Текст книги "Берия. Судьба всесильного наркома"

«В 9 часов утра (25 июня 1953 года. – Б. С.) мне позвонил по телефону АТС Кремля Хрущёв, он спросил: “Имеются в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?..”

После этого Хрущёв сказал, чтобы я взял этих людей с собой и приезжал с ними в Кремль к председателю Совета Министров СССР товарищу Маленкову, в кабинет, где раньше работал Сталин».

Далее Хрущёв закодированно намекнул, чтобы взяли с собой оружие: «Он сказал, чтобы я взял с собой планы ПВО и карты, а также захватил сигареты. Я ответил, что заберу с собой всё перечисленное, однако курить бросил ещё на войне, в 1944 году. Хрущёв засмеялся и сказал, что сигареты могут потребоваться не те, которые я имею в виду. Тогда я догадался, что надо взять с собой оружие. В конце разговора Хрущёв сказал, что сейчас позвонит Булганину. Я подумал, что нам предстоит выполнить какое-то важное задание Президиума ЦК КПСС.

Вскоре после этого последовал звонок министра обороны маршала Булганина, который сказал, что звонил Хрущёв и предложил мне сначала прибыть к нему, т. е. к Булганину… Со своей группой я прибыл к министру обороны. Принял меня товарищ Булганин одного. Он сказал, что звонил Хрущёв, вот я тебя и вызвал. Нужно арестовать Берию… Сколько у тебя человек? Я ответил: со мной пять человек… На что он ответил: “Очень мало людей… Кого, ты считаешь, можно ещё привлечь, но без промедления? Я ответил – вашего заместителя маршала Василевского. Он сразу почему-то отверг эту кандидатуру. Я спросил, кто находится сейчас в министерстве из влиятельных военных. Булганин ответил: “Жуков”. Тогда я предложил взять Жукова. Он согласился, но чтобы Жуков был без оружия…

И вот в 11.00 дня 26 июня (а звонок Хрущёва был 25. 6.) мы по предложению Булганина сели в его машину и поехали в Кремль… Вслед за нами на другой машине приехали Жуков, Брежнев и др. Всех нас Булганин провёл в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил нас и ушёл в кабинет к Маленкову.

Через несколько минут вышли к нам Хрущёв, Булганин, Маленков и Молотов. Они начали нам рассказывать, что Берия в последнее время нагло ведёт себя по отношению к членам Президиума ЦК, шпионит за ними, подслушивает телефонные разговоры, следит за ними, кто куда ездит, с кем члены Президиума встречаются, грубит со всеми и т. д. Они информировали нас, что сейчас будет заседание Президиума ЦК, а потом по условленному сигналу, переданному через помощника Маленкова – Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию. К этому времени он ещё не прибыл…

Примерно через час, т. е. в 13.00 26 июня 1953 года, последовал условный сигнал, и мы, пять человек вооружённых, шестой товарищ Жуков, – быстро вошли в кабинет, где шло заседание. Товарищ Маленков объявил: “Именем советского закона арестовать Берию”. Все обнажили оружие, я направил его прямо на Берию и приказал ему поднять руки вверх. В это время Жуков обыскал Берию, после чего мы увели его в комнату отдыха Председателя Совета Министров, а все члены Президиума и кандидаты в члены остались проводить заседание, там же остался и Жуков».

Из рассказа Кирилла Семёновича получается любопытная картина. Жукова к операции привлекают только в самый последний момент и на всякий случай оставляют без пистолета. Значит, Хрущёв и Булганин ему не вполне доверяют. Почему?

Серго Берия утверждает, что отец дружил с Жуковым, который часто бывал в их доме. Берия разделял мысли Георгия Константиновича о том, что в армии надо ликвидировать институт политработников. Разумеется, Серго Лаврентьевич – лицо заинтересованное. Ему очень хочется сблизить имя отца с именем того, кого сделали ныне национальным героем. Нет ли других свидетельств? Оказывается, есть!

После ареста Лаврентий Павлович забрасывал Маленкова («дорогого Георгия»), Хрущёва и других коллег отчаянными письмами, где указывал на свои былые заслуги. 1 июля он писал: «Т.Т. Маленков и Молотов (другой вариант расшифровки – Микоян. – Б. С.) хорошо должны знать, что Жуков, когда его сняли с генерального штаба по наущению Мехлиса, ведь его положение было очень опасно, мы вместе с вами уговорили назначить его командующим фронтом и тем самым спасли будущего героя нашей Отечественной войны, или когда т. Жукова выгнали из ЦК – всем нам было больно». Если не врал Берия, глядя в глаза скорой смерти, то данное письмо доказывает, что они с Георгием Константиновичем были совсем не в плохих отношениях.

Хрущёву, Маленкову и их сторонникам очень нужен был авторитетный военачальник, присутствие которого подбодрило бы генералов, идущих на лихое и непривычное дело: арестовывать маршала. Правда, среди заговорщиков был министр обороны маршал Булганин, но он популярностью среди генералитета не пользовался. Подготовку команды для ареста Берии Хрущёв поручил генерал-полковнику Москаленко, возглавлявшему Московский округ ПВО и хорошо знакомому Никите Сергеевичу по войне. Именно по хрущёвской рекомендации Кирилла Семёновича осенью 1943 года назначили командовать 38-й армией, освободившей столицу Украины. Но Москаленко не был сколько-нибудь широко известен. Да и сегодня его чаще всего вспоминают лишь в связи с арестом Берии. Другое дело – Жуков, первый заместитель Булганина. Его присутствие могло произвести впечатление даже на кремлёвскую охрану, если бы она вдруг вздумала заступиться за своего шефа. Но Хрущёв и Маленков наверняка были осведомлены о контактах Жукова и Берии и опасались, вдруг «маршал победы» встанет на сторону «лубянского маршала» и, не дай Бог, устроит перестрелку на заседании Президиума. Вот и решили на всякий случай не давать ему пистолета. Но Георгий Константинович быстро сориентировался в обстановке.

В архиве сохранились черновые наброски Маленковым речи, которой он открыл заседание 26 июня, и его конспективные записи прозвучавших там предложений. Это – единственный сколько-нибудь достоверный источник сведений о том, как именно снимали со всех постов Лаврентия Павловича, так как стенограммы этого заседания не велось. Георгий Максимилианович заявил коллегам по Президиуму: «Враги хотели поставить органы МВД над партией и правительством. Задача состоит в том, чтобы органы МВД поставить на службу партии и правительству, взять эти органы под контроль партии. Враги хотели в преступных целях использовать органы МВД. Задача состоит в том, чтобы устранить всякую возможность повторения подобных преступлений. Органы МВД занимают такое место в системе государственного аппарата, где имеется наибольшая возможность злоупотребить властью. Задача состоит в том, чтобы не допустить злоупотребления властью».

Дальнейшая часть маленковской речи сохранилась только в очень отрывочных записях. По ним можно судить, что Георгий Максимилианович предложил вновь разделить только что объединенное МВД на собственно Министерство внутренних дел и Комитет государственной безопасности: «Большая перестройка; исправление методов; агентура; внедрять партийность (возможно, речь шла о том, что надо запретить внедрять агентуру в среду партийного руководства. – Б. С.).

Комитет (очевидно, государственной безопасности. – Б. С.) – внутри взоры на врагов, друзей защищать, вне – разведку наладить. МВД – задача – лагери должны проверять…»

Другие участники заседания уличали Лаврентия Павловича в «безапелляционности», в том, что он «подавлял коллектив». Также припомнили Берии и чересчур либеральные предложения по изменению политики в западных областях Украины и Белоруссии и в Прибалтийских республиках («факты – Украина, Литва, Латвия. Нужны ли эти мероприятия. Что получилось, как стали понимать? МВД поправлял партию и правительство. ЦК – на второй план»). Припомнили и «самостийные» действия по «венгерскому вопросу», когда Лаврентий Павлович вылез с кандидатурой Надя, не обговорив ее со всеми членами «четверки». При этом Микоян предложил освободить Берию от поста первого заместителя правительства и назначить министром нефтяной промышленности (о том же пишет в мемуарах Хрущёв). Уже один этот факт рушит все легенды о том, будто Лаврентий Павлович организовал заговор и планировал государственный переворот. Где, в какой стране, человека, обвинённого в столь серьезных преступлениях, в наказание разжалуют из первых вице-премьеров в простые министры? Если бы на заседании фигурировали какие-то конкретные факты, уличавшие Берию в подготовке переворота, Анастас Иванович никогда бы не рискнул выступить с подобным предложением. Ведь это был бы прямой путь к тому, чтобы быть объявленным бериевским соучастником со всеми вытекающими отсюда последствиями. Присутствовавшие-то хорошо знали, что Микоян был одним из тех, кто рекомендовал Лаврентия Павловича на работу в Москву.

На заседании Президиума также поступило предложение передать управление охраны высших должностных лиц под непосредственный контроль ЦК, а то, как заявил Маленков, «С утра до вечера шагу не шагнешь без контроля!» И потребовал: «Наша охрана – у каждого в отдельности, (подчиняется. – Б. С.) тому, кого охраняет (без доносов)» (прежде существовало двойное подчинение – МВД и тому члену Президиума ЦК, которого данные «топтуны» охраняют). И еще один пункт беспокоил Маленкова: «Организация прослушивания – ЦК – контроль. Товарищи не уверены, кто и кого подслушивает».

Тут уж, думается, Георгий Максимилианович лукавил. Ведь он вместе с Никитой Сергеевичем и другими членами Президиума распрекрасным образом смогли спланировать и осуществить заговор против Берии, несмотря на то, что Лаврентию Павловичу подчинялась и кремлевская охрана, и служба «прослушки». А дело, наверное, в том, что охранники членов Президиума хоть и подчинялись формально МВД, но предпочитали в первую очередь слушаться своих подопечных, от которых им немало перепадало разных благ. Больше того, рискну предположить, что если бы Хрущев и Маленков, глава правительства и глава партии, да еще и Ворошилов – формальный глава государства, да еще несколько членов Президиума вызвали бы к себе начальника кремлевской охраны и приказали бы ему арестовать Берию как матерого американского, германского или японского шпиона, он бы с готовностью этот приказ выполнил. Что, чекистам впервой, что ли, арестовывать членов высшего политического руководства? В 37–38-м наарестовывались вдоволь. А Берия начальнику охраны – не кум и не сват. Во главе объединенного МВД Лаврентий Павлович – без года неделю. Люди в кремлевской охране – все еще прежние, игнатьевские. Так зачем же им перечить Маленкову с Хрущевым, грудью становиться на защиту Берии и наживать на свою голову большие неприятности!

Нет, ужастики про охрану, которая того и гляди пальнет в спину охраняемому или донесет о его любовных шашнях туда, куда не следует, понадобились Маленкову, чтобы попугать коллег по Президиуму и заручиться их одобрением на самые суровые меры против Берии.

А почему же все-таки Никита Сергеевич с Георгием Максимилиановичем к аресту опасного соперника решили привлечь не чекистов, а военных? Думаю, потому, что они хотели заручиться лояльностью армии. Как-никак, положение в стране относительно нестабильное. Коллективное руководство тем безоговорочным авторитетом, каким обладал Сталин, не пользуется. Всех вместе членов «четверки» вместе взятых боятся гораздо меньше, чем одного генералиссимуса. А процесс превращения «четверки» в «тройку», да еще столь неэлегантным образом, когда неугодного вождя арестовывают с явным намерением расстрелять после скорого и неправого суда, сам по себе вносит дополнительную дестабилизацию. Вдруг кто-то из высокопоставленных военных решит, что ему гораздо сподручнее, чем дорогим Георгию Максимилиановичу и Никите Сергеевичу, управлять государством? Единственный же из крупных военачальников, популярный среди офицерства и находящийся в тот момент в Москве, это Жуков (его свояк Василевский, не отличавшийся сильной волей, – не в счет). Его соперники по этой части, Рокоссовский и Конев, – далеко от столицы: Рокоссовский – в братской Польше министром обороны, Конев – на Западной Украине, командует Прикарпатским военным округом, войска которого сражаются с остатками УПА. Значит, опаснее всего сейчас Жуков. Не столь важно, что он в неплохих отношениях с Берией. Ведь сам Георгий Максимилианович до самого последнего момента другом Лаврентия Павловича считался! Хотя и здесь подстраховаться не мешает. Главная же опасность, как бы Жуков не только Берии, но и всем членам Президиума «Руки вверх!» не скомандовал. Поэтому оружия Георгию Константиновичу на всякий случай не дали и подключили к заговору лишь в самый последний момент, чтобы не успел подготовить свою собственную игру. А преданному Хрущеву Москаленко наказали присматривать за Жуковым. Так маршал оказывался повязан с «коллективным руководством» совместной акцией по аресту Берии и хотя бы на время выведен из числа претендентов на верховную власть.

Вероятно, Маленков или Микоян заявили на Президиуме: «Пост Министра внутренних дел у товарища Берия – он с этого поста контролирует партию и правительство. Это чревато большими опасностями, если вовремя, теперь же не поправить».

Создается впечатление, что почти до самого конца заседание шло так, что Берия, хотя и почувствовал опасность, никак не сознавал, что она – смертельная. Он наверняка понял, что его собираются снять с поста главы МВД, вероятно, вывести, из Президиума ЦК, лишить поста первого заместителя председателя Совета Министров и назначить на какую-нибудь рядовую министерскую должность – например, министра нефтяной промышленности. Уже наметили, как распорядиться с бериевским наследством: «МВД – пост дать другому (Круглов) + ЦК… Специальный Комитет – в Министерство. Сабуров и Хруничев (назывались возможные руководители нового министерства. – Б. С.)». И как гром среди ясного неба прозвучало для Лаврентия Павловича заключительное требование Маленкова арестовать его, Берию, и появление Москаленко с Жуковым и еще несколькими генералами и полковниками.

В записи Маленкова сохранились загадочные слова: «Суд – подг. Особое совещание. факты». Очевидно, уже на заседании Президиуму было решено предать опального шефа МВД суду по типу Особого совещания, которое сам же Берия и предлагал упразднить. Тем самым фактически предрешался и смертный приговор. Прецедентов, чтобы Особое совещание оставляло в живых попавшего ему в руки члена Политбюро, до сих пор не было. И, чтобы оправдать применение высшей меры, уже начали подбирать факты под версию о «бериевском заговоре».

Сам Микоян в посмертно опубликованных мемуарах утверждал, что ещё с начала 30-х годов видел, что Берия – плохой человек. Как следует из записи Маленкова и мемуаров Хрущёва, старый кремлёвский лис Анастас Иванович считал Лаврентия Павловича достаточно хорошим для поста министра нефтяной промышленности даже в тот момент, когда большинство членов Президиума ЦК склонялось к тому, чтобы прислонить к стенке слишком шустрого главу МВД. Ну а утверждения Микояна, будто его самого пытались «замазать» в репрессиях, да так и не сумели, оставим на совести бывшего начальника советской внешней и внутренней торговли. Достаточно сказать, что его подпись красуется под решением Политбюро от 5 марта 1940 года о расстреле 22 тысяч поляков. По меркам Нюрнбергского международного трибунала вполне хватило бы для того, чтобы быть повешенным. И нет никаких сомнений, что это не единственный документ, подписанный вождём, о котором говорили – «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». А насчёт мнения Микояна, будто Берию наверх, в центральный аппарат, двигали таинственные грузины… Один из высокопоставленных грузин, А.С. Енукидзе, лишился своего поста секретаря ВЦИК ещё в 35-м году, когда Берия оставался в Закавказье и не было речи о его переезде в Москву. Другой грузин в советском руководстве, Орджоникидзе, покончил с собой после острого конфликта со Сталиным. Произошло это за полтора года до назначения Лаврентия Павловича первым заместителем наркома внутренних дел. Неужели перед тем, как выдвигать главу коммунистов Грузии на столь ответственный пост, Иосиф Виссарионович не проконсультировался с Микояном, когда-то работавшим вместе с Берией в Закавказье?

Кстати сказать, и на Июльском пленуме, где клеймили Берию, Микоян высказался о поверженном «лубянском маршале» куда более сдержанно, чем в позднейших мемуарах. Он, в частности, не подтвердил прямо, что Берия был мусаватистским и английским шпионом, хотя и постарался навести тень на плетень: «Получив такое обвинение, такой удар на Пленуме ЦК (в 1937 году. – Б. С.), что он работает в буржуазной контрразведке, а не был послан партией, как он утверждает, он не счел нужным представить документы, подтверждающие действительность, для того чтобы снять с себя такое пятно. Он был щепетильным по таким вопросам (интересно, какие документы мог бы представить в данном случае Лаврентий Павлович? Справку от мусаватистов, что он работал у них по заданию большевиков? Ведь дело-то было сугубо конспиративное, и доверять бумаге суть бериевской миссии было рискованно – посылали его в контрразведку подпольщики, которых в любой момент самих могли арестовать. – Б. С.). В другом случае он никогда не пропустил бы такой возможности. Значит, он не был в областной организации. Поэтому товарищ Хрущев совершенно прав, когда он заявил: “Был или не был послан партийной организацией, это не увеличивает доверия, когда он раскрыт в наших глазах». Действительно неизвестно, не была ли его работа в контрразведке ширмой для выполнения поручений не от коммунистов, а от других хозяев”».

Да, Никита Сергеевич на заседании Президиума сказал вполне откровенно: какая, мол, разница, по заданию партии или нет служил Берия в мусаватистской контрразведке. Главное, что человек плохой, и разоблачен нами полностью как враг партии и народа. Это потом вопрос о Берии как о «мусаватистском шпионе» усиленно муссировался, как выигрышный пропагандистский прием.

После ареста Берии распускались слухи, будто Хрущёву и остальным удалось упредить Берию буквально на один день. Якобы 27 июня Лаврентий Павлович собирался арестовать весь Президиум ЦК на спектакле в Большом Театре. Интересно, какой глава заговора согласится накануне «дня Х» на 10 дней уехать из страны, чтобы вернуться только накануне? А Берия как раз в середине июня был направлен в ГДР, где нарастали волнения и где уже после его прибытия разразилось восстание против режима Вальтера Ульбрихта. Время для либерализации было уже упущено, и Лаврентий Павлович, нисколько не смущаясь, бросил против практически безоружных демонстрантов пехоту и танки из состава советских оккупационных войск. Выступление рабочих Берлина и других городов Восточной Германии было потоплено в крови. По официальным данным, около 30 человек было убито, около 400 ранено; по неофициальным – убитых было несколько сотен. Берия прилетел в Москву только утром 26-го и сразу попал с воздушного корабля на последний в своей жизни «бал» – заседание Президиума ЦК (ему сказали, что не ЦК – а Совмина).

Кстати сказать, в подавлении восстания в Восточной Германии проявилась вся сущность Берии. Лаврентий Павлович готов был осуществлять далеко идущие реформы, но только сверху, без участия масс. Любые же выступления против коммунистического правления, пусть даже под сходными реформаторскими лозунгами, он беспощадно подавлял.

ПИСЬМА МЕРТВОГО ЧЕЛОВЕКА

Помещённый после ареста в бункер штаба Московского военного округа, Лаврентий Павлович забрасывал коллег письмами, где умолял пощадить его. 28 июня Берия отправил первое письмо Маленкову:

«Дорогой Георгий. Я был уверен, что из той большой критики на Президиуме я сделаю все необходимые для себя выводы и буду полезен в коллективе (возможно, здесь Берия дословно повторил предложение Микояна. – Б. С.). Но ЦК решил иначе. Считаю, что ЦК поступил правильно. Считаю необходимым сказать, что всегда был беспредельно предан партии Ленина-Сталина, своей Родине, был всегда активен в работе. Работал в Грузии, в Закавказье, в Москве в МВД, Совете Министров СССР и вновь в МВД, всё отдавал работе, старался подбирать кадры по деловым качествам, принципиальных, преданных нашей партии товарищей. Это же относится к Специальному Комитету, Первому и Второму главным управлениям, занимающимся атомными делами и управляемыми снарядами. Такое же положение Секретариата и помощников по Совмину. Прошу товарищей Маленкова Георгия, Молотова Вячеслава, Ворошилова Климентия, Хрущёва Никиту, Кагановича Лазаря, Булганина Николая, Микояна Анастаса и других – пусть простят, если что и было за эти пятнадцать лет большой и напряжённой совместной работы. Дорогие товарищи, желаю всем вам больших успехов в борьбе за дело Ленина-Сталина, за единство и монолитность нашей партии, за расцвет нашей славной Родины.

Георгий, прошу, если это сочтёте возможным, семью (жена и старуха-мать) и сына Серго, которого ты знаешь, не оставлять без внимания».

Надо отдать должное Лаврентию Павловичу. В этом, по сути, предсмертном письме, он не только о себе хлопотал (хотя прямо ничего не просил, намекал только, что за хорошую работу, за атомную бомбу и ракетное оружие можно бы и не расстреливать). И не только о семье, которую Маленков, конечно же, не оставил без внимания: жена Нина и сын Серго были тотчас арестованы. Берия просил и за своих сотрудников, вплоть до помощников и секретарей. Говорил, что подбирал людей только по деловым качествам, наивно надеясь, что их минует опала. Может, потому, что никакой настоящей вины не чувствовал. Ведь не только государственный переворот не готовил, но даже никого из членов Президиума смещать не собирался.

Через два дня, не имея реакции на первое послание, Берия написал вновь. Теперь он решил, что если покаяться не в настоящих ошибках, а в несуществующих грехах, которые ему инкриминировали, жизнь, может, и сохранят. Главное же, в этом письме Лаврентий Павлович, вероятно, в глубине души уже не надеявшийся, что выйдет из этой переделки живым, подводил итоги своего жизненного пути. Узник обращался к «другу Маленкову»:

«Дорогой Георгий!

В течение этих четырех тяжелых суток для меня, я основательно продумал все, что имело место с моей стороны после пленума ЦК КПСС, как на работе, так и в отношении лично тебя и – некоторых товарищей президиума ЦК и подверг свои действия самой суровой критике, крепко осуждаю себя. Особенно тяжело и непростительно моё повеление в отношении тебя, где я виноват на все сто процентов. В числе других товарищей я тоже крепко и энергично взялся за работу с единственной мыслью сделать все, что возможно, и не провалиться всем нам без товарища Сталина и поддержать делами новое руководство ЦК и Правительства, укрепляя руководство МВД и местных органов, МВД внесло в ЦК и Правительство по твоему совету и по некоторым вопросам по совету т. Хрущева Н.С. ряд заслуживающих политических и практических предложений, как то: по реабилитации врачей, реабилитации арестованных по так называемому мингрельскому национальному центру в Грузии и возвращении неправильно сосланных из Грузии, Об амнистии, о ликвидации паспортного режима, по исправлении искривлении линии партии, допущенной в национальной политике и в карательных мероприятиях в Литовской СССР, Западной Украине и Западной Белоруссии, но совершенно справедлива твоя критика, критика т-ща Хрущева Н.С. и критика других товарищей на Президиуме ЦК; с последним моим участием, на мое неправильное желание вместе с решениями ЦК разослать и докладные записки МВД. Конечно, тем самым в известной мере принизили значение самих решений ЦК и, что создалось недопустимое положение, что МВД, как будто исправляет Центральные Комитеты Коммунистической партии Украйны, Литвы и Белоруссии, тогда как роль МВД ограничивалась только выполнением указаний ЦК КПСС и Правительства. Хочу прямо сказать, что с моей стороны настаивая на рассылку докладных записок, было глупостью и политическим недомыслием, тем более ты мне советовал, этого не следует делать. Поведение мое на заседании Президиума ЦК, и Президиума Совмина, очень часто было неправильное и недопустимое, вносившее нервозность и излишнюю резкость, я бы сказал, как это сейчас хорошо продумал и понял, иногда доходило до недопустимой грубости и наглости с моей стороны в отношении Хрущева Н.С. и Булганина Н.А. при обсуждении по Германскому вопросу, конечно, я здесь безусловно виноват и заслуживаю всякого осуждения. В то же время я, так же как и все Вы, старался внести предложения в Президиум, направленные на правильное решение вопросов, таких как Корейский, Германский, Ответы Эйзенхауэру и Черчиллю, Турецкий, Иранский и др.

Поступок мой при приеме венгерских товарищей, ничем не оправданный. Предложения о Надь Имре[8]8
  Агенте НКВД-МГБ с многолетним стажем, пытавшимся осуществить в Венгрии экономические рыночные реформы; Берия предложил его на пост председателя Совета Министров Венгрии; глава Венгерской компартии Матиас Ракоши вынужден был принять это предложение по требованию советского руководства.


[Закрыть] должен был не я или кто иной вносить, а тебе надо было сделать (тогда Берия полез поперек батьки – Маленкова – в пекло. – Б. С.), а тут я выскочил идиотски, кроме того, наряду с правильными замечаниями я допустил вольность и развязность, за что, конечно, меня следует крепко взгреть. Но должен сказать со всей честностью, сам тщательно готовился и заставлял своих помощников готовиться к заседаниям ЦК и правительства, чтобы в меру своих сил и способностей помочь в правильном решении обсуждаемых вопросов. Если же вносились мной инициативные вопросы, то несколько раз пересматривал вместе с товарищами, работающими со мной, чтобы не ошибиться и не подвести ЦК и Правительство. У меня остался в Совмине, я не успел представить тебе докладную записку и проект решения об упорядочении наградных дел, над этим я провозился около двух месяцев. Вопрос об этом, как ты знаешь, мы с тобой долго вынашивали еще при жизни товарища Сталина. В отношении товарищей, с которыми я работаю, всегда старался быть принципиальным, партийным, требовательным, чтобы порученное им дело выполнялось, как это требуется в интересах нашей партии и нашего Правительства. Никаких других отношений с указанными товарищами у меня никогда не было. Взять хотя бы руководящих работников в МВД. Т-щей Круглова, Кобулова, Серова, Масленникова, Федотова, Стаханова, Питовранова, Короткова, Сазыкина, Горлинского, Гоглидзе, Рясного, Судоплатова, Савченко, Райхмана, Обручникова, Мешика, Зырянова и многих других (показательно отсутствие в списке Меркулова; вероятно, Берия, перечисляя близких себе людей, Меркулова таковым в 1953 году уже не считал. – Б. С.), кроме помощи им в работе, требований, чтобы лучше организовать борьбу с врагами Советского Государства, как внутри Страны так и вне ее у меня не было. Да и указанные товарищи работали как положено настоящим партийцам. Т-ща Серова с бригадой по оказании помощи Московской и Ленинградской милиции просто загонял, чтобы сделать все возможное, навести порядок в работе милиции указанных городов и сделать необходимые выводы и предложения для других Республик. Безусловно, под руководством партии и Правительства, работу МВД можно было в течение не более года наладить, как внутри страны, так и на зарубежные страны, и обеспечить квалифицированный совет Странам Народной Демократии, для этого людей в МВД больше чем достаточно, только нужно кропотливо и неустанно работать. Я в начале говорил, что я перед тобой виноват, что не сумел себя поставить, как я это был обязан сделать, это самая непростительная ошибка. Тем более, это очень досадно, что мы дружно, честно, по-партийному работали в течение многих лет и тяжелых и грозных военных и восстановительный период нашей страны. Все ценное в моей жизни связано с совместной работой с тобой. С первых же дней в 1938 г. по наведению порядка в МВД, твое участие в приемке и сдаче дел, укрепление кадрами МВД при твоей помощи, – большая, напряженная работа во время войны в Государственном Комитете Обороны, когда, волей партии нам было поручено: тебе – организовать в необходимых количествах в предприятиях министерств – выпуск самолетов и моторов, а мне – вооружения и боеприпасов, или вопросы формирования для фронта, совместная работа в Оперативном бюро Совнаркома СССР по организации народного хозяйства во время войны, когда понадобилось крепко поддержать работу транспорта, были направлены оба мы с тобой с тт. Кагановичем Л.М. и Микояном А.И. для налаживания железнодорожного транспорта, который играл исключительную роль. Первые недели войны, когда нечем было прикрыть Западный фронт – который немец сильно теснил, наша совместная работа по созданию под руководством Государственного Комитета, Ставки и лично Товарища Сталина резервного фронта для защиты подступов к Москве, одних только для резервного фронта было организовано 15 полнокровных, чекистских войсковых дивизий. Одновременно посылка тебя на Сталинградский фронт, меня на Кавказский. Надо прямо сказать, что мы самым добросовестнейшим образом относились к выполнению поручений партии, Правительства и Товарища Сталина, никогда не жалели сил и энергии и не знали страха. После войны совместная работа в Комиссии по восстановлению разрушенных районов. Особо должен отметить нашу совместную активную многолетнюю работу в Специальном Комитете при Совете Министров по созданию атомного оружья, а позже по системам “Комета” и “Беркут” – управляемых снарядов. Никогда не забывал я твое большое товарищеское человеческое отношение ко мне, когда я по известным тебе причинам в подавленном настроении вылетал в 1948 г. в район Семипалатинска Казахской ССР, где, как известно, успешно завершилось испытание атомного оружья. Как тебе хорошо известно, а в последнее время – и т-щу Булганину Н.А., организации, контролируемые Специальным Комитетом, Первое и Второе Главные управления и их предприятия и Научно-технические силы, лаборатории, конструкторские бюро и институты представляют колоссальнейшее достижение, это гордость нашей Страны. Я тебе вскользь докладывал, и поручил составить для Правительства подробный доклад о состоянии наших атомных дел. Уже в этом году должны произвести несколько взрывов, в том числе одной модели сверхмощной, равной 250–300 тысяч тонн тротила.[9]9
  Речь идет о предстоящих испытаниях водородной бомбы, которые успешно прошли в августе, но находившийся в заключении Берия об этом своем последнем успехе, по всей вероятности, так и не узнал.


[Закрыть]

По “Беркуту” испытания закончены удачно. Теперь все дело обеспечить производство в серии и соответствующими кадрами, и в этой области делается очень много соответствующими министерствами. Главное, на основе “Кометы” и “Беркута” есть колоссальные возможности дальнейших улучшений в области управляемых снарядов, как в смысле точности, так и по скорости и дальности. Специальный доклад готовится для правительства. Эти оружья надо двигать вперед, это настоящее будущее, которым надо вооружить армию нашей страны. США и Англия придают этому исключительное значение. Повторяю, все это достигнуто потому, что этого хотели Партия и Правительство, но хотел сказать, и тут мы совместно работали. Почти одновременно освободили тебя из ЦК и меня из МВД и стали работать в Совнаркоме. повторяю, дружно стали работать, также честно и по-партийному вместе с т-щами Молотовым В.М., Кагановичем Л.М., Булганиным Н.А., Ворошиловым, Микояном А.И., а после перехода в Москву и с т. Хрущевым Н.С. и другими. Своей работой, своей преданностью своему ЦК и своему Правительству мы убедили товарища Сталина, что он был не прав в отношении нас. Я не говорю о всевозможных поручениях, которые давались нам ЦК, правительством и лично т-щем Сталиным, в связи с чем приходилось очень часто и кропотливо работать, всегда мы старались быть принципиальными, объективными, не было у нас других интересов, так сложилось, что мы, чуть ли не каждый день встречались в течение десяти лет и разговор у нас всегда был только о делах, о людях, как лучше организовать ту или иную работу и как лучше выполнить имеющиеся поручения. У меня всегда была потребность с тобой посоветоваться и всегда для дела получалось лучше. Я видел в лице, тебя старшего, опытного партийного деятеля большого масштаба, талантливого, энергичного и неутомимого, прекрасного друга и товарища, я никогда не забуду твою роль в отношении в ряде случаев, и особенно когда хотели меня связать с событиями в Грузии (с так называемым “мингрельским делом”. —Б. С.). И когда не стало Товарища Сталина я не задумываясь назвал тебя, так же как и другие товарищи Председателем Правительства и что считал и считаю это единственно правильной. В дальнейшем я еще больше убедился в этом, что именно ты успешно поведешь вместе с руководящим коллективом ЦК и Правительства. Поэтому, моя трагедия в том, что, как я уже выше говорил, на протяжении свыше десяти лет были настоящими большевистскими друзьями, работали с душой на самых различных сложных условиях работы, были в сложных переплетах, и никто не расстроил нашу дружбу, столь ценную и необходимую для меня, а теперь исключительно по моей вине, потерял все, что связывало нас. Хочу сказать несколько слов в отношении товарищей.