Текст книги "Исповедь дурака. Как я ушёл от «нормальной» жизни и стал счастливым"

В свой первый отпуск я решился хотя бы немного приблизиться к образу «вольного путешественника», для которого все дороги открыты и мир – как на ладони. Ведь автостопщикам я очень завидовал, начиная с третьего курса, когда тот_самый_одногруппник покинул институт, а я остался. Свою роль сыграло и посещение лекции Антона Кротова – основателя Академии Вольных Путешествий, объехавшего авто– и другими стопами полмира. Увидев этого смекалистого, ловкого и подвижного дядьку, я прочувствовал, что путешествия способствуют развитию значительно больше, чем любое чтение и уж, тем более, компьютерная деятельность.

Я решил начать с малых дистанций, в пределах республики. Мой выбор пал на Гродно – город, где, если верить интернету, сохранилось восемьдесят процентов довоенной архитектуры Беларуси. Но главное – там были меловые карьеры с бирюзовой водой и белыми берегами – почти как на тропическом острове в рекламе «Баунти».

Через «Каучсёрфинг» мне легко удалось найти вписку, а в качестве попутчицы со мной согласилась ехать С. – подруга моей психоделической знакомой Ани. У девушки был опыт автостопа, а я её всё время смешил – поездка обещала быть лёгкой.

Начитавшись книжек Кротова, я считал своим долгом рассказать о себе, своей поездке и прелестях автостопа каждому водителю – как бы расплачиваясь беседой за проезд. С. изрядно задолбалась выслушивать эту историю в каждой новой машине.

Доехали мы легко и довольно быстро. Нас приняли в шикарной трёхкомнатной квартире, в тот же вечер познакомили с культурной жизнью города, а ночью я пытался приставать к С., но дальше рук дело не пошло.

На следующий день мы отправились на меловые карьеры, искупались и обнаружили, что совершенно забыли про питьевую воду. Прохожие согласились поделиться живительной влагой при наличии тары. Я живо подхватил валявшуюся в кустах водочную бутылку и нам налили в неё. Таким мне и запомнился тот день: я с «бутылкой водки» на фоне белых берегов и бирюзовой воды. Потом мы изучали город. Хаотично слоняться по незнакомым переулкам; спускаться к набережной по ложбинкам среды корней огромных вековых деревьев, нависающих высоко над головой; наблюдать как воруют тросы под мостом; удивляться, что выходящие из транспорта передают свои билеты входящим – всё это и многое другое мне чрезвычайно понравилось. Удивительным казалось всё: старинные костёлы, фрески с забавными ангелами, растения, клумбы, запчасти от неведомых огромных машин, маршрут автобуса «Роддом – Мясокомбинат»…

Я планировал наслаждаться городом ещё неделю, а С. собралась домой уже через день. Было страшновато оставаться наедине с незнакомым городом, хозяйкой квартиры, у которой явно не ладилось с личной жизнью, а ещё больше – ехать обратно в одиночку. И я поехал вместе с С., сделав вид, будто уже насытился впечатлениями, получил от поездки всё, что хотел, устал и вообще взял с собой мало денег. Остаток отпуска я тупо просидел за компом, не сумев и не осмелившись спланировать никакого другого путешествия.

А потом мне приснился страшный сон, будто я повторяю как мантру вопросы: «как устроен я» и «как устроен мир»? Передо мной разворачивается картина: множество вращающихся в объёме светящихся колец – каждое состоит из кубиков. На грани каждого кубика – видеоролик, в котором показан какой-то эпизод из жизни. Многие ролики похожи, но всегда хотя бы чуть-чуть отличаются по сюжету – повторяющихся нет.

Я смотрю и пытаюсь описать словами то, что происходит, чтобы запомнить:

«Ощущение полной упорядоченности происходящего – это механизм, в котором всё взаимосвязано и нет места случайности; времени нет – движение непрерывно и происходит за счёт того, что каждое событие передаёт свой результат в качестве аргумента следующему событию и так по кругу…»

Картина постепенно упрощается, детали пропадают одна за другой. Исчезает свечение колец. Фон становится равномерно чёрным. Между кубиками становятся заметны промежутки. Часть колец растворяется совсем.

Мне становится всё сложнее подбирать слова, будто мои мысли исчезают вместе с деталями картины. В центре, между оставшимися кольцами, становится заметен какой-то примитивный механизм из двух шестерёнок. Потом исчезает всё, кроме него. Я оказываюсь не способен думать – только смотреть.

Затем пропадают и шестерёнки, и я. Будто плотно сомкнулись веки. Абсолютная чернота. Ничто.

Я проснулся с тяжёлой головой, чувствуя себя паршиво, как будто отравился, и решил сходить на кухню выпить воды.

Пережитое легло на душу тяжёлым грузом:

– Если всё упорядоченно и предопределено, значит ничего изменить нельзя – зачем тогда вообще жить, вращаясь на этой карусели?

С этой мыслью я взобрался на подоконник настежь открытого окна. Но почувствовал какое-то странное «поле», как будто стягивающее меня обратно. Это было воспринято как вызов, и я ещё сильнее подался вперёд с твёрдым намерением упасть. Но напряжение «поля» усилилось и вернуло меня обратно – я физически не мог ему противостоять.

– Вот так. Действительно ничего нельзя изменить. Даже выпасть со сраного второго этажа, – подумал я и пошёл спать.

Весь следующий день мне было не по себе. Я исступлённо бродил возле сортировочной горки, лежал на лавочках у коллектора и не понимал – как жить дальше. Это было ужасно – знать, что всё в жизни уже «расписано» до самого конца, что я – лишь заводная марионетка, и что выхода нет. И что мне даже не удастся рассказать об этом кому-то – выйдет так же, как с окном.

«Это всего лишь сон», – пытался убедить себя я, но пережитое было слишком реальным, пропущенным через себя. Я и сам стал другим – будто меня разобрали на запчасти, собрали заново, но самое важное вложить забыли. Слёзы катились из глаз от безысходности.

Но потом я вернулся к работе и повседневным делам. Они постепенно втянули меня в себя, а чувство бессмысленности предначертанного бытия осталось позади. Со временем я даже постепенно переосмыслил откровения той ночи в позитивном ключе: если ничего изменить нельзя, значит можно действовать смело и не раздумывая – ведь «неправильных» решений не бывает!

Шёл второй год работы по распределению. Нагрузка на проекте росла. Часто приходилось задерживаться, задачи были скучные – совсем не творческие, игры делать было некогда. Возродивший мою мечту Прохор уволился и ушёл на фриланс, к тому же, сейлс-менеджер, курировавшая наш проект, ушла в декретный отпуск, и мне пришлось взять на себя часть её отчётности.

Меня одолевали препаршивые настроения. Жизнь казалась серой, один день был похож на другой. Я иногда выпивал прямо с утра, а по дороге на работу громко слушал в наушниках харш-нойз, «чтобы окружающим тоже было плохо», и читал отзывавшуюся моему состоянию «Тошноту» Сартра, что только усугубляло ситуацию.

Меня стали посещать размышления о смысле всего сущего: кто я, зачем живу, что потом? Чувствовалась нереализованность творческого потенциала, который я не очень результативно пытался выразить в музыке после работы. Идеи становились всё примитивнее и тускней. Болели спина и голова, начал дёргаться глаз, появились признаки геморроя. Образ одинокой жизни и смерти на хуторе снова сделался крайне привлекательным. Самоубийство тоже выглядело вполне приемлемым вариантом – я понемногу изучал в интернете наименее хлопотные способы.

Сердце грела только одна идея, которую поселил во мне Прохор, – идея об «освобождении», до осуществления которой оставался ещё год. Уволиться, начать своё дело, осуществить, наконец, уже почти забытую мечту. И больше никогда не работать на дядю, на пятидневке, в опостылевшем офисе.

Общаться с Антоном не оставалось ни желания, ни сил. Мы иногда встречались. Без особого энтузиазма я помогал ему в реализации некоторых идей. Однажды мы ночь напролёт совращали и мучили знакомую лесбиянку, отпаивая её кофе с водкой и заставляя начитывать на диктофон тексты Антона, написанные «автоматическим письмом», для очередного экспериментального фестиваля. Тогда я впервые столкнулся с этим видом творчества: отключаешь мозги и строчишь что попало, а потом включаешь и перечитываешь – иногда можно откопать жемчужины мысли.

А ещё мне довелось побывать шафером на свадьбе моего старшего товарища. Приглашение без возможности отказаться стало для меня полной неожиданностью, а деловой костюм, который я зарёкся не надевать со школьных времён, пришлось одолжить у стройного коллеги по работе.

Вообще меня приятно удивило, что вопреки моим домыслам Антон не зациклился на своих «игрушках» и мрачных переживаниях, а собрался с силами придать своей разухабистой жизни опрятный социально-одобряемый вид.

Мероприятие прошло строго по плану – все хлопоты взяла на себя подружка невесты, а моё присутствие требовалось лишь формально. За праздничным столом я сидел на молчаливо-жующей «взрослой» стороне и общался преимущественно с женихом, в то время как молодёжь – гости со стороны невесты – шумно «голливудила» с другого края. Тем не менее я позволил себе один зажигательный танец а-ля «верхний брейк», глубоко впечатливший родителей невесты. И зачем-то согласился поехать на «афтерпати», где пытался спать на полу рядом с предающимися любовным утехам шафершей и кем-то там ещё. А наутро полез в чей-то ноутбук смотреть передачу про сакральный символизм.

После женитьбы Антон фактически исчез из моего поля зрения. До меня лишь долетали вести о том, что он готовится стать отцом.

– Вот так мы и теряем друзей, – думал я, – они растворяются в семьях и исчезают для всего остального мира. Ни личности, ни протеста, ни самовыражения – семья съедает человека полностью.

От Антона мне остались лишь терабайты музыки, тяготение к «Coil» и «Autechre», заразные цинизм и мизантропия.

С Беллой я тоже предпочитал не видеться, чтобы не подпитывать её романтические настроения и избежать занудных объяснений.

Зато однажды, после скромного празднования дня рождения на офисной кухне, я полез обниматься к дизайнерше.

– Борис, мне конечно приятно, что в своём возрасте я ещё привлекаю таких горячих молодых людей, но нет, – с этими словами погасла единственная искра моей офисной страсти.

«Имиджборд (имиджборда, англ. imageboard, маш. картинкадоска, анонимный имиджборд, АняБ) – разновидность сетевого форума, отличающаяся большими возможностями по прикреплению к сообщениям картинок. Как правило, имиджборды построены по одинаковой схеме и состоят из нескольких тематических разделов (или досок), в которых содержатся треды, состоящие из постов от разных пользователей. Пользователи имиджборд, как правило, избавлены от необходимости регистрироваться, и поэтому анонимны, хотя и существуют трипкоды и другие методы идентификации постов одного человека». (Lurkmore)

Всех друзей мне заменил Анонимус. Я обрёл в его лице Антона, помноженного на десять и много более того. Сарказм, бесчеловечность и извращения; музыка, порно, книги и кино; паранормальные явления и психология; смелые идеи, которые никто бы не посмел опубликовать открыто; максимальный троллинг и накал страстей – и никаких ограничений! Антон пытался привить мне свой вкус, чувство стиля, отметая неугодное ему, и с этим приходилось считаться. Здесь же я попал в виртуальное царство свободы, которым, как мне казалось, и задумывался Интернет изначально. Каждый визит на борды сопровождался эйфорией, сравнимой с приёмом наркотика – водопад ярких впечатлений пропускается через мозг на умопомрачительной скорости!

Вернуться к общению с нормальными людьми в реальной жизни после такого бывало непросто. Они ведь не знают мемов, серьёзно относятся к тому, над чем на бордах угорают, а за троллинг ИРЛ можно отгрести неиллюзорных пиздюлей.

Я воспринимал Лурк как кладезь мудрости, народную «Википедию», а имиджборды – как школу жизни. Ведь они просто, доступно, а главное – с юмором и иронией могли объяснить смысл любого явления. Мнение коллективного сознания об устройстве мира, половых отношениях и даже смысле жизни постепенно перекочевало в мой мозг. Я оброс имиджбордовскими идеями и понятиями, превратившись в тролля, зацикленного на потреблении контента, цинично относящегося решительно ко всему и живущего «ради лулзов».

Сперва я просто зачитывался высокохудожественными копипастами и статьями, раскрывающими, как мне казалось, самую суть вещей. Потом эта суть стала приедаться, потому как ею всё чаще оказывалось говно. И то – говно, и это… Общая философская мысль имиджборд-культуры скомпилировалась в моём уме так: «Жизнь – говно; давайте над ней стебаться!» – этакое тупое злобное веселье. Наступило разочарование. Я стал заглядывать на борды лишь в специализированные разделы по психологии, философии, медицине и выживанию. Читал высказывания адекватных анонов, а сам практически не писал.

Поскольку я снова стал выпивать и питаться как попало, меня опять стали беспокоить прыщи. Я вычитал на бордах и опробовал на себе метод лечения, заключавшийся в подкожных инъекциях Плазмола – препарата плазмы крови человека. Самым драматическим был момент, когда однажды посреди процедуры (я уже давил на поршень, вводя препарат внутрь) в дверь ванной стал шумно ломиться отец. Я закричал «занято» и в панике выдернул шприц. Пришлось потом успокаиваться и слегка трясущимися руками проделывать в коже новую дырку.

– Господи, что я делаю? Я шизею, творю тут какую-то дичь, которую приходится от всех скрывать – подумалось мне тогда, – а грань тонка, и я уже почти спалился…

Результат курса лечения из девяти уколов (десятая ампула оказалась бракованной) был сначала не слишком заметен, но со временем прыщи исчезли и даже «втянулись», образовав характерные ямки. Впрочем, сложно определить действительную причину. Это мог быт и частичный возврат к вегетарианской диете, и временное снижение уровня стресса.

Тот инцидент в ванной, в совокупности с заметно возрастающей социопатией и косноязычием, убедили меня, что имиджборды ведут «не в ту степь» и превращают жизнь в какой-то идиотский набор бессвязных действий. Я всё отчётливее ощущал себя двухмерным персонажем какого-то дурацкого аниме, затерявшимся в мире реальных людей. Но окончательной жирной точкой в истории моего взаимодействия с бордами стала встреча с одним из анонимусов в реале.

Это был настоящий «хикки» – крайне тяжёлый в общении и ощутимо дезориентированный в физическом мире великовозрастной детина, живущий с мамой. Он казался мне окружённым аурой серого ватного вакуума, лишающего всякой возможности дотянуться до него. Абсолютно искусственное лицо, почти лишённое какого-либо выражения, и такая же поза тела. В глазах – пустота и более ничего. То ли манекен, то ли призрак. Я совершенно не понимал, что с ним делать и чего от него можно ожидать. Казалось, что с равной вероятностью он мог зарезать, пёрнуть, заплакать, предложить подрочить на брудершафт… Кто же там – в этом органическом мешке?

На все мои предложения он вяло соглашался, слушал, но разговор не поддерживал, а своего жизненного опыта у него не было вообще. Словно чёрная дыра, которая безвозвратно поглощает любую частицу и волну, выпущенную в её сторону. Мои опасения по поводу непредсказуемости собеседника оказались напрасны. Он не мог проявить себя. Никак. Убедившись в бессмысленности попыток как-либо «расшевелить» этот овощ, я ушёл. И никогда более не возвращался ни к имиджбордам, ни к их обитателям. Мне очень не хотелось стать таким же.

С матерью, отцом и братом мы практически не общались. Все были работающими и учащимися людьми – домой приходили кушать и спать. Иногда обменивались ничего не значащими историями с работ, смысл которых в основном сводился к банальному «начальники – тупые».

Здесь я чувствовал себя неловко. Рассказать о том, чем заполнены мои программистские будни, обычному человеку без специальной терминологии не представлялось возможным. Да и с ней оказалось бы совершенно не интересным.

– Чем занимался сегодня? – спросила однажды мама.

– Учил машинки летать на вентиляторах, – после некоторой паузы честно ответил я. А про себя подумал:

– Какой же всё-таки оторванной от жизни хернёй я занимаюсь… А главное – для кого? Ведь об играх, которые я пишу месяцами, узнают лишь считанные подростки, которые забудут их через неделю. А большое бизнес-приложение, которое я даже не понимаю, как работает целиком, и вовсе останется где-то в недрах неизвестных зарубежных корпораций. Опять же – его будут постоянно обновлять и, вероятно, весь мой код вскоре будет кем-то переписан. А потом и сам Flex устареет как технология, и удалят вообще всё. Сизифов труд. Но за него платят хорошие деньги. Боже, на что я трачу жизнь и остатки здоровья? Как же это всё нереально…

Меня утешала мысль, что, заработав много денег, я смогу наконец потратить их на свою мечту. Правда не ясно, на которую: делать игры-миры или уехать в глушь, заниматься творчеством и сходить с ума.

Яркими точками соприкосновения с родственниками были праздники. Мне довелось быть диджеем на свадьбе двоюродного брата. Того самого Ш., которым я так восхищался в детстве. После армии мы с ним мало виделись. Мне казалось, что брат изменился в худшую сторону: забросил творчество, занялся какими-то сомнительными бизнес-махинациями, да и женился он уже во второй раз. Я иронично оделся в чёрное, намекая, что мероприятие отнюдь не радостное – хорошее дело браком не назовут.

На свадьбе мне в очередной раз довелось убедиться, что женщины в целом мне нравятся больше – они всегда заняты полезным делом. А мужчины – пафосные павлины, распускающие друг перед другом хвосты, обсуждающие глобальные вещи и скрывающие правду самих о себе. Особенно заметно это стало после моей неудачной шутки:

– Да ну, после первой закуска нужна, как женатому – онанизм!

– Это ты зря так говоришь.

– Почему?

Мужчины лишь, замявшись, промолчали в ответ, и стало ясно, что дело не в закуске.

Но больше всего свадьба запомнилась тем, что мой ноутбук остался ночевать под дождём – прямо под стоком с крыши. Обнаружив «утопленника» утром, я сделался мрачнее тучи. Пошла под откос жизнь программистская. И музыка, и всё остальное… Но я старался не подавать виду. Сказал жениху: «С тебя штука баксов», и сел пить водку с хозяйкой коттеджа, которая была рада поделиться житейским опытом:

– Видишь, у него губы-то пухленькие – значит дитё ещё, он как будто титьку просит. Кто повзрослел – у тех губы-то тонкие, поджатые…

Я слушал её и представлял, что двоюродный наверняка будет медлить с деньгами. Куплю новый ноутбук, а этот сдам на запчасти. И никогда больше не стану помогать родственникам. Ни-за-что.

Однако вернувшись домой, я разобрал своего электронного друга, дал время его потрохам просохнуть, собрал обратно и – о чудо! Он заработал! Всё было в порядке, только батарея перестала держать заряд, но это казалось несущественной мелочью. И озлобленность на родственников тут же прошла.

Другим примечательным событием стал юбилей отца. Он с юности увлекался чтением, и мне было не по себе оттого, что папа перечитывает раз за разом одни и те же книги. Казалось, что он застрял в развитии. Я решил порадовать родителя шедеврами современной прозы. Составил перечень книг по рекомендациям из литературных разделов имиджборд, постепенно отыскал и купил все произведения.

У меня не было времени изучить все рекомендации в деталях. Я офигел и проклял борды, пролистав книжки Сорокина и Масодова. Даже собирался их выбросить, но решил идти до конца. Затроллить отца, пронять его чем-то неожиданным, совершенно ему не свойственным, казалось хорошей идеей.

Папа молчаливо осилил всё. Книги одна за другой переместились «на дальнюю полку». Единственный раз он подошёл ко мне с покет-буком Пелевина «Чапаев и Пустота» и сказал:

– Как будто наркотиков поел. Рекомендую!

Тем временем на работе настал долгожданный момент увольнения:

– Главное – несгибаемое намерение. Смотреть на вещи конкретно, без лишних абстракций: физически удержать не смогут – а значит в крайнем случае будут вынуждены уволить по статье. То есть самое главное здесь – убедить себя самого, что за пределами работы есть жизнь, и она прекрасна, и более чем достойна того, чтобы стремиться к ней; рваться как птица из клетки на свободу.

Учитывай фактор времени, скорее всего, процесс затянется. Придётся постепенно уходить с проекта, выжидать некоторое «время на подумать», потом идти «догуливать» оставшийся отпуск и только потом удастся получить на руки трудовую. Таков порядок.

Я подготовился как следует: узнал приёмы, которые обычно используют директора, чтобы уговорить остаться, настроился психологически и вошёл в кабинет начальства со включенным диктофоном. До сих пор иногда переслушиваю эту замечательную запись, где я озвучиваю директору своё твёрдое намерение, свою философскую концепцию Судьбы как всеобщей предопределённости, а он пытается переманить меня, обещая открыть целый отдел под моим руководством, который будет заниматься исключительно тем, что мне интересно. А ещё поучает житейской мудрости:

– Это пока у тебя жены нет, ты говоришь, что у тебя есть деньги «лишние».

– Молодо-зелено! Бизнес начинают с друзьями, а заканчивают с партнёрами, – делёжка денег рассорила многих его знакомых.

Я же делюсь романтическими представлениями о своём будущем игродельном бизнесе. Мне видится, что там я смогу быть свободным художником, путешествовать, генерировать идеи, а исполнением будут заниматься наёмные специалисты. Уже тогда чувствовалось, что это слабое место в моей концепции, как и то, что я не хотел разграничивать работу и дом. Но мне хотелось верить, что всё к лучшему.

В итоге директор предложил:

– Походи подумай: существуют ли в принципе такие условия, на которых ты мог бы остаться здесь?

– Вот здесь я бы точно не хотел остаться – меня вся эта атмосфера офиса угнетает. И вообще, у меня здесь осанка испортилась, пора здоровьице поправлять.

– Что значит испортилась? Всё равно же сидеть будешь.

– Не-а – организую себе лежачее рабочее место…

– Ну ладно, скажешь: стул кожаный нужен – купим.

– Диван!

– Ну диван.

– Ага, и бассейн рядом. И во что фирма превратится? В мою личную виллу?

– Ладно, ты человек не глупый. Подумай до завтра.

Я остался непреклонен. Тот разговор ознаменовал начало моей новой жизни. Довольно быстро я передал полномочия тим-лида самой толковой и хозяйственной девочке из команды. Не в обиду будет сказано, она была невелика ростом и эмоциональна – чувствовались комплексы и стремление их преодолеть, очень хотелось дать ей «порулить». А одним из троих подчинённых мне студентов я укомплектовал команду до полного состава.

Напоследок устроил отвязную вечеринку в нашем кабинете с плясками, выпивкой и обильным пиршеством, которую участники с блеском в глазах вспоминали годы спустя. Отгулял положенный остаток отпуска и забрал документы.