Текст книги "Обречённые на бессмертие. Освобождение. Книга, которую ждали 20 лет! Романы из цикла «Великая Душа»"

7. Падение Эрука

Город горел. Рваные языки пламени взвивались к багровеющему небу. Рушились купола величественных храмов. Алебастровые минареты, точно спички, заваливались набок, чтобы спустя несколько мгновений навсегда исчезнуть в водоворотах черно-алого огня. Жгучий ветер разносил запахи дыма, гари, паленой плоти, благовоний и еще множество иных неведомых ароматов. Казалось, он дует не с какой-то определенной стороны света, а из самого сердца величественного Эрука. Словно это сама жизнь со стоном покидает крупнейший город Центрального Шема.

В некотором отдалении от города, на вершине древней усыпальницы забытого царя, много столетий назад занесенной песками, картину гибели Эрука наблюдали трое всадников.

Королева Стигии Тхутмертари восседала на своем новом адском скакуне, и непроглядно-угольный цвет коня, цвет Первозданной Тьмы, зловеще гармонировал с просторным черным одеянием всадницы. Пылающие алые буркалы демона дополняли багровые огни, плотные облачка кровавого тумана, странно, равно живые души, метавшиеся по хитону королевы.

По правую сторону от Тхутмертари на вороном коне сидел ее брат, могучий принц Джосер, а по левую гарцевал тщедушный кусанский князь Ца Ю. Нужно заметить, обоим мужчинам было непросто сдерживать своих коней, которые брыкались и ржали, норовили ускакать как можно дальше от своего страшного соседа.

Впрочем, ни Тхутмертари, ни ее спутники не обращали внимания на поведение скакунов; зрелище гибнущего города завораживало их. Жгучий ветер хлестал по лицам и доносил не только запахи, но и звуки: крики, стоны, вопли умирающих защитников и утробный рев нападавших. И если нашествие на Тайю еще чем-то напоминало честную битву, особенно в самом начале, то уничтожение Эрука нельзя было назвать иначе как безжалостной расправой сильного над слабым и черного колдовства над человеческим духом.

Шемиты выставили против наступавшей стигийской орды все силы, какие только смогли собрать. Многочисленные города-государства, разбросанные по оазисам бескрайней шемитской степи, объединились перед лицом общего врага – наверное, впервые за сотни, если не за тысячи, лет. Перепуганные царьки не пожалели золота, чтобы призвать на защиту Эрука каждого, кто мог держать в руках оружие. Отряды бесстрашных наемников приходили в Эрук из Кофа, Хорайи, Турана и даже из далекой Заморы. Шемитские послы обивали пороги королевского дворца в Хоршемише, слезно моля могущественных кофийских владык прислать армии им на подмогу. Ради этого шемиты готовы были поступиться не только богатством, но и своей свободой. Кофийские же владыки, в свою очередь, направляли послов в Луксур, дабы те выяснили, сколь далеко простираются амбиции стигийской королевы и стоит ли из-за несчастных шемитов омрачать отношения с агрессивной и могущественной империей змеепоклонников. Ни один из этих послов не вернулся обратно: по своему обыкновению, Тхутмертари не вела переговоров с будущими жертвами…

Так или иначе, но Эруку удалось выставить на свою защиту ни много, ни мало – полмиллиона воинов. Эта была неслыханная по тем временам сила. Кроме ратников, крупнейший город Центрального Шема защищали своими заклятиями лучшие маги, специально приглашенные из Турана, Кофа, Вендии и Заморы. Откликнулись даже отшельники Черного Квадрата, никогда прежде не покидавшие своих цитаделей в Карпашских горах. Мудрецы и поэты, а также самые красивые девушки для развлечений поддерживали боевой дух огромного воинства. К тому моменту, как на южном горизонте показалась наступающая орда, шемитские царьки успели уверить себя и других, что город удастся отстоять – и даже нанести решающее поражение проклятым змеепоклонникам. Менестрели уже слагали баллады во славу грядущей великой победы. Огромный город воспрял духом, и все с трепетным нетерпением ждали начала сражения.

Великая надежда была раздавлена уже в первые минуты битвы. Нет, Тхутмертари не послала против полумиллиона защитников Эрука миллион своих воинов. Столько и не было у нее. Она поступила гениальнее и проще, имея цель продемонстрировать всему миру, сколь велика и неодолима сила ее некромантического мастерства. Она пустила против живых людей людей мертвых. Легионы оживших мертвецов, не ведающих ни жалости, ни страха, ни боли, вступили в битву. Со стороны нападавших не было ни людей, ни змеядов, ни боевых демонов – только мертвецы. Внушающие ужас грязно-черные фигуры, с ошметками полусгнившей плоти, ввалившимися пустыми глазницами и лязгающими в глумливых оскалах челюстями сжимали настоящее оружие цепкими крючковатыми пальцами с черными отросшими ногтями; некоторые принесли эти древние мечи, пики и секиры непосредственно из собственных склепов. Мертвеца нельзя было убить снова, его можно было лишь разрушить, растоптать или сжечь – но особые заклятия Тхутмертари предохраняли Легионы Минувшего от первого, второго и третьего. Иначе говоря, они были неуязвимы.

Но даже и это не было самым страшным! Защитники Эрука, убитые наступающими мертвецами, тотчас после своей смерти поднимались с окровавленной земли, вновь брали в руки оружие и обращали его против тех, на чьей стороне только что сражались. Таким образом, каждая смерть уменьшала на единицу число защитников города и увеличивала на единицу число наступавших на него. А поскольку битва кипела на всей огромной территории фронта, соотношение сил менялось в геометрической прогрессии. Колдуны и маги, засевшие в городе, оказались бессильны. Резня нарастала, как океанский вал, реки крови текли по знойной степи, и это была подлинная катастрофа, какой не знал мир со времен погружения Атлантиды…

Несколько часов продолжалась она. За это время мертвая армия Тхутмертари выросла почти на миллион – поскольку к вооруженным защитникам Эрука вскоре добавились и те, кто надеялся отсидеться за высокими стенами города. Цари, князья, чародеи, поэты, торговцы, ремесленники, стражники, просто матери и дети… Все. Заклятия Тхутмертари помогали мертвым отыскивать живых. Спасения не было ни за стенами дворцов, ни на вершинах башен, ни в глубоких погребах, ни под руинами зданий. Нигде. Мертвые уничтожали живых с упорством и тщанием, с каким пауки уничтожают попавших к ним в сети мошек. Отцы убивали матерей, матери – своих детей, сестры – братьев, и даже погибшие кошки стремились загрызть немногих пока еще живых собак. Мертвые уничтожали живых – всех, до последнего. А на всё на это с вершины древнего кургана взирали Тхутмертари, Джосер и Ца Ю; оба – не по своей воле…

– Ну, вот и всё, – сказала Тхутмертари, когда шум бойни стал стихать. – С Эруком покончено. Мощью Минувшего я покоряю Настоящее и Будущее! Теперь мои Легионы Мертвых разбредутся по Шему и довершат остальное. Через несколько дней падет Пелиштия, и море у берегов Асгалуна окрасится алым. А затем – на север, в Коф и Офир! Не сегодня-завтра рати змеядов Танатоса возьмут Замбулу; откроется дорога на Самарру, Хоарезм, Шангару и стольный Аграпур. Не далее как через половину луны весь Туран будет мой! На юге воинство Таниты приближается к Мероэ, кушитской столице. Две луны потребуется ему, чтобы покорить все Черные Королевства до реки Зархебы и истоков Стикса. Тем временем флот Камии покончит со свободой западных держав. Уже через полгода мне будет принадлежать вся Хайбория – от Пиктлэнда до Камбуи. А далее – весь мир!

Она расхохоталась, глядя на пылающий город, и от слов ее, и от этого жестокого смеха торжествующей демоницы кровь застывала в жилах ее подневольных спутников.

– Почему ты не позволила мне штурмовать Эрук, сестра? – мрачно спросил принц Джосер. – Я собирался взять его, имея под началом воинство живых людей, не трупов! И где мое место в твоих планах?

– Ты очень провинился предо мною, Джосер, – ответила та. – Не думай, что я всё забыла. Ты собирался свергнуть и убить меня. Но это я еще могу простить. Однако ты рассчитывал переиграть меня, используя как козырь в собственной рискованной игре! Вот так хитрец, перехитривший сам себя! – и вновь она расхохоталась страшным смехом демоницы.

– Будь ты проклята, сестра, – пробормотал могучий принц. – Если бы я той ночью во дворце не спас тебя от верной смерти…

– Превосходный урок для тебя, братец, – кивнула Тхутмертари. – Ни одно благое дело не остается безнаказанным! Даже когда оно совершается из корыстных побуждений, как в твоем случае.

– Есть ли сила, способная остановить Ваше Величество? – спросил Ца Ю. Он привык, что Тхутмертари иногда балует его откровенными ответами.

– Да, есть такая сила, князь. И я намерена подчинить ее себе.

– Что это значит, Ваше Величество?

– Скоро, скоро всё узнаете, – улыбнулась та. – Я не стану ничего от вас скрывать. Вы мой биограф, вы должны знать всё!

Маг из Кусана поклонился ей и сказал:

– Простите мою назойливость, Ваше Величество…

– Что-то еще?

– В подвале царского дворца в Эруке собрана уникальная библиотека, – волнуясь, вымолвил Ца Ю. – Тысячи и тысячи бесценных манускриптов…

Тхутмертари, понимавшая такие вещи с полуслова, перебила его и приказала:

– Конечно, поезжайте туда, князь, ну, и возьмите всё, что сочтете нужным сами взять. Да, и не бойтесь мертвых: они не тронут вас, живого. Я клянусь!

Ца Ю замер, ожидая продолжения, но его не последовало. Видя замешательство кусанца, Тхутмертари повторила:

– Езжайте же, спасите манускрипты. Вы этим мне окажете неоценимую услугу!

Потрясенный услышанным не менее, чем всем прочим, и в душе гадая, что это может означать, кусанский князь пришпорил коня и поскакал к городу. Она проводила его долгим задумчивым взглядом, затем не без иронии проговорила:

– Хотела бы я знать, где ты пропал, могучий и бесстрашный Конан? Почему не спешишь спасти от меня этот гибнущий мир? Ты заставляешь ждать мать своего сына!

Джосер встрепенулся:

– Во имя Сета! Ты сказала – сына?!

Не оборачиваясь к брату, Тхутмертари усмехнулась:

– Зря беспокоишься, единокровный брат. Я не нарушу наши древние законы – хотя могла бы, я отныне могу всё! Но не нарушу, это слишком мелко для меня. Согласно им, вы с Камией наследуете Стигию… – а он, мой сын, наследует весь мир! И в этом новом моем мире не будет более ни аквилонца, ни стигийца! Ни киммерийца, ни кушита и ни пикта. Также не будет никого из прежних человеческих богов! Ушло время яцтаков, глаханов и ферзелей, на наших глазах истекает время змеядов, проходит и время людей! Наступает эра тху! Моей новой расы, ради которой очищаю и творю мой новый мир…

Джосер молчал, переваривая сказанное. Тхутмертари добавила:

– Возможно, я позволю тебе возглавить последний поход на Хорайю. Но сперва мы вернемся в Луксур. В Луксуре ты окажешь мне одну услугу, а затем я, очень может быть, верну тебя к твоим войскам. Пусть это человеческое мясо мне последний раз послужит!

От этих слов, звучавших, как всегда, двусмысленно-зловеще; от этой атмосферы и от этих перспектив, тут принцу стало дурно, и мужество, которое всегда было неистощимым, наконец, оставило его. Однако прежде Тхутмертари отдала мысленный приказ своему незримому рабу. Всадники и кони исчезли с кургана Шема, чтобы спустя мгновение возникнуть на королевской площади перед дворцом в Луксуре. Там Джосер и упал с коня.

– И он еще рассчитывал переиграть меня! Эй, кто-нибудь, приведите в чувство моего маленького братца!

Тотчас со всех сторон побежали люди и змеяды, чтобы исполнить волю королевы, которая для них уже была гораздо больше, чем просто королева.

Кусанский князь Ца Ю вынужден был оставить своего скакуна у врат Эрука. Несчастное животное наотрез отказывалось следовать в разрушенный город, где правили бал мертвые люди и мертвые звери. Ца Ю пешком пробирался к цели своей последней экспедиции, и ни разу прежде князь-путешественник столь страстно не желал достичь ее. Вокруг продолжалось буйство разбушевавшейся смерти, бесчисленные орды мертвых, точно стаи голодных шакалов, рыскали по городу в поисках пока еще живых.

Кусанец старался не обращать на них внимания и все усилия свои направлял на то, чтобы скорее отыскать дорогу к царскому дворцу. Это казалось чудовищным ему самому, но никогда еще он не был так уверен в собственной безопасности, как здесь и теперь. За время общения с королевой Ца Ю успел убедиться: та всегда держит слово. Если уж она обещала, что мертвецы его не тронут, они действительно его не тронут.

Так оно и было: Ца Ю старался не замечать мертвецов, а те игнорировали его. Ободрав в клочья свои дорогие шелковые одежды, князь в конце концов добрался до ворот царского дворца. Огонь, пожирающий город, еще не успел добраться сюда, но был уже на подходе. Как и следовало ожидать, здесь не было ни живых, ни мертвых, и никто не преградил человеку дорогу. Лишь в дальнем углу террасы павлин с перегрызенной глоткой терзал клетку, в которой бился живой волнистый попугайчик. Но у Ца Ю не было времени сочувствовать им.

Он миновал несколько пустых залов. Повсюду видны были следы недолгой, но яростной и бессмысленной схватки. Вот человеческая рука с пальцами, намертво сжавшими рукоять кривой сабли. И рука, и пальцы – больше похожие на когти – почернели от старости; Ца Ю понял, что безвестным защитникам этого зала удалось-таки отхватить конечность одному из напавших. А вот рядом, на мозаичном мраморном полу – пузырчатая масса кроваво-серого вещества. Кому-то размозжили голову… Может быть, это пал тот самый защитник, кто оторвал руку у мертвеца? Пал – и тотчас встал подле своего убийцы, чтобы вместе с ним убивать неубитых…

Князя стошнило. Он с трудом оторвал взгляд от страшной картины. Рядом на столике стояла недопитая чаша с вином. Ца Ю допил вино. Судя по вкусу, это было сладкое хауранское. Для кого-то глоток из этой чаши стал последним глотком в его жизни… Изгоняя прочь такие мысли, кусанец налил себе еще. От вина стало чуть легче, и он продолжил путь.

Несколько пролетов вниз по винтовой лестнице, подвал дворца, снова череда пустых палат. Мастерская по чеканке монет, сокровищница, и вот наконец – библиотека. Когда-то он уже был здесь. Местный визирь – Ца Ю не мог припомнить, как того звали – сам человек образованный и мудрый, показывал ему старинные манускрипты. А вот и они: лежат на полках сандалового дерева, никем не тронутые. Но разве это удивительно? Мертвым, в отличие от живых, не нужны знания… Какое всё-таки невероятное богатство!

Некоторые из этих манускриптов хранили опасную мудрость давно канувших в забвение цивилизаций. Вот рукописи древней Валузии. Вот хроники царей Атлантиды. Вот пергамент из Пифона, павшей ахеронской столицы, с чёрной печатью самого Ксальтотуна.

А вот загадочный кхарийский манускрипт, что двадцать лет тому назад едва не сделал Камию и Джосера властителями мира…11
  См. рассказ «Проклятие кхарийского манускрипта» из цикла «Изгои».


[Закрыть] Было бы лучше теперь, если бы он, Ца Ю, вместе с двумя своими странными, невольными союзниками, тогда не помешал им? «Вам следует собой гордиться, князь, – с неподражаемым своим сарказмом сказала ему Камия в тот раз. – Вы поступили точно истинный мудрец, ответственный ученый и как светлый, совестливый маг: из страха перед варварством призвали варвара, отняли у цивилизации надежду». Как жаль, что нет возможности спросить сейчас об этом Конана и Паксимена. Так или иначе, прошедшее не возвратишь, не переменишь…

Всё здесь! И даже… Одна толстая книга показалась Ца Ю знакомой, он взял ее и прочитал надпись на переплете, сделанную по-кусански: «Нравы и обычаи стигийцев, ихние боги, короли и чародеи, а также прочее, имеющее быть к югу от Стикса».

Его книга! На глазах выступили слезы. И он еще мнил себя знатоком этих нравов! Невольно он почувствовал свою вину за весь происходящий нынче ужас. Ведь это именно его книгу изучали другие мудрецы, находя классической. «Лучшее, что написано о Стигии во все времена», – как выразилась сама главная злодейка, одна из его почитателей. Кто же я, подумал Ца Ю: ученый, потерпевший самое страшное творческое поражение в жизни, или невольный сообщник злодейки? Или её жертва, как все прочие?!

Князь положил свою книгу обратно на полку и с тоской оглядел хранилище. Древней мудрости суждено погибнуть: запах гари усиливался. Он не сможет вытащить всё. Да я и не за этим пришел, напомнил себя кусанец. И это было правдой: Ца Ю явился в царскую библиотеку совсем не для того, чтобы спасти бесценные раритеты Эрука. Настоящая жизнь была для него важнее жизни прошлой, и эту-то жизнь он еще надеялся спасти в меру своих скромных сил.

Князь прошел к большому сундуку, стоявшему в самом дальнем и самом темном углу залы. Поискав глазами ключ, Ца Ю скоро уверился, что таким способом ему не открыть сундук. Тогда он вернулся в чеканную мастерскую и нашел там молот. Тяжесть оказалась слишком велика для его старческих плеч, но кусанец заставил себя дотащить молот до сундука. Собрав силы, он размахнулся и ударил по замку. Тяжелый молот вырвался из его рук и чуть не отдавил ногу. Замок отвалился. Князь потянулся, чтобы открыть сундук. Его насквозь пронзила боль. Только этого еще не хватало! Сундук оказался заговоренным.

Ца Ю призвал на подмогу все свои нехитрые познания в бытовой магии. Прошли еще полчаса, прежде чем он понял, что безымянный чародей, заклявший этот сундук, был куда сильнее его. Запах гари становился невыносим. Князю показалось, что он уже слышит где-то вдалеке треск подступающего пламени. Ему хотелось плакать. Хотелось бросить всё и принять смерть среди этих прекрасных манускриптов и вместе с ними – существует ли более почетная смерть для ученого? Но тут он вспомнил о своем долге, о стране, где родился, о мудром и справедливом владыке этой страны, которому был предан, и передумал умирать.

– О, Всемогущее Небо, сделай так, чтобы этот сундук раскрылся!

И то ли Небо вняло его мольбам, то ли очередное заклинание попало в точку – но крышка сундука приподнялась, пропуская человека к тайнам содержимого. Чуть не рыдая от радости, Ца Ю извлек из сундука ковер. Ковер не был очень уж красивым: как обычно, павлины, танцующие девушки и узоры по краям. Он был совсем небольшим, этот ковер, таившийся в сундуке, – два роста князя в длину и один рост в ширину. Маг аккуратно расстелил ковер на полу библиотеки и взобрался на него.

– Во имя Неба, волею Его – лети! – воскликнул князь Ца Ю на древнем диалекте кусанских книжников.

Ковер под ногами затрепетал, медленно, словно просыпаясь после долгой спячки, поднимаясь над полом. Ца Ю возблагодарил Небо. Он едва успел схватить с полки свою книгу о Стигии, прежде чем волшебный ковер, набирая скорость, рванулся прочь из библиотеки. Навстречу ринулся огонь, но ковер пронесся сквозь него. Он пронесся мимо сокровищницы, чеканной мастерской, взвился вверх, к наземным залам, и рванулся на свободу. Поднявшись над горящим дворцом, ковер на мгновение как будто вздрогнул, не узнавая Небо…

– Увы, теперь мы так живём, мой старый друг, – прошептал Ца Ю, глотая слезы. – Но ты лети туда, где Небо не багрово, а по-прежнему лазурно и светло. Лети на родину, в Кусан…

И волшебный ковер взмыл над растерзанным городом, над несчастной страной, устремился на восток. Туда, где лежал Кусан, где правил Великий Шу и где совместно с прочими князьями-мудрецами, а также с магами Алого Кольца, Ца Ю надеялся отыскать средство, которое бы помогло остановить кровавую экспансию Змеиной Королевы. К груди он прижимал самое ценное сокровище, которое удалось спасти из гибнущей царской библиотеки.

А самым ценным для любого настоящего писателя является его собственный труд, ибо этот труд хранит частицу его мира, искру его души. Увесистый трактат «Нравы и обычаи стигийцев, ихние боги, короли и чародеи, а также прочее, имеющее быть к югу от Стикса» не погиб в огне. Он снова будет жить вместе с автором – как его успех, как его боль или как его проклятие.

Волшебный ковер летел на Благословенный Восток.

8. Дороги сходятся

Быстрые скакуны несли Конана, Зенобию и Конна по обожженной солончаковой степи. Как будто боги миловали отважных путешественников: после происшествий в Ианте опасности обходили их стороной. Ни в Офире, ни на границе, ни здесь, в Коринфии, никто и ничто не преграждало им путь. Здесь всё оставалось таким, каким было всегда. Землепашцы обрабатывали поля, купцы проводили караваны, лицедеи развлекали толпу, нобили прохлаждались на охоте, стражники досматривали подозрительных чужестранцев, разбойники подстерегали последних на больших дорогах. Впрочем, Конану и его спутникам не было нужды опасаться тех и других: богатые одежды странствующих зингарских грандов и огромный двуручный меч на поясе у мускулистого гиганта служили надежными охранными грамотами повсюду, где они проезжали.

Киммериец торопился. Внешнее спокойствие провинциального Офира и Коринфии, отрезанной Карпашскими горами от южных хайборийских пределов, не могло обмануть его. Да, здесь не ведали страшных новостей с юга – однако недремлющий инстинкт варвара и богатый жизненный опыт подсказывали ему, что ужасы эти не угасли сами собой, напротив, они неумолимо расползаются, как огненные змеи по полям высохшей травы, пожирая всё новые и новые города, страны, жизни…

Конан словно чувствовал страх и страдание тех многих тысяч и миллионов – да, уже миллионов! – кому не удалось, как ему, ускользнуть от безудержного кровавого вала. Он проклинал себя – за то, что собрался в дорогу так поздно, а перед тем не одну неделю просидел в Тарантии, тратя драгоценное время в бесполезной борьбе с Джейком. Он проклинал своих коней – как ни была сильна его неприязнь ко всякому чародейству, теперь он был бы счастлив воспользоваться услугами какого угодно колдуна, лишь бы тот скорей доставил его к Милиусу. Даже помощь Нергала не отверг бы – однако Повелитель Серых Равнин, как обычно, не торопился оказывать поддержку благому делу. Глупая всё-таки тварь этот Нергал: надо бы ему задуматься, что станется с его Царством Мертвых, коли Великий Змей Сет, его соперник, заграбастает себе все невинные души…

Проклинал Конан и Милиуса. Собственно, Милиус и был главным виновником всего происходящего кошмара. Косвенным виновником, конечно. Но скажи тогда, луну тому назад, Милиус всю правду о Тхутмертари, о Тезиасе и об амулете Небесного Народа – и ничего этого не было бы! Ан нет, проклятый маг темнил и изворачивался, посылал Конана и Пелиаса на верную смерть (правда, в раю Митры, что, впрочем, не смягчает его вины), а затем, когда Конан, Пелиас и Тхутмертари, вопреки ему, выбрались из Страны Небесного Народа, не сделал ничего, чтобы остановить треклятую стигийскую ведьму.

И вот теперь этот насквозь лживый, бессовестный маг, запутавшийся в собственных интригах, ничего не делает, чтобы Конан мог поскорее добраться до его горной берлоги! Мог бы, наверное, сотворить какой-нибудь воздушный мост, волшебный ветер или, на худой конец, прислать парочку-тройку красноглазых нетопырей, способных по-быстрому доставить киммерийца из Тарантии (или хотя бы из Ианты) в Карпаши. Тьфу на тебя, Нергалово отродье! Кстати, Конан не забывал проклинать и себя за то, что не додумался там, в Ианте, принудить странного пришельца Роберта отвезти его к Милиусу на своей стремительной механической птице. А, с другой стороны, мог бы, между прочим, этот Роберт и сам догадаться, что Конан торопится! Волшебная накидка-невидимка и лазерный бластер, позаимствованные у Роберта, к сожалению, не способны были ускорить бег коней…

Киммериец ощущал неодолимое желание вволю оттаскать мерзкого старикашку за растрепанную белую бородку и поставить по парочке фонарей под мелкими выцветшими глазками. Но прежде пускай Милиус выложит, как справиться со стигийской ведьмой. И горе ему, если снова начнет темнить! Маг он там или не маг, а своя смерть для всякой твари найдется!.. Во имя крови Крома, когда же наконец закончится эта безудержная скачка?! Карпашские горы медленно вырастали на горизонте, и Конану казалось порою, что они тоже насмехаются над ним…

Существо из Чужой Вселенной ликовало. Всемогущая Судьба сделала ему два великих подарка.

Во-первых, удалось, наконец, заполучить летающую тварь. Тварь оказалась несуразной, как всякий туземный разум этой несчастной планеты – пестрая, пернатая и слабая. Но – и это было для Существа главным и решающим – жалкая пернатая тварь имела крылья, а крылья позволяли ей летать над поверхностью планеты. Летать, как известно, много лучше, чем ползти, идти и бежать – что в этом мире, что в любом ином. А значит, с помощью летающей твари можно куда быстрее добраться до первой жертвы.

И, во-вторых, миллионы разноцветных и разновеликих глаз Существа обнаружили, что эта самая первая жертва – такое же никчемное, бесполезное создание, как и все прочие обитатели несчастной планеты – не бежит от Существа, а, напротив, движется ему навстречу! Что же случилось? Первая жертва всё-таки осознала бессмысленность сопротивления Судьбе и попросту желает поскорее рассчитаться с Владычицей Сущего? Или готовит новую ловушку Существу – как там, над соленым морем? Тогда ведь Существо поверило, что первая жертва желает сдаться. Поверило – и обманулось, угодив в убийственные волны соли… Но теперь всё иначе! У Существа есть опыт. Ничтожному туземному разуму не обхитрить его. Существо было настороже. И оно не сомневалось: на сей раз первой жертве не миновать карающей десницы Судьбы!

Зяблик летел на юго-запад.

– Отец, гляди, летающий ковер! – услышал Конан восторженный голос сына.

И вправду, летающий ковер догонял их. Киммерийцу как-то приходилось встречать такую штуку, и он знал, что она бывает весьма полезна для тех, кто на ней летит. Видать, боги услышали его молитвы – или, верней, его проклятия. Поздновато, конечно, но всё лучше поздно, чем никогда. Зоркий глаз Конана усмотрел на ковре человечка, который, судя по всему, совершенно не собирался брать попутчиков.

– Эй, там, на ковре! – гаркнул Конан по-аквилонски. – Спускайся, дело есть!

Киммерийца услышали. Человечек ничего не ответил и постарался спрятаться за кромкой ковра.

– Эй, ты, Нергалий корм! – теряя терпение, рявкнул варвар. – Спускайся, я тебе говорю! Не то пеняй на себя!

Пассажир летающего чуда высунулся и защебетал, коверкая аквилонские слова:

– Моя не понимай! Моя лети на родина…

Как же, я тебе поверю, недобро усмехнулся Конан. Видали мы таких. Кхитайцем прикинется, лишь бы сбежать. Не сбежишь – не на того напал. Киммериец вытащил бластер.

– В последний раз говорю: сажай ковер, парень!

– Я не могу посадить ковер! – тоскливо пискнул тот, и аквилонский его, как следовало ожидать, заметно исправился. – Ковер сам летит…

Ковер удалялся от них. Конан представил себе довольную ухмылку кхитайца. Рано радуешься, хитрая собака.

– Не можешь – так я тебя посажу, – пообещал киммериец.

И пустил ковру вдогонку малиновый луч.

– А-а-а…

Кхитайцу очень повезло. Его не задело. Он и ковер, которому лазерный луч отрезал угол, кувыркаясь, вместе плюхнулись на землю. Благо, упали они с небольшой высоты, и Конан полагал, что пассажир отделался небольшими переломами. Впрочем, куда больше, чем пассажир, Конана интересовал ковер. Киммериец подъехал к ним и спешился. Следом подъехали Зенобия и Конн.

Ковер лежал на земле подобно обычной тряпке. Очевидно было, что без нужного заклинания он не взлетит. Вздохнув, Конан принялся за осмотр пассажира.

Выглядел тот неважно – бледный, обожженный, в рваных шелковых одеждах. Глаза кхитайца были закрыты, но он, несомненно, оставался жив. Пока.

– Кром! Краше в землю закапывают, – пробормотал варвар.

Конан достал флягу с вином и ополоснул им лицо кхитайца, затем влил несколько капель в рот. Пострадавший открыл глаза.

– О-о-о… Ты Конан, варвар из Киммерии… Конан Аквилонский!

Киммериец кивнул и дал тому напиться еще.

– А ты что за птица будешь, косоглазый?

– Не узнаёшь меня, могучий Конан? Я князь Ца Ю из Кусана, ученый и путешественник…

Конан недоверчиво хмыкнул.

– Ца Ю? Ты им не можешь быть, старик. Когда мы виделись с Ца Ю в последний раз, кусанец был моложе меня вдвое.

– А нынче я тебя в два раза старше, киммериец. Это тебе всё нипочём, великому герою… Но мы, простые люди, волей Неба оказавшиеся между жерновов судьбы, расплачиваемся за спасение мира ценою собственной жизни. Почтенный Паксимен, как видишь, дорого берёт за свои услуги…

И столько боли, тоски и какой-то мужественной обречённости было в глазах и в голосе старика, что Конан сразу же ему поверил. Поверить было нелегко, но в жизни киммерийца ещё и не такие чудеса встречались.

– Почтенный?! Давно мой меч по этому Паксимену плачет, – проворчал Конан. – То, что однажды в нём проснулась совесть и он сделал что-то доброе, не отменяет всех его прегрешений. Тебе известно, где теперь атлаец?

Ца Ю горестно вздохнул.

– Должно быть, ты хотел спросить: где Камия? Седмицу назад огромный флот под ее началом вышел из Кеми к Бараху…

– Что ты несёшь, кусанец? Откуда у нее огромный флот?

– Затерянные корабли атлантов, – прошептал Ца Ю. – Я думал, что ты помнишь, киммериец.

– Кром! Что я должен помнить, блеф изолгавшейся мерзавки? Никто и никогда не видел эти корабли!

– Всё правда, Конан, флот атлантов существует. Должно быть, Камия всегда об этом знала. Наверное, ждала своего часа. И этот час настал… Я видел собственными глазами, как королева-жрица Тхутмертари силой своей магии пробудила этот флот от многовекового сна…

Зенобия вскрикнула. Конан, изменившись лицом, притянул к себе кусанца.

– Своими глазами, говоришь? А ну, выкладывай! И не думай сочинять! Знаю я ваше писучее племя: насочиняете с три короба и сами в свои сказки верите, думаете, так оно и было!

– Ты до сих пор не понимаешь, государь, – простонал Ца Ю. – Я бегу из Эрука… Великого Эрука больше нет! Я биограф королевы Тхутмертари…

– Биограф Тхутмертари! Что ж ты раньше молчал?! Ну, что ты о ней знаешь?

Ца Ю знал о Тхутмертари много. Наверное, больше, чем любой из живущих ныне смертных. И он не стал от Конана ничего скрывать. Он начал рассказ с момента рождения Тхутмертари – но Конан остановил его: туманные дали прошлого не интересовали его теперь, когда на счету была каждая минута. О многом он знал уже: со слов Пелиаса либо самой Тхутмертари. И тогда князь Ца Ю возобновил свое повествование с мига захвата злой волшебницей власти в Стигии. Конан жадно внимал каждому слову. Он узнал о смерти короля Ктесфона и его детей, об ужасной гибели людских чародеев Черного Круга, об освобождении народа змеелюдей из подземной страны, о жутких жертвоприношениях и мерзких оргиях, о жестокой расправе над Тайей и о многом другом, чему свидетелем оказался кусанский мудрец и писатель.

Не узнал Конан только о существовании могущественного раба Тхутмертари, называемого ею Суром, но в недалеком прошлом носившего совсем иное гордое имя… Ибо эта главная тайна оставалась тем немногим, что Тхутмертари сочла необходимым утаить от биографа.