Текст книги "Обречённые на бессмертие. Освобождение. Книга, которую ждали 20 лет! Романы из цикла «Великая Душа»"

5. Ты сгинешь в неведанной Тьме!

Налитое ультрамарином небо колыхалось над аккуратными глинобитными хижинами Турхана, величаемого Заоблачным. Пылающее Око Митры медленно поднималось из-за высоких холмов, ограждающих тайанскую столицу. Рослые, покрытые темно-бронзовым загаром люди, невзирая на подступающий зной, дежурили на этих холмах, за приземистыми стенами из грубо отесанных известняковых глыб. Мужественные лица их обращались на север, где в песчаном мареве смутно угадывались очертания вражеского лагеря. Волосы тайанских воинов скрепляли льняные повязки с вышитыми на них изображениями солнечного диска и расходящихся от него лучей.

В самом городе, в древнем храме Митры, заново восстановленном после обретения Тайей свободы, в огромном зале тысячи тайанцев внимали тихому, но могучему затаенной душевной силой голосу верховного жреца Парасана. Жрец был стар, очень стар; темная кожа его напоминала высушенный пергамент, лицо съежилось под сеткой морщин, руки едва заметно дрожали. Но ясные, добрые глаза Парасана смотрели прямо, старость не смогла одолеть силы его ума.

– Двадцать пять лет тому назад вы, ваши отцы и ваши братья отстояли независимость Тайи, – вещал Парасан; бросив короткий взгляд на стоящую рядом с ним правительницу Дарис, он добавил: – И ваши сестры также были вместе с вами. Вы раздавили змею, и Тайя обрела свободу. Мир и счастье пришли на нашу землю; наша Родина процветает с тех пор. Всеблагий Митра вознаградил тайанцев за веру, страдания и труды. Но нынче, – Парасан возвысил голос, – всем вам вновь придется взяться за оружие. Ибо настал день, когда стигийский змей вспомнил о свободной Тайе и возжаждал обвить ее своими кольцами. Мы знали, что рано или поздно этот черный день придет и готовились к нему. Нам есть чем встретить темное воинство змеепоклонников. Пусть вера в Солнечного Митру укрепит ваши сердца, братья и сестры. Я убежден, вы отстоите свободу Тайи, как четверть века тому назад. Идя на бой, вспомните великого вождя Авзара; он покинул Мир, завещав нам беречь свободу Тайи. Вспомните ваших близких, которые столетие за столетием отдавали жизнь этой прекрасной цели. Не посрамите их светлой памяти! Тайе более никогда не быть провинцией стигийской империи!

– Никогда! – взорвался стройным ревом могучий хор.

Парасан окинул взором огромный зал. Внезапно глаза его непроизвольно закрылись, и умело скрытая в глубинах сознания боль едва не выплеснулась наружу. Верховный жрец попытался овладеть собой, и это удалось ему; минутной слабости не заметил никто, даже Дарис.

– Ступайте же, сыны и дочери Тайи, и да пребудет с вами Митра! – возгласил Парасан.

– Митра и Тайя! – отозвались те и с этим девизом отправились на защиту своей страны.

– А ты задержись, Конан, я должен кое-что сказать тебе, – добавил Парасан, обращаясь к высокому, сильному юноше, стоявшему справа от него, подле своей матери.

Дочь Авзара сдержала слово, данное ею четверть века тому назад бесстрашному воину с Севера, волею Митры возглавившему их восстание. Тогда, после их общей победы над армией короля Ментуфера, дочь Авзара пообещала назвать своего первенца именем Конан. И вот двадцатилетний Конан-тайанец, удивительно напоминавший правительнице того самого, знаменитого Конана-киммерийца, ее сын, закономерно стал военным вождем своей страны. Как тогда Конану-киммерийцу, теперь Конану-тайанцу предстояло возглавить битву за свободу Тайи. И, с гордостью глядя на своего сына, Дарис не сомневалась в его победе.

– Я слушаю тебя, почтенный Парасан, – сказал молодой Конан.

Верховный жрец кивком головы указал Конану и Дарис следовать за ним. Они прошли несколько пустынных залов и попали в небольшую комнату, посреди которой на скромном алтаре Митры лежала Секира. Парасан подошел к алтарю и поднял Секиру. В сгустившейся тишине он услышал взволнованное дыхание юного вождя.

– Это Секира Варуны, сынок, – негромко молвил жрец, хотя прекрасно знал, что сказанное им не станет новостью для правительницы и ее сына. – Небесная Секира… Когда-то Варуна, основатель нашей страны, принял ее из рук самого Солнечного Митры. Злая магия стигийских чародеев не смогла повредить вождям с Секирой в руках. Но даже Секира бессильна против предательства… – старый прелат замолчал, вспоминая уроки минувшего.

– Наша история известна мне, о почтенный, – взволнованно произнес молодой Конан. – Ты хочешь, чтобы Секиру взял я?

Парасан покачал головой. Этот вождь слишком юн, горяч и неопытен, чтобы проникнуться истинной сутью момента. Впрочем, подумал жрец, таким же был и тот, первый, Конан двадцать пять лет тому назад, Конан-победитель. Сумеет ли юный Конан повторить его подвиг? Парасан знал ответ на этот вопрос.

– Да, сын мой, – сказал он. – Возьми ее, Секиру Варуны, и пусть она оживет в твоей руке, как ожила в руке другого Конана. Рази ею стигийцев, и верь в нашу победу. Тогда не будут страшны тебе ни люди, ни демоны, ни гули, ни чары нечестивые… Иди, сын мой, и помни, ты – наш вождь!

Молодой Конан принял огромную Секиру из старческих рук Парасана. Непривычное тепло разлилось по его телу. Конан понял, что обрел не только надежное и могучее оружие – он обрел преданного друга. Секира рвалась в бой, как рвался в бой сам юный Конан. Оба мечтали окропить блестящую голубовато-серебристую сталь кровью врага. А еще они мечтали каждый о своем: Секира – о возвышенном, о вечной своей миссии нести Свет Митры в этот жестокий мир, а человек, принявший ее, – о вечной славе победителя стигийцев, о земной славе, которая далеко превзойдет славу того, легендарного Конана, в чьей тени ему приходилось жить с самого его рождения…

– Митра и Тайя, – поклялся юный вождь и, поклонившись старому жрецу и своей матери, вышел из чертога.

Дарис собиралась последовать за ним – приготовления к решающей битве со стигийцами требовали личного присутствия правительницы – как вдруг выражение лица Парасана остановило ее. В глазах старика стояли слезы. Правительница обняла его и тепло, равно любящая дочь, промолвила:

– Ну же, Парасан, укрепи дух свой! Негоже тебе лить слезы перед битвой! Мы победим, ты сказал верно…

Старый жрец отшатнулся от нее, и она ужаснулась внезапной перемене, произошедшей с ним. Страдальческий голос, голос несчастного человека, раздавленного злой участью, прозвучал подле алтаря Солнечного Бога:

– Я обманул! Я обманул их, понимаешь?! Впервые в жизни я обманул доверившихся мне!

Дарис побледнела, ибо не ждала услышать такие слова.

– Что ты говоришь, почтенный?! Кого ты обманул? И в чем?

Слезы текли по каналам морщин, когда Парасан говорил:

– Я обманул всех, обманул сознательно, ибо правда явилась бы непосильным испытанием для их душ. Я обманул тайанцев. Я обманул твоего сына, Дарис. Я солгал… Но тебя я не хочу обманывать. Ты росла на моих глазах, ты дочь Авзара, ты признанная государыня нашей земли. Ты должна знать правду и принять свою участь осознанно, как принял свой жребий я.

Настроение Парасана передавалось Дарис, она с тревогой вопросила:

– О чем ты? Я не понимаю…

Бросив печальный взгляд на алтарь Солнечного Бога, верховный жрец укрепил свой дух и проговорил:

– Мы обречены. Нас ждет не победа, а погибель. Я знаю это наверняка, ибо ни кто иной как Митра послал мне сие ужасное видение.

– Мы потерпим поражение?! – с трепетом воскликнула правительница. – Митра поведал это тебе? Так ты хочешь сказать, что мы будем разбиты и Тайя снова станет провинцией Стигии?!

Парасан с грустью посмотрел на нее. Дарис была зрелой женщиной, но годы сохранили ей красоту. Волосы цвета вороного крыла ниспадали на плечи, а на волевом лице с резкими чертами не было ни единой морщинки. Фигура правительницы Тайи еще не потеряла девичьей привлекательности.

– Нет, дочка, – тихо молвил Парасан. – Я сказал именно то, что сказал. Всё гораздо хуже. Мы не будем разбиты. Мы будем уничтожены, все тайанцы до последнего человека. И Тайя не станет более стигийской провинцией. Наша страна просто исчезнет с лица земли…

Дарис взмахнула головой, стараясь избавиться от злого наваждения. Слова Парасана казались ей безумными, и она подумала, сохранил ли рассудок старый жрец или всё же годы взяли свое, не позволив ему закончить жизнь в уме ясном и чистом…

– Это так, дочка, – повторил Парасан. – Я в здравом уме и надеюсь сохранить его до последнего вздоха, хотя и непросто будет это…

– Я не верю тебе, жрец, – глухо сказала правительница. – Твои видения не более чем колдовской морок. Я не верю, что Митра причастен к ним. Может быть, демоны Стигии задумали заморочить тебе голову, чтобы лишить нас веры.

– Я жрец Митры и сумел бы отличить мистерии Митры от видений, посылаемых силами Тьмы, – сурово молвил старик. – Нет, Дарис, нам никуда не уйти от правды. И ты должна знать ее, эту горькую правду, ибо только так сумеешь достойно встретить свой конец.

– Но почему?! – в отчаянии возгласила Дарис. – Почему обязательно должно случиться худшее?! У нас сильная армия. Наши люди сражаются за свою свободу. В руках моего сына Секира Варуны, вечный талисман Тайи. Наше дело правое, и сегодня мы сильны так, как не были сильны никогда за века нашей истории – так почему мы должны проиграть?! Неужели из-за того, что нам противостоит не человеческая армия, а полчище змеелюдей? Так наши тайанцы не страшатся их, этих чешуйчатых демонов! Они сильны и выносливы, это правда, но их можно убить человеческим оружием. Змеелюди сражаются пешими; им не устоять против нашей кавалерии. У них нет луков, а у нас есть, и каждая стрела, пущенная тайанцем, берет жизнь врага. Мы раздавим голову гадине, ты еще увидишь это, Парасан! – убежденно заявила правительница. – И если ты не возьмешь себя в руки, я вынуждена буду заключить тебя под стражу. Я не могу допустить, чтобы ты смущал сердца наших воинов своими безумными пророчествами!

Старый прелат сокрушенно покачал головой. Он взял Дарис за руку и подвел к самому алтарю.

– Что ты чувствуешь, дочка?

– Ничего, – пожала плечами Дарис. – А что я должна чувствовать?

Парасан ничего не ответил ей. Он ждал. Они молчали. Спустя некоторое время Дарис проговорила, и голос ее звучал несколько иначе, чем прежде:

– Давай выйдем отсюда, Парасан. Мне трудно дышать…

Старик скорбно наклонил голову.

– Ты чувствуешь то же, что и я, дочка. Хотя ты не чародейка и не жрица, и мистерии божеств чужды тебе.

– Что это было? – с трепетом спросила женщина, отойдя от алтаря.

– Дыхание Смерти. Смерть окружает нас, и нет от нее спасения… – затворив очи, молвил Парасан. – Я ощущаю, как крепнет и разрастается сила Зла, спешащего раздавить Тайю. Ты права, мы сильны, как никогда прежде, но и Зло еще никогда прежде не было столь могуче.

– Тхутмертари… – прошептала Дарис.

– Да. Ее чудовищная воля движет событиями. Демон не успокоится, пока не уничтожит Тайю. Это не только ее личная месть за отца, но и месть Сета Митре.

– А что же Митра? Неужели он даст нам погибнуть?!

– Митра, Податель Жизни, велик и могуч, – вздохнул Парасан. – Однако за величие и могущество богам приходится расплачиваться свободой. Они более ограничены в своих поступках, чем мы, люди. Я уверен, если бы Митра мог нам помочь, он бы сделал это. Но он не может. Мы должны принять свою участь такой, какова она есть.

Правительница Тайи почти что с ненавистью посмотрела на алтарь Солнцеликого.

– Зачем же нужен нам такой бог, который не может защитить своих детей от черного колдовства?!

– В тебе говорит обида, – задумчиво молвил жрец. – Но грех обижаться на светлого бога. Митра дал понять мне: ваша жертва не станет напрасной. Вы погибнете, и погибнет ваша страна, но на Весах Судьбы ваши души займут достойное место. Вослед вам, поведал он мне, явятся другие, и совладают со Злом…

– Ах, если бы Конан был с нами… – прошептала Дарис, и Парасан без лишних слов понял, какого Конана она имеет в виду.

– Конан еще придет, я верю, дочка, и одержит победу. Ему на роду написано побеждать.

– А что делать нам, отец? Властны ли мы что-то изменить в своей судьбе?

– Тайанцы будут сражаться и умрут, как подобает героям, – сказал Парасан. – Только так мы сможем приблизить торжество Митры и оправдать жертву, которую Солнцеликий обречен принести на Алтарь Судьбе. А от нас с тобой потребуется особое мужество, дочь моя, ибо смерти нашей назначено быть особенно ужасной… Впрочем, у тебя всегда найдется иной выход.

Глазами он указал на кинжал, висящий на поясе правительницы. Дарис поймала его взгляд и отстранилась.

– Нет, Парасан, – твердо молвила она. – Я останусь с моим народом. Я буду сражаться до конца, до победы, как сражалась бы, не скажи ты мне всего этого. Но я благодарна тебе. Пусть двое несут тяжкую ношу; это всё лучше, чем один… Можешь быть уверен, отец, Митре за меня не будет стыдно!

– Я знал, что ты это скажешь, дочь Тайи и Авзара, – тепло заметил Парасан и обнял Дарис.

Горячие слезы снова брызнули из старческих глаз. Очи Дарис были сухи, ибо она была правительницей гордой Тайи и не имела права на слабость.

– Проклятые тайанцы дерутся, точно свора демонов! А мои подданные мрут один за другим, сотня за сотней, тысяча за тысячей!

Тхутмертари с усмешкой взирала на беснующегося подле нее царя змеядов. Она восседала на огромном и черном, как сама Ночь, жеребце; очи коня пылали алым, и напоминал он более не верное животное, а зловещего слугу из Преисподних Миров. Роскошные золотые волосы девушки были схвачены на затылке блестящей серебряной лентой. Из одежды на ней были только нагрудные чашечки, сделанные в форме ухмыляющихся человеческих черепов, узкий пояс, оставляющий открытыми бедра, и легкие сандалии с вытянутыми носками, напоминающими морды змей. Голову ее венчала стигийская корона со вздыбившейся золотой змеей и бесчисленными рубинами, пылающими в лучах заходящего солнца, как капли крови. От золотой фигуры королевы исходил яркий свет, ее было видно издалека.

Видели ее и тайанцы, всё еще удерживавшие холмы вокруг своей столицы. Стрелы то и дело падали вокруг Тхутмертари, а иные чуть не задевали ее. С откровенным презрением повелительница змеепоклонников игнорировала их. Вот еще одна стрела понеслась с вершины холма, целя прямо в горло девушке. Но взметнулась золотая рука и поймала летящую стрелу. Ледяная усмешка ни на мгновение не исчезла с неотразимых рубиновых губ. Танатос, проследивший полет стрелы и втайне надеявшийся, что она, стрела, достигнет своей цели, на пару мгновений запнулся. Но, увидев, как верховная жрица одной рукой переломила тайанскую стрелу, поспешил забыть о своих тайных помыслах и вновь переключился на проклятых солнцепоклонников.

– Так что ж ты хочешь от меня, Танатос? – проговорила королева, когда проклятия змеядского царя стали утомлять ее. – Ведь это твои подданные терпят поражение от солнцепоклонников.

Акках задохнулся от бешенства. Ростом и силой он превосходил любого из людей. Пеший он доставал головой до головы Тхутмертари, которая сидела на коне. На поясе у царя змеядов висел длинный волнистый меч, настолько огромный, что его, наверное, не смогли бы поднять двое здоровых мужчин, не то что сражаться им.

– Примени свою магию, Святейшая, – с трудом сдерживая гнев, проговорил Танатос. – Ты можешь разметать их! Докажи, что сила Отца Сета могущественнее силы проклятого Митры!

Королева поймала левой рукой очередную стрелу и показала ее аккаху.

– Разве тайанцы дерутся с нами магией? – с издевкой вопросила она. – Ты должен гордиться, что я столкнула тебя с сильным врагом. И не Сет, а дети его должны доказывать нынче свою силу.

– Почему тогда здесь нет твоих людей, которых ты называешь приемными детьми Вечного Отца?! Ты оберегаешь их! А мои змеяды для тебя – мишени для тайанских стрел!

Тхутмертари презрительно повела точеными плечами.

– Всё очень просто, Танатос. Стигийцы уже воевали против Тайи – и проиграли. Я не настолько великодушна, чтобы давать им еще один шанс. Достаточно. Теперь всё проще. Сет против Митры, Тьма против Света, змеи против людей. И если твои змеяды не победят сейчас, они недостойны носить имя детей Сета.

Огромный акках содрогнулся, вспомнив, чем королева награждает «недостойных». Смерть от стрелы была много лучше этого.

– Мы победим, клянусь чешуей Сета! Дозволь мне самому возглавить новую атаку.

Золотая девушка на черном скакуне кивнула. Она с иронией наблюдала, как змеядский царь собирает свои войска на решающий штурм холмов Турхана. Тайанские стрелы свистели, собирая свою кровавую жатву. Ей было нисколько не жаль этих тупых животных, все достоинства которых заключались в животной силе и животной же злобе. У них не было ума, способного мыслить и нести знания. Потому и победил когда-то человек змей, что был умнее их. Но человек слишком слаб и слишком мягкосердечен. Человек – творение Митры, как змеяд – творение Сета. А вот если объединить их, природный ум человека соединится с природной силой и природной злобой змеяда – и родится воистину замечательная смесь! Новая раса могучих змеелюдей, ее, Тхутмертари, творение. Скоро, очень скоро первые осемененные змеядами женщины человеческого племени обрюхатятся зародышами новой расы. И скоро первые змеяды, осемененные мужчинами-людьми, снесут яйца, и первенцы новой расы тоже вылупятся из них. Да, это будет вскоре – а пока великая владычица обоих народов с усмешкой наблюдала за атакой змеиного племени на тайанские холмы.

Юный вождь дрался с громадным и отвратительным чудовищем, которого другие чудовища называли своим аккахом. Впрочем, все грязно-серые чудовища были громадны и отвратительны. К тому времени его Секира отняла жизнь у многих из них. Молодой Конан потерял счет убитым врагам; они слились в его сознании в одну злобную чешуйчатую морду с оскаленной пастью, где метался черный раздвоенный язык. Его товарищам также сопутствовала удача: на одного убитого человека приходились три мертвых змеяда. Но чудовища напирали, не считаясь с потерями.

Сражение началось в полдень, инициаторами его выступили люди. Уже первый залп с холмов лишил жизни десяток хвостатых чудовищ. У змеядов не было луков, и они вынуждены были пойти на штурм. Близко их тогда не подпустили, но теперь, когда сгустилась ночь, на многих холмах вовсю шел ближний бой. Волнистые, как змеи, клинки чудовищ схлестывались с прямыми мечами, пиками и кинжалами тайанцев. Дрались теперь все силы змеядов, и юный Конан с радостью отмечал, что у врагов рода человеческого нет больше резервов. Военный вождь тайанцев чувствовал себя на пороге победы. Скоро, совсем скоро Тайя победит, как и пророчествовал мудрый Парасан.

Лишь одно по-настоящему бесило его – стройная золотая фигурка на черном, как Тьма, скакуне. Молодой Конан явственно ощущал злую силу и уверенность, источаемую ею. Как-то в разгаре боя глаза его встретились с пронзительными синими очами этого существа. В них юный вождь увидел непонятное ему могущество, тем особенно пугающее, узрел какие-то неясные мысли, почувствовал такую энергию, которая легко могла сжечь без остатка его неокрепший разум. Это были не глаза женщины, а две жадные, голодные бездны. Для них юный Конан значил не больше, чем крохотный кролик для могучей змеи. Отважный вождь внезапно ощутил себя таким кроликом – и чуть не пропустил удар волнистого клинка. Неимоверным усилием воли он оторвал взгляд от этих бездн. Последнее, что довелось увидеть ему – насмешку страшных синих глаз. Они как будто не отпустили его – они с ним попросту играли…

Злость на себя придала новые силы молодому Конану. Секира жила в его руке. Здоровенное чудовище вынуждено было пятиться назад. Громадный волнистый меч с жалобным воем отскакивал от сияющей в свете Луны Секиры, высекая звездопад горячих искр. Акках змеядов защищался изо всех сил. Это проклятое чудовище, пришедшее на нашу землю, тоже не хочет умирать, подумалось юному вождю. Но тебе придется умереть, тварь, ибо так хочу я, твой убийца!

Секира Варуны взметнулась и перерубила лапу, сжимающую волнистый клинок. Царь змеядов упал и покатился вниз по склону холма. Конан-тайанец проводил неистовым взглядом ускользнувшего от него врага. Он огляделся, и ему стало не по себе. Пока он сражался с царем, другие змеяды прорвали фронт его воинов. Холм, на котором он стоял, остался единственным, где люди еще сдерживали атаку чудовищ. Основные бои шли на подступах к городу. Ведь у остальных тайанцев не было волшебной Секиры. Они сражались не как легендарные воители, а как обычные герои. Молодому Конану вдруг стало очень стыдно за свое преимущество. Бросить Секиру стало бы безумием, и тогда он избрал другой путь, единственно верный и достойный вождя. Носящий Секиру обязан сделать нечто действительно великое. Взор юноши вновь обратился к одинокой золотой фигурке, там, внизу, восседающей на черном скакуне.

Тхутмертари увидела, как от группы сражающихся отделился высокий силуэт. Юноша с Секирой вскочил на коня и помчался вниз по склону. К ней.

Ей нравился этот юноша. Он напоминал другого – того, кто был уже в летах, но с годами не утратил качеств, сделавших его великим воином и королем. Возможно, этот мальчик тоже когда-то стал бы королем, распорядись Судьба по-другому. Тхутмертари пришлось по вкусу, как сражается юный вождь. Она испытывала удовольствие, наблюдая его бой с Танатосом и позорное поражение последнего. Ее самолюбию льстило то, что против нее бьются действительно сильные, гордые и мужественные люди. Она видела, что эти люди в самом деле способны были взять верх над армией ее отца. Но не над ней! И это также было ей приятно.

Королева и верховная жрица Стигии встретила юного Конана безоружной, с улыбкой на неотразимых рубиновых устах.

Он несся к ней, и Секира Варуны сверкала в его воздетой руке. Золотая фигурка приближалась. Она не делала никаких попыток бежать, напасть или защититься. Это удивляло юного Конана. Он чуял подвох. Он понимал, что Тхутмертари не сложит голову без боя. Он готовился к тяжелой и утомительной схватке. Он знал, что королева змеепоклонников – могучая волшебница, и опасался чар, которые она способна была применить против него. Опасался – но не страшился, поскольку из древней легенды и со слов мудрого Парасана знал, что Секира отражает злую магию стигийских чародеев. Он готовился к бою на равных: его мужество, умения и оружие – против всего, что сумеет противопоставить им Тхутмертари.

Но она, как будто, не собиралась драться с ним. И колдовских чар заметно не было. Королева не изменила своей позы ни тогда, когда он подъехал к ней на сто шагов, ни тогда, когда он подъехал на двадцать. Это было странно. Когда он подъехал к ней на десять шагов, она негромко спросила:

– Ты собрался убить меня, мальчик?

Молодой Конан осадил коня. По инерции скакун проехал еще пять шагов, и тайанец оказался почти лицом к лицу со своею врагиней. Он не опустил руку с Секирой; волшебная Секира жгла, понуждая его к атаке. Но он не мог. Мысли метались в его голове, он, потрясенно моргая глазами, смотрел на Тхутмертари. Он видел много красивых женщин, но никогда не встречал создания столь же прекрасного. Как он не замечал ее красоты прежде – оттуда, с холма?! Наверное, неистовство схватки притупило его мужские чувства, и вот теперь они вспыхнули вновь. Юный вождь понял, что произошла какая-то ошибка: эта прекрасная молодая девушка, это невиданное божественное создание просто не может быть наместницей ужасного змея Сета! Наверное, она сама стала жертвой гнусного колдовства. От этих стигийских чернокнижников всякого можно было ожидать. Разве что могло быть общего между нею и теми ужасными чудовищами, атакующими Турхан?! Я спасу ее от них и от их злобного Сета, решил молодой Конан, и с этой мыслью опустил Секиру.

Тхутмертари протянула к нему свои золотые руки; в них не было оружия. Душа юного вождя наполнилась восторгом. Не помня себя от радости, он подтолкнул коня и поравнялся с девушкой. Он желал, чтобы руки ее коснулись его тела. Так оно и случилось. Он увидел, как из правого указательного пальца Тхутмертари вытянулся длинный и тонкий кинжал. В следующее мгновение волшебный кинжал вонзился в сердце молодого Конана. Секира Варуны жалобно запела в его руке – но было поздно. Жизнь оставила тело. Две сапфировые бездны притянули его угасающий взор и поглотили без остатка.

Королева насмешливо поглядела на своего визави и саркастически заметила:

– Ты был дурак, юный вождь. Надеюсь, твоя мать окажется умней тебя. Иначе покорение мира грозит превратиться в донельзя скучное занятие.

Волшебный кинжал втянулся обратно в палец. Она обнажила два волнистых меча, закрепленные вдоль корпуса ее скакуна, и адский конь снялся с места. Золотая фигурка с двумя змеящимися клинками понеслась вверх по склону. Пришел мой черед вступить в игру, подумала Тхутмертари.

Следом за скакуном королевы несся конь мертвого вождя, и пронзенное тело по-прежнему возвышалось на нем, а рука мертвеца крепко сжимала Секиру Варуны.

Бой шел за каждый дом. Остервенение животной схватки всё более овладевало сражающимися. Никто не помышлял ни о сдаче, ни даже об отступлении. Никто не просил пощады. И люди, и змеяды умирали там, где сражались. В городе преимущество было на стороне змеядов. Тайанцы не понимали, как громадным, кажущимся неповоротливым чудовищам удается проскальзывать в щели, выходя в тыл к защитникам Турхана. На самом деле бывшие обитатели сумрачной подземной страны привыкли к замкнутым пространствам и узким проходам, и лунной ночью среди глинобитных хижин города чувствовали себя почти как дома.

Змеяды овладели холмами вокруг города и наступали со всех сторон. Кольцо неумолимо сжималось. В центре Турхана возвышался храм Солнечного Бога. Ярко пылали факелы, разгоняя тьму последней для тайанцев ночи. Правительница Дарис, в окружении своих соратников стоявшая на ступеньках храма, могла видеть полную картину битвы. Горькое пророчество Парасана сбывалось на ее глазах. Тайанские стрелки, положившие тысячи вражеских жизней, сами были почти полностью уничтожены. А те, кто еще оставался в живых, посылали стрелу за стрелой, но в условиях города их отчаянные усилия редко достигали результатов. Громадные волнистые мечи змеядов были сильнее прямых клинков тайанцев. Кавалерия, на которую так рассчитывала Дарис, также оказалась бессильной: могучие чудовища кулаками расшибали головы коням либо перерубали им ноги своими ужасными мечами. Да и могла ли конница сражаться в полную силу в городе? Соотношение павших неуклонно менялось не в пользу людей: теперь на каждого мертвого змеяда приходились пятеро, а то и все десятеро убитых тайанцев.

Ожесточение битвы нарастало. На городом разносились крики людей и рев чудовищ. Запах крови стоял в ночном воздухе. Тайанцы умирали с именем Митры на устах и с верой в свободу своей Родины. Матери, прежде чем вступить в последнюю схватку с врагом, убивали своих детей. Тайанцы знали, какая жестокая участь ждет оставшихся в живых. Даже слабодушные в эти страшные часы обретали мужество. Жизнь не была дорога тайанцам. Их противниками были древние враги рода человеческого, и тайанцы сражались не только за свою свободу, за честь и посмертие своей души, но и за честь всего человечества. Конечно, крестьяне, ремесленники и скотоводы, взявшие в руки оружие, не осознавали всего этого, но тем не менее это было так. И они дрались до последнего, убивали сами и умирали.

На стороне тайанцев пока еще ощущалось численное превосходство, так как много змеядов погибло в первые часы штурма. Дарис предприняла последнюю попытку переломить ход битвы. Для этого она направила десять своих соратников в город, туда, где было особенно жарко. Им предстояло собрать разрозненные группки тайанцев в боевые отряды, которые были способны бы восстановить линию защиты. Дарис надеялась продержаться до рассвета, и тогда с первыми лучами Митры к защитникам Турхана явились бы новые надежды.

Внезапно на вершине дальнего холма возникла окутанная золотым сиянием фигурка. Она на мгновение остановилась, оценивая обстановку. Затем всадница пришпорила своего алоокого скакуна, и тот ринулся в самую гущу битвы.

Сердце Дарис упало. Она увидела, как золотая всадница на скаку рубит тайанцев двумя огромными волнистыми мечами. Движения Тхутмертари были настолько быстры, что она напоминала движущийся метеор, руки ее походили на бросающихся в атаку змей, а мечи напоминали две разящие молнии. В отчаянии правительница Тайи схватили большой лук, подарок ее отца, Авзара. С мольбой, обращенной к Митре, она пустила стрелу. И тут же поняла тщетность всех своих попыток: человеку не дано было попасть в стремительный золотой метеор. Тем не менее она снова заряжала лук, снова стреляла и стреляла в Тхутмертари. Ее охватил охотничий азарт. Еще одна стрела, и цель будет взята! А со смертью Тхутмертари ее Родина будет спасена, и сознание этого придало Дарис поистине нечеловеческие силы. Вот она затворила глаза и пустила очередную стрелу. Пусть мысль и страсть ведут снаряд возмездия. Когда она открыла глаза, радость посетила ее сердце. Увы, поразить всадницу не удалось ей, но заветная стрела торчала в горле адского скакуна. Черный конь хрипел, заваливаясь набок. Пьянея от радости, Дарис послала новую стрелу, и всем естеством своим поверила, что на этот раз Змеиной Королеве не уйти от верной смерти.

Равно дикая кошка, увернулась Тхутмертари от очередной стрелы. Два громадных меча по-прежнему сверкали в ее руках, а две сапфировые бездны пылали холодной яростью. Она оказалась в своей стихии. Здесь, среди ужаса, крови и разбушевавшейся смерти, никто не мог противостоять ей. Боль, горе, физические и душевные страдания наполняли ее новой силой, она питалась ими, как животные питаются пищей материальной. Новая энергия заставляла яснее работать разум; все движения становились тщательно выверенными, точными и верными, но оттого не менее стремительными. Тхутмертари превращалась в неостановимую машину убийств, и в этом качестве она была всесильна.

Тайанская правительница не уставала атаковать ее стрелами. Послав Дарис очередную глумливую усмешку, Тхутмертари походя расправилась с двумя тайанцами, выбежавшими из дома ей навстречу. Появление стигийской королевы змеяды встретили восторженным ревом. Им, впрочем, не требовался предводитель, каждый из них знал, что нужно делать. Тхутмертари была благодарна Судьбе за эту возможность снова почувствовать себя не владычицей жизней и душ, а одинокой воительницей. Молниями сверкали ее мечи, и падали на свою землю убитые тайанцы.

Вот живых не осталось вокруг. Королева огляделась. Змеяды остались позади. От храма Митры ее отделяли не более полусотни шагов. Она подумала, что, наверное, следует заканчивать представление. Чужая энергия переполняла ее, и королева была сыта битвой. Теперь честная схватка обязана была уступить место резне.