Текст книги "Обречённые на бессмертие. Освобождение. Книга, которую ждали 20 лет! Романы из цикла «Великая Душа»"

С Тхутмертари дело обстояло куда хуже. То есть, совсем никак. О том, что черная волшебница захватила власть в Стигии и пускает кровь своему и чужим народам, Конан знал из умозаключений Хадрата. Если и в самом деле так, значит, придется поспешить, чтобы скорей отправить прекрасную злодейку на Серые Равнины. К тому же Конан дал клятву именем Крома, что за всё расквитается с ведьмой – и за подлое убийство Пелиаса, и за обман, и за предательство. Но чтобы покончить со стигийской змеей, следует знать, как это лучше всего сделать; он понимал, что это наверняка не окажется более простой задачей, чем уничтожение Джейка и его банды. Конан чувствовал, что у Милиуса вряд ли есть основания любить Тхутмертари, и на его помощь в этом деле также очень рассчитывал.

Кроме прочего, донимала киммерийца еще одна загадка. Куда исчез главный его противник в последние две луны – карлик Тезиас, Великая Душа? Неужто вправду нет его на свете? Тогда, в Зале Военных Трофеев, Митра поразил его своим солнечным лучом – может быть, и убил? Слишком просто. Хотя и не исключено. Джейк утверждает, что собственноручно прикончил карлика. Этому Конан верил меньше всего. Не таков Джейк и не таков Тезиас, чтобы подобное могло случиться. Загадка! И снова киммерийцу казалось, что Милиус знает разгадку. А коли знает Милиус – узнает и он, Конан.

Конан спешил. Очень спешил, понимая, что каждый день, проведенный им в пути, означал еще целый день владычества Джейка и Тхутмертари. И тем не менее взял с собой жену и сына, хотя без них успел бы быстрее. Почему он это сделал, Конан сам до конца не знал. Просто почувствовал, что если он оставит Зенобию и Конна в Тарантии, скорее всего, больше никогда их не увидит. Не захотел Конан и прятать их у друзей и верных подданных, которых еще немало осталось в провинции. Ибо в теперешние времена нельзя быть уверенным ни в ком – кроме разве что самых близких. А против черного колдовства и коварства не всякая преданность устоять сумеет. И поэтому Конан был счастлив, что видит жену и сына рядом с собой целыми и невредимыми. Что ж до тягот опасного и непредсказуемого путешествия, Зенобия выносила и не такое. А Конн – пора и ему привыкать к походной жизни!

Из Тарантии в Коринфию, к Карпашам, вели две большие дороги. Первая, и основная, называлась Дорогой Королей. Она брала начало в Мессантии и пронизывала континент с запада на восток до самого Аграпура. По ней обычно двигались купеческие караваны, посольства, армии, то есть все те, кому не было нужды скрывать свое истинное лицо. Это была первая причина, почему Конан не поехал Дорогой Королей. Вторая причина заключалась в том, что Дорога Королей проходила через Немедию, некоторые жители которой имели дурное свойство узнавать киммерийца под самыми разнообразными личинами. И еще там очень не любили зингарцев – куда больше, чем их не любили в Аквилонии, Офире или Кофе; разве что в Аргосе зингарцев не любили еще больше, чем в Немедии. К счастью, в Аргос мнимый маркиз дель Сантос не собирался. Наконец, четвертая причина состояла в том, что Зенобия была немедийкой.

Другая дорога вела в Коринфию через Офир. Конечно, какие-то опасности существовали и на этом пути, но Конан выбрал именно его. И пока Митра и Кром миловали отважную троицу. Киммериец надеялся, что обличие зингарских грандов позволит им благополучно миновать населенные места.

Гостиницу «Быки Офира» он также избрал не случайно. О неуемной жадности Толстого Ральдрика рассказывали в тавернах аквилонской столицы, куда король любил иногда захаживать. Конан надеялся, что вид золотых зингарских монет отобьет у Ральдрика охоту глубоко вникать в обстоятельства странствий вспыльчивого маркиза. Кроме того, заведение Ральдрика относилось к числу приличных, то есть таких, где появление благородного нобиля почти так же обыденно, как и появление какого-нибудь головореза в шадизарском кабаке пройдохи Абулетеса. Разумеется, в стольной Ианте существовали заведения и побогаче, и поприличнее, нежели «Быки Офира», но в таковых обычно трудно было обойтись без пристального внимания к своей персоне.

Правда, здесь имелся недостаток иного рода. Через дорогу напротив гостиницы располагалось аквилонское посольство. Не то чтобы Конан боялся быть узнанным, просто ему было как-то неуютно взирать со стороны на пламенное знамя с гордым аквилонским львом, и видеть людей, еще совсем недавно считавших его своим властелином, а теперь служащих другому хозяину. Впрочем, он не собирался задерживаться в Ианте надолго. Главной целью его был даже не отдых, а сбор информации. Вернее, слухов. Поздно вечером киммериец оставил Зенобию и Конна и отправился на Ночной Рынок.

Ночной Рынок считался достопримечательностью офирской столицы. Это был как бы отдельный городок на юго-западной окраине Ианты. Здесь можно было не только прикупить разнообразного товара, но и обменяться последними новостями, узнать свежие сплетни о проделках царственных особ и коварных чародеев и даже насладиться обществом красоток легкого поведения в специально подготовленных для этих целей кабинках. Впрочем, последним Конан заниматься не собирался, так как был верным мужем своей жены и получал от нее всё, что делает мужчину счастливым. Новости же его интересовали чрезвычайно, и мало где они присутствовали в таком избытке, как в Ианте, которая лежала в самом сердце Хайбории…

– Ушел? – Ральдрик удивленно поднял правую бровь.

– Ушел, мой господин. Один, на ночь глядя, – доложил Гильмо.

– Странно… Какое дело может быть у зингарского гранда в Ианте, да еще и ночью?

Тощий секретарь пожал плечами: мол, не могу знать.

– Чем больше я думаю об этом деле, тем меньше оно мне нравится, – поглаживая гладенький подбородок, проговорил Ральдрик. – Темные эти люди какие-то, нехорошие. И на зингарца этот дом Хосе не похож, если уж на то пошло. Я их немало повидал на своем веку, зингарцев. Одна кожа да кости, не в обиду тебе будет сказано. А этот – этот словно медведь! Ой, боюсь, будут нам с ним одни неприятности…

– Слава Митре, хоть деньги платят, – вставил Гильмо, желая подбодрить хозяина.

– Да, платят… – Ральдрик достал из кармана полученный от Конана золотой и в десятый уже раз попробовал его на зуб. – Настоящий, клянусь Митрой! – сообщил он свое заключение Гильмо.

– Дайте его мне, хозяин, – сказал зингарец.

– Это еще зачем? – насупился Ральдрик, сжав золотой в ладони. – Разве мало я тебе плачу?

– Дайте его мне, хозяин, – упрямо повторил Гильмо. – До того, так стать писцом в королевском архиве Кордавы, я служил при монетном дворе.

Офирец нехотя протянул золотой секретарю. Гильмо внимательно исследовал монету, однако на зуб пробовать не стал. Когда он закончил осмотр и застыл с многозначительной миной на лице, Ральдрик не выдержал:

– Ну?! Что ты в ней нашел?

– Это покойный король Фердруго, мир его памяти, – сказал зингарец, указывая на профиль носатого старика.

– Я и без тебя вижу, – огрызнулся Ральдрик. – Дальше-то что? Что не так в этой монете?

– Не наша она, – коротко резюмировал Гильмо.

– Как это – не ваша? А чья же?

– Говорят, прежний владыка Аквилонии Вилер – ну тот самый, что был убит жрецом-расстригой, – велел как-то отчеканить десять тысяч вот таких золотых песет, чтобы купить некоторых зингарских нобилей и тем самым ослабить власть Фердруго. Вот только не успел он, а преемнику его, Нумедидесу, не было до того никакого дела. А вскоре Фердруго умер, и Зингара сама ослабла, без аквилонского золота…

– Куда ты клонишь, чего-то я не пойму? – тяжелый день начисто отнял у Ральдрика способность к связному мышлению.

– Мнимый маркиз расплатился с вами фальшивыми песетами.

– Ты уверен?

– Вполне.

– Ты хочешь сказать, в них меньше золота, чем в настоящих?

– Скорее напротив. Зингара никогда не была такой богатой страной, как Аквилония.

– Ну вот и ладно, – облегченно вздохнул Ральдрик, не желая более вникать в малозначащие подробности. – Давай сюда золотой, Гильмо. Можешь идти спать.

Секретарь обиженно отдал монету и вышел из кабинета. Что ж, тем хуже для хозяина. Он, Гильмо, не такой тупой, как этот толстяк. И не такой жадный. И свою долю получит. Потому что знает, как подступиться к этому делу.

Двадцатью минутами спустя в таверне Глухого Пью зингарец беседовал с восемью крепкими мужчинами, сам вид которых не оставлял сомнений в роде их занятий.

Возвращался Конан под утро. Поход на Ночной Рынок оказался более чем успешным – если само слово «успех» может быть применимо к разузнанным киммерийцем новостям. Кроме припасов, необходимых в пути (Ианта была последним крупным городом на дороге в Карпаши), он уносил с собой бездну впечатлений. И если за припасы плачено было звонкой монетой, то новости и впечатления он получил совершенно бесплатно. Даже не пришлось ставить чарки словоохотливым купцам. Да и не купцы то были, а скорее, беженцы.

Из путаных рассказов этих людей Конан уловил: на юге действительно происходит что-то страшное, какой-то невиданный, неслыханный ужас. Ни один из собеседников киммерийца, впрочем, не видел этого ужаса своими глазами, а рассказывал о нем со слов других. Первый рассказчик, ювелир из Хоршемиша, слышал, будто на шемитов с юга нахлынула орда говорящих змей, и змеи эти не брезгуют человечиной. Второй, воин какого-то шемитского царька, дезертировал вскоре после того, как в его городе прошел слух о нашествии невиданных дотоле полчищ стигийцев. Третий, странствующий лицедей, божился именем Митры, что самолично наблюдал эти самые полчища и что, да, действительно, то были стигийцы, но никаких говорящих змей при них не было, а были жмурики, восставшие из могил, и чудовища с мечом в каждой из четырех рук. Следующий, бывший корсар, осевший в Ианте, рассказывал (со слов одного своего знакомого), будто стигийцы напали не только на Шем, но и на Туран, и вот-вот возьмут Кутхемес. Пятому, вендийскому факиру, удалось удрать из Ахнабала едва ли не из-под самого носа стигийцев, и он утверждал, что те грабежом и разбоем не занимаются, а только убивают. Еще вендиец клялся, что сам видел, как убитые защитники города спустя несколько мгновений поднимались с земли и принимались воевать на стороне стигийцев. Однако последнему Конан не склонен был верить, так как вендиец был пьян и малость не в себе.

Наиболее полную информацию Конан получил из уст одного старика, назвавшегося странствующим астрологом. Этот самый астролог пророчествовал, что час всеобщей погибели, о котором его давным-давно предупреждали звезды, уже близок. На предложения говорить конкретнее странник отвечал: напавшие на Шем стигийцы – лишь малая часть Армии Тьмы. Дочь Сета, захватившая власть в Стигии, мечтает утопить весь мир в людской крови и выпустить своего темного властелина из Бездны, куда он был заключен светлыми богами. Сама королева-жрица сидит в Луксуре и лишь изредка навещает свои войска, каким-то особым чародейским образом умудряясь в течение одного дня оказываться в четырех или пяти разных частях света. На вопрос Конана, кто же командует наступающими на Шем полчищами, астролог ответил, что имя этого человека Джосер, он принц Стигии, брат новой королевы. И что в воинстве Джосера сперва действительно были змеи, вернее, люди-змеи, но потом принцу удалось от них отделаться, и последние, ведомые собственным царем, напали на Туран. Астролог также подтвердил, что на стороне змеепоклонников сражаются мертвецы и монстры.

Услышав имя Джосера, Конан помрачнел, хотя куда уж больше. Втайне он надеялся, что Тхутмертари уже прикончила второго братца, равно как и первого, Ктесфона, прежнего короля стигийцев. Но если здесь замешан Джосер и он жив, командует стигийскими войсками, все еще хуже, чем казалось. Конан спросил у странствующего астролога, нет ли рядом с Джосером женщины по имени Камия. Тот ответил, что об этом ничего не знает, но видел ее символ, черное солнце Атлаи, в звезде Сепедет (Сириус. – авт.), «госпоже звезд». Правда, там у нее было другое имя, и восходила звезда Сепедет не на востоке, как положено этой звезде, а на западе. Конану, впрочем, было недосуг разгадывать еще и астрологические шарады, так что он на время выкинул принцессу Камию из головы.

Ничего путного от старика-астролога киммерийцу больше добиться не удалось. Тот заладил свою песнь о всеобщей погибели, что неизбежно грядет в самое ближайшее время…

Значит, Хадрат оказался прав, думал Конан по дороге в гостиницу. Киммериец не склонен был верить всему, что ему рассказали. Он не раз становился свидетелем того, как совершенно невинные события, обрастая в рассказах «очевидцев» ужасными подробностями, становились леденящими душу «страшилками». Но он также знал: не бывает дыма без огня! И даже если предположить, что три четверти услышанного – враки перетрусивших обывателей, оставшейся четверти будет достаточно, чтобы понять главное: Тхутмертари живет и действует во зло людям. Ее аппетиты простираются на весь мир; да она это никогда и не скрывала. Конана взяла лютая досада. Ведь он мог десятки раз прикончить стигийскую ведьму – а он вместо этого спасал ее от верной смерти! И вот теперь за его грехи расплачиваются другие…

Мрачный и злой, обуреваемый тревожными думами, он поднялся на второй этаж, где была его комната, и постучал. Никто не ответил ему. Сердце Конана сжалось в тоскливом предчувствии. Пинком ноги он взломал дверь. Комната была пуста, вещи исчезли, а в середине комнаты на полу сажей было что-то коряво нацарапано. С трудом разбирая зингарские и офирские слова, следующие вперемешку, киммериец прочитал:

«Твои у нас. Приготовь по тысяче золотых монет за каждого. Постучишь наверх – получишь головы жены и сына. Жди здесь. Мы сами выйдем на тебя».

2. Послание Великому Шу

«Великому Шу, Сыну Неба, Владыке Кусана, достойнейшему из достойных, от князя Ца Ю, – послание.

Во имя Неба и милостями Его – живи десять тысяч лет, о Владыка.

Спешу сообщить Тебе последние новости из Стигии – страны, в которой по воле Неба застали меня события ужасные и великие, продолжающие потрясать западные пределы Изученного Мира.

В своем предыдущем послании я, скромный исследователь обычаев и нравов населяющих Хайборию народов, докладывал Тебе, что оказался в Стигии, путешествуя из Куша в Туран. В тот самый день, когда власть в этой стране захватила известная волшебница Тхутмертари, я находился в Луксуре. С тех пор не покидаю столицу и имею честь с близкого расстояния созерцать всё беспредельное зло, что творит новая королева и верховная жрица.

Тебе, о мудрейший из мудрых, известно, что Стигия – это большая, протяженная страна к югу от цивилизованных королевств Запада, таких как Аквилония, Аргос и Офир. От этих государств, где люди почитают Солнечного Митру и где правят могущественные светские государи, Стигию отделяют земли шемитов и турани, а также самая большая река Изученного Мира – Стикс. На западе Стигия омывается водами Океана. Южные пределы стигийской империи граничат с варварскими землями, где обитают люди с черным цветом кожи; я веду речь о Куше, Дарфаре, Кешане, Пунте, а также Зембабве. Ты, о Владыка, видишь, что хотя земля стигийцев весьма обширна, проникнуть в нее непросто. Чужеземцы обычно попадают в Стигию морским путем, через город-порт Кеми, стоящий в дельте Стикса, либо по реке – в тех немногих местах, где есть переправы с шемитского или туранского берега, либо пересекают границу с юга в районе города Сухмета. А некоторые особо дерзкие, как я слышал, минуют заставы стигийцев и переходят (или переплывают) границу в неположенных местах. Однако таковых едва ли много: ибо редкий человек в здравом рассудке по доброй воле отправится в эту проклятую Небом страну, как по делам торговым, так и посольским.

Ты, о достойнейший из достойных, навряд ли сумеешь отыскать землю, в которой чужестранцам являлись бы такое презрение и такая нелюбовь, как в Стигии. Даже самый последний бедняк стоит здесь выше хайборийского графа, если бедняк тот – чистокровный стигиец. Народ здесь живет древний, мудрый, таинственный, гордый, мрачный. Формально правят им светские владыки Луксура, но обычно последним оказывается слово жреца Сета, Князя Тьмы, – ужасного демона в облике змея, который возглавляет пантеон нечестивых стигийских богов и идолов.

Стигия – это страна Древнего Зла и черной магии, питаемой эманациями самого Сета. До воцарения Тхутмертари здесь было больше чародеев, чем во всем остальном мире Западной Хайбории. Наиболее могущественные официальные маги именовались посвященными жрецами Сета и составляли закрытое братство – Черный Круг. Человека, впервые попавшего в Стигию, шокирует то, насколько стигийцы, при всей их несомненной гордости, подавлены страхом перед своим темным божеством и зловещей кастой жрецов-чародеев. Воистину, повторю, земля эта проклята Небом и правят ею не Любовь и не стремление к Жизни, а Смерть и Страх!

В силу означенных причин Стигия является чрезвычайно интересным объектом для моих исследований. Я посещал эту страну неоднократно и всякий раз открывал для себя нечто новое; нечто, до поры, до времени скрытое в тени вечных пирамид и забытых склепов, и вдруг, в положенное ему время, просыпающееся ото сна и протягивающее свои скользкие щупальца из руин древних храмов. Как Тебе известно, о Владыка, мною написаны биографии короля Ктесфона и верховного жреца Тот-Амона; эти книги, равно как и прочие мои труды, достойнейший из достойных может в любое время затребовать из библиотеки Академии Наук Кусана.

В этот раз события, которые я имею честь наблюдать, далеко превзошли все мои ожидания. И хотя жизнь моя подвергается ежечасной опасности, я благодарен Небу за возможность лицезреть и описывать их. Да смилостивится Небо над нами и придаст нам силы пережить грядущие испытания, сохранить свою мудрость, честь и веру!

В предыдущем своем письме я докладывал Тебе, о Владыка, о жутких обрядах и оргиях, коими ознаменовались первые дни правления Тхутмертари и коим нет имени на языке цивилизованных народов. Воистину, сами демоны устрашились бы, доведись им присутствовать на этих черных ритуалах, свершаемых во славу злобного божества змеепоклонников!

А третьего дня Тхутмертари начала то, что она сама именует «мировой экспансией стигийской империи». Сотни тысяч воинов стигийской армии, змеелюдей, всевозможных монстров, а также оживленных могущественной некромантией мертвецов – отправились по приказу королевы покорять окрестные земли. Должен заметить тебе, о мудрейший из мудрых, что Тхутмертари откровенно пренебрегает известными правилами ведения войны. Так, ее темное воинство ведет наступление одновременно по четырем фронтам, и стигийскую владычицу как будто вовсе не заботит то, что эти армии могут быть разбиты поодиночке. Вообще королеве присуща непомерная самоуверенность, каковую я не наблюдал даже у выживших из здравого ума сатрапов-варваров. По-видимому, она считает свой промысел божественным (я бы сказал – демоническим). За несколько дней своего владычества Тхутмертари сумела восстановить против себя всех, обладающих сколько-нибудь заметным чувством собственного достоинства. Я не встречал владыку, более ненавистного своему народу, нежели Тхутмертари. В то же время – и это, поверь, самая большая загадка для меня, – королеве пока удается повсюду и всегда навязывать свою волю, ни в чем не зная поражений. Ее военачальники, готовые при случае растерзать Тхутмертари голыми руками, даже ценой собственной жизни, тем не менее, как будто почитают за честь исполнять ее приказы. Воистину, единственное лишь Небо ведает, какую власть заимела королева над душами своих подданных и на какой нечистой магии зиждется эта власть!

Кстати, о военачальниках Тхутмертари. Двое из них давно известны Тебе, о Владыка. Я веду речь о принце Джосере, младшем брате Тхутмертари, и принцессе Камии, его кузине и супруге, бывшей королеве Атлаи. Будь я злопамятен и мстителен, я бы, наверное, радовался тому, что эти злодеи получили наконец по заслугам, попав под власть злодейки куда более высокого полета, нежели они. Но, глядя, как искренне убиваются они безвременной и жестокой смертью троих своих детей, собственноручно загубленных верховной жрицей, я не могу не испытывать жалости к этим злосчастным созданиям. Равное чувство поневоле обуревает мной, когда я наблюдаю и царей змеиного народа, Танатоса и Таниту; их отпрыски также загублены Тхутмертари. Как правители змеядов, так и человеческие принцы рады были бежать из Луксура, который теперь более напоминает не столицу древнего цивилизованного государства, а логовище злобных демонов – в буквальном смысле слова. Согласно последним известиям, дошедшим до меня, армия принца Джосера продвигается по землям Шема, неся с собой разрушение тамошним городам-государствам и погибель их жителям. С востока приходят донесения, что воинство царя Танатоса покорило несколько туранских приграничных городов; о реакции Аграпура пока ничего не сообщается. Армия царицы Таниты, направленная на юг из Сухмета, насколько мне известно, завязла в джунглях Куша, и это вызывает возрастающий гнев Тхутмертари. О судьбе флота, вышедшего из Кеми под водительством принцессы Камии, у меня сведений пока нет. На мой взгляд, о Владыка, завоевание мира – не такое простое дело, каковым оно мнится королеве Тхутмертари. Никому и никогда не удавалось завоевать весь мир; не удастся это и нынешней стигийской владычице. Вот только жаль тех безвинных, коим Небо уготовило испытания страшные и жестокие – испытания на крепость не меча, но самой души человеческой! О, Небо, дай им мужество пережить их!

О, мудрейший из мудрых! В завершении своего послания считаю своим долгом представить Оку Твоему наброски к портрету самой королевы Тхутмертари, ибо, полагаю, Небо не предоставит мне возможность написать ее подробную биографию.

Знай же, о Владыка, что сколь безмерна порочность этого существа (не поворачивается язык назвать Тхутмертари человеком и уж тем более – женщиной), столь же велики и таланты его. Клянусь Небом, мне не доводилось встречать никого, кто был бы более одарен и образован. Тебе известно, о достойнейший, что сам я являюсь не последним ученым на благословенном Востоке – но познания мои в географии, истории, философии, языках и прочих науках, накопленные за десятилетия исследований и путешествий, совершенно меркнут перед познаниями и, не побоюсь этого слова, учёностью Тхутмертари. Всего лишь однажды, второго дня, мне привелось побеседовать с королевой, и ее рассуждения совершенно подавили меня. Иногда я думаю, что опасность, исходящая от Тхутмертари, гораздо выше, чем может показаться, именно в силу последних причин, и оттого меня охватывает ужас – ибо приводилось людям останавливать великих грубой силой и черным волшебством завоевателей, но не было еще случая, когда бы миру грозил завоеватель не только сильный и сведущий в колдовстве, но и весьма крепкий тайным знанием. Как будто Силы Тьмы нарочно постарались и породили разум, достаточно могучий и гибкий, чтобы взять верх в извечном споре с Силами Света. Оговорюсь: это всего лишь одна из возможных догадок.

При этом особенно удивительной выглядит преданность Тхутмертари Сету. Каждодневные жертвоприношения Змею Вечной Ночи столь обильны, что земля в Луксуре приобрела красный цвет, а в воздухе постоянно держится запах паленой человеческой плоти. Всего за несколько дней Тхутмертари собственноручно принесла в жертву Сету всех пригодных для этого ритуала отроков, юниц и юношей своей страны. Теперь бесконечные караваны с жертвами тянутся в Луксур из Шема, Турана и Куша, а Тхутмертари требует еще и еще. Кроме людей для жертвоприношений, караваны смерти везут в столицу метрополии рабов и золото. Хотя сама королева постоянно заявляет о своем презрении к «драгоценным безделушкам», ее войска не только убивают и захватывают рабов, но и грабят. Но если предназначение награбленного золота остается для меня загадкой, то назначение многих тысяч рабов прояснилось. Увы, о Владыка, Тхутмертари и ее змеелюдям, которых здесь называют «змеядами», рабы нужны не столько для обслуживания, сколько для пропитания и удовлетворения самых грязных желаний и прихотей своих. Как выяснилось, для змеядов свежая человечина – самое изысканное лакомство… Сердце стынет, когда видишь безобразные пиры и оргии этих чудовищ; сначала твари глумятся над людьми, а затем пожирают их еще живыми. И заправляет этими пирами и оргиями никто иная как сама Тхутмертари.

Однако существует категория людей, которые, по-видимому, могут не опасаться сей кошмарной участи – во всяком случае, я не видел среди несчастных ни одного мага и ученого. Пусть не прозвучат кощунственно мои слова, но к ученым и мудрецам в этом змеином гнезде отношение много лучше, чем даже при дворах просвещенных владык Хайбории. Тхутмертари приказала отыскивать волшебников и ученых в завоеванных землях и невредимыми доставлять их в Луксур; мне остается только гадать, для каких нечестивых целей понадобились королеве эти достойные люди. Доставленных в столицу мудрецов она окружает всевозможными благами и почестями, каковые можно было бы считать поистине царскими, если не видеть всего остального, что здесь происходит. Так, я живу в королевском дворце, мои апартаменты состоят из пяти палат, я имею множество слуг, которые спешат исполнить любое мое пожелание (разумеется, если оно не противоречит воле королевы). От меня зависят сами жизни этих людей, ибо если окажется, что я чем-то недоволен, провинившийся слуга тотчас отдан будет на растерзание змеядам.

Некоторые вещи меня совершенно изумляют. Так, вчера я наблюдал, как Тхутмертари прогуливалась по королевскому саду вместе с мэтром Дивасом, высокоученым проповедником Митры; он был захвачен недалеко от города Абеддрах в Шеме. И это всего через несколько минут после завершения очередной гнусной оргии! Иногда складывается впечатление, будто в тело королевы периодически вселяются совершенно разные создания! Я не осуждаю мэтра Диваса; напротив, восхищаюсь его мужеством – далеко не каждый выдерживает здешний психологический климат; не далее как два часа пополудни сегодня покончил с собой ага Шилак из Кутхемеса, маг и географ. Так Тхутмертари оживила его посредством некромантии и заставила несчастного агу пожалеть о том, что он сам лишил себя жизни. Мы, все остальные гости, а вернее, пленники Тхутмертари, принуждены были лицезреть его мучения. Затем она превратила Шилака в зомби, и он всюду ползал за ней, в буквальном смысле слизывая пыль там, где она прошла. Королева дала нам понять, что восстановит человека даже из пепла, если кому вздумается лишить себя жизни подобным образом, и что воскрешенный позавидует участи аги Шилака. Я склонен верить ей в этом. Еще раз молю Небо дать мне мужество достойно встретить свой конец, каким бы он ни был.

Засим заканчиваю свое послание Тебе, о достойнейший из достойных. Благодарение Небу, мои волшебные голуби пока при мне. На мое счастье, королеве не приходит в голову, зачем я их держу. Трудно представить, какая жуткая участь ждет меня, если злодейка узнает, что я тайно посылаю вести в свой родной Кусан. Тщу себя надеждой на милость Неба. Да будет Оно по-прежнему чистым и благим над нашей благословенной страной!

Остаюсь преданный Тебе князь Ца Ю, ученый и путешественник.

Писано в Луксуре третьей луны года Тигра, одиннадцатого числа, в час пополуночи».

Невысокий седеющий человек в пестром, но аккуратном шелковом одеянии, ниспадающем мягкими складками до самых его стоп, быстро запечатал письмо. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто за ним не подсматривает, он подошел к клетке, где ворковали два больших голубя. Ца Ю открыл дверцу клетки и пальцем поманил к себе одного из голубей. Голубь вылетел из клетки и опустился на ладонь князя. Ца Ю вздохнул и закрыл дверцу. Затем он аккуратно приладил послание к лапке птицы. Едва человек закончил эту процедуру, голубь взлетел и выпорхнул в открытое окно. Князь проводил его долгим взглядом, полным веры и надежды. Быстро набрав высоту, птица скрылась в черном небе.

Взгляд Ца Ю упал вниз, на город. Он увидел пламя костров, копошащиеся вокруг них безобразные фигуры, услышал истошные крики истязаемых и глумливый гогот истязателей – и сам удивился, насколько привычными стали для него подобные картины. Князь поспешил отойти от окна. Взгляд его вернулся к клетке, и Ца Ю непроизвольно улыбнулся: в клетке снова ворковали два голубя. Замечательное волшебство, подумал кусанец. Не далее как через день Великий Шу прочитает его донесение. А ведь от Луксура до Кусана тысячи и тысячи миль! Довольный собой и своей миссией, князь Ца Ю позвал слугу, чтобы тот помог ему отойти ко сну.

Звероподобный Патрас, начальник королевской стражи Стигии, недвижно застыл в дверях библиотеки, ожидая, когда владычица соизволит обратить к нему свои очи. Наконец, Тхутмертари отложила письмо и коротко кивнула Патрасу. Тот со скоростью, странной для человека его комплекции, растворился за дверями, а мгновением позже вновь появился, и с ним возникли еще двое стражников, которое не то вели, не то волокли автора ночного послания Великому Шу. Единственного взгляда пронзительных сапфировых глаз оказалось достаточно Патрасу, чтобы понять, чего хочет Святейшая. Спустя несколько мгновений стражников в библиотеке не было. Лишившийся опоры в лице стражников, смертельно бледный Ца Ю стоял перед королевой, и она видела, что он вот-вот готов упасть – не то в обморок, не то на колени.

Тхутмертари приветливо улыбнулась кусанцу, желая, как видно, подбодрить его, и указала на кресло напротив своего. Собрав всё свое мужество, Ца Ю принял ее приглашение. Когда Ца Ю опустился в кресло, она взяла письмо, которое недавно читала, и не без лукавства помахала им перед глазами кусанца.

– С превеликим интересом прочитала сей труд, почтеннейший князь, найдя в нем много важного, поучительного и забавного…

Ца Ю беззвучно упал на колени перед ней. Должно быть, от ужаса он лишился речи, либо, как человек умудренный опытом, почитал бессмысленным что-то объяснять и взывать о пощаде. Тхутмертари подумала, что, наверное, сейчас кусанец молится своим богам, вернее, Небу, от которого по обыкновению ждет милостей больше, чем от нее, от Тхутмертари. Что ж, она сумеет разубедить его в этом. Ей вообще нравилось разрушать заблуждения – равно как разрушать и все прочее, что поддается разрушению.

Она встала, подошла к Ца Ю и силой подняла его с колен, снова усадила в кресло. Взяв его руки в свои, она погладила их и сказала на кусанском диалекте:

– Ну же, князь, прошу вас, не нужно так расстраиваться! Ничего страшного не случилось. Прошу простить меня, ведь я прочла ваше письмо без разрешения…