взращивания с 30-х годов ХIХ века в «теплицах немецкой философии» они проходили искус экономических и естественных наук, их источник неизменно был – в духовном плане – западный. И славянофильство этот публицист и философ эмиграции считал лишь видимым исключением: «При ближайшем рассмотрении оказывается, что источник его свободолюбия все в той же Германии, а русское прошлое ему плохо известно; русские учреждения (земский собор, община) идеализированы и имеют мало общего с действительностью»[1538]1538
  Там же. Т. 2. С. 293–294.


[Закрыть].

Федотов идет дальше в критике славянофильства, заявляя, что, пустив корни в России, оно скоро утратило либеральное содержание и даже взошло на трон в лице Александра III и Победоносцева, т. е. это был реакционный тупик. При всей относительной правомерности данного рассуждения, мы не можем принять его вполне. Действительно, мы часто умнеем, глядя на Европу, ее достижения. Истинно и то, что идеология официальной народности весьма близка славянофильству. Однако верно и другое: в своей сущности славянофильство не изменяло себе и своим свободолюбивым, но христианским по духу устремлениям. Этот дух ярче всего и прежде всего выразился в жизни и творчестве А. С. Хомякова, которые еще ждут своего цельного, «континуального» изложения.

В философии истории Алексея Степановича мы также можем легко заметить влияние немецких мыслителей предромантического, романтического и последующего периодов: Гердера, Шеллинга, Ф. Шлегеля, Гегеля. Именно в их трудах «зародилась и нашла обоснование идея органического понимания истории, ценности традиций, связанных с народной жизнью, значение религии и искусства в духовной истории народов»[1539]1539
  Благова Т. И. Указ. соч. С. 48.


[Закрыть]. Знаменитые хомяковские «Записки о всемирной истории» (или, с легкой руки Н. В. Гоголя – «Семирамида») имели великих предшественников в плане исторической методологии.

Подобно Ф. Шлегелю, вплоть до эпохи Возрождения, Хомяков интерпретирует всемирную историю посредством бинарных оппозиций: двум волям немецкого романтика подобны два противоположных начала – иранство и кушитство. Можно перечислить еще немало положений в философских и теологических построениях основателя славянофильства, которые говорят о его духовной связи с немецкими романтиками иенского и гейдельбергского кружков, но все они уже стали общим местом. Мы видим свою задачу в другом, а именно: показать, имея в виду устоявшееся определение романтизма как особого литературно-художественного и идеологического направления европейской и мировой культуры, обратить внимание на особый тип романтика как специфический набор психологических, духовных и интеллектуальных качеств. «Романтизм, – подчеркивает R. V. Pierard, – несомненно, указывает на специфический “темперамент” (К. Бринтон) или на личность автора, если не на эпоху в истории развития культуры»[1540]1540
  Романтизм // Теологический энциклопедический словарь. М., 2003. С. 997.


[Закрыть]. В этом смысле нам остается указать, какие же качества отличают религиозный и философский романтизм А. С. Хомякова, понимая при этом не полноту, не тотальность, а элементарность романтического присутствия в личности и творчестве русского мыслителя. Мы полагаем, что романтизм Хомякова – христианский в сущности своей. Он происходит из жажды правды Божией, чаяния преображения мира, лежащего во зле, желания увидеть истины Христовы воплощенными в социальную жизнь. Многих немецких художников слова и мыслителей романтизм привел или вернул к религии: они устали скитаться в субъективных мирах Я, эстетической самореализации, полностью утратившей чувство подлинного, объективного мира, и именно в религии обрели тихую и надежную гавань. Ф. Шлегель, А. Мюллер, К. Галлер приняли католицизм, Й. Геррес и К. Брентано вернулись в лоно католической церкви. Как величайшую моральную и культурную силу представил католичество «новообращенный» Р. Шатобриан. В отличие от них Хомяков с детства воспринял православие как истинную и родную веру; по его собственным словам, он обязан матери, Марии Алексеевне, твердой верой в русский народ, его национальный дух, а также верностью учению православной церкви. В широком смысле слова всякий христианин является и романтиком, поскольку чает спасения и воскресения и ищет прежде всего Царства Божия и Правды Его, а все остальное рассматривает только как более или менее удачные способы и средства движения к высшей цели. Вот и в мировой истории философ искал проявлений веры и разума в их единстве, искал цельного человека, рассматривал народы как совокупные личности, полные жизни и борьбы. Россия во всемирном историческом (духовном) процессе призвана осуществить христианский идеал «цельной жизни», когда через соборность индивид отрекается от эгоизма и, выходя из его скорлупы, обретает себя в свободе вместе со всеми, принявшими Христа, осознает себя членом церкви как «тела Христова». Христианский романтизм (хотя это вполне условное название) требует немедленного дела по воплощению идеала в действительности. И Хомяков делал это дело, строго выполняя посты, посещая храмовые богослужения, творя добрые дела, живя по уставу и учению православной церкви. Он верил в силу живого слова, его сопряженность с Логосом и отсюда – полемика-проповедь, небольшая охота к писательству. Согласно его представлениям, человек, как существо тварное, сам по себе ограничен. Но индивид обладает разумной волей и нравственной свободой, он может выбирать между полнотой любви к Богу и бессилием духовного одиночества в грехе. Глубокое уважение к субъективному началу – черта общеромантическая, однако Хомяков по-своему развивает ее: личность обретает свою полноту только среди других людей, в атмосфере, где любовь и свобода неразрывны, где воплощается призыв Церкви: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святого духа». И еще раз мы возвращаемся к автору знаменитого «Гения христианства», Шатобриану, поскольку ему также, и еще ранее Хомякова, грезилось «воссоединение человека с человечеством – отсюда его интерес к патриархальной общности индейского племени (“Рене”), его восхищение соборной общностью верующих…»[1541]1541
  Мильчина В. А. Вступительная статья // Эстетика раннего французского романтизма. М., 1982. С. 14.


[Закрыть]. По мнению В. В. Розанова, Хомяков догадался не только о том, что церковь является корнем русской культуры, но и о том, что она представляет ее вершину[1542]1542
  Розанов В. В. Опавшие листья // О себе и жизни своей. М., 1990. С. 505.


[Закрыть]. У Хомякова нет ни крайности чувственного и фантастического, ни ригоризма сухих логических конструкций и при этом он – сторонник живого духа и строгой, методологической дисциплины мышления – мышления, ответственного за свои построения и выводы.

В идее соборности отразился особый дух личности Хомякова и, если можно так выразиться, православного религиозного романтизма. Мы, привыкшие к тому, что в романтизме как идейном течении на первом месте стоит чувственно-субъективное в человеке, его глубинная персональность, не обращаем внимания на то, что в этом же течении есть и иная сторона, коллективно-народная, а в данном случае – соборная. Христос не был самозамкнутой и самодостаточной до равнодушия к другим личностью: он пришел в мир для всех людей, открыв путь спасения грешникам и победив своею собственной смертью и воскресением «последнего врага» человечества – смерть. Воскрес первенец от мертвых и в этой радостной вести залог спасения для всех, кто действительно встает на путь Христов. И как же желал, чтобы его родина неуклонно следовала по этому пути А. С. Хомяков! Однако его религиозный романтизм не застил ему глаза: он любил, подобно Чаадаеву, свою родину с открытыми глазами и в гораздо меньшей степени, чем другие его соратники по направлению общественной мысли, идеализировал прошлое. Общеизвестна его позиция по отношению к «грехам» России в ее историческом прошлом и дореформенном настоящем. Чего стоит знаменитое стихотворение «Россия» (1854 г.): «В судах черна неправдой черной…». Без Бога и вне православной церкви спасения нет. В этом свете показательно отношение философа и богослова к Писанию и Преданию. Как замечает современный исследователь, у Хомякова Писание и Предание «условно объединены равенством авторитета и тем самым выведены из ограниченности человеческого опыта»[1543]1543
  Хачатурян Л. В. Канонические тексты и правило авторитета в оценке религиозной философии: А. Хомяков – В. Соловьев – И. Ильин // Общественные науки и современность. 2002. № 4. С. 150.


[Закрыть]. Верующий, изучающий святоотеческие источники или Библию, должен подходить к ним целостно, сопрягая передачу вербального опыта с развитием опыта духовного. Философ-славянофил интерпретировал теологию как «учительство в логической форме», которое не может быть ни игнорировано, ни абсолютизировано. Предание, синтезированное с Писанием, выступает как единый уровень авторитета, и трактовка источника зависит от степени приближения к нему сознания исследователя-верующего[1544]1544
  Там же. С. 152.


[Закрыть].

Иными словами, постижение авторитетного сакрального текста возможно как соборное по духу и форме (методологии). Отсюда вырастает у А. С. Хомякова и И. Киреевского критика западной рационалистической односторонности, в том числе – в праве, что вызвало горячее возражение известного современного исследователя русской мысли А. Игнатова, опирающегося на авторитет Н. А. Бердяева, утверждавшего, что «славянофилы – типичные романтики, ибо основывают жизнь на принципах, стоящих над юридическими. Однако отрицание правовых принципов ведет к тому, что жизнь опускается под них. Таким образом, – делает вывод А. Игнатов, – идеи “ранних” славянофилов играют скорее негативную роль. Они идеализировали русскую традицию несправедливости и сделали из роковой необходимости философско-правовую добродетель. Наряду с другими, Киреевский и Хомяков освободили дорогу для большевистского “правосудия”. При этом то обстоятельство, что они были консервативными христианами, в то время как большевизм исповедовал воинствующий атеизм, ничего не меняет. Романтическая идеализация России является необходимым дополнением к романтическому бичеванию Запада»[1545]1545
  Игнатов А. Русская философия истории: романтический консерватизм // Вопросы философии. 1999. № 11. C. 107.


[Закрыть]. На наш взгляд, в случае А. С. Хомякова, как и И. В. Киреевского, мы имеем дело, наряду с типичными признаками романтизма, и с атипичными. К последним относится признание абсолютности истин христианского учения. Оценивая современное положение вещей, русский мыслитель применяет к ним масштаб христианского идеала и четко фиксирует тот факт, что ни Запад, ни Россия к его воплощению не приблизились.

Другое дело – неравноудаленность от этого идеала в перспективе развития двух культур, здесь, как известно, предпочтение отдается своему Отечеству, но и то с оговоркой выполнения ряда условий духовного и материального плана. Как говорит французская пословица, самое худшее – исказить лучшее, и вряд ли было бы правомерно, даже в фигуральном значении, сказать, например, о Гегеле и Ницше, что они «проложили дорогу» фашизму и тоталитаризму. По-видимому, до сих пор не утратила актуальности формула В. Э. Сеземана: «Неправильные представления о славянофильстве. С ним произошло то, что часто в истории происходит с идеями и учениями. В каждом живом учении есть своя любовь и своя ненависть»[1546]1546
  Сеземан В. Э. Основы славянофильства // Начала. 1992. № 4. С. 66.


[Закрыть]. Именно отрицающая сторона славянофильства оказывалась более всего в центре внимания, между тем, как верно подметил автор, у И. Киреевского звучит мысль об исторической задаче русского народа построить новую культуру синтетического, цельного типа, подчинив все в ней высшему началу, и такая культура мыслилась уже не как только русская, но и общечеловеческая. Цельность духа должна быть положена не только в основании культуры и конкретной жизни, но и составить сердцевину новой философии как живого и цельного знания или живознания[1547]1547
  Там же. С. 71.


[Закрыть]. Несомненно, с этими идеями был солидарен и А. С. Хомяков. В то же время не составляет особого труда, как это делает А. Игнатов, упрекнуть основателей славянофильства в ненаучности, даже исходя из современного им уровня развития исторической науки, например: там где «романтизм», какая же речь о научности (?!).

И все-таки «научность» и «романтизм» совместимы. В 1859 году в книге 1 «Русской беседы» было напечатано письмо А. С. Хомякова к Ю. Ф. Самарину «О современных явлениях в области философии». Текст этого сочинения свидетельствует о глубокой эрудиции и творческом потенциале русского мыслителя в области философии. Его рассуждения содержат полный набор конституциональных признаков научности, «романтизмом» же можно считать разве только последовательную критику материализма.

Заключая, вновь обратимся к нашей гипотезе: как личность А. С. Хомяков был романтиком особого типа: христианским, православным романтиком (соборная, «симфонически»-церковная личность, церковь как органическое единство, «тело» Христа, живознание и др.). Элемент специфического романтизма содержится и в его философии, которую невозможно рассматривать вне его светской теологии (С. А. Левицкий). Отсюда возникает необходимость решения ряда исследовательских задач: а) литературоведческое и историческое (в том числе – компаративистское) изучение текстов мыслителя; б) создание персонологической (социально и личностно-психологической) типологии романтизма; в) выяснение места и роли, особенностей элемента романтизма в творчестве А. С. Хомякова; г) научное издание Полного собрания сочинений знаменитого русского мыслителя.

Идеи Хомякова близки и необходимы нам сегодня, поскольку их познавательный и собственно духовный потенциал не исчерпан протекшими столетиями. Главная причина ценности его творчества – стремление сберечь высшее в человеке и в индивидуальном, и в общем, соборном плане. Объяснение человека, исходя из низшей его природы, редко приводит к тому, что принято называть «любовью к людям». В связи с этим характерен старинный анекдот, в смысле «истории», который приводится в упомянутом выше письме к Ю. Ф. Самарину: «…кто-то в Конвенте начал речь словами: “Господа, человек есть животное”, – а другой его прервал: “Предлагаю напечатание речи с портретом автора”».

Романтическое состояние сознания есть одно из достижений человеческого, это своего рода «наработка», на основе которой может быть выстроено невиданное здание благородного и всецелого человеческого духа, воистину по образу и подобию Божию.