Текст книги "Исповедь дурака. Как я ушёл от «нормальной» жизни и стал счастливым"

Мы стали встречаться в квартире Антона. В основном – когда жены не было дома. По идее – чтобы делать музыку. В действительности мы просто сидели у компа, выпивали, закусывали и беседовали обо всём на свете. Я впервые встретил человека, с которым можно говорить обо всём, не опасаясь задеть неудобную или болезненную тему. И постепенно задавал всё более откровенные вопросы.

Антону нравилось быть в роли учителя. С энциклопедической уверенностью он мог прояснить суть любого явления. А фактами своей биографии, которая казалась мне крайне насыщенной по сравнению с моей собственной, Антон делился с особым удовольствием, которое иногда пытался скрыть за маской равнодушия или цинизма.

Потеря девственности в тринадцать лет, секс в университете, эротические эксперименты с болью, уличные драки в рядах неофашистов, внутривенное употребление веществ, нанесение шрамов самому себе – на всё это мне никогда не хватило бы смелости, потому рассказы Антона шокировали и впечатляли до дрожи.

– Как вспомню всё, что натворил – так получается, что я вообще дьявол во плоти, – говаривал он с совершенно беззлобным лицом, сияя самодовольной улыбкой.

Я списывал всё на то, что Антон принадлежал к казацкому роду. Казалось, что широта его русской души, ущемлённая отсутствием шашки и резвого боевого коня, находила выход во всяческом бунтарстве и мракобесии. Я особо ценил эти качества, которых никогда не наблюдал, общаясь с белорусами.

У моего старшего товарища обнаружилась огромная коллекция книг, игр, фильмов и музыки. Все они соответствовали его особому мировосприятию, которое я называл про себя «страшненьким». Антону нравилось всё плохое: коварные злодеи из фэнтези, безумцы из ужастиков, маньяки и их жертвы, несчастные случаи, низкобюджетный арт-хаус, чёрный юмор, порно с извращениями, нацистские эксперименты над людьми, антихристианские журналы, шумная и параноидальная анти-музыка, хип-хоп с пошлыми текстами, хентай… Но вместе с тем старший товарищ был эталоном учтивости и интеллигентности, обладал утончённым чувством стиля и безукоризненным вкусом. Да и вполне народное чувство юмора было ему не чуждо.

Всё это многообразие раскрывалось передо мной постепенно. Мне никак не удавалось понять Антона, уместить его образ у себя в голове – одно не стыковалось с другим. А ему нравилось разрывать мои шаблоны восприятия. Я каждый раз уезжал домой слегка шокированный, будто в очередной раз лишённый ментальной девственности. Раздираемый между нежеланием когда-либо снова соприкасаться с этим странным, скользким и туманным существом с одной стороны и приятным чувством разрушения внутренних барьеров с другой. А также с новой музыкой в наушниках.

Потом в жизни Антона началась чёрная полоса: его уволили с работы, начался процесс развода с женой и делёжка квартиры. Спонсировал алкоголь теперь исключительно я. Мы стали больше молчать. Комната постепенно заполнялась хламом, пустыми бутылками, немытой посудой и следами ссор. Антон почти постоянно был на взводе и норовил учинить какое-нибудь мелкое хулиганство. Меня это пугало, и я старался его успокаивать.

Зато моего товарища пробило на творчество. В кои-то веки он стал снабжать меня своими недоделанными композициями, а я пытался их развивать. Результаты действовали на приунывшего от бракоразводных разборок Антона ободряюще. Но ни одну композицию мы так и не довели до конца.

Несмотря на это, благодаря связям Антона с представителями отечественной альтернативной культуры, нас стали приглашать на фестивали экспериментальной музыки. Подготовка к ним главным образом состояла из долгих обсуждений концепции выступления за выпивкой. А вся музыкальная часть делалась на скорую руку в последний день. Антон каждый раз утверждал, что над чем-то кропотливо работает, а когда я приезжал к нему, сообщал что-то вроде: «Вчера до трёх ночи сидел. Утром послушал на трезвую голову – всё не то. И удалил на фиг».

Приходилось экстренно сочинять что-то вместе. Благо в нашем жанре это требовало больше везения, чем композиционных навыков. У Антона на удивление удачно получалось, нажав несколько раз на кнопку «random» (выставляя параметры виртуального синтезатора случайным образом), получить интересное звучание. Будто незримая сила Хаоса помогала ему.

Несколько раз мы выступали с видеорядом, которым занимался исключительно я, корректируя свои усилия в соответствии с критикой старшего товарища. Так у меня появились навыки видеомонтажа.

Я относился к выступлениям весьма ответственно. У меня исподволь складывалось впечатление, что Антон – ленивая жопа и паразит, за которого мне постоянно приходится отдуваться. Возникли сомнения: стоит ли общение с такой сложной, противоречивой личностью и причастие к элитарной индастриал-культуре вложенных в это времени и средств? Тот факт, что я идеализирую друга в своих глазах становился всё более очевиден.

В условиях холостой тунеядской жизни Антон плавно превращался в ностальгирующего задрота-анимешника. Он играл в старые игры, пересматривал свои любимые фильмы, потреблял терабайты «кавайного» контента и постоянно пил, чтобы хоть как-то поднять себе настроение. Моё уважение к нему постепенно улетучивалось. Я хотел развивать наш музыкальный проект, а он на моих глазах деградировал перед компом. Если раньше наше общение в основном сводилось к его «лекциям» и моим «поддакиваниям», то теперь я начинал откровенно дерзить.

Антон сперва реагировал вяло, но потом стал проявлять ко мне новый, неожиданный интерес. Во-первых, внезапно признал во мне гения, а во-вторых, – предложил пожениться! Он признался, что я – единственный понимающий его человек в этом мире, и что кроме меня ему никто не нужен. Что характерно, я мог сказать о нём то же самое – поэтому перспектива заключения брака (разумеется в какой-нибудь европейской стране, где это возможно), казалась привлекательной. Но даже без этого жить с лучшим другом мне хотелось больше, чем с родителями.

Сперва Антон вёл речь именно о сожительстве, но потом стал понемногу намекать на интимную близость. Причём делал это с мастерством питона, гипнотизирующего жертву: рассказывая отвлечённые истории, в которых фигурировали цепляющие меня темы. Я стал допускать, что латентный гомосексуализм может быть причиной моей поздней девственности; находил сходство между своим бледно-худощавым телом и чертами известных артистов нетрадиционной половой ориентации; стал замечать, что мне нравятся девушки с мальчишескими чертами и женственные парни… Я погружался всё глубже и глубже в его заколдованную ловушку.

Затем Антон перешёл в активное наступление. Он напивался и начинал приставать как самый настоящий «пра-а-ативный» гомосексуалист: садился на колени, лез целоваться… В первые несколько раз я реагировал резко-отрицательно и отбивался. Потом, как бы взяв самого себя на «слабо» перестал сопротивляться поцелуям – это оказалось довольно легко и особой разницы с целованием девушек (кроме небритой щетины) я не заметил.

Однажды, в изрядном подпитии, Антон снова взялся за своё.

– Отстань! – отталкивал я его.

– Я тебе не нравлюсь? – с мерзкой ухмылкой спросил он.

– Да, не нравишься. И от тебя воняет!

– Ах вот оно что. Сейчас мы это исправим, – с этими словами Антон, икая и пошатываясь, направился в ванную, – Если вдруг надумаешь – заходи, – слащаво добавил он напоследок.

Я сидел перед компьютером, и в моём пьяном мозгу шла духовная брань. Гей я или не гей – как узнать? Надо пробовать – иначе никак. А если да, но не осмелюсь теперь – фиг знает сколько ещё пробуду девственником, мучая несчастных доверчивых девушек. Может лучше не с Антоном? Едва ли найдётся кто-либо настолько же сговорчивый и понимающий. А нет так нет. Антон и это поймёт. Сейчас или никогда!

Выпив для храбрости, я вломился в ванную, разделся и залез в душ к товарищу. Мы обнимались и целовались под струями тёплой воды. Антон спускался всё ниже и ниже, пока не нащупал губами мой половой орган. Его движения были нежными, аккуратными и умелыми – наверное он знал о чём говорил, когда утверждал, что ни одна девушка не делает это так же хорошо, как он. Мои нервные окончания трепетали, а тело содрогалась от неведомых доселе ласк…

Однако, к нашему общему удивлению, эрекции не было. Антон старался как мог, но вскоре забросил это вялое дело.

– Мда. Зачем тогда в ванну полез? – уже нормальным, мужским голосом риторически спросил он и вышел.

С этого дня тема моей вероятной гомосексуальности больше не поднималась.

Однако тема половых девиаций продолжала будоражить сознание. Для меня любовь и секс по-прежнему ассоциировались с нежностью – я не совсем понимал, зачем люди связывают друг друга, причиняют боль, придумывают ролевые игры. Но ощущал, как от этого веет какой-то тайной, аристократической элитарностью, познанием скрытых черт характера и границ своих возможностей, да и просто задорной игрой.

Мне хотелось соприкоснуться с миром извращений, и я согласился помочь Антону организовать так называемую «Fetish Party» – закрытую костюмированную вечеринку для участников местного БДСМ-сообщества. Антон разрекламировал мероприятие, нашёл клуб, пригласил актёров и музыкантов, двумя из которых должны были стать мы. Кроме того, я пригласил давнишнего знакомого, который был администратором неформального форума, а теперь стал ещё и диджеем.

Мероприятие было всенощным. От каждого из выступающих требовалась часовая программа. И тут обнаружилось, что готовых музыкальных композиций, из которых её можно было бы просто взять и составить, у нас с Антоном попросту НЕТ. Мы принялись готовиться – каждый сам по себе. Я был принципиально настроен играть вживую и тем самым сильно ограничил себя – ведь ресурсы компьютера могли «потянуть» лишь небольшое количество виртуальных инструментов и эффектов одновременно. Я второпях сделал набросок часовой композиции, где танцевальные фрагменты чередовались с занудно-эмбиентовыми, собираясь что-нибудь ещё придумать по ходу выступления.

Приехал в клуб к назначенному времени – Антон уже суетился, улаживая организационные вопросы. Гости понемногу подтягивались и перевоплощались в разного рода вампиров, пиратов, киборгов, монахов, эльфов… Но больше всего меня впечатлила пухленькая тётенька в очках, которая вела на поводке здоровенного мужика в парике и кожаной юбке. Мы с Антоном, как организаторы, оставили за собой право обойтись без карнавальных костюмов.

Приходили преимущественно пары зрелого возраста, но встречались и одинокие молодые девушки, что внушало надежду расстаться с девственностью (на такой-то вечеринке – самое оно). Впрочем, я был слишком взволнован для этого. Да и побаивался маниакального блеска в глазах потенциальных партнёрш.

Началось выступление. Все понемногу выпивали и не спешили идти танцевать. Умотавшийся Антон матерился и пил. Когда музыка стала пободрее, я пошёл «зажигать танцпол» своими безумными конвульсиями и спровоцировал тем самым ещё нескольких человек на аналогичный подвиг – стало уже не так вяло.

Потом артисты устроили садо-мазо представление с плётками и накладными членами. А дальше снова пошла дискотека – чем проще и танцевальнее становилась музыка, тем больше она заводила народ. Это совершенно не нравилось Антону – его представления об изяществе и утончённости участников БДСМ-сообщества рухнули. Было очевидно, что это просто люди с общими интересами, которые пришли выпить и потанцевать.

Настроение друга передавалось и мне по мере того как я уставал от недосыпа и плохо отстроенного, чрезмерно громкого клубного звука. Сперва у меня была идея оставаться трезвым до выхода на сцену, но когда я почти уже начал засыпать, то всё-таки выпил пива для стимуляции. Помогло. Однако, когда пришло моё время выступать, действие алкоголя пошло на спад. Я сделался вялым, и мне стало уже всё равно, как пройдёт выступление.

И оно прошло отвратительно. В клубе музыка звучала совсем иначе, нежели дома в наушниках; её «поделочность» резала слух, а низкие частоты то и дело сливались в протяжный размазанный гул. Я не успевал соображать, что следует поправить, чтобы меньше травмировать публику. Не говоря уже о том, чтобы «что-то придумывать» живьём в плане композиции.

Люди на танцполе балансировали между состояниями «ну что за отстой» и «во-во, нука-нука, ща что-то будет». Более-менее наладив звук и натерпевшись криков из зала, я почувствовал себя садистом, которому уже нечего терять, и принялся издеваться над музыкой: изменял её скорость, перескакивал с одного фрагмента на другой, запредельно выкручивал эффекты, и наблюдал, как кто-то в зале пытается адаптировать под это свой танец.

Как ни странно, некоторым нравилось. Группа молодых людей «размазалась» перед сценой подобно толпе зомби из фильмов ужасов, пульсирующей в такт музыке. Их руки тянулись ко мне и в этом жесте ощущалось что-то среднее между «дай ещё» и желанием растерзать своего мучителя.

Но недовольных было значительно больше – люди начали расходиться. В общем, я закончил значительно раньше запланированного срока и по второму разу пригласил на сцену диджея с неформального форума, который охотно согласился и радовал публику долбёжно-танцевальными битами до самого утра.

Зато Антону моё выступление понравилось. Сам же он играть отказался, сославшись на то, что у него всё «слишком медленное», а люди хотят плясать. Это было обидно – как будто я позорился за двоих.

По деньгам мероприятие окупило себя, и ещё чуть-чуть осталось на пиво.

На следующий день я вернул забытую флэшку приличному молодому человеку, который ещё вчера был тем самым мужиком в парике и юбке на поводке. Заодно поинтересовался его мнением про моё выступление.

– Жесть. Драм-н-басс – это конечно хорошо, но не до такой же степени, – прокомментировал он.

Учитывая тот факт, что ничего похожего на драм-н-басс в моей программе вообще не было, меня этот отзыв порадовал, – я решил, что по крайней мере «трахнуть мозг» отечественным извращенцам мне удалось.

Однако половые извращения были, по большому счёту, «цветочками». Тело Антона, испещрённое разнокалиберными шрамами, являлось живым памятником его нездоровому интересу к боли, медицине и искусству. Интересовала его и тема вампиров. Свой долгий рассказ об этих существах, которые пробуждали удивительные способности, используя кровь людей, процесс извлечения которой крайне приятен для обеих сторон, он подытожил так:

– Ну а что, посмотри на себя: высокий, бледный, худой, симпатичный, человеческая жизнь тебя не особо волнует – чем не вампир?

И я решился попробовать. Ведь если мой товарищ прав, и жертва будет в состоянии эйфории, – можно заодно и потрахаться.

В общем, я купил скальпель и пригласил к Антону знакомую, которая согласилась сделать разрез на шее сзади – там можно спрятать шрам под волосами. Мы выпили, морально подготовились и совершили задуманное. Но кровь из ранки почему-то просто не потекла.

Тогда было принято спонтанное решение бросить монетку, чтобы определить, кого резать следующим – Антона или меня. Случай выбрал Антона. Уверенным движением товарищ рассёк себе плечо – при этом лёгкая улыбка не сходила с лица, и он даже бровью не повёл от боли.

– Прошу, – последовало спокойное приглашение.

Я присосался к ране губами и ощутил тёплую солоноватую жидкость. Вкус был приятным – совсем не то же самое, что пить свою кровь. Но вопреки моим ожиданиям, её оказалось совсем не много (порез был не очень глубоким), и я постарался «выжать» всё, что можно, оставив после себя заметный синяк.

То ли от самовнушения, то ли от волнения на меня накатила волна лёгкой эйфории. Я ощутил себя мужественнее и сильнее, будто всё то, о чём рассказывал Антон, оказалось правдой.

Первый опыт вдохновил меня. А что если именно в этом корень моей неуспешности, стеснительности и тщедушности: я вампир – смелый, властный, обаятельный и желанный, – просто нужно больше крови, чтобы эти качества могли пробудиться в полную силу?! Задавшись целью, через несколько дней я довольно легко нашёл по интернету новую жертву – девушку с явно неустроенной личной жизнью, готовую на серьёзные эксперименты с возможным эротическим продолжением.

На словах она была смелой, по жизни – весёлой. Мы встретились и поехали на квартиру к Антону. Девушку заметно интриговало, что стройный целеустремлённый мужчина везёт её куда-то, прохладно отвечая на вопросы и не спрашивая о ней практически ничего.

По всей видимости, происходящее казалось ей шуткой вплоть до того момента, когда предполагаемое место надреза оказалось продезинфицированным спиртом, а в моей руке блеснул скальпель.

– Погоди. Стой. У неё же глаза по пять копеек, – вовремя одёрнул меня Антон.

Девушка действительно очень испугалась. Мой товарищ успокоил гостью, пообещал, что против её воли мы с ней ничего делать не станем, и я молча проводил несостоявшуюся жертву до остановки.

– Адреналин сильно вкус портит, – пояснил он со знанием дела, когда мы остались наедине, – горчит, да и эффект не тот.

Осознав, что своими играми в вампиров мы чуть было не сломали человеку психику, а возможно и жизнь, и что такие эксперименты могли грозить мне самому уголовной ответственностью, я прекратил дальнейшие поиски.

Постепенно охладев к Антону и поубавив гордыню, я снова стал появляться у Беллы. Её радовало многообразие контента, который через меня перекочёвывал к ней от моего старшего товарища. Но теперь нас сближало ещё и мироощущение. Белле предстояло поступать в вуз, и она пребывала в полной растерянности перед этим ответственным шагом. Пыталась разобраться, чего она хочет от жизни, и нужно ли ей высшее образование. Я, в свою очередь, приближался к окончанию института и чувствовал себя точно таким же потерянным. Всё куда-то катится по инерции, мне как будто нужно что-то выбирать, но все варианты кажутся одинаково бессмысленными. За каждым из них – серая и мучительно-чужеродная жизнь.

Получалось, что тот Мир Взрослых, к которому я так долго стремился, на самом деле не «царство свободы», а какой-то конвейер по переработке жизненных сил и амбиций в унылую тягомотину. А в конце конвейера – могила.

Мы как всегда сидели у Беллы, выпивали, слушали музыку, пропитываясь безысходностью нашего положения. Подруга по-прежнему не казалась физически привлекательной, но теперь вызывала у меня глубокую человеческую симпатию. Ведь пока я изучал Антона, пока восхищался и пока разочаровывался в нём, – всё это время она хранила тёплые чувства или по меньшей мере уважение ко мне, помнила и терпеливо ждала. Вот кто в действительности был моим лучшим другом, которого я не мог разглядеть за павлиньим хвостом Антона. Да и за своим собственным.

Я сказал об этом вслух. Выяснилось, что Белла тоже видела во мне раньше недосягаемого Учителя, который теперь оказался обычным человеком из плоти и крови, хрупким и способным на слабость. Наши идеалы рушились как карточные домики, слёзы наполняли глаза. Это был, что называется, катарсис. Мы постепенно прониклись таким взаимным доверием, что захотелось спрашивать и рассказывать друг другу о самом сокровенном – о том, что мы в обычной жизни прикрываем гордыней и удобными масками.

И вот, время далеко за полночь. Мы оба сидим совсем раздетые, в квартире жарко. Я демонстрирую Белле свою небольшую коллекцию порно, позаимствованного у Антона – рассказываем друг другу о том, что нас возбуждает, а что нет. Она ложится на диван и соглашается показать, как занимается мастурбацией клеящим карандашом. Я, сидя в компьютерном кресле, тоже пытаюсь показать, как обычно мастурбирую, но от обилия переживаний за этот вечер орган отказывается работать. Белла основательно разогревается и перемещается ко мне. Оральные ласки едва-едва помогают.

– Так, пойдём, внутри надуется. Я знаю, – с этими словами подруга окончательно берёт инициативу в свои руки. Я неохотно ложусь на диван.

В голове – полная каша: «Получится – так получится, нет – так нет. Конечно, я мечтал потерять девственность по-другому (блин, даже без презерватива, а мало ли кто у неё был до меня), но раз уж так всё сложилось… Едва ли я бывал с кем-то столь близок и искренен, как с Беллой сегодня, так что всё закономерно,» – проносится в моём сознании рой спутанных мыслей, в то время как подруга вставляет мой вялый член себе во влагалище.

Это действительно совсем другие ощущения. Другая кожа, запахи, эмоции… Мой орган приходит в боевую готовность по мере того, как вокруг него танцует бесконечность, которую он стремится заполнить собой. В это время за окном уже начинается рассвет, а из колонок доносится эмбиент моего собственного сочинения, который я принёс на флешке…

Всё происходит недолго. Я и Белла достигаем пика наслаждения одновременно, и наши стоны разрывают утреннюю тишину.

Мы некоторое время лежим, обнявшись, и идём в душ. Белла довольна. Не скрывая эстетического наслаждения, она удовлетворённо смывает с волос капли из фонтана страсти.

Меня же наполняют противоречивые ощущения. Гормональная эйфория, довольство собой и страшная усталость. А ещё гнетущее чувство, что всё-таки это было зря. Мы словно «разменяли» ту искренность, которой нам удалось достичь вечером, на пошлые половые утехи. Променяли дружбу на секс. Это сразу отразилось в общении: стало веселее, но вместе с тем пропали утончённость и глубина.

Эти мысли в совокупности с болевыми ощущениями от некоторых растянувшихся тканей убедили меня: то, что произошло, не должно повторяться. Стоит дождаться по-настоящему «ту самую» девушку, а не трахаться с друзьями от безысходности. Формально мне удалось потерять девственность, но интуиция подсказывала, что это было лишь далёким эхом того большого чувства и сопутствующего ему полноценного секса, которые можно пережить только с тем, кого любишь взаимно. «Настоящим мужиком», вопреки ожиданиям, я себя не ощутил. Не было вообще никаких существенных изменений. Знаменательное событие, на которое я возлагал огромные надежды с двенадцати лет, принесло лишь большое разочарование.

Ведь я списывал на девственность то, что был слаб. Мне казалось, будто потеряв её, мальчик автоматически превращается в мужчину-супергероя: проходят прыщи, распрямляется спина, наливаются мускулы, повышается шерстистость и появляется уверенность в голосе. Увы – придётся добиваться всего этого своими силами. Или не добиваться… К чему это?

Зато теперь я нашёл бы что ответить малолетним троллям из больницы, которые когда-то допытывались о моём сексуальном опыте. Теперь я знал, каково это. Фанатизму и фантазиям больше не было места.

Днём к нам в комнату зашла мама Беллы. Увидев мою спину, сплошь покрытую крупными прыщами, она порекомендовала хотя бы на время отказаться от мяса.

Я решил попробовать. Идти против устоявшихся традиций родительской кулинарии оказалось нелегко. Где это видано – и без того худосочный сын отказывается есть мясо?! А оно, надо отметить, сопровождало в нашем семейном рационе каждый приём пищи. Во многом из-за отца, который считал себя «хищником», был готов питаться исключительно мясом, растворимым кофе и сигаретами.

Полностью уйти от употребления мясных блюд не удалось. Раз в день или два я съедал что-нибудь такое, чтобы не травмировать мать. Но даже этого оказалось достаточным – через пару недель количество прыщей на моей спине значительно уменьшилось.