Текст книги "Обречённые на бессмертие. Освобождение. Книга, которую ждали 20 лет! Романы из цикла «Великая Душа»"

15. Освобождение

Конан с трудом разлепил веки. В десяти шагах от него лежали искалеченные вихрем останки Тхутмертари. Далее по прямой этот вихрь связывал тела Тезиаса и его верного магистра, павшего от смертоносных чар богини. Точно многоцветная радуга, энергетический вихрь плясал над землёй. Конан не сразу понял смысл этого странного танца. Но вот Брахо поднял голову, вихрь метнулся к нему и помог подняться на ноги, потом словно «достроил» его тело и вернул привычный человеческий вид.

Магистр встал, сделал два нетвёрдых шага, пошатнулся. Он заметил Конана, улыбнулся приятной, благодарной улыбкой. Слуга Судьбы протянул к Конану руку – и серебристый медальон с пирамидой, тот самый, решивший исход битвы с Тхутмертари, выскользнул из крепко сжатых пальцев киммерийца, пролетел над телом погибшей богини и оделся на грудь Брахо. Магистр громогласно расхохотался, совсем как вчера, когда ожил в Замке Синих Монахов…

Конана пробрал этот смех до самых костей. Он попытался встать, однако силы человеческие не беспредельны – он и так успел содеять слишком много. Видимо, сочувствуя ему, Брахо сам подошёл к киммерийцу. Умные серые глаза лучились благодарностью, и Конан понял без слов, что снова совершил что-то хорошее – для него, для Брахо.

Тот всё же счёл необходимым пояснить:

– Я так признателен тебя, великий Конан. Ты совершил невозможное для моего хозяина и для меня. Сначала ты покончил с демоницей, закабалившей моего хозяина, затем прикончил демона и в нём самом. Ты вернул ему свободу, сверх того, ты освободил его от проклятия демона Сура. Он больше не демон! Он – бог Великая Душа! Об этом я не мог и мечтать! Ты вернул мне моего хозяина. Отныне я твой должник, могучий король Конан, – Брахо в пояс поклонился ему, не то всерьёз, не то с насмешкой.

Варвар зарычал, в этом рёве были и горечь обманутой надежды, и великая усталость, и предвкушение неизбежных новых битв.

– Не гневайся и не печалься, – заметил ему Брахо, – не требуй слишком многого от Судьбы. Нельзя убить два божества за один раз. Всему свое время. Жизнь продолжается, Конан. Кто знает, что ждёт нас в грядущем?.. Мне не дано загадывать наперёд, но я думаю: мой хозяин уже не тот, каким ты знал его прежде. Он изменился, как изменился бы на его месте любой, родившийся свободным, познавший рабство и вновь получивший свободу. Сейчас он слаб, он очень слаб, жизнь едва теплится в нём… Он не может лично поблагодарить тебя, я сделал это за него. Пройдёт нужное время, и вы с ним разберетёсь в своих отношениях. Сама Судьба заставит вас сражаться вместе, я в этом уверен.

Слуга Судьбы повернулся к телу Тхутмертари. Недолго глядел он на останки, а затем проговорил:

– Это горький урок для всех нас. Для тебя, для меня и для моего хозяина. Мы слишком увлеклись и не заметили опасность. Судьба благоволит нам, раз эта опасность миновала.

Из серебристого медальона брызнул серебристый луч. Останки Тхутмертари вспыхнули яростным пламенем. Когда пламя погасло, оказалось, что они исчезли без следа.

– Это не её огонь, – пояснил магистр, – это наш огонь! И не осталось ничего, помимо памяти.

Конан думал иначе, но не видел смысла спорить с Брахо. Зачем, кому это теперь поможет? Открывалась новая страница новой Книги Судеб, её только предстояло написать. Нужно беречь силы.

Загорелое тело киммерийца почернело от ожогов, трещины рассекали кожу и обнажали тёмные провалы, в которых багровела подпалённая плоть. Могучие мышцы напоминали перетёртые канаты, крепкие вороные волосы обрели тёмно-пепельный цвет, шелушились и опадали при каждом прикосновении, причиняя жесточайшую боль.

Боль словно поселилась в его теле – в каждой клетке, в каждом нерве. Как будто его целиком окунали в чан с кипящим маслом и долго-долго там варили, а затем извлекали, чтобы насладиться зрелищем его страданий.

И это было правдой – с той лишь разницей, что долгие муки, испытываемые Конаном, в реальном времени уместились в единственное мгновение кошмарной пытки, которой подвергла его Тхутмертари, величайшая и непревзойденная искусница всевозможных истязаний плоти и души. Совсем немного времени не хватило золотой богине, чтобы выпить жизнь этого «презренного смертного», бросившего ей дерзкий вызов. Но ему хватило сил собраться, победить богиню. А теперь природа требовала своё, и силы его оставляли: он – живой человек, а не бог!

Сжав зубы до хруста, Конан боролся с этой болью. Встать на ноги ему не удалось, но сил хватило, чтобы повернуть голову. Там, внизу, у подножия горы Монтесан, приходили в движение рати змеядов, лицезревшие убийство предводителя человеческим принцем, и войска стигийцев, с торжеством взирающих на своего нового вождя. Неминуемо назревала новая схватка, на этот раз не между богами, героями и чародеями, а между двумя враждебными расами смертных существ. По истечение двадцати тысяч лет народу людей и змеиному племени вновь предстояло решать, кому из них достанется земля. Убив аккаха Танатоса, принц, а теперь король Стигии Джосер дал тем самым сигнал к сражению.

Конан бросил взгляд на Джосера. Этот прирождённый авантюрист, опытный воин и талантливый игрок со смертью торжествовал теперь победу. Победу, для которой сам не сделал ничего, лишь терпеливо ждал своего часа, пока другие дрались с его злобной сестрой, не щадя головы.

Новый король Стигии стоял шагах в двадцати от Конана, в одной руке держал его походный мешок, а в в другой – склянку со светящейся эмульсией. Стигиец с удивлением разглядывал её, словно не верил собственным глазам. Подняв глаза на Конана, Джосер прокричал:

– Откуда это у тебя, киммерийский пёс?

«Твоя жена сама вручила мне, змеёныш. Как раз на этот случай», – чуть не ответил Конан вслух. Он дорого бы дал сейчас за эту склянку. За одну каплю целебного эликсира, которым старый Паксимен лечил и вылечил его в Деншуре, собирая его тело по костям. Конану теперь казалось, он готов отдать за каплю эликсира половину своего королевства. Которое уже и не его: за Аквилонское королевство ему снова нужно бороться, а как бороться и когда, Конан пока не думал – недосуг было, он спасал мир.

Ничего не ответив Джосеру, Конан отвернулся, чтобы проводить взгядом Брахо. Тот превратился в уже знакомую ему синюю птицу. Кивнув на прощание Конану, птица-магистр подхватила бездыханное тело своего хозяина и взлетела.

Тяжело поднимались и опускались могучие крылья усталой птицы. Она летела домой, на север, в горы. Но в какие горы – Серых Обезьян или Карпашские? Где будет логово Тезиаса – в Зачарованном Городе или в Замке Синих Монахов? Или в каком-то новом, неизвестном месте? Конан не знал ответа, а спрашивать у Брахо он не стал, не видел смысла. Должно быть, тот и сам пока не знает. Всем нужно время разобраться и понять, что делать дальше.

Конан долго смотрел вслед синей птице. На фоне разгорающейся зари она казалась чёрной, а тельце карлика, что держала птица в цепких лапах, напоминало добычу, которую горный орёл несёт в свое гнездо.

Первые солнечные лучи ласкали истерзанную землю. Поздновато появился ты, Пресветлый Митра, с горечью подумал Конан.

А может быть, случилось то, что и должно было случиться? В одном бесспорно прав магистр: не нужно ожидать от Судьбы слишком многого, и чтобы сразу, в один миг. Всему своё время. Око Митры явилось тогда, когда должно было явиться – не прежде и не позже.

Под боком у киммерийца тихо плакала Аманда Линн. Она слышала слова Брахо, но не верила, что амбициозный и тщеславный карлик может измениться. Воительница хорошо помнила, как он едва не превратил её в инкуба: остался бы свободен, точно превратил бы! И теперь, когда Конан, вопреки её отчаянной мольбе, освободил его, Аманда не ждала от Тезиаса ничего хорошего. Она была уверена, что Тезиас, как оклемается, так сразу примется за старое, захочет вернуть себя власть, отомстить всем врагам и ей – первой.

Аманда не ощущала вкуса великой победы над Злом. Она совсем не знала Тхутмертари, никогда не сталкивалась с ней, не страдала от неё или из-за неё. Аманда присоединилась к этому походу скорее из личной привязанности к герою-варвару, нежели из чувства долга по отношению к его миру. Что могла значить судьба Хайбории для женщины, которой суждено родиться через пятнадцать тысяч лет после этих хайборийцев? Для неё они были людьми, восставшими из мифа.

Средоточием зла для воительницы из Будущего оставался карлик Тезиас, Великая Душа. Именно он, Тезиас, разрушил её жизнь, именно он, не спрося её согласия, с помощью своей невероятной и пугающей силы призвал Аманду в этот дикий мир, оказавшийся далёким Прошлым современной ей цивилизации. И хотя варварский мир Хайбории был таким манящим и таким привлекательным, он оставался ей чужим.

То была соблазнительная страшненькая сказка, в которой иногда неплохо отдохнуть от скуки цивилизованного времени, но где нормальный человек двадцатого столетия ни за что на свете не согласится провести положенную ему жизнь. Она бы всё отдала за один лишь шанс вернуться в своё время. Но если только – вместе с Конаном! Такой герой, как этот киммериец, не пропадёт нигде и никогда, везде, всегда останется героем.

Оно размышляло над смыслом бытия и превратностями Владычицы Сущего. Затем ему надоело размышлять и захотелось просто отдохнуть. Оно заслужило этот отдых. Вторая жертва до предела измотала его – но и получила по заслугам, отныне и до самого конца времён ей не покажется мало. Если и третья, последняя жертва окажется такой же строптивой…

Однако и тогда, решило Существо, я всё равно тебя настигну, третья жертва!

Далеко-далеко от Хорайи, в своей тайной обители среди Карпашских гор, смеялся от радости некто, существующий вне времени, единственный в своём роде; будучи джаном, он предпочитал называть себя человеческим именем Милиус; а узкому кругу посвящённых в Хайбории был известен как Скучающий Маг.

В мягких пуховых креслах посреди его обители сладко спали прекрасная Зенобия и маленький Конн; они не могли разделить радость Скучающего Мага. У них была своя отрада, им снился муж и отец – герой, воитель, варвар, побеждающий Зло и возрождающий Справедливость.

А ещё дальше от поля последней битвы с золотой богиней и её рабом, у берегов Бараха, на чёрном фрегате, флагмане стигийского флота, принцесса Камия тренировалась, проверяла и оттачивала свои боевые навыки.

Она делала это в одиночестве, перед огромным зеркалом в своей каюте. Сторонний человек, если бы увидел эти тренировки, навряд ли понял бы, зачем ей зеркало: на глазах Камии была непроницаемая чёрная повязка. Кроме этой повязки, на ней ничего не было надето. В руках Камия держала два… нет, три одинаковых кинжала; каким-то образом ей удавалось управляться со всеми сразу, не позволяя ни одному из них упасть.

Она дралась со здоровенной, ростом и статью с варвара Конана, тенью. Эта тень была плотной и непроницаемой, как чёрный эбонит, и подвижной, как ртуть. Тень обладала головой, где вовсе не было лица, также имела ноги и четыре руки, каждая из рук сжимала по клинку. Но стальные клинки тени, в отличие от кинжалов Камии, были разными: меч аквилонского рыцаря; стигийский кхопеш; туранская сабля; четвёртым был атлайский меч-кинжал, который назывался аттаим, с коротким, но изящным лезвием, оружие потомков древней Атлантиды, практически исчезнувшее и в самой Атлае, а уж в Хайбории почти что легендарное. Тень дралась своими четырьмя клинками одновременно, однако Камия парировала все её выпады и ловко ускользала от ударов.

Движения сражавшихся были настолько быстрыми, что уследить за ними обычным человеческим зрением казалось невозможным. Стальные лезвия сливались в своём танце, и неостановимый звон клинков звучал как музыка, написанная для смертельного металла.

Вдруг Камия отпрянула, сделала прыжок назад через голову, вскочила, бросила все три кинжала в тень. Схватила чашу с приготовленным заранее битым стеклом и высыпала его на тень. Та отразила все клинки своим оружием, а от осколков уклонилась. Камия, нагая, раскрасневшаяся, вся в поту от этого стремительного танца обнажённой стали, гибкая, словно змея, грациозная, как пантера, скользнула к своим кинжалам, подхватила два, на лету ускользая от стремительных мечей чёрной тени. Клинки схлестнулись снова, но теперь Камии приходилось уворачиваться ещё и от осколков, чтобы не порезать себе ноги.

Схватка продолжалась: тень не знала усталости, и Камия как будто не собиралась эту тренировку прекращать. Она хотела довести свои умения до совершенства. Но всякий раз, когда ей это удавалось, атлайская пантера поднимала планку сложности, добавляла себе новые опасности и испытания – вот как теперь, с разбросанными под ногами слёзами стекла.

В тот самый миг, когда закончилась земное существование богини Тхутмертари, Камию пронзила жгучая и сокрушительная боль. На счастье Камии и на своё, никого из её людей здесь не было. И никто не увидел, как она согнулась вдвое, застонала, – но не закричала, – выронила один кинжал, а вторым едва не нанесла глубокую рану самой себе.

Тень в тот же миг исчезла вместе со своими четырьмя клинками, растворилась без следа. Осталась только женщина, нагая, с завязанными глазами, согнувшаяся в смертной муке, и битое стекло, разбросанное ею по полу каюты.

Эта внезапно нахлынувшая боль казалась нестерпимой даже для неё. Боль шла из живота; помимо боли, Камию пронзил ужасный вопль, вопль оглушительный и одновременно тоскливый, словно бы прощальный, он шёл из глубины её живого естества. И боль, и вопль овладевали ею, – но не овладели, – она не покорялась никому и никогда, не покорилась и теперь. Усилием воли вытаскивая себя из этой пытки, она ещё нашла силы рассмеяться:

– Ой, ты кого-то потеряло, дитя Тху? Так сдохни же скорее, тварь! Отец достанет из меня лишь твой никчёмный трупик…

Она сорвала с глаз повязку, несколько раз широко моргнула, привыкая заново к естественному свету. Превозмогая эту боль и заглушая силой мысли этот вопль, как была нагая, Камия устремилась вниз, в глубины огромного корабля.

Пока она спускалась, боль прошла, а вопль утих. В каюту Паксимена Камия вошла спокойным, твёрдым шагом. И лишь смертельная бледность отражала потрясение, только что пережитое ею.

Она пробудила наречённого отца от «мёртвого сна» и вкратце объяснила, что необходимо сделать. Старый медикус, за сорок лет совместной жизни с нею отучившийся удивляться чему-либо, кивнул, поднялся, вытащил из шкафа слуховую трубку, велел лечь на диван и принялся прослушивать живот.

Она умела понимать его без слов, по выражению лица. И ещё до того, как Паксимен поднял на Камию глаза и открыл рот, она уже прочла ответы.

Итак, когда он поднял на неё глаза, когда открыл рот, он также понял, что слова ей не нужны, ничего не сказал, отвернулся, отдался беззвучным рыданиям.

Она до крови прикусила губу, немного помолчала. Ни единой слезинки не было в её огромных и сияющих глазах. Ни малейшей слабости, напомнила себе она. Любая её слабость – для чужака, что притаился в её чреве, это сила, пища, шанс на жизнь.

– Я и не думала, что дитя Тху умрёт вместе с кузиной Тхутмертари, – насмешливо сказала Камия. – Это было бы слишком легко! А со мной не бывает легко. Но я справлюсь! Я справлюсь с твоей помощью, отец. Она ещё не знает, с кем связалась, эта тварь во мне!

Камия пружинисто поднялась, нашла одну из своих коротких чёрных туник, оставляющих открытыми стройные, сильные ноги, облачилась в неё. Изящным женским движеним поправила волосы цвета смоли, мокрые от пота. Бросила взгляд на статуэтку, стоявшую в алтарной нише. Статуэтка изображала женщину с удивительно похожими на Камию чертами лица. Это была Мефрес, легендарная императрица Стигии, правившая тысячи лет тому назад. По легендам, её имя заставляло трепетать могущественных владык Ахерона. Камия прижала руки к груди и поклонилась статуэтке. Потом распрямилась, нашла взглядом карту Хайборийского материка, собственноручно нарисованную учёным медикусом, эта карта занимала целиком одну из стен его каюты. Глядя на карту, усмехнулась, провела языком по верхней губе.

У порога она обернулась:

– Больше никаких отговорок! Если придётся, ты перевернёшь все знания Земли вверх дном, но обязательно отыщешь способ, как меня спасти. Однако если сам считаешь себя старым, неспособным и ненужным, так мне и скажи. Я тогда верну тебя обратно в «мёртвый сон», и ты уснёшь навеки. Мумию твою положат в саркофаг, а его я велю выбросить за борт в самом глубоком месте моря. И выкину тебя из головы! Что выбираешь?

– Выбираю жизнь, – со вздохом молвил медикус. – Жизнь для тебя и для себя, моя гордость, моя радость…

– Я пришлю слуг и Анефа. Они помогут привести тебя в порядок. Ты нужен мне здоровым, мудрым и упорным, дорогой отец. Пожалуйста, вернись ко мне, каким я тебя помню.

– Куда же ты теперь? – вырвалось у Паксимена.

Камия покачала головой и рассмеялась.

– Туда, где я всего нужнее! Меня ждут люди, что нуждаются во мне. Меня ждёт мир, который я люблю. Меня ждут боги, для которых я играю! Моя игра лишь начинается, отец! Я чувствую, наш Конан одержал победу, я верила в него, и я от всей души просила за него. Его победа означает: мир спасён, что может быть важнее? Что стоит после этого спасти себя от неминуемой, мучительной погибели? Уж если он один сумел спасти нас всех, то неужели мы вдвоём не сумеем спасти одну меня? Такая мелочь!

Её задорный, мелодичный смех ещё долго звучал в голове Паксимена. Он посчитал бы дочь особой легкомысленной и несерьёзной, когда б не знал её, знал лучше, чем знали сами боги. Поэтому он понимал: она так говорит лишь потому, что не умеет сдаваться. Не приучена им и сама не привыкла.

А раз не сдаётся она, то не сдастся и он.

И где-то очень далеко от человеческого мира, где-то очень глубоко под ним большая поляна правильной прямоугольной формы озарялась сполохами туманного красноватого свечения. По злобному пульсирующему небу хаотично метались рваные пунцовые тучи. Могучие безлистые деревья с жёлтой корой что-то шептали бурливой реке, несущей свои ярко-алые, цвета свежепролитой крови, воды мимо исполинского изваяния Великого Змея Сета.

Перед изваянием стоял высокий трон, сложенный из выскобленных человеческих черепов. На троне лежало чёрное, точно сама девственная Тьма, яйцо. Оно было похоже на страусиное и, вместе с тем, на змеиное.

У подножия трона стоял древний демон Люф, называемый Мудрейшим. Люф натянул на свой костлявый палец Кольцо Сета, прошептал молитвы – или заклинания? – на шипящем языке, неизвестном никому из смертных. В конце он трижды сделал в воздухе знак Змея. Когда Люф закончил этот ритуал, изумрудные глазницы Кольца Сета ярко зажглись и выпустили в чёрное яйцо две молнии. Яйцо как будто треснуло; чуткие уши Люфа услыхали этот едва уловимый звук.

Древний демон осклабился:

– Твоё время родиться пришло, дитя Света и Тьмы.

Чёрная скорлупа у вершины яйца треснула. И скоро в появившемся просвете возникла крохотная, покрытая мелкой блестящей чешуёй рука, а пальцы на этой руке были человеческие. Потом треснула вся скорлупа, и существо, какое прежде не рождалось на земле, ни под землёй, ни в воздухе, воде, огне или преисподних мирах, – это существо предстало перед Люфом.

Демон одобрительно кивнул, проскрежетал:

– Ты тот, чьё имя – Альтасет, что значит, Посвящённый Сету. Ты покончишь с миром твоего отца. Ты закончишь начатое твоей матерью…

В призрачном сумраке пещеры изумрудные зеницы магической змеи зловеще поблескивали, словно живые.

Эпилог

Она обманулась, ожидая конца.

Конца не было. Бессмертие – дар Судьбы, который нельзя вернуть обратно. И тогда дар обращается вечной карой, худшей, чем сама смерть. Смерть обмануть можно, Бессмертие – никогда. Оно навечно с тобой, и Вечность становится необратимой.

Тхутмертари поняла это слишком поздно. Она ожидала конца – взамен этого Владычица Сущего сполна вознаградила её за дерзостные труды. Тхутмертари получила всё, о чем мечтала, явно и тайно.

Вокруг неё расстилался целый мир – странный, волшебный и притягательный. Однажды она мельком посетила этот мир; теперь же ему предстояло стать её вечным домом. Она видела звёзды, холодные и чужие; безмерную даль их она не могла оценить. Бескрайние пространства мёртвой черноты расстилались вокруг, и она парила в них. Здесь не было светила, воздуха, ветра, живых существ, богов, демонов – здесь не было вообще ничего. То, что имело смысл прежде, здесь, в этом мире холодной, мёртвой пустоты казалось пустым и никчёмным. Она осталась абсолютно одинокой в этом мире.

Он чаровал и дурманил её, как тогда, в первый раз, при пытке Дарис в покорённой Тайе. Тхутмертари неслась в пустоте, и не было предела скорости её полета. Холодные звёзды мерцали вдали; и снова Тхутмертари ощущала их беспредельную затаённую силу. Но душа её более не рвалась к этим звёздам, к этой затаённой силе, она, Тхутмертари, не стремилась более овладеть силой, равной которой не было, нет и не будет. Ибо она знала: звезды недостижимы, и абсолютное могущество их – не более чем зазывный маяк, вечно пылающий в Ночи… Она может лететь всю Вечность, положенную ей, но в распоряжении её всегда будет только холодная, мёртвая, черная пустота – и миражи далёких звезд, недостижимых. Она не испугалась – в испуге, равно как и во всех прочих человеческих чувствах, отныне не осталось никакого смысла. Чувства остались в прошлом, в мире, откуда по воле Судьбы её вытолкнуло Существо из Чужой Вселенной…

Она не ведала, как называется вот эта новая вселенная, её новый мир, её новый дом. Память услужливо подсказывала ей мудрёные слова – она впервые услыхала их от своего учёного раба – «гравитационный коллапс», «чёрная дыра», «энергоинформационный вакуум»… Какая разница, как ЭТО называть? Она поняла, что навсегда останется витать в чужой и чуждой пустоте, пока рассудок не покинет её – ибо в этом мире нет ни Пространства, ни Времени. Здесь ничего не существует. НИЧЕГО – и она – это всё, что здесь есть, что здесь будет.

«Ты сгинешь в неведанной Тьме! Я – вижу!!!», – безумное пророчество старого жреца Парасана из Тайи сообщало ей об этом мире больше, чем все мудрёные слова Великой Души. И вот она, «неведанная Тьма», повсюду вокруг неё, здесь ей и предстоит сгинуть…

А далёкие звезды будут холодно потешаться над ней. Впрочем, нет, они даже не будут над ней потешаться – им, бесконечно далёким и бесконечно могучим, нет до неё никакого дела. Она им бесконечно безразлична…

У неё больше не было раба, который мог бы вытащить её отсюда – там, в мире, который она навсегда покинула, этот могущественный раб обрёл свободу.

Богиня Звездного Бессмертия взмолилась Владычице Сущего, чтобы та сжалилась над нею и пересмотрела приговор. Любой ад, любая геенна огненная, любая мука – только не эта пытка абсолютной, бесконечной пустотой и абсолютным, бесконечным одиночеством!

Владычица Сущего безмолвствовала; ей нечего было добавить к своему окончательному вердикту. И тогда богиня Вечной Пустоты страстно возжелала поскорей сойти с ума, лишиться проклятого рассудка, лишиться всего, что составляет её «Я», превратиться в самое БЕССМЫСЛЕННОЕ НИЧТО, сродниться и слиться с этим безбрежным океаном вакуума, стать им, а не его богиней… Может, так и было с этим пустым миром? Может быть, когда-то тоже здесь существовала жизнь, гремели битвы, властвовали боги… а потом всё умерло, исчезло, растворилось в пустоте и стало ею. Богиня Вечной Пустоты мечтала поскорее присоединиться к ней.

Но слово «поскорее» в этом мире без пространства и без времени не значило ровным счётом ничего, и Тхутмертари наконец-то поняла, какое Бессмертие даровано ей и какая Вечность ждет её впереди…

У всякого – свой ад: для кого-то это геенна огненная, для кого-то развоплощение души и ещё много-много всевозможных кар; но наиболее великим ад предстаёт местом исполнения их самых сокровенных желаний, доведенных до логического абсурда.

В распоряжении Тхутмертари отныне был беспредельный мир, которым она безраздельно владела. В этом мире у неё не было, нет и не будет врагов или конкурентов. И лишь далекие, недостижимые звезды будут вечно подсказывать ей, что, наверное, где-то ещё есть такой же самый ад, и кто-то другой, такой же дерзкий, как она, попытавшийся переиграть Судьбу, обречён вечно томиться в нём.

Но точно это она уже никогда не узнает.

© Брайан Толуэлл, 1996—2016.